Дневники Адель

На следующий день дверь мне открыл сам Тимо. - Адель, это ты – выдохнул он – Оо, дай я тебе помогу. Он взял мой нелегкий чемодан и понес его в комнату. - Мама решила, что мы будем жить в моей комнате – он заговорщицки улыбнулся. - Ну, возможно, я немного настоял на этом – А то она бы предложила тебе раскладушку в столовой, это как-то чересчур. Максимально гостеприимно, как я бы это назвал. Он развернулся на 180 градусов и потащил мой чемодан в свою комнату. Стаскивая кеды, я обвела глазами свой новый дом. Мой. Новый. Дом. Дом. Home, sweet home. Еще ни одно место на свете мне так не хотелось назвать своим домом. Домом с большой буквы. Я счастливо улыбнулась, Тимо выглянул из свой комнаты, посмотрел на мое счастливое выражение и его лицо мгновенно осветила ответная счастливая улыбка. Что-то в этом есть. Слушать себя и делать безумства. Переезжать в квартиру мальчика, которого ты знаешь месяц. Ну, или чуть больше. Или чуть меньше.. - Пойдем, я тебе что-то покажу – Он протянул мне навстречу руку и сделал приглашающий жест. Я медленно пошла по коридору. В окна светило теплое октябрьское солнце и хотелось запечатлеть навсегда этот момент в своей памяти. Эти столбы пыли, блестящей в лучах света, эту скатерть в столовой, белую, кружевную, так контрастно выделяющуюся сейчас на фоне кремового цвета стола из какого-то неизвестного мне дерева. И Тимо, уже проявляющий нетерпение от того, как я торможу. А где, собственно, его мама? Как я ошибалась в этой женщине. Какая же она прекрасная. Хотела бы я быть похожей на нее. Хотя.. Он тремя пальцами взял меня за ладонь и потянул в комнату. У кровати стоял мольберт. На нем - бирюзово-синее нечто, глубокое, даже сложно представить, что это всего лишь плоский лист бумаги. Кит, где –то на горизонте, вот его плавник и немного голова. И на переднем плане две маленькие фигурки сидят на пирсе, свесив ноги, головой к голове. Одна буйно-кудрявая и вторая лохматая, будто вместо волос змеи расползлись в разные стороны, спрятались, запутавшись, в кудри второй, и там снова улеглись, превратились в волосы. Это было очень. Очень. Я стояла, разглядывала и молчала. И думала, что я сейчас расплачусь. В последнее время мне часто хочется плакать. Интересно, это пмс, или крышечка едет? Я взглянула на Тимо. Он весь был, как струна, в ожидании моей реакции, его глаза неподвижно были погружены в картину. - Я еще ее не окончил, конечно… Я его перебила. - Это прекрасно. Это невероятно, у.. У меня слов не находится, насколько... Ты зн-наешь, это, видимо, твой дар – ты очень красиво рисуешь, очень.. - Ну, я очень рад, что тебе понравилось, но вот дар ли это – не уверен, что ты можешь судить профессионально. Я ушел из школы искусств, потому что мне сказали однажды, что то, что я рисую – невозможно ни выставить в галерее ни продать. Слишком наивно. И меня пытались переделать, пытались объяснить, почему нельзя рисовать, как я рисую, в общем, я просто понял, что я не хочу рисовать по их шаблонам, правилам и стандартам. И поэтому я теперь иногда рисую для себя. Надеюсь, что тебе правда нравится. Но не говори мне, пожалуйста, что-то, что ты не можешь знать. Говори только свои личные субъективные ощущения. Потому что я хочу именно их услышать. - Хорошо, я поняла. Мне очень нравится. Больше, чем очень. Он посмотрел на меня немного отстраненно и сказал глухо: «После меня тебе останется хотя бы эта картина» -Почему ты все время об этом говоришь? Зачем ты мне об этом напоминаешь? - Чтобы ты не забыла, чтобы я не забыл, чтобы мы ценили каждый момент, который у нас есть здесь и сейчас. - Ты не находишь, что это звучит излишне пафосно? - Может быть, но очень легко забыть за всем бытом, насколько мало остается времени для всего действительно важного вокруг. Для тебя. Я бы хотел нарисовать тебя. - Как в Титанике? Это звучало несколько ехидно с моей стороны, но, возможно, я просто высказала свое скрытие желание? Он заулыбался. - Может, и как в Титанике, только я не уверен, что у меня получится также хорошо. Но могу тебе сделать русалочий хвост. Он легко засмеялся и я почувствовала, что он немного стесняется этой темы – будто уже представил меня, раскинувшуюся, как Кейт Уинслет, в свободной позе, на роскошном, обитом бархатом, диване. - Я буду рада тебе попозировать. Я серьезно. Может быть, и не как в Титанике, а как девочка с персиками, но все равно хочу. Я уже представила, как он внимательно смотрит на меня, стараясь запомнить мельчайшую деталь и переносит это на бумагу и мне очень сильно захотелось приблизить этот момент. Как он прикусывает губу, глядя поочередно то на меня, то на лист бумаги, потом снова на меня и снова на лист. Потом долго долго вглядывается в меня, потом вглядывается в лист, что-то подправляет, хмурится. Сдувает с лица непослушный локон, трясет головой, заправляет его за ухо. Локон не сдается, возвращается ровно на то же место, щекоча ему нос и скрывая один глаз почти полностью. Он смешно морщит нос и снова быстро прячет за ухо прядь волос. Я им любуюсь, пытаясь запомнить, как на него падает неяркий свет, как он забавно высовывает кончик языка, когда, сосредоточившись, что-то выправляет в рисунке, как он дышит то медленно, стараясь запомнить кусочек меня, то быстро, когда зарисовывает скорей, чтобы не забыть, мои черты на бумаге. Время тянется долго-долго, плавно, будто молоко в кружке с малиновым киселем. И хочется остаться в нем навсегда, утонуть, застрять, остановиться в минутах, чтобы они постоянно повторялись и повторялись, будто бумеранг в Инстаграме. Мы молчим, хотя иногда он просит – «не шевелись» или «подвинься» «да, вот так». А иногда подходит и поправляет положение головы, упавший на лицо волос или руку, которая съехала с подлокотника слишком далеко. Он зарисовывает меня на бумагу, а я пытаюсь зарисовать его в памяти. Чтобы закрыв глаза сохранить его профиль, опущенные ресницы, острый взгляд, иногда стреляющий из-под них прямо в глубину моих глаз, куда-то внутрь головы и сразу в желудок. А может, это просто каждый раз подпрыгивает внутри сердце, когда он так на меня смотрит. Диван не так чтобы приятно впивается своей ребристой поверхностью мне в спину и ноги. Я уже не чувствую, что сижу – настолько долго я в него впечатывалась, что превратилась в застывшую в странной позе фигуру из жвачки. С пупырышками неровностей и редких крошек, отпечатавшимися на коже. Но я не могу шевельнуться, невозможно прерывать этот упоительный процесс. Мы будто одни, вдвоем, в этой комнате, он и я, а снаружи космос, никого и ничего. Проплывают кометы, метеориты плавно огибают нашу уютную комнату, и нет ничего больше. И ничего больше не надо. Он в очередной раз дергает прядь за кончик, чтобы заставить ее удержаться за ухом, встряхивается и говорит: "Давай сделаем на этом паузу, уверен, что у тебя так затекли ноги, что ты не сможешь встать сейчас с дивана." - Да я же так удобно устроилась, с чего бы мне? – И в попытке опустить ноги с удивленным вздохом скатываюсь с дивана на ковер. И начинаю хохотать. Он тоже хохочет, – Говорил же, – Ахаха, видела бы ты свое выражение лица – будто Русалочка, которой разрезали хвост на две ноги. - А ты откуда знаешь, что настолько все затекает? - Ну, во первых, я же ходил в художественную школу, у нас было много рисунков с натуры..- Он явно что-то не договаривает. И явно надеется, что я не почувствую эту недосказанность и решу, что это довольно веский аргумент. - А во-вторых? - А во-вторых я и сам тоже сидел вот так, позировал. Ооооо, я начинаю моментально попыхивать дымом из ноздрей – перед глазами в секунду предстает картина – сидит на стуле этот прекрасный Тимоти, в позе греческого бога, и куча малолетних кукушек рисуют его небесный лик с римским носом и бровями вразлет, рисуют, вздыхают и завидуют. И влюбляются. И рисуют ночами и днями, пока не поймут, что невозможно повторить это божье творение. Тимо смотрит на меня удивленно. - Ты чего такая пунцовая вдруг стала? - Представила, как тебя рисуют – надувшись, бросила я. - Ну, и чего? – он недоуменно поднял брови, готовясь снова рассмеяться. - Ну и того – небось, они потом на своих рисунках все тебя просили автографы поставить? И как вообще ты от поклонниц отбиваешься, с такой-то внешностью? Он нахмурился. - Вообще, честно говоря, сложно. С этим правда сложно. - Да такому успеху у женщин, как у тебя, даже завидовать глупо – ты же неправдоподобно красив. - Ты хотела сказать, что красив, как девушка? Да, это мне приносило проблемы в прошлом. И мне часто хотелось иметь внешность, которая бы меньше притягивала взгляды людей. - Ты мог бы просто с ее помощью прославиться, заработать, ты же модель ходячая. - Мне и это предлагали тоже. - И? Ты что, отказался?! Совсем с ума сошел? - Да, я считаю, что торговать своим телом как-то низко. И недостойно человека, у которого уровень развития повыше хлебушка. - Ну, тебе же не проституткой стать предлагали, а красавцем в красивых шмотках, что не так? - Все равно, ты не понимаешь – столько жить, учиться, развиваться, чтобы просто вертеть плечами и головой в нужные стороны и ослепительно улыбаться по заказу – не, я пас. - А я бы попробовала, если бы имела такую внешность, как ты. - Да, ты-то точно человек, который своего не упустит – он как-то саркастично усмехается, и легкая тень обиды оседает где-то внутри меня. И практически моментально забывается. - Но все-таки – как ты отбиваешься от толп девушек, ищущих твоего внимания? - Дома сижу и никуда не хожу, хах - А серьезно? - Любишь ты придавить своими серьезными разговорами, давай серьезные разговоры оставим на потом – разве тебе сейчас не достаточно того, что я вот тут, с тобой, других девушек рядом нет, а это что-то значит, м? Он прав. И все равно я ревную, смотрю на него, как он рассеянно смотрит в окно и указательным пальцем трет подбородок, и делает это так красиво, что дух захватывает. И ревную. И с ума схожу. - Можно, я буду снимать с тобой видео? Можно, я тебя нарисую? - Вот еще, ты хочешь во мне вырастить нервное расстройство, чтобы у меня начались паранойи с нарциссическими загонами? - Я просто хочу, чтобы твоя красота сохранилась на чем-то более надежном, чем в моей памяти. - Я бы хотела, чтобы тебя нарисовал известный художник, чтобы картина с тобой висела в популярной галерее и все бы ходили и любовались тобой и думали, какое богатое воображение у художника – такого идеально красивого человека изобразил. И только бы некоторые знали, что это ты и что ты на самом деле в миллион световых лет красивей. - Ага – он уже не слушал и думал о чем-то своем. - Кажется, мне пора заканчивать распевать оды красоте, видимо, ты с детства их наслушался и тебе совсем это не звучит, как комплимент. - Иногда это для меня, как кара небес, вот честное слово. - Возможно, я смогу себе когда-то это представить и понять. Я постараюсь, по крайней мере. - Как минимум представь, что всех цепляет красивая обертка и они хотят непременно провести время со мной несмотря на то, есть и вообще у нас с ними общие интересы, что-то внутри нас родное и близкое друг другу или нет. Человек понравился и лезут напролом, его не спросив. Я бы хотел сказать, что они меня злят или раздражают, но не могу – потому что это не так. Мне становится жаль их – я же понимаю, как действует моя внешность на людей. Я с этим столько живу, что постоянно, каждый раз, каждый день вижу то же самое. Помыл голову, надел свежую футболку, вышел на улицу – и вот уже девушка упала с велосипеда, потому что засмотрелась на меня, кто-то выронил очки – и все смотрят, смотрят, а я под этими взглядами, которые будто сожрать хотят, чувствую себя съеживающимся и маленьким, будто ежонок на солнечном свете. Я представила картину и сначала мне захотелось засмеяться – особенно на словах про падающих с велосипедов, а потом стало неуютно. - Брр, представляю. - Ну вот и решай сама – дар это или кара. - Не хочу решать, хочу просто разговаривать с тобой, смотреть на тебя, защищать тебя от этих взглядов. Он искоса посмотрел на меня, легонько улыбнулся и сказал:- Как минимум, теперь мне не за чем выходить на улицу – ведь самые важные люди живут с этого дня в стенах этой квартиры.