Искусство обнажения

После того как Чимин покидает аудиторию, мне больше всего на свете хочется высказаться. Повысить голос, если потребуется. Увидеть чьё-нибудь виноватое выражение лица. Быть может, даже выплакаться, изгваздав своими слезами подушку или — если повезёт и хватит самоотверженности — чужую футболку, измявшуюся под сжатыми пальцами. — Небольшое отравление, ничего страшного, — я чувствую, как немеет язык, но продолжаю пороть чепуху, словно заведённая, — сейчас отлежусь и буду как новенькая. Бесстыдно лгу в трубку, решая, что так будет легче. По крайней мере, сейчас. А Тэхён — удивительно! — не выказывает сомнений по поводу правдивости жалобы на плохое самочувствие после воскресных роллов. Не осуждает мой порыв самоизолироваться от внешнего мира хотя бы до следующего утра, хотя — бьюсь об заклад — хочет сказать что-то совершенно другое. Например: а ты точно заказывала вчера суши? Или: слишком много нелепых совпадений за последнее время, не считаешь? Вообще-то, я всерьёз собираюсь поставить вопрос наших дальнейших взаимоотношений ребром — хватит с меня постоянных пряток, это даже не обсуждается. Но закрыть глаза на подсказку, так приглашающе вложенную в ладонь, — не мой уровень самоконтроля. Я извиняюсь самым жалостливым тоном, на который только способен человек. Мой голос пружинит, врезаясь в обшарпанные стены пустого общественного туалета, и тонет в мерном звуке капель, разбивающихся о напольную плитку. Отражение в измызганном зеркале напротив взирает с немым укором, и я невольно вспоминаю слова Пак Чимина о том, что такие девушки, как я, не заслуживают доверия. И тем более — не имеют права требовать честности от других. Едва не ломаю ноготь, слишком сильно дёргая смеситель, чтобы ополоснуть лицо проточной водой. Резиновый браслет, сомкнутый между пальцев, обжигает кожу, а я вдруг прихожу к выводу, что нарываться на острый разговор, когда у самой за поясом не припрятано ни одного неопровержимого факта, кроме «а знаешь, мне тут сказали», выглядит несусветной глупостью. Именно поэтому по возвращении домой я быстро раздеваюсь и нервно провожу языком по нижней губе, прежде чем поднять крышку ноутбука, открыть браузер и, нахмурившись, вбить нужную фразу в поисковике. «Lis d'or». Долго искать не приходится — что-то мне подсказывает, что Пак Чимин поступает так специально. Мужчина знает с самого начала, что стоит только задать нужное направление, как любопытство взыграет во мне, будто всепоглощающий пожар, а эта вещица — действенный способ подкинуть в огонь ещё немного сухого хвороста. Я буду дышать пеплом до того момента, пока сокращающиеся стенки моих чувствительных лёгких не выдержат — закоптятся до последней альвеолы, и беспрестанно повторять, что мне сносно. Буду делать это снова и снова, пока кто-нибудь не схватит меня в охапку, насильно выталкивая из густой дымовой завесы. Словосочетание «Lis d’or» переводится с французского как «золотая лилия», и именно так называется элитный стриптиз-клуб, располагающийся по адресу, с которого ещё недавно Чон Чонгук вызывал нам спасительное такси. Я несколько раз провожу костяшками пальцев по сомкнутым векам, пытаясь в буквальном смысле «протереть себе глаза», но сайт этой сомнительной богадельни, оформленный очень скупо, с телефоном подачи заявок на членство по-прежнему продолжает висеть на экране. Лилия, как символ невинности и чистоты, и место, которое отворяет свои двери исключительно для богатых шишек и неоспоримых авторитетов на дорогущих тачках и с бриллиантовой вставной челюстью, — это звучит крайне иронично. Я бы даже сказала — вполне в духе Пак Чимина. Моя память заходится в залпах предупредительных огней, прежде чем я окончательно прозреваю: Юри уже говорила об этом — тогда, в очереди, когда я наблюдала за плавными движениями лифта, помещённого в прозрачную стеклянную коробку, и с интересом считала этажи. Она сказала: в этом огромном здании есть ещё два закрытых заведения. Она добавила: они даже имеют свой огороженный вип-вход для особенных посетителей. Я вновь бросаю внимательный взгляд на браслет. Жёлтый. Когда мы столкнулись с Паком около здания клуба, на его запястье болтался браслет красного цвета, но надпись — сейчас буквы начинают чётко вырисовываться перед глазами, и я понимаю, что уже видела это название, — была точно такой же. Девять попаданий в цель из десяти, и распадающийся на кусочки образ Пак Чимина, как представителя гомосексуальных меньшинств, — в качестве скверного бонуса. Ведь именно на его нестандартные вкусы мне приходилось втайне надеяться, избегая липкого взгляда на своих губах, несмотря на красноречивые плевки ядом из уст Тэхёна. На его едкое «удовлетворять её в постели тоже входит в твои обязанности?», занозой впившееся в мой затылок и сидящее под кожей вот уже несколько недель. Парочки близких контактов с Пак Чимином оказалось достаточно, чтобы придушить в зародыше последние предположения о нетрадиционной ориентации преподавателя. С грустным вздохом развеять их по ветру. Потому что я — чёрт тебя подери, Пак — чувствовала его. Кожей, нутром, каждой чёртовой клеточкой своей плоти, когда он проникал в меня взглядом, чтобы безошибочно понимать: Пак Чимин самый настоящий мужчина. Он хорошо знаком с тем, как устроена женщина, и это пугает больше, чем его жёсткие пальцы, больно впивающиеся в мои запястья, ведь ими он не сможет достать до моего сердца. Зато взглядом, который способен раскромсать меня без ножа, — да. А я меньше всего на свете желаю быть изрезанной в клочья. Во вторник моя голова оказывается доверху забита групповым проектом, и давление от учёбы скрашивает разве что поход в фитнес-центр — не зря же на тумбочке в прихожей уже несколько недель пылится годовой абонемент, выхваченный по скидке. Интенсивная тренировка вытягивает из организма все соки, так что единственное, чего желает моё измождённое тело под вечер, — это бананово-яблочный смузи и прохладная простыня, смятая только с одной стороны кровати. Среда переносится тяжелее: часы проходят через меня резкими толчками, то и дело вышибая не только дух, но и надежды на сохранение остатков душевного равновесия, — ни о каком хорошем настроении не может быть и речи. Пара по корпоративным финансам протекает так медленно, что хочется вздёрнуться на галстуке зубрилы-одноклассника в громадных очках, больше похожих на две канцелярские лупы. Это желание усиливается стократно, когда Пак Чимин выводит на проекционный экран тестовые задания и отводит сорок пять минут на самостоятельную работу, строго-настрого запрещая пользоваться электронными девайсами. Я нервно закусываю губу, всматриваясь в затылок очевидно хмурого Тэхёна, который сидит за соседней партой и записывает варианты ответов в тетрадь. От Кима за милю разит напряжением — он выглядит, словно натянутая пружина, которая вот-вот норовит соскочить с опоры и расшибить Паку лоб. Ким даже не попытался примоститься на пустующее место рядом со мной перед началом пары, лишь улыбнулся одними уголками губ, вяло махнул мне рукой в качестве приветствия и сел рядом с парнишкой из своей университетской команды по баскетболу. Всего несколько раз позволил мне поцарапать свою щёку колючим взором, прежде чем уткнуться в учебник и начать что-то вычитывать, не переворачивая страницу. Я вырываю чистый лист из тетрадки, скреплённой металлической спиралью, и кладу его перед собой. Крепче сжимаю в пальцах гелевую ручку, намереваясь написать своё имя в правом верхнем углу страницы и приступить к выполнению работы, но медлю, поднимая взгляд на кафедру. Чимин восседает вальяжно, перебирает бумажки и часто осматривает ряды занятых парт, возвышающихся над лекторской трибуной благодаря проектировке аудитории в стиле амфитеатра. Усердная имитация бурной трудовой активности — у Тэхёна по этому виду спорта золотая медаль, в то время как преподаватель Пак скоро получит звание первой категории по метанию взглядов на длинные дистанции. Но не в меня — в Кима. Под лёгкой блузкой начинают собираться крошечные капельки пота. Мозг кипит, тёплый ветер с улицы не даёт сосредоточиться, а духота в классе — беспрепятственно глотать свежий воздух. Я даже нагибаюсь чуть вперёд, опираясь о шершавый край парты, чтобы посмотреть, не цветёт ли у Тэхёна красная мишень на лбу. И резко прячу макушку за широкой спиной какого-то громилы-второгодника, пресекая попытку Чимина столкнуться со мной взглядами. Когда пара заканчивается, мы выстраиваемся в очередь, чтобы выгрузить исписанные листы на преподавательский стол. Юри предупреждает заранее, что сегодня у неё намечается важная встреча с супервайзером касательно учебного проекта, и изо всех сил пытается протиснуться в начало колонны, чтобы побыстрее расквитаться с заданием от Пак Чимина и покинуть класс. Когда девушка исчезает из поля моего зрения, махнув рукой напоследок, я дёргаюсь от прикосновения тёплых пальцев к запястью, резко поворачивая голову. Тэхён подмигивает мне, легонько касаясь под локтем, и я киваю в ответ. Я действительно позволила себе допустить мысль, что Ким может демонстративно пройти мимо. Хочется хлопнуть себя по лбу — кажется, я начинаю натурально сходить с ума. Ещё немножко, и нечаянно обзову наши отношения жалким мелководьем вместо бескрайнего океана, которым они на самом деле являются. Тэхён следует за мной, поднимаясь на трибуну и всё ещё дотрагиваясь до мягкой кожи, а затем дольше положенного смотрит Паку в глаза из-под своей отросшей чёлки, прежде чем небрежно положить прямоугольный лист поверх кипы сданных работ. Каждое из его резких движений пропитано нескрываемым вызовом. По крайней мере, мне так кажется. А Чимин, вопреки ожиданиям, выглядит спокойным, как удав. Героически выдерживает на себе тяжесть тэхёновского взора и ведёт себя настолько незаинтересованно, словно бы не он ещё недавно пытался изловить меня на живца. Невозмутимо откидывает блондинистые волосы назад, приковывая моё внимание к увесистым кольцам на указательном и среднем пальцах, — создаётся впечатление, что Пак Чимин неразделим с грузной бижутерией, придающей его виду щепотку эксцентричности. Но прежде чем я отрываюсь от разглядывания чужих рук, — зачем ты вообще это делаешь, Господи? — Тэхён крепче сжимает пальцами мой локоть и дёргает на себя. Тащит в сторону выхода с таким напором, словно бы я сама не в состоянии воспользоваться ногами. Я едва не сталкиваюсь плечами с рыжей одногруппницей, тоже спешащей покинуть аудиторию, и недовольно царапаю Тэхёна по тыльной стороне ладони. — Куда ты так спешишь? Ким ничего не отвечает — отводит меня чуть поодаль, минуя дверной проём, и мы останавливаемся буквально в нескольких метрах от класса, но достаточно далеко, чтобы не мешаться на пути снующих в коридоре студентов. — Ты сегодня как-то по-особенному очаровательна, — говорит Тэхён, и я на секунду выпадаю из реальности. Быть может, он вовсе не так напряжён, как мне думалось, раз позволяет себе так открыто флиртовать на людях? — Хорошо себя чувствуешь? — снова подаёт голос он. — Я беспокоился за тебя. Ах да. Отравление. — Намного лучше, — произношу я и продолжаю удивлённо всматриваться в лицо Тэхёна, подмечая каждое, даже самое малейшее изменение в его мимике. — Пообедаем? — Конечно. — Славно, — улыбается так, что кожа на его щеках натягивается до скрипа. Я едва заметно напрягаюсь, когда губы Тэхёна приближаются к моим. Рот обдаёт горячим дыханием, и широкие мужские ладони смыкаются на моей талии — тепло начинает струиться по коже даже через одежду. Я прикрываю веки, когда мокрый язык приятно касается моего, и совсем немного беспокоюсь о том, что романтическая показуха в стенах университета не лучший способ изъясниться в чувствах. На периферии всё ещё слышится шум десятков ботинок, когда Тэхён отстраняется на несколько сантиметров, а я чувствую едва уловимый запах ментоловой жвачки. Предпочтения Кима настолько привычны, что не вызывают ни раздражения, ни ощущения новизны, — я просто стою, смакуя вкус ненавистной мяты, и собственное тело кажется лёгким, пока Тэхён не поворачивает голову в сторону. Поверхность его радужек покрывается фантомной корочкой льда, и я ненароком отзеркаливаю движение Кима, дёргая подбородком в сторону. Чимин гипнотизирует нас нечитаемым взглядом, не стесняясь пикантности ситуации. Моё сердце, замерев на мгновение, падает в пятки, ведь только безнадёжно слепой не в состоянии увидеть, как две противоположные стихии схлёстываются, а электрические импульсы завязываются в клубок и повисают в воздухе, порождая череду рваных толчков под моими рёбрами. Тэхён как бы спрашивает: на что ты смотришь, учитель Пак? Прибавляет, токсично оскалившись: неужели ты думаешь, что между нами всё кончено? Я гоню прочь мысль о том, что сейчас, именно в этот момент, когда двое мужчин встречаются в немой конфронтации, я становлюсь разменной монетой. Тузом в рукаве, картой, которая то и дело норовит выпасть из-под хлопковой ткани рубашки Чимина, и невесомой бабочкой, намертво прилипшей к ладони Кима и щекочущей мягкую кожу шёлком своих пёстрых крыльев. Это что, какая-то игра? Почему я оказываюсь между ними и топлюсь в непреодолимом желании провалиться под землю и не дышать? Удержат ли меня, если я сорвусь с места, намереваясь сбежать? Всё заканчивается так же быстро, как и началось минутой ранее; для меня же эти шестьдесят секунд проходят настолько медленно и тягуче, будто я безвольно барахтаюсь в чане, наполненном мёдом до краёв. Чимин как-то двусмысленно усмехается и проворачивается на каблуках своих рабочих лакированных туфель, прижимая к груди увесистую папку с листами наших классных работ. Удаляется размеренным шагом, и только вытянутый в струну позвоночник выдаёт его истинные эмоции. Которые, впрочем, я всё равно оказываюсь не в состоянии расшифровать.

* * *

Если бы меня попросили подробно описать свои планы на текущую неделю, то, помимо привычного распорядка дня с несколькими пунктами чрезвычайно унылых, но важных занятий, я бы обязательно черкнула на полях небрежное «угомонись». Угомонись, Со Йерим. Сидя на кровати в пятницу, отмывшись от усталости после прошедшего дня, я думаю, что Тэхён, верно, просто не хочет меня расстраивать, вот и ведёт себя периодически словно чужой. Или есть другая причина, которую мой захламлённый мозг просто не в состоянии сгенерировать, — я ведь не компьютер, чтобы выдавать тысячу разных вариаций в соответствии с заложенным кодом. Всего лишь человек. Сложный, капризный, способный ощущать так ярко и полно, как доступно только ему одному. Порой совершающий поступки, которые лишены всякой логики, потому что идут не из головы — прямиком от сокращающейся сердечной мышцы, ломая рёбра изнутри и распахивая их, как оконные створки; такой хитросплетённый, что ни одной железной машине не по зубам. Тэхён — тоже. Даже если в словах Пак Чимина и есть доля правды, Ким обязательно посвятит меня в курс дела при первой возможности. Если парень до сих пор не решился, значит у него есть весомый повод, чтобы молчать. Это же так же просто, как таблица умножения, говорю я себе. Заучи наизусть — и сможешь не только быстро считать в уме, но и шагать вперёд с железной уверенностью в том, что фундамент, заложенный начальными классами, — спасательный круг на все случаи жизни. До первого выхода из рамок школьной программы, конечно. И внезапного осознания: человеческие чувства — это комплекс механизмов, которые не поддаются математическим алгоритмам. А не твоя эта грёбаная бумажка с выстроенными в столбик цифрами, от которой пользы не больше, чем от обещаний, данных сгоряча. Тех самых — себе и окружающим, — которыми ты раскидываешься, как будто бы они сотканы из воздуха и абсолютно ничего не стоят. Так что угомонись, Со Йерим. Ты ведь тоже далека от примера для подражания. Безрассудная. Твердолобая. Ведомая. Но точно не святая, как ни крути. Я держу в руках телефон. На экране — открытая контактная книжка с перечнем записанных номеров. Я несколько секунд буравлю взглядом нужное имя и, набрав в лёгкие кислорода для смелости, нажимаю на вызов. Буквально несколькими минутами ранее Тэхён отписался о том, что не сможет сегодня скрасить мой вечер. По его словам, младшая сестрёнка чрезвычайно соскучилась после последнего визита Кима домой и настаивает на том, чтобы парень приехал погостить вновь. Он говорит, что рассчитывает на моё понимание. Обещает, что обязательно выйдет на «серьёзный разговор» в выходные, и ручается, что ответит на все вопросы, какими бы глупыми и компрометирующими они ни были. Я чувствую, как падает камень с души, а затем прикусываю губу. Ничего ведь не случится из-за того, что я просто хочу убедиться в правильности своих мыслей? Если Тэхёну нечего скрывать, то и мне не стоит бояться. Несколько длинных гудков, а затем трубку снимают, и в моё ухо прилетает радостное «онни», сказанное тонким детским голоском. Ким Минджи — младшая сестра Тэхёна и по совместительству самый яркий и солнечный ребёнок, которого я когда-либо встречала. Ей скоро исполнится четырнадцать, она прилежная ученица средней школы и девочка с большими амбициями, в чьи возможности хочется охотно верить — Минджи целеустремлённая и усидчивая, очень любит своего нерадивого братца и крайне добродушна со мной, человеком со стороны, достаточно давно вошедшим в их семью с лёгкой подачи Тэхёна. Мы не разговаривали, кажется, добрых три месяца — последний раз это случилось, когда я навещала скромную обитель Кимов на Рождество, упаковав с собой большую коробку подарков с красивой бордовой лентой, завязанной бантиком. Минджи тогда была в восторге от небольшой вазы, разукрашенной своими руками, и целой кучи сладких леденцов — её любимых, а Тэхён беспрестанно повторял, что если кушать много сладкого, то придётся регулярно навещать дантиста. Мы какое-то время болтаем об успехах в школе, о самочувствии родителей (Минджи спотыкается всего раз — когда я спрашиваю о её матери) и планах на ближайшее будущее. Я ощутимо смягчаюсь, полностью погружаясь в успокаивающий щебет на другом конце провода, и когда мои губы двигаются вновь, чтобы внести ясность в причину моего звонка, девочка уже достаточно предрасположена, чтобы не заподозрить в моих вопросах никакого подвоха. — Выходит, ты совсем скоро увидишься с Тэхёном? — говорю я, рисуя невидимые линии на толстой ткани домашних штанов. — О чём ты, онни? — удивляется Минджи. Я поднимаю глаза, невидяще уставившись в белую стену напротив. — Он разве не собирается приехать завтра утром? — Нет, он сказал, что вернётся в Тэгу где-то... — я не могу видеть, как она прикладывает указательный палец ко рту, очевидно, намереваясь вспомнить слова Кима и передать их с доскональной точностью, — через две недели. Матушка попросила — она в последнее время немножко ослабла, но это не страшно, онни, доктор сказал, ей положен постельный режим и регулярные вечерние прогулки. Я отрываю телефон от ушной раковины и переключаю Минджи на громкую связь, попутно открывая чат с Тэхёном и рассматривая одно из последних полученных сообщений, в котором Ким ясно описывает свои мотивы отправиться к родным. К сестрёнке в первую очередь, которая, как оказалось, ни слухом ни духом о его внезапных намерениях. Не сходится. Чёрт возьми, ни одного пересечения. Решил сделать сюрприз? Или же... Я поспешно прощаюсь с Минджи, желая ей насыщенных выходных, и продолжаю перечитывать послание Тэхёна, чувствуя, как ледяные мурашки скапливаются в районе затылка и начинают катиться по позвоночнику вниз. Я уже было начинаю вбивать сообщение с требованием разъяснить, отчего та-самая-сестрёнка ничего не знает о скором приезде Кима, как на экране всплывает уведомление о входящем смс с несохранённого, но очень знакомого номера. Того самого, что терроризировал меня чуть меньше чем неделю назад. Того самого, заклеймённого мной выразительным «не отвечать» после нескольких провокационных писем, от которых начинали дрожать пальцы. Пак Чимин. Пятница. Я не забыла, конечно же нет. Просто внушительный мыслительный штурм привёл меня к выводу, что доверительно поговорить с Тэхёном — самый честный метод докопаться до правды, несмотря на все те предостережения, которые бросал в моё лицо Пак. Выходит, Чимин был прав? Ведь к сообщению, которое высвечивается на экране моего телефона, снова приложена фотография. Но на этот раз — не со мной. Неизвестный отправитель: Ты всё ещё сомневаешься, Йерим-а? И ниже — две фигуры, пойманные в движении. Элегантная женщина средних лет с густыми чёрными волосами, уложенными по бокам — до голой шеи, не прикрытой воротом, в красном вельветовом пальто, доходящем ей до колен. И до рези в глазах знакомый парень, идущий за ней следом. Непроницаемое выражение лица, чёрная рубашка, заправленная в брюки. Серебристый автомобиль премиум-класса на фоне. И предательская ядерная вспышка — осознание, прошивающее мозг без анестезии. Солгал. Он, сука, снова солгал. Слова Пак Чимина отпечатываются на сетчатке бельмом. Я вскакиваю с постели, путаясь в собственном сбитом дыхании. Кидаю лихорадочный взор на тетрадки, раскиданные по столу, на полки с ровно выстроенными корешками книг; на подоконник, покрытый тонким слоем мелкой пыли, и горящие фонари за окном, отблески которых — как неаккуратные мазки масляной краски, разбавляющие графитную мглу. И бросаюсь к шкафу, выуживая изнутри подходящую одежду и попутно ударяя пальцами по клавиатуре. Откидываю телефон на кровать, вешаю на запястье браслет из белого золота, подаренный Тэхёном на вторую годовщину наших отношений. Наношу на ложбинку между грудей и запястья духи с соблазнительным запахом нероли и совсем чуть-чуть — оттенком малины. Прячу жёлтый «Lis d'or» в сумку. Пташка-Йерим: Буду через полчаса. Пак Чимин блокирует экран и отпивает виски из своего стакана, довольно ухмыляясь. Бам! — Всё-таки сработало? — раздаётся откуда-то сбоку. Шумная музыка бьёт по барабанным перепонкам. Мужчина коротко кивает, соскальзывая с высокого барного стула. Капкан захлопывает свою железную пасть.