Дневники Адель

На следующий день я проснулась совершенно разбитой. Даже не проснулась, а скорее восстала. Сложно сказать, что я спала. Все тело болело, пару раз за ночь я чуть не упала с того краешка, на котором я пыталась удержаться всю ночь. Тимо был без изменений – так же лежал, мерно качался насос аппарата искусственного дыхания.С самого утра ощущение, будто я присутствую в своем личном кошмаре, не покидало меня. Чувства притупились, я помню, что что-то ответила по телефону маме, которая прислала еще вечером смс «Адель, напиши, когда тебя ждать домой и что произошло» Постояла у окна, посмотрела на улицу. Светило оранжевое сентябрьское солнце. В окно была видна часть мощеной мостовой, дома на другой стороне улицы из красного кирпича приветливо светились отраженными лучами, слепя мне глаза. Домики стояли сплошной стеной в три этажа окон и балкончиков. Некоторые из них были обрамлены белым кирпичом, а местами на этой нескончаемой полосе попадались очаровательные кружевные балкончики, где грелись на предполуденном солнце их жители с кружкой кофе или стаканом апельсинового сока. Верхние этажи смотрели на улицу круглыми окошечкамииз разноцветного стекла. Типичная голландская архитектура. Исторически сложилось, что в Нидерландах налог на занимаемую зданием площадь земли заставлял архитекторов ухищряться и делать узенькие дома, растущие ввысь. Также было решено, что интересно, не строить кварталы с высотными домами, поскольку такого рода недвижимость сразу обрастает жителями с низким уровнем жизни и создаются некомфортные условия для проживания, своего рода гетто. Плюс очень дорого строительство фундамента для таких зданий – бОльшая часть Нидерландов же стоит ниже уровня моря… Поэтому основная часть зданий во всех Нидерландах – это два – три этажа. Удивительно милые пряничные домики. Наверное, скажете вы, сейчас самое время вспомнить лекции по истории страны, неправда ли? Да, кстати, кажется, за всеми этими эмоционально насыщенными деньками я совсем забыла рассказать, что живем мы в Схевенинге. Несмотря на почти непроизносимое название, уверена, вы знаете примерно, где это. Это рядом с Гаагой, на побережье Северного моря. И летом тот один из самых длинных пляжей Европы наполняется туристами со всей Голландии, серферами, рыбаками и туристами. Сказочное место. Но начиная с середины сентября здесь бывают такие штормы, что после них можно найти на берегу освежеванную рыбку (уже без чешуи – как же ее избило приливом об камни!), тушки крабиков без ног, и это не считая огромных куч водорослей и другого морского мусора. Иногда выносит и какие-то странные ракушки и виды морских обитателей, которых, возможно, принесло аж из Атлантического океана. Желание отвлечься от происходящего в комнате было настолько сильным, что я даже готова была позвонить Марку и предложить погулять, чем вот это вот все. Я обернулась и содрогнулась внутри себя. Как странно видеть его таким, и знать, что не можешь его разбудить.Я подошла ближе, чтобы полюбоваться его прекрасным лицом. Погладила его волосы и убрала за ухо выбившуюся (видимо, при смене постельного белья?) прядь каштановых волос. Я потянулась к кровати и взяла его руку в свою. Длинные пальцы расслабленно и уютно легли в мою ладонь. Я по очереди провела по каждому из них . Это довольно забавно – ощущать, что он полностью в моих руках и я могу сделать что угодно (злобный смех маньяка где-то за кадром). За этими мыслями меня застала Марта. Почти неслышно она открыла дверь и с кухни потянуло свежим кофе. - Дорогая, я услышала шорох и поняла, что ты встала. Она увидела, как я стою, держа руку Тимоти в своих. - Я всем сердцем верю, милая, что это еще не конец. Пойдем, позавтракаем. Мы сели за тот самый круглый стол в гостиной, где так, казалось бы, недавно завтракали втроем. Я подавила горький вздох. Нужно быть сильной. Хотя бы для этой сильной, но такой уязвимой женщины, которая как-то до сих пор справлялась одна. Марта предложила мне кофе с коньяком. – Ты знаешь, после таких моментов мне помогает удерживаться на ногах только большая чашка этого напитка. Ухх, крепко. Но правда, лучше. Будто отпускает, отпускает и будто уже и не было всего того.. - А расскажите мне, пожалуйста, про эту его болезнь. Как вообще вы ее нашли? Как я поняла из его слов и того, что читала в интернете, мало кто сейчас сразу ее диагностирует с первого раза – нужно же знать, какие анализы делать, чтобы ее найти, и вообще, можно всю жизнь прожить и не знать, что у тебя есть этот Эпштейн-Барр.. - Да, детка, это целая история, устраивайся поудобнее, я тебе расскажу. Я не хотела тебе рассказывать про его прошлое, пока Вы с ним могли еще общаться, считала, что это может тебя оттолкнуть от него, и что он сам может тебе что-то рассказать из того, что помнит. Если сам захочет. А теперь вряд ли на что-то повлияет, если я тебе все расскажу. Она была, на удивление, совсем расслаблена и спокойна, видимо, коньяк подействовал не только на меня. - Я начну издалека, с 1998 года. Мы с мужем, Эдвардом, жили тогда в Исламабаде (я содрогнулась, вспомнив, какие у Тимоти воспоминания связаны с этим городом – непременно про это тоже ее спрошу когда-нибудь). Он там работал в продажах недвижимости, занимал высокое положение в обществе и у него были очень хорошие связи. Я познакомилась с ним довольно банально, это правда. Это было в Турции, в отеле. Он приехал туда повидаться с семьей и отдохнуть, ну и я тоже поехала отдохнуть после неприятных ноябрьских штормов здесь. После бурных ухаживаний и невероятно красивых свиданий мы поженились. У меня родился мальчик. Из-за яркой смеси генов мальчик с рождения был чудо, как хорош. Длинные черные реснички, брови вразлет, светлое личико. Представляешь, у него практически с рождения были кудряшки! Как сейчас помню, Эдди был невероятно счастлив. Он заказывал безумное количество фотосессий, привез всю семью из Турции посмотреть на внука и племянника, называл меня лучшей женой на свете. Он завалил меня подарками, всем объявлял, что это его гордость, его наследник. Ему все завидовали – тетушки и мамушки мужа тогда мне рассказали тысячу и один способ, как уберечь такого красивого мальчика от сглаза. Всевозможных амулетов и брелоков и заговоренных бус была большая шкатулка, размером с небольшой комод.Но как обильно осыпали вниманием и любовью его, так, со временем, стали обходить вниманием меня, его жену, не мусульманку. Может быть, и его бы осуждали за такую связь, уверена, что осуждали бы, если бы не его положение в обществе, которое много ему позволяло. Я тогда даже подумать не могла, какие границы он мог преступить. Но пока рано об этом. В его сыне души не чаяли все члены его многочисленной семьи. А с учетом сфер его влияния, его деловые партнеры и даже незнакомые люди с и его сыном держались очень почтительно. Его окружили многочисленными учителями и няньками. Меня уже лет с 3 к нему почти не подпускали. Я жила там, как королева, но как плененная королева – никуда не выйти, даже по магазинам (хотя это одно из самых популярных разрешенных развлечений женщин в Исламабаде тогда) но все, что я попрошу, многочисленные слуги тут же исполняли. Родителям ко мне ездить запретили сразу, мне с ними связываться можно было только по праздникам. Моего сыночка мне давали видеть тоже только по праздникам,или когда мы всей семьей должны были сделать «представительский визит». Я помнила моего сына счастливым, немного избалованным, шаловливым и невероятно красивым малышом, на которого каждый раз, как мы шли гулять, все местные бабули рекомендовали наложить заклинания от сглаза, настолько он был красивый – с белоснежной кожей, как у меня тогда, с шоколадными кудряшками, с темными бровями вразлет и длиннющими ресничками. И тут, когда мы праздновали его семилетие, я заметила, что мальчик всех чурается, особенно мужчин, которые все хотели его поздравить, сфотографироваться с ним, пожать руку. Он перестал так открыто улыбаться и жался к диванам и дверям каждый раз, когда кто-то проходил мимо. Я пыталась разговаривать с Эдвардом, но он только кричал на меня, что я ничего не понимаю в воспитании сыновей, и он вырастит из Тимо настоящего сына, достойного своего отца. В течение всего года я не знала, что делать, как увидеться с сыном, как поговорить с ним, спросить, что у него происходит. И на его 8-летие я сразу, как вошла в комнату, увидела, что мальчик сидит на специально для него сделанном троне именинника, такой нарядный, совсем не двигаясь, иногда поднимая на кого-то глаза, но тут же снова роняет голову. Больше я не могла терпеть это состояние неизвестности и просто смотреть, как что-то непонятное уничтожает моего мальчика. Я его схватила его на руки и унесла в самый дальний угол зала, на диван. Он весь горел, мой мальчик, у него была жесточайшая температура. Марта сглотнула, потерла виски и некоторое время молча смотрела в окно. Я ее не торопила. Рассказ был не из легких.Через какое-то время она вздрогнула, будто очнувшись от воспоминаний , встала и налила себе еще кофе, предложила мне, я отказалась. Присела на край подоконника и спросила:- На чем я остановилась?.. -На том, как Вы забрали Тимо с трона и обнаружили у него сильную температуру. - Ах, да, точно. Эдди тогда бросился ко мне, шипя, чтобы я не портила праздник. И я впервые накричала на него. Я сказала, что я сейчас же еду с мальчиком ко врачу и тот не сможет меня остановить. Мне тогда помог наш шофер – наверное, он был тайно влюблен в меня или меня сильно жалел. Потому что должна была быть какая-то очень веская причина, чтобы пойти против хозяина. Когда я выбежала из дома, он протирал сидения автомобиля. Я бросилась на заднее сидение с Тимоти и опросила скорее везти нас к врачу, любому, потому что мальчик болен, и, возможно, умирает. Тогда он увез нас в самый большой госпиталь, который он знал, достаточно далеко от дома. Супруг, естественно, остался на празднике, потому что ему было важнее, чтобы все церемонии были соблюдены. Он даже не побежал вслед за мной, не повелел меня остановить, что сделал бы в обыкновенное время, когда дом не был полон гостей, в том числе и иностранных. Нам повезло тогда. И шофер, имя которого я по какой-то непонятной мне причине, не знала тогда, и теперь уже никогда и не узнаю, был просто спасением свыше! Единственный человек из прислуги, который с нами поехала – это старая няня, которая с самого рождения была с Тимоти и всегда хорошо относилась ко мне. В госпитале нас отвели к знакомому медбрату этого водителя – только много позднее я поняла, как же счастливо все тогда сложилось. И какую невероятную помощь мне оказали все люди, окружавшие меня тогда. И бедный шофер.. наверное, ему сильно досталось от Эдди потом. Может быть, он остался без работы и был вынужден переехать в другой город даже – Эдуард был настолько мстительным и властным, что мог сделать так, чтобы во всем городе для бедного шофера не нашлось работы. И вот тот знакомый водителю медбрат отвел нас к одному из лучших врачей больницы, объяснив, кто мы такие, чей это сын и что ситуация ужасно срочная. Я тогда уже еле стояла на ногах от нервов и переживаний того дня. Когда старенький врач снял с мальчика рубашку, я ужаснулась – тот был весь в синяках и ссадинах, с пятнами от веревок или чего-то подобного на руках. Мальчик почти терял сознание на руках у врача, тот сделал ему инъекцию обезболивающего и снотворное и дал сильный антибиотик – потому что ужасная температура и налет в горле его навели на мысль о том, что, видимо, у мальчика ангина. Мы оставили мальчика спать и врач рассказал, что он не раз видел такую картину – к нему втайне доставляли таких вот красивых мальчиков, со следами побоев и.. изнасилования. Я схватилась за стул, чтобы не упасть. - Тут я ее перебила и сказала – Да, я читала про это, можете не рассказывать подробно. Я читала, что на Востоке мужчины относятся иначе к гомосексуализму и педофилии и они исходят из предпосылки, что девочек нельзя портить до свадьбы. А мальчикам портить нечего. Я скривилась от мерзкого ощущения, как вообще могли люди прийти к этому удивительному выводу, такой животный подход к детям… Она взглянула на меня с удивлением и благодарностью. - Спасибо, я не люблю рассказывать эту историю. В общем, я тогда взяла телефон няни, которая была с нами, и позвонила своей маме. И мы решили попросить доктора помочь нам вывезти мальчика из страны, не допуская до него отца. Все то время, что мы ждали бабушку Тимми и оформляли нужные бумаги с помощью няни и водителя, старенький врач разрешил нам пожить в одиночной палате и при этом еще говорил Эду, что у мальчика заразная инфекция и мы оба на карантине. И какими-то чудесными силами смог не допустить до нас его охранников, которые могли бы нас забрать домой силой. Через примерно неделю за нами приехала моя мать и вывезла нас из страны. Уверена, что тут не обошлось без обращения в посольство Нидерландов. Причем, несмотря на лечение, моему мальчику становилось хуже и хуже, нас еле посадили в самолет. Спасли только пачки бумаг, подтверждавших мое гражданство и справка от того врача, который написал, что мальчику нужно серьезное лечение, которое в этой стране ему не могут предложить. Здесь мы несколько лет ходили по врачам. У мальчика нашли аллергию на многие вещи, проблемы с сердцем.. Конечно, сразу по приезду мой Тимо лечился почти полгода в больнице, где его подняли на ноги, и он снова стал разговаривать и улыбаться. Вспомнил голландский, которому я его с детства учила, английский. Стал понемногу общаться со сверстниками. Но ему запретили переезды, любые волнения, даже в школу он ходил только на экзамены – учился все время дома… Я видела его рядом с собой почти каждый день и так радовалась этому! На ее лице появляется светлая печальная улыбка. Только через 5 лет мы нашли того врача, что ты видела в больнице в прошлый раз. Доктора Ван Холлена. Он поставил верный диагноз – вирус Эпштейн Барра, к тому же, как мы выяснили, не реагирующий на известные способы лечения. И Дилатационнуюкардиомиопатию – заболевание сердца, которое может привести к различным проблемам с работой сердца. В том числе все это может привести и к внезапной остановке сердца. С тех пор он ни разу не ошибался. Но я всем сердцем хочу, чтобы в этот раз он ошибся. Ведь он сказал, что шансов, что мой Тимми очнется, почти нет и не стоит даже надеяться. Я промолчала. Зачем надеяться там, где даже постоянный лечащий врач сказал, что надежды нет? Решила как-то перевести тему на прошлое. - А вы ходили с Тимо психотерапевту, обсуждали как-то это все? - Он долго ничего не помнил, он даже говорить начал с трудом, язык урду, на котором общался, пока был маленький, он ни разу с тех пор не вспомнил. Поэтому когда он вспомнил, что он жил где-то еще до тех пор, пока ему исполнилось 8, мы конечно, пошли к психологу. Но тот сказал, что пока он сам не захочет рассказать что-то из воспоминаний, то заставлять его не нужно. И Эдуард буквально пару лет назад написал мне, рассказал, что женился вновь, на турчанке, переехал в Германию. Просил прощения, сказал, что понимает, что простить его за то прошлое невозможно, но просил хотя бы дать возможность видеться с его единственным сыном. Возможно он как-то поумнел с тех пор – потому что Тимоти с ним сейчас иногда общается. Он очень хотел увидеть отца и я дала ему такую возможность. Сама я до сих пор не готова смотреть на него спокойно. Хоть и рекомендуют все мировые религии не судить, простить, но.. я не могу. Спасибо тебе, моя хорошая, что ты появилась у моего Тимо. Он столько пережил, сколько не каждый за всю жизнь переживает. Я видела, как светились его глаза, когда ты была рядом. Пусть у вас было немного времени, но это были самые счастливые дни в его жизни, я уверена! Я резко мотнула головой, извинившись, сказала, что мне нужно в ванную. Я была не в силах больше сдерживаться. В ванной я выкрутила кран с водой на полную катушку и зарыдала. Когда через несколько минут я, отдышавшись и умывшись холодной водой, как-то пришла в себя, Марта постучала в дверь ванной и извиняющимся тоном сказала, что она выйдет пройтись. Что я могу чувствовать себя как дома, и пользоваться всем, что мне будет нужно. Я очень удивилась, но мне это было на руку. Я не хотела показывать ей, как я расстроена. Я услышала звук захлопнувшейся входной двери и вышла из ванной. В доме было тихо солнце просвечивало комнаты насквозь своими по-осенне печальными, но теплыми еще лучами. Я решила проветрить комнату Тимоти. В открытое окно врывался свежий ветерок и было покойно и светло внутри. Кажется, я почти смирилась с происходящим. Стоя над его кроватью я слушала равномерный шум насоса, качающего воздух в аппарате искусственного дыхания, пение птичек за окном и звуки овощной лавочки на первом этаже. Меня посетила одна безумная мысль. Я смотрела на его закрытые глаза, восковые скулы и розоватые губы и думала – ведь он же не будет против? Мы же никогда не.. Зажмурив глаза, я наклонилась к нему и поцеловала. Появившийся было в крови адреналин остудило прикосновение к теплым, но безжизненным губам. Я легонько провела губами по его щеке.Очень с транное чувство. Но его кожа по-прежнему такая нежная и приятная на ощупь. Немножко укололась появившейся щетиной над губой.У него растут усики, это же подтверждает, что он еще жив.. Господи, о чем я думаю. Ветер ворвался в окно и пошевелил его волосы.