Искусство обнажения

На следующий день я приезжаю к Тэхёну, как и планировала. После загруженного дня я чувствую себя, как выжатый кусок лимона, но стойко держу улыбку на губах, когда Ким протягивает ко мне руки и заключает в объятия. Он рассказывает о том, как недавно случайно чуть не уронил на посетителя суп, в какую пробку попал, застряв в столпотворении машин на пути к стоматологу в четверг, и что последнее задание по финансовому менеджменту — глупая трата его драгоценного времени. Я краснею, когда он вскользь затрагивает тему наших вчерашних шалостей, потому что мне неожиданно становится стыдно. Но не из-за того, чем мы занимались под покровом ночи, — у влюблённых пар это в порядке вещей. Я зябко поёживаюсь из-за того, что случилось после. Перечеркнуло ощущение полёта. Сбило из рогатки и пригвоздило к земле, будто птицу со сломанным крылом. Непрошеные мысли копятся в голове, как стадо надоедливых букашек, а во рту становится сухо. Я предусмотрительно ношу с собой стакан воды на протяжении всего вечера, но не отказываюсь от бокала шампанского, когда замечаю искорки в глазах Тэхёна. Отчего-то не получаю удовольствия, когда прохладная жидкость начинает шипеть на языке. Скованность моих движений не укрывается от внимательного взора Кима. Вскоре ему надоедает моё угнетённое состояние, и он осторожно интересуется, в чём дело, однако я только упрямо мотаю головой и говорю, что всё хорошо. Не надеюсь на то, что Тэхён действительно поверит, но хотя бы выигрываю себе пару минут времени, чтобы собраться с мыслями и наконец нацепить на лицо маску беззаботности. В который раз криво обнажить зубы, посмеиваясь над шуткой из интернета, и отставить недопитый бокал в сторону. Сослаться на недомогание и тяжесть в желудке. Ощутить непреодолимое желание обнять Кима так крепко, как только смогу. Раствориться в этом моменте. Почувствовать себя в безопасности. Остаток ночи я провожу, словно в прострации. Отстранённо наблюдаю за тем, как порядком захмелевший Тэхён греет мои холодные стопы в своих ладошках, как его рука двигается выше — к оголённому бедру; смыкаю веки, когда чужие губы увлекают меня в чувственный поцелуй, а потом, когда между нами не остаётся одежды, смотрю за сплетением тел как будто со стороны. Имитирую оргазм, борясь с желанием ударить себя по щеке, — из-за мозга, каждая извилина которого доверху забита ненужным мусором, у меня абсолютно не получается сосредоточиться на трении в лоне. Всё, чего мне хочется, — это свернуться в клубок и уткнуться носом в горячую тэхёновскую ключицу. Или вновь обратиться к психотерапевту. Научиться, наконец, разгружать голову, когда этого требуют обстоятельства. Прекрасно осознаю, что Тэхён не виноват в болезненном ощущении, сковывающем грудь, и поэтому сконфуженно прижимаюсь к его распаренной спине сзади, когда мы оказываемся в душевой кабинке, чтобы освежиться. Смеюсь, натираясь душистым гелем, когда Ким роняет свою зубную щётку на мокрый пол, и долго глажу парня по взъерошенным волосам, прежде чем погрузиться в сон. Умудряюсь упорхнуть наутро быстрее обычного, оставляя на обеденном столе наспех сварганенный завтрак. Сама не кладу в рот ни крошки — перебиваюсь бутылочкой соевого молока да фруктовой жвачкой, несмотря на красноречивое поручение доктора есть больше. Оставляю на прикроватной тумбочке записку с пожеланием хорошего дня. По пути в университет я не отвожу глаз от экрана телефона. Держусь не больше минуты, считая количество проезжающих мимо автомобилей за грязным автобусным окном, а потом сглатываю и снова открываю злосчастную фотографию, до боли прикусывая губу. Я делаю это уже вторые сутки. Не могу остановиться и дико раздражаюсь от неумолимо растущего желания написать ему в ответ. Сдерживаюсь из последних сил, потому что понимаю: он делает это специально. Пытается выбить меня из намеченной колеи. Ждёт, что я напишу и попрошу назвать своё имя, дабы подтвердить крутящиеся в мыслях догадки о личности отправителя. Поинтересуюсь, что он, чёрт возьми, пытается всем этим сказать. Что тоже не лыком шит? Нашёл, перед кем расправлять свой павлиний хвост. Грёбаный позёр. Я едва не пропускаю свою остановку, протяжно зевая. В последний момент подрываюсь с места, когда автобусные двери раскрываются под аккомпанемент автоинформатора, и небрежно бросаю телефон на дно сумки. Спрыгиваю на подогретый солнцем асфальт и быстро перебираю ногами, намереваясь успеть на первое занятие вовремя. Уговариваю себя выкинуть всё ненужное из головы — мне ещё предоставится возможность морально настроиться на разговор с Пак Чимином. Я обязательно вернусь к этому позже. Когда прозвучит звонок с финальной пары, а из дел, намеченных в ежедневнике на сегодня, останется не зачёркнутым только одно. Я поправляю края джинсовки и вздёргиваю подбородок. Спокойно, Со Йерим. Уже к вечеру всё встанет на свои места. На протяжении учебного дня Юри погружена в свой смартфон, как будто она участвует в беспроигрышной лотерее, где единственное условие — быть онлайн в режиме нон-стоп. Я лишь однажды просовываю голову ей под руку, чтобы демонстративно фыркнуть. Чон Чонгук. Кто же ещё... С неудовольствием подмечаю, что Ким не сбавляет своих оборотов, — уцепилась за парнишку, как за спасательный круг. Бедняжка. Он явно не ожидал такого напора. — Мы виделись вчера, — как бы невзначай произносит Юри, а я закашливаюсь, поперхнувшись воздухом. И... оказался совсем не против? — Что? — громким шёпотом, искоса поглядывая на мельтешащего у доски преподавателя — добродушную старушку, сходящую с ума от любви к своей дисциплине. — Уже?! — Да не беспокойся ты, я же не совсем сумасшедшая, — заискивающе улыбается Ким, ненадолго отвлекаясь от переписки и разворачиваясь ко мне. — Он просто занёс мне холодный чай со вкусом маракуйи из кафешки неподалёку. И шоколадку — я сказала, что давно воздерживаюсь от сладкого, но умираю от желания наконец-таки пренебречь диетой. — Он знает, где ты живёшь?! Юри беспечно пожимает плечами. — А какая разница? Про твой адрес он тоже в курсе — он же собственноручно вызывал нам такси до твоего дома. — Это совершенно другое, — протестую я. — Мной он не заинтересован, а тобой — да. — С каких пор ты стала такой ханжой? И вообще, к слову о заинтересованности, — она наклоняется ближе к моему уху, чтобы ехидно прошептать, — ты бы лучше побеспокоилась о том, что о месте твоего проживания теперь в курсе не только Чонгук, но ещё и кое-кто другой. Так что не наговори этому кое-кому сегодня всяких гадостей, не то глядишь — завтра в окошко полезет, чтобы нарыть ответный компромат. Я открываю было рот, чтобы возразить, но быстро прикусываю язык. Мне не хочется делиться с Юри предположением, что если Пак Чимин и начнёт вести папочку с моим именем, наклеенным на обложку ровно посередине, то Чон Чонгук станет его правой рукой. Первый материал уже успешно собран — дело открыто и развивается не в правильном ключе, только вот Ким не знает ни про фотографию, ни про сообщения, в которых наш преподаватель, очевидно, предлагает мне бартер. В последнее время я слишком часто молчу о важном, но сейчас я твёрдо убеждена, что поступаю правильно. Если мои догадки верны, и запечатлённый кадр — работа Чон Чонгука, то охранник не просто так общается с Юри. Вот только Ким вряд ли поверит, что не вызывает у парня взаимного интереса, — если обман вскроется, то это сильно ударит по её самолюбию. Обида соскользнёт, подобно снежной массе со склона, и обрушится на меня лавиной. — Слушай... — всё-таки решаюсь спросить я, но аккуратно подбираю слова, чтобы не вызвать ненужных подозрений. — А ты не помнишь, Чонгук случайно не оставлял тебя одну, пока я возвращалась в клуб, чтобы забрать вещи? Юри отправляет очередную смс-ку и прикладывает длинный наманикюренный ноготок к нижней губе, слегка надавливая на кожу. — Не знаю. Нет, кажется, — она смотрит на короткий ответ Чона, всплывающий на экране, и ухмыляется, выбирая подходящий смайлик. — А что? — Ничего. Я хочу добавить что-нибудь ещё и заверить Юри, что ей не о чем беспокоиться, но она справляется и без посторонней помощи. Тихо угукает, пропуская мои слова мимо ушей, и не требует дополнительных оправданий. Иногда я благодарна тому факту, что Ким имеет привычку слишком быстро терять голову. Сетую лишь на то, что с выбором кандидатов у неё косяк на косяке: то бабник, ухлёстывающий за каждой мимо проплывающей юбкой, то вон, дружок Пак Чимина. Рассадник из несбывшихся детских грёз о достойном кавалере, не иначе. Впрочем, вопрос, везёт ли мне самой на любовном фронте, по-прежнему остаётся открытым. К тому времени, как на часах пробивает десять, я успеваю поработать за троих и плотно покушать в гордом одиночестве, любуясь огнями вечернего города и наслаждаясь европейской едой в популярной забегаловке недалеко от кампуса, видимо, рассчитанной на поток иностранных студентов. Тэхён звонит мне несколько раз. В обеденный перерыв — поблагодарить за вкусную стряпню, и после своей единственной пары в шесть — сказать, что освободился и уже двигается в сторону супермаркета, расположенного около дома, дабы купить продуктов на ужин. На всякий случай спрашивает о моих планах, чтобы убедиться, что я не изменила своё решение и вечером мы увидимся снова. Я ковыряю ногтём крышку от бумажного кофейного стаканчика и киваю, как будто бы он может меня видеть. Встреча с Пак Чимином ведь не повлияет на мои желания, верно? В учебном корпусе суматоха, но гораздо менее людно, чем днём. Люди отбивают подошвы о каменные лестницы, спускаясь к выходу, и громко переговариваются между собой — в коридорах стоит многоголосый гул. Здание пустеет за считанные минуты. Я поднимаюсь на третий этаж, проскальзываю мимо пустых кабинетов и чувствую волнение такой величины, что шаг сбивается, как будто под моими ногами вырастают кочки. На автомате приглаживаю ладонью одежду и зачёсываю распущенные волосы назад. Задерживаю кислород в лёгких и шумно выпускаю воздух через ноздри, прежде чем откинуть неуверенность и зайти в нужную аудиторию. На мгновение теряюсь, не замечая преподавателя за столом. Останавливаюсь и кручу головой, пытаясь отыскать среди бесконечных рядов длинных парт блондинистую макушку. — Добрый вечер, Йерим. Я поворачиваюсь к Чимину лицом, ощущая, как холодеют кончики пальцев, и упираюсь взглядом в его тёмные глаза, с интересом следящие за моими движениями. — И вам добрый вечер, учитель Пак. Мужчина поднимается с насиженного места и засовывает руки в карманы, начиная спускаться к трибуне. Он выглядит расслабленно и как-то даже неряшливо — слишком непривычно для педантичной натуры, всегда одетой с иголочки. Чимин и сейчас красив, облачённый в облегающую чёрную водолазку и выглаженные брюки с металлической пряжкой ремня, сверкающей под тёпло-белым светом люминесцентных ламп. Я пытаюсь не обращать внимания на не прикрытые тканью вздутые синие венки, прутьями растущие под тонкой кожей от его запястий к впадинам на внутренней стороне локтя. Продолжаю сверлить выжидающим взглядом спокойное лицо напротив в попытке прикинуть, в каком расположении духа пребывает преподаватель после полноценного рабочего дня. Погонит в шею, как только заслышит в моём тоне неприкрытый шантаж, или же... Он подходит слишком близко. В нос ударяет сладковатый запах мужского одеколона, и я проглатываю язык, попадая в клейкую паутину на его неподвижных зрачках. Собираю волю в кулак, запрещая себе пятиться назад, и поднимаю подбородок выше — так, чтобы он понял: я не собираюсь бежать. Я здесь не для того, чтобы устрашиться его надменного вида. Я и сама могу быть такой, самоуверенной и отчаянной, и он точно не тот, кто сумеет сломать меня пополам. Я этого не допущу. У него ничего не выйдет. — Выглядишь воинственно. Что? Он сейчас шутит надо мной? — А мне есть, с кем воевать? — Это как посмотреть. — И что же видите вы, учитель? — тихо, на грани шёпота. Пак ухмыляется — даже не пытается скрыть, что стальные нотки в моём голосе его забавляют. Немного остраняется, позволяя мне дышать, и ведёт плечами, как будто ему требуется скинуть тяжесть со своих костей, чтобы продолжить. — Что ты напряжена, как будто я собираюсь тебя убить. Успокойся. Мы просто поговорим. До чего же скользкий и проницательный тип, чёрт его подери. Чимин отходит в сторону и прислоняется копчиком к краешку парты, складывая руки на груди. Стоит полубоком, взирая на меня исподлобья. Я неосознанно отзеркаливаю его позу — нас отделяют какие-то жалкие полтора метра, но мне это расстояние кажется непозволительно минимальным. Крошечным. Я кладу около себя сумку, словно бы пытаясь очертить зону личного пространства, на что Пак широко улыбается — на его щеках появляются ямочки. — Хочешь что-то спросить? — говорит он. — Разве не вы позвали меня сюда, чтобы задавать вопросы? — Не задавать, — Пак мотает головой. — Отвечать на твои. — С чего вы взяли, что они у меня есть? — Иначе бы ты не пришла. Вот как. Играется. Я едва справляюсь с жалящим желанием встать и уйти. Вместо этого жую губу, слизывая остатки прозрачного блеска, и устремляю взгляд куда-то в сторону тёмно-зелёной классной доски. Значит, хочет, чтобы я говорила. Чудно. — Это вы прислали мне ту фотографию? — произношу я в пустоту, кожей ощущая его испытывающий взгляд на своей скуле. — Фотографию? — переспрашивает Чимин. Я не вижу его лица, но догадываюсь, что оно вытягивается в притворном изумлении. Борюсь с желанием зарядить по аккуратному носу. Заставить сплюнуть сгусток крови на пыльный пол. Наплевать на то, что я девочка, которой не пристало думать о драках. Кажется, Пак угадывает мои мысли, поэтому быстро исправляется, признаваясь: — Да, это был я. — Зачем? — Чтобы тебе было неповадно думать, что только ты здесь пребываешь в выигрышном положении. — Боитесь? — произношу на выдохе, не успевая схватить за хвост звуки, выпадающие изо рта. — Немного. И снова это — глаза в глаза. Я не ослышалась? Пак Чимин только что согласился с тем, что хочет сохранить свою репутацию? Она машет белым флагом из-под руин. Никто не виноват в том, что его покорёженный имидж стонет под завалами. Он сам приложил руку к тому, чтобы похоронить его. А теперь что? Беспокоится за своё рабочее место? Как вовремя. Сегодня удача, определённо, на моей стороне. — Удивлена? — Зачем вы ударили Тэхёна? — иду ва-банк, с наслаждением наблюдая за тем, как с губ Пака слезает вымораживающая ухмылка. Он не интересуется, откуда я знаю об этом. Как я и полагала — он понял это ещё тогда, когда я, запыхавшаяся от переполняющей сердце тревоги, влетела в аудиторию. Не попытался спрятать сбитые костяшки, словно бы хотел, чтобы я спросила. Он добился своего. Я собираюсь услышать причину. Прямо сейчас. — Он перешёл границы дозволенного, — просто говорит Чимин. Так, будто мы обсуждаем прогноз погоды на завтра. Или тему для курсовой. — Нет, — не сдерживаю я злости. — Это вы перешли. Чимин намеренно игнорирует обвинение, но желваки на его щеках предостерегающе двигаются — недоволен моей беспринципностью. — Ты ведь любишь его, верно? — Да, — чеканю я стальным тоном. — Я люблю его. Какая ему разница? — Тогда скажи мне, Йерим, — он меняет позу, поворачиваясь корпусом ко мне, — как много ты знаешь о семье Тэхёна? Я чувствую, как затылок покрывается неприятной изморозью. Покалывает — я хочу поддёрнуть ледяную корку за край и раскрошить её в пальцах. — При чём тут его семья? — Ответь, — жёстко. Как увесистый шлепок по щеке. Он не просит — требует. Внутри меня растёт возмущёние. Я несколько мгновений буравлю мужчину острым взглядом, не понимая, к чему он ведёт, прежде чем наконец прошипеть: — Я знакома с ними уже много лет. Почему вас интересует его личная жизнь, учитель Пак? — Ты знаешь, что его мать смертельно больна? — бесцеремонно. Бьёт по самому уязвимому, заставляя меня подобраться и почувствовать ледяное дыхание в спину. — Она прошла курс химиотерапии и идёт на поправку, но откуда вы... — У неё рецидив. Щелчок. Перемотка памяти. Сопоставление фактов. Трещины, в которых застревают стопы. Картинка, идущая рябью, словно под толщей воды. Я открываю и закрываю рот, как рыба, выброшенная на сушу мощной волной. Растерянность. Недоверие. — Это какой-то бред. Тэхён сказал... — Тэхён много чего болтает и чаще всего — не по делу. Или ты считаешь, что достаточно встречаться, чтобы тебе раскрывались целиком и полностью? Доверяли секреты? Очнись, Йерим. Если ты думаешь, что вы отдалились друг от друга из-за меня, то спешу тебя расстроить: Тэхён принял это решение самостоятельно. Как и все остальные. Ударяет наотмашь. Попадает во все слабые места разом. Заставляет меня прожевать каждую из острых крупиц внезапного откровения, а затем проглотить, расцарапав себе глотку. Хочется закашляться. Выхаркать каждое лживое слово, выплюнутое его устами. Стереть с подкорки. — Да кто вы такой, чтобы быть так глубоко осведомлённым о жизни Тэхёна? — вспыхиваю я, не сдерживая эмоций. Он ведёт себя так, будто наши отношения лежат у него на ладони. Покрути лишь запястьем — и увидишь с разных сторон, как экспонат в музее, который можно обойти кругом. Пак Чимин лжёт — это ясно как белый день. Тэхён не скрывает от меня проблемы своей семьи. Он плакался мне в рубашку, когда у его матери, позитивной женщины, не теряющей веры в хорошее даже в самых безнадёжных ситуациях, обнаружили рак на второй стадии. Я помогала ей, носилась через полстраны, чтобы быть рядом и крепко держать за руку. Это делала я — не Пак Чимин. Его там не было, чтобы сейчас осмелиться говорить о тех жутких вещах, через которые прошла эта сильная женщина. И ради чего? Чтобы быть опороченной клеветой о своём здоровье человеком, который никогда в жизни её не видел? — Кто знает, — тянет Пак. — Быть может, я гораздо ближе к нему, чем тебе кажется. Я не хочу больше слушать. Подрываюсь с места, хватая сумку и зажимая её подмышкой. Бросаю уничижительный взгляд через плечо, всё ещё пламенея изнутри, как зажжённый факел. Несусь к двери, чтобы исчезнуть в деревянном проёме с облупившейся краской, и не улавливаю поступь тяжёлых шагов за спиной, потому что кровь бьёт в ушах, будто гонг. Мне больше не интересно, чем Пак Чимин занимался около дверей клуба. Становится плевать, какого чёрта его дружок пристаёт к моей подруге. Просто уйти. Мне надо уйти, потому что он наговорил достаточно. Разворот по круговой оси, холодная стена и ноющая боль, расползающаяся под лопатками. Чимин нагло стирает все линии, прочерченные между нами, крепко удерживая мои руки около бёдер. Я открываю рот, чтобы закричать, но он заглушает звук, вырывающийся наружу, прижимая ладонь к моим дрожащим губам. Я бью его кулаком в грудь, пытаясь отодвинуть от своего тела, на что мужчина лишь сердито кривится, отстраняясь всего на несколько сантиметров. — Тихо ты, истеричка, — шипит он сквозь стиснутые зубы. — Не дёргайся, кто-то идёт. Его слова действуют на меня, как доза успокоительного. Я замираю, чувствуя, как каменеют мышцы, и вслушиваюсь в смешки, доносящиеся из коридора. Компания студентов. Двое, может, трое. Они переговариваются между собой на повышенных тонах, судача о компьютерных играх и быстром перекусе перед походом в интернет-клуб. Топочут, как стадо слонов, — и почему я не заметила их присутствие до того, как Пак Чимин позволил себе лишнее? Я вижу, как трепещет жилка на шее преподавателя. Могу посчитать родинки на его коже. Сейчас он возвышается надо мной на полголовы, становится мощнее, больше. Надушенный до мушек перед глазами. У него ровная линия челюсти, о которую можно порезаться, если провести по ней пальцем. Густые ресницы — не такие длинные, как у Тэхёна, и пронзительный взгляд, устремлённый куда-то в сторону. Непозволительная близость. И пусть оправданная — я не останусь в долгу, потому что это переходит все границы. Он переходит. Шорох шагов в коридоре удаляется и, отразившись эхом от стен в последний раз, тонет в тишине лестничного пролёта. Я дышу через раз, пытаюсь утихомирить сердце, исступлённо колотящееся о рёбра, и всё ещё чувствую тепло чужой ладони на своих сомкнутых устах. Дёргаю подбородком, потому что выносить дискомфорт в районе солнечного сплетения становится невыносимо, и Чимин медленно поворачивает голову ко мне. Склоняется ближе — я вижу, как поблёскивают искорки на его радужках. Забавляется и… всё ещё держит крепко. — Когда молчишь, ты нравишься мне гораздо больше, — его дыхание опаляет лицо. Я хмурюсь и снова ударяю его по грудной клетке — не так ощутимо, как было до этого, но достаточно, чтобы Пак усмехнулся и опустил руку, отступая назад. Нахождение этого человека рядом сродни удушью. Он настолько невыносим, что у меня едет крыша. Его сканирующий взгляд обнажает мои мысли, залезает слишком глубоко — не выковырять щипцами. Нравлюсь, когда молчу, значит? Тогда я никогда не захлопну свой рот. — Соблюдайте субординацию, учитель Пак. Или правила приличия для вас — пустой звук? — А ты бы предпочла, чтобы нас заметили? — спрашивает Чимин, склоняя голову набок. — Тэхёну было бы любопытно услышать, что его драгоценная девушка остаётся с преподавателем наедине в свободное от занятий время. — Вы же сами сказали, — отвечаю, скалясь, — что близки. Выходит, ему не нужно узнавать об этом от кого-то — вы и сами можете ему рассказать, если потребуется. — Но согласись, узнать от третьих лиц, что ты тоже не такая искренняя, как он полагает, будет вдвойне приятно, — смакует каждое слово, упиваясь моим взбудораженным видом. — Шляешься по клубам втайне от своего парня, соглашаешься на сомнительные встречи, обжимаешься с незнакомцами — и после всего этого ты требуешь от него доверия? И кто сказал, что удача на моей стороне? Я вижу её удаляющуюся спину. Обидчиво плюю ей вслед. — Я ни с кем не… — давлюсь воздухом от возмущения, — обжимаюсь. — Правда? — его губы снова насмешливо растягиваются. — А по фотографии и не скажешь. Метафорическая удавка туже затягивается на моей шее. И я спрашиваю, сглатывая: — Что тебе нужно, Пак? В любой другой ситуации он бы нахмурил брови и отчитал за фамильярность — я и сама не замечаю, как перепрыгиваю с вежливого обращения на фривольное. Воспитание вынуждает меня уважать старших по возрасту и званию, даже если человек ведёт себя как кусок дерьма. Чимин старше меня не более чем на шесть лет. При других обстоятельствах даже год разницы имел бы значение, но только не с ним. Этот мужчина топится во вседозволенности, и я без зазрения совести следую своей излюбленной установке — отвечаю взаимностью, перенимая правила игры. Хамством на хамство. Провокацией на провокацию. Обещала быть послушной? Безусловно. Но сейчас не пошёл бы ты к чёрту, Пак Чимин? Ведь мы не на уроке. По мужчине невозможно прочитать, насколько сильно его задело моё небрежное «тыканье», брошенное в лицо. Он переступает с ноги на ногу, как будто над чем-то раздумывая, и лезет в карман штанов. И прежде чем я вновь выставляю перед собой ладони, грозно взирая снизу вверх, Чимин приближается ко мне и быстро всовывает в руку какой-то предмет. Я опускаю глаза, удивлённо рассматривая жёлтый резиновый браслет. — Если всё-таки захочешь узнать подробности, я буду ждать тебя в пятницу после одиннадцати, — произносит Пак, указывая на аккуратную чёрную надпись, выведенную курсивом: «Lis d'or». — Ты можешь, конечно, попытать счастья в разговоре с Тэхёном, но на твоём месте я бы подумал дважды. Я делаю тебе одолжение, Йерим. В твоих интересах воспользоваться моей добротой. И, напоследок пригладив свои растрёпанные волосы, первым покидает аудиторию. А я ещё несколько минут бездумно пялюсь в распахнутые створки окон, за которыми чернилами разлилась ночь, и сжимаю браслет пальцами. Чувствую жжение на кончике носа — там, куда Пак Чимин только что дотронулся своим дыханием. И думаю, что стоит отписаться Тэхёну об отменившихся планах на ужин. От одной только мысли о еде меня начинает подташнивать.