Искусство обнажения

Лестница оказывается длиной в два спичечных коробка. Пока мы двигаемся вперёд, я судорожно пытаюсь уловить, отчего в здании, визуально очерчённом лишь на четыре этажа, сейчас появляется ещё один — пятый. И единственный здравый ответ, который приходит мне на ум, звучит даже более убедительно, чем кажется на первый взгляд. Место, куда мы направляемся, находится на одном уровне с крышей. Оно — и есть крыша. Трёхступенчатая, застеклённая; снизу — как будто идёт срезом. Сразу и не сообразишь, что находится наверху. Всего лишь единственный пролёт — и мы попадаем в другой коридор, короткий и более освещённый, чем на этаже ниже. Он просторный, с высоким потолком, и переходит в небольшое помещение, отведённое под приёмную: здесь располагаются несколько кожаных диванчиков, расставленных полукругом вокруг низкого столика, а на его прозрачной поверхности лежат какие-то журналы и корзинки с сахаром в пакетиках. Монохромная стойка администратора, кулер с водой, а ещё... Незнакомый человек в костюме окатывает меня пристальным взглядом, и я едва ли не запинаюсь о собственную ногу в попытке судорожно сообразить, с каких пор любительский спектакль под руководством Пак Чимина начал нуждаться в камео. Я вижу его впервые. Высокий, на голову выше Чимина, с пепельными волосами, зализанными назад, и большими «драконьими» глазами. Его поза расслабленная, пиджак идеально сидит на мускулистых плечах, а чёрный галстук липнет к белой деловой рубашке — этот мужчина похож либо на офисного работника, либо на личного телохранителя какой-нибудь состоятельной «шишки». Второй вариант куда более вероятен, учитывая сложившиеся обстоятельства, только вот подобное положение вещей заставляет меня инстинктивно съежиться — я действительно придерживаюсь мысли, что контакт с большими деньгами приносит больше вреда, чем пользы. И какой «шишке» прислуживает этот мужчина, одному только чёрту известно. Или Пак Чимину, например, который, в отличие от меня, не выказывает ни малейшего опасения и отвешивает тому молчаливый кивок в знак приветствия. Выходит, у него всё под контролем. Чудно. За исключением одной только догадки, неожиданно всплывающей в моём помутнённом сознании: разве обычный работник с красным браслетом на руке способен обладать таким авторитетом, которым располагает Пак Чимин? Конечно же нет, дурочка, мгновенно прихожу к выводу я, продолжая складывать пазлы в своей голове, — очертания картинки уже начинают вырисовываться перед глазами. Ещё чуть-чуть, и смогу прокричать победное «бинго!». Обрадоваться. Или, что куда вероятнее, пожалеть. Однако, чем всё обернётся по итогу, решать далеко не мне, ведь некоторым событиям суждено неминуемо произойти, и это — одно из них. Я думаю об этом, пока загадочный незнакомец достаёт из заднего кармана брюк пластиковую карту и прикладывает её к сенсорной кодовой панели электронного замка за своей спиной. Продолжаю размышлять, когда датчик издаёт короткий звуковой сигнал, а мужчина обхватывает ладонью шлифованную ручку и дёргает её вниз. Слышится щелчок металлического язычка. Но на физиономии деловитого инкогнито нет ни тени улыбки. Лицо каменное, как у статуи. Без единой эмоции. И только глаза выдают его хмурость. — Спасибо, Намджун, — услужливо произносит Чимин и легко хлопает мужчину по плечу в качестве благодарности. — За мной должок, — а потом смотрит на часы и поворачивается ко мне, кивая в сторону образовавшегося прохода. — Поторапливайся, время поджимает. Я не понимаю, что он имеет в виду и отчего нам нужно поспешить, но послушно проскальзываю мимо человека по имени Намджун, крепче прижимая сумку к своему бедру. Мне не нравится его взгляд — слишком проницательный, пронизывающий до костей и чрезвычайно холодный для того, кто видит меня впервые. Театральная постановка. Здесь происходит натуральная театральная постановка с талантливым актёрским составом и заранее детально прописанным сценарием. Это похоже на квест — мне нужно разве что следовать сюжету и слепо принимать правила не-своей-игры. Слепо у меня мало когда получается — если и ступать на раскачивающийся мост, теряясь в попытках удержать равновесие, то с широко распахнутыми глазами, и это ощущается практически так же, как довериться Пак Чимину, — безрассудно. Отстойно. И, увы, чудовищно необходимо. Поэтому я размашисто шагаю вперёд, пытаясь избавиться от неприятной морозной крошки, расползающейся в районе солнечного сплетения. Но стоит мне оказаться в центре чьего-то пустого кабинета, я несколько раз близоруко моргаю. В помещении выключен свет, однако даже с минимумом иллюминации мне удаётся оценить его солидные габариты и отделку исключительной дороговизны — от мебельной фурнитуры до напольной кладки примерной стоимостью в тысячу снятых мною коморок. Сделать бы несколько фотографий — и можно отправлять материал в какой-нибудь местный онлайн-журнал, базирующийся на тематике роскошной недвижимости. Человек, обладающий таким рабочим местом, явно не из тех, кто едва сводит концы с концами. За спиной бесшумно закрывается дверь, а я по-прежнему стою как вкопанная, потому что… Красиво. То, что я вижу перед собой, — это действительно необычайно красиво. Панорамное окно, зашторенное парчовыми портьерами лишь наполовину. Высокими — под стать фешенебельному двухъярусному лофту — и закреплёнными по всей длине безрамного остекления. Позади меня отчётливо виднеются очертания витиеватой лестницы, ведущей на второй этаж и окаймлённой деревянными лакированными балясинами, поблёскивающими в темноте. Я приоткрываю рот, застывая с высоко задранным подбородком, — сотни уличных огоньков похожи на яркие кляксы масляных красок, хаотично распределившихся по чёрному холсту. Они разбавляют сумрак комнаты, и сгустившиеся клубы мглы начинают пестреть цветом. Я забываюсь всего на толику мгновения. Наблюдаю за тем, как отблески фонарей касаются фарфорового лица Чимина, стекая с его кожи золотистой вуалью, и вовремя отворачиваюсь, резко крутанувшись на каблуках. Чуть не влетаю в дубовый стол с большим серебристым моноблоком говорящего бренда. Едва не оставляю на бедре громадный синяк. Тут же смещаю ракурс внимания на свободное кожаное кресло, повёрнутое в сторону. Выравниваю дыхание. — Чей этот кабинет? — спрашиваю я, незаметно прижимая тыльную сторону ладони к своим щекам, дабы охладить кожу и стереть с неё розоватую дымку. И подхожу ближе к толстому стеклу, подавляя в себе желание коснуться прозрачной поверхности пальцами, — останется уродливый след. Окна не позволяют шуму оживлённого мегаполиса, дышащего выхлопными газами, просочиться внутрь, и город кажется чрезвычайно далёким и близким одновременно, как муравейник, шевелящийся на ладони. — Угадаешь, если дам тебе три попытки? — на удивление, я не улавливаю в голосе Чимина ни намёка на озорство. Наоборот, его тон слишком серьёзен, чтобы сойти за шутку. Я начинаю считать остановившиеся на светофоре машины. Один, два, пять… — Твой? — бездумно произношу я, прекрасно осознавая, что не могу оказаться права. Не сходится. Зачем бы ему тогда понадобилось обращаться за помощью к человеку в строгом костюме, чтобы элементарно отворить дверь, да ещё и предлагать ответную услугу взамен? На что Пак только тихо посмеивается, и я могу слышать мерную поступь чужих шагов за спиной — мягкую и бесшумную, как у кошки. Я чувствую, как тёмный взгляд вкручивается в мои лопатки, оставляя дырки на толстой ткани приталенного манжета, и медленно поворачиваюсь. Дыхание мгновенно застревает в груди. Он близко. Опять. Мы будто бы повторяем одно и то же упражнение. На увеличение объёма лёгких или на стрессоустойчивость — одному только Богу известно, отчего Чимин постоянно испытывает меня на прочность. Стоит Паку окончательно сойти с ума и сократить расстояние между нами ещё на какой-то жалкий миллиметр, и он станет слишком близко. В его глазах отражаются прыгающие огоньки за моей спиной. — Нет, не мой, — вкрадчиво произносит мужчина. — Осталось ещё две. Я уже было приоткрываю рот, чтобы сморозить что-то бессмысленное, как Чимин напрягается. Меняется в мгновение ока, и я в замешательстве наблюдаю за тем, как выражение его лица становится непроницаемым, скулы — острее и твёрже, будто бы держатся не на кости, а на стальных крепежах. Чувствую себя, как на пороховой бочке, что вот-вот подорвётся. — Пойдём-ка со мной, пташка, — торопливо шелестит Пак, и через короткое мгновение мужская шероховатая рука крепко смыкается на моём запястье. — Что... — но резкое движение обрывает меня на полуслове. Очередное прикосновение. Очередная порция дрожи, словно в вагонетке скатывающаяся по линии моего позвоночника. Чимин одним резким движением отодвигает край шторы и запихивает меня в узкий промежуток между портьерами и стеной — к самому углу. В нос ударяет сладковатый запах его одеколона. Горячее тело с силой вжимается в моё, маленькое и подрагивающее совсем не от прохлады, и я испытываю ощущение дежавю. Здание клуба — ставим галочку. Университетская аудитория — и здесь преуспел. У него что, фетиш на насильственные объятия? Неожиданный контраст температур наших тел бьёт в мозг похлеще стопки крепкого алкоголя и создаёт в моей черепной коробке пустоту такой величины, что можно беззаветно раствориться, если рискнёшь опуститься на глубину без страховки. — Пак... — взвизгиваю я, однако мой голос мгновенно обрывается, как будто кто-то подрезает связки канцелярскими ножницами. Подожжённая бензиновая дорожка. Тротил, сдетонировавший в замкнутом пространстве. Громадный «бум!» и возмущение, застревающее в моём горле. Охерительно бесконечный вакуум. Достаточно громадный, чтобы даже не удосужиться взбрыкнуть, — просто не успеть, потому что я оказываюсь прижата к прохладной каменной стене намного быстрее, чем до моего заторможенного ума доходит, что действия Чимина можно счесть за домогательство. Я ощущаю себя загнанным в угол кроликом под пристальным взором лиса. Или мелким грызуном в широкой змеиной пасти. Мужчина прижимает руку к моим губам в своей излюбленной манере, и я едва не прикусываю кожу на его ладони. Вместо этого громко дышу носом и буравлю преподавателя грозным взглядом, сводя брови к переносице. Неужели его совсем не волнуют барьеры, которые я возвожу между нами? Неужели для него это так легко — одним махом расщепить моё хлипкое самообладание в пыль без единого укора совести? Он вообще знаком с таким понятием, как ответственность? За действия, принятые решения, распущенные руки, нарушающие зону моего комфорта. Или то, что он сейчас делает, — в порядке вещей? Тогда ему стоит поучиться банальным нормам приличия: в цивилизованном обществе девушек не прибивают лопатками к поверхностям, как только подворачивается удобный случай. Или этот кретин решил вписать своё имя в реестр сексуальных маньяков? — Йерим, ты такая дура, — шипит он в тыльную сторону своей ладони, словно мои мысли бегут по лбу, как на телесуфлёре. — Уйми свою дурь, иначе я сам из тебя её выбью, ясно? Штора за спиной Чимина перестаёт идти волнами. А потом я поражённо замираю, потому что мой слух отчётливо улавливает постороннее присутствие по ту сторону закрытой двери. Шорох приближающихся шагов, тихая беседа в приёмной и писк пропускной карточки. Я удивлённо взираю на замершего Чимина и вдруг осознаю, почему мы льнём друг к другу, как сиамские близнецы или пресловутые любовники, которые вот-вот будут застуканы за горячим. — Поняла теперь? Да. Теперь — да. Мы прячемся. Вот для чего он притащил меня сюда. Чтобы забраться в укромное местечко и навострить уши, ведь человек, который сейчас пересекает порог, — именно тот, чьё имя выведено поверх металлической таблички, покоящейся на рабочем столе. Я не смогла разглядеть надпись — было слишком темно. Догадываюсь лишь спустя несколько секунд, что этот кабинет, должно быть, принадлежит генеральному директору заведения — должность ниже бы не предусматривала настолько ошеломляющую помпезность внутреннего интерьера. Я прикипаю к Паку вопросительным взглядом и, когда обрывки памяти начинают собираться воедино, изумлённо вздёргиваю брови. Белый свет ударяет по глазам, несмотря на жёсткую ткань за затылком Чимина, которую он иногда нечаянно задевает спиной, — к счастью, недостаточно сильно, чтобы окончательно облажаться. Я знаю, кто входит в помещение следом за неизвестной женщиной, захлопывая за собой дверь. Стук каблуков, женский голос, присланная Паком фотография около автомобиля — логическая цепочка выстраивается в голове слишком быстро, а мысли запинаются друг о друга и начинают шипеть гадости, окончательно сбивая меня с толку. Мужчина, который вынудил меня теряться в догадках, строить бестолковые теории и пить водку с грейпфрутовым соком вместо того, чтобы нежиться в тёплой кровати и наслаждаться тишиной — блаженной и долгожданной. Тот, кого я узнаю из тысячи даже с завязанными глазами. Тот, кто обещал мне быть честным. Тот, кто бесстыдно соврал. Моя самая беззаветная любовь и неминуемая погибель. Ким Тэхён. Чимин медленно отнимает ладонь от моего лица и опускает её ниже — на плечо, скрытое под шероховатой тканью, но я не ощущаю внезапной тяжести, расползающейся по руке. Смотрю на то, как дёргается жилка на шее Пака, считаю частоту сокращений под его гладкой кожей и сама превращаюсь в клубок трепещущих мышц. Потому что Тэхён действительно здесь — Чимин был совершенно прав. Он изучил меня достаточно хорошо, чтобы понимать: для того, чтобы окончательно увериться в истинности его слов, мне нужно увидеть. Самостоятельно окунуться в чан с дёгтем. Почувствовать. — Помнишь то, о чём я тебе говорил? — шепчет Чимин мне прямо в ушную раковину, заставляя кончики пальцев предательски похолодеть, а узел в животе — затянуться до предела. — Не смей выдать нас, Йерим. Молчи, даже если очень захочется поскандалить. Я медленно опускаю подбородок вниз. Как бы говорю: конечно, Пак. Естественно, я способна держать свои эмоции под контролем. Не переживай, что наша маленькая шалость раскроется, — этому не бывать. Я знаю, что ты тоже рискуешь. Знаю, кто сильнее всех отхватит по затылку, если я посмею сдвинуться с места. Я и правда не решусь. Только совсем не потому, что хочу спасти драгоценную шкуру Пака. Если падать, то красиво. Если разбиваться, то так, чтобы напоследок заблестеть фейерверком, обнажая взрывающиеся созвездия в груди. Но что делать, если я вдруг ощущаю умопомрачительное желание жить? Жить так, как я никогда не пробовала раньше. С надрывом. Пламенея ярче, чем звёзды перед смертью. Что если у меня по-прежнему остаётся шанс спастись? — Ты уверен, что собираешься вернуться домой? — тембр её голоса низкий, глубокий, как будто исходит из самого сердца. Запоминающийся — похож на тот, который принадлежит Тэхёну, такой же мягкий и бархатный. — У нас ещё есть незаконченные дела. — Да, — следует незамедлительный ответ Кима. — Уже практически полночь — я приеду завтра, если для решения вопросов требуется моё присутствие. — Конечно же, оно требуется, — с расстановкой произносит директор, обходя свой рабочий стол, и я улавливаю скрип кожаной обивки — женщина принимает сидячее положение и расслабленно откидывается на мягкую спинку кресла. — Тогда мы пришли к компромиссу, — слышится шорох одежды — Ким берёт пиджак со сгиба своего локтя и накидывает его на плечи. — Я могу идти? — Тэхён, — устало выдыхает женщина, и я практически могу видеть, как она элегантно закидывает ногу на ногу, опирается поджарой рукой на подлокотник и прикладывает аккуратно наманикюренный ноготок к виску. — Ты не понял меня. — Что именно? — Я пытаюсь показать тебе, как работает наш бизнес изнутри. Подобную практику не может обеспечить даже университет. Тебе нужно больше времени уделять тому, чтобы разобраться в системе, — она потирает веки, выдерживая паузу. В кабинете воцаряется гнетущая тишина, когда она продолжает. — Разве ты не понимаешь, что чем больше знаний ты усвоишь сейчас, тем быстрее приступишь к непосредственной работе? — смотрит на Кима из-под полуопущенных ресниц, и, стоит ей вновь разомкнуть свои тонкие губы, как её голос начинает глухо вибрировать. — Или ты передумал и больше не стремишься к тому, чтобы занять моё место? — Нет, — бесцветно отвечает Тэхён. — Не передумал. — Тогда ты можешь расслабиться в баре или в специально отведённой для этого комнате отдыха на этаже, а потом мы вернёмся к обсуждению открытия нового клуба в Итэвоне. — Госпожа Сон, — тон Кима утрачивает былую вялость. — Я же сказал, что намереваюсь сегодня ночевать дома. Сколько раз мне ещё нужно это повторить, чтобы вы поняли? Мою щёку обдаёт жаром — это Пак рвано глотает воздух, как будто бы едва сдерживается, чтобы не засмеяться. — Ты должен следовать моим наставлениям. Иначе наш уговор не имеет силы. — В нашем уговоре, — парирует Тэхён, — заключённом лишь на словах, не было ни единого упоминания о том, что я обязан поселиться в этом кабинете. Женщина хмурится и умолкает. Я не вижу, как она отстранённо смотрит в сторону, будто бы что-то обдумывая. Не вижу, как нагибается вперёд и сцепляет пальцы в замок, упираясь локтями в полированную поверхность массивного стола. Не вижу и того, какой многозначительный взгляд она бросает на Тэхёна в попытке заговорить снова. Но уверяюсь, что всё происходит именно так, когда она произносит: — Ты по-прежнему не расстался с Йерим? Из-под стоп словно бы вышибают кусок земли. Механизмы в моей голове двигаются со скрипом. Мне кажется, что в наступившем молчании они звучат настолько громко, что ещё немного — и этот звук разнесётся по помещению, раздражая чужие барабанные перепонки, и неизбежно привлечёт к себе внимание. Спина покрывается холодным потом, и лишь только железная хватка на моём запястье позволяет мне твёрдо стоять на ногах, несмотря на то, что я начинаю топиться в желании безвольно скатиться вниз, обнять острые коленки руками и спрятать в них своё побледневшее лицо. А Чимин смотрит на меня таким горящим взглядом, что тот обжигает мои застывшие кремниевые зрачки, — хочется растереть веки до полопавшихся капилляров. Моё имя из уст этой требовательной дамочки звучит так, что хочется скривиться. Слишком едко, с плохо скрываемым презрением; так, будто бы я — единственное из тысячи тэхёновских «но», способное встать ей поперёк горла и помешать нормально существовать. Повтыкать палки в колёса. Как будто из-за меня рушится её идеально отлаженная схема привлечения кадров, только вот Тэхён мало похож на того, кто просто пришёл устраиваться на работу. Занять её место? Официант на полставки. Злостный прогульщик с экономического факультета. Парень, не стремящийся к тому, чтобы набить карманы зелёными купюрами, потому что деньги имеют способность сжирать моральные принципы, беспрестанно истекая слюной и продолжая голодно облизываться, — так обрисовывает свою позицию сам Тэхён, и до этого момента у меня не было поводов усомниться в его честности. В погоне за очередной прибыльной сделкой люди сшибают друг другу головы, вытачивая из себя совершенно новый силуэт, но не из благородного мрамора — он состоит из множества чужих слабостей, о которые однажды пришлось замарать руки. Ким Тэхён не такой. Он намного выше этого. Порядочнее. И... — Я же объяснил вам: всему своё время. Моя любовь разбивается, как стеклянная ваза. Падает с таким грохотом, что звон от разлетевшихся осколков застывает в моих ушах и превращается в волну лопающихся пузырей, — я не слышу ничего, кроме рваного стука собственного сердца. И он совершенно точно не мог бы ответить так. Холодно, отстранённо. Как будто они обсуждают какую-то безымянную одногруппницу, застрявшую под ногтём липким куском уличной грязи. Незнакомца, проходящего мимо. Злобную соседку, у которой регулярно грохочет музыка по вечерам. Мой Тэхён не имеет с этим человеком ничего общего. Это, блять, совершенно точно не может быть он. — Я надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — примирительно говорит женщина и поднимается с насиженного места, вынимая из сумочки телефон. — Не забудь про встречу с дочерью господина Бэ в это воскресенье. И на этот раз потрудись быть достаточно дружелюбным, чтобы у неё сложилось благоприятное впечатление о тебе, как о мужчине. Если ты снова повторишь выходку, устроенную при знакомстве с отпрыском семьи Мин, я больше не дам тебе шанса реабилитироваться. — Я вас предельно ясно понял, госпожа Сон. И, не дожидаясь ответа, Тэхён отворачивается. Делает несколько шагов по направлению к двери и уже было обхватывает ладонью ручку, как женщина снова окликает его по имени. Ким останавливается, медлит несколько мгновений и выжидающе смотрит через плечо. — И ещё, — говорит Сон, непреднамеренно сжимая в руке корпус своего смартфона. — Прекрати обращаться ко мне так, будто бы мы чужие люди. Нам стоит соблюдать нормы приличия, будучи на встречах, но когда мы наедине, пожалуйста, давай не будем напрасно прибегать к официозу. Меня коробит такое отношение. Тэхён не сдерживается — фыркает, а потом несколько секунд бесцельно смотрит на свои ботинки, прежде чем поднять голову и окатить женщину таким взглядом, будто бы видит её впервые. — И как же вы хотите, чтобы я вас называл? — спрашивает он. И я действительно на короткое мгновение полагаю, что в этом вопросе нет ничего необычного. Что произнесённого уже достаточно, чтобы я могла слежаться в осадок, любовно прижимая к подрагивающей груди свою покорёженную гордость. Ким мне изменяет. Может быть, он и не делит постель с теми девушками, которых ему любезно подсовывает эта величавая дамочка-кто-бы-она-ни-была, но он пускает мне в глаза пыль каждый раз, когда врёт о внезапно появившихся делах. Систематический обман. Клевета, доведённая до автоматизма. Ким Тэхён — патологический лжец. Мне сложно представить, как часто наши не-встречи были обусловлены свиданиями с состоятельными девицами под чётким надзором директора. Какова вероятность того, что Тэхён хотя бы раз не пренебрёг предложением уединиться в отеле с симпатичной платиновой кредиткой, облачённой в короткую брендовую юбку? Дохера и больше. Это не что иное, как грёбаный предел. Терпеть его в кровати, подозревая в связях на стороне, выше моих сил. — Я задал вопрос, — громче, чем требуется. А госпожа Сон вдруг неестественно ласково улыбается и с придыханием произносит: — Так, как это принято у всех обычных людей, — мама. Беру свои слова обратно. Вот это — предел. Весь мой мир неожиданно оказывается заключён в маленькой родинке на ключице преподавателя — именно там застревает мой бегающий взгляд, когда истина распахивает длинный плащ и, кряхтя и скалясь, кичится своим голым отвратительным телом. Мои глаза мгновенно превращаются в две недвижимые глыбы льда. Неодушевлённый кусок замороженной воды. Такой прозрачный, что можно увидеть дно. Дно, на котором сворачивается в клубок один маленький доверчивый человек. Мама. Мама. Мама. — С каких пор ты претендуешь на то, чтобы так себя величать? — кажется, Тэхёну не нравится русло, в котором движется их разговор. У него нехороший тон — вызывающе-жёсткий, хрипловатый, раздражённый. — Я родила тебя, Тэхён, — отвечает госпожа Сон, — и воспитывала так долго, как только могла. Не забывай, благодаря кому у тебя появилась возможность получить должное образование, — отец никогда бы не смог потянуть тебя в одиночку. — Он обеспечивал нас всем необходимым, — от пристального взора женщины не ускользает то, как Тэхён гневно сжимает ладони в кулак, а его губы начинают мелко дрожать. — Я никогда не просил о большем. — А я собираюсь дать тебе возможность подняться по карьерной лестнице и начать самостоятельно обеспечивать близких тебе людей, не ограничиваясь лишь необходимым, — с нажимом произносит директор. — А о большем ты уже попросил, только не своего отца — ты пришёл ко мне. Так сделай соответствующие выводы, Тэхён, и прекрати умалять мои достоинства — я этого не заслуживаю. Я не могу определить, какие чувства испытывает Ким. С чем он согласен, а что безапелляционно отвергает. Мой мозг отказывается работать, потому что боль, расползающаяся в районе сердечной мышцы, окончательно заглушает режущийся голосок разума. Вырывает ему язык с корнем и вешает тот на крючок в качестве трофея. — Я могу идти? — цедит Ким сквозь стиснутые зубы, когда молчание, повисшее между ними тяжёлым дождевым облаком, чересчур затягивается. — Да, — госпоже Сон ничего не остаётся, кроме как кивнуть головой. А мне — научиться дышать заново. В попытке собрать себя по кускам я даже не замечаю, как Чимин осторожно выуживает телефон из переднего кармана джинсов и держит его на уровне моего виска, что-то бесшумно набирая на клавиатуре. Покидая помещение, Тэхён громко хлопает дверью, и мне хочется верить, что этот жест — первый искренний за сегодня. В глубине души я надеюсь, что всё услышанное — один сплошной фарс, не имеющий пересечений с реальностью. Что стоит мне сомкнуть веки, и всё исчезнет, растворится, сотрётся. Искажённое восприятие действительности. Плохой сон. Чей-то злой розыгрыш. Мне всё равно, что это будет, главное — не правда. Иначе я увязла в этой трясине по самую шею. Однако Чимин всё ещё прижимается ко мне вплотную, свет по-прежнему ярко горит под потолком, а госпожа Сон чертыхается намеренно громко. Со вкусом. Смакует разочарование под языком, небрежно откидывает телефон в сторону и делает то, чего я не ожидаю. Ощутимо вздрагиваю от страха, улавливая приближающиеся шаги. Неосознанно вцепляюсь пальцами в тонкую ткань майки Чимина — где-то на уровне его живота, чуть выше пупка; заставляю его вздрогнуть — то ли от неожиданного прикосновения, то ли потому, что он тоже оказывается не готов к стуку каблуков, раздавшемуся в опасной близости — не больше, чем в двух метрах от нас. Мы смотрим на неё из тени своего угла, как какие-то пугливые крысы. Я — потому что недостаточно смелая. Пак Чимин — потому что не обладает достаточной властью, чтобы показать изнанку моей дрянной обыденности менее изощрённым способом. Она подходит к панорамному окну и складывает руки на груди. Смотрит куда-то немигающим взглядом и лишь изредка переступает с ноги на ногу, как будто её стопы непрерывно ноют из-за натёртых мозолей. Ткань шторы недостаточно плотно прилегает к стене, и теперь я могу отчётливо видеть женский точёный профиль с ровной линией носа и плотно сомкнутыми губами. Изящная, красивая, удивительно молодая. А ещё они с Тэхёном невероятно похожи. Словно две капли воды — и как я не заметила этого раньше? Ещё тогда, когда терроризировала взглядом их совместную фотографию на экране, находясь в душном салоне такси, и пыталась гадать на кофейной гуще. Я должна была сделать хотя бы предположение. Но покатилась кубарем вниз — с треском, с хрипом. С сотней цветущих гематом на сердце. Чимин по-прежнему сжимает в своей ладони телефон. Совершает ещё несколько коротких ударов по горящему экрану и начинает выжидающе наблюдать за женщиной. А я думаю, что ещё немного, и справляться с этим станет действительно невыносимо. Я сломаюсь и выдам нас обоих, если мы продолжим стоять без движения. Мышцы затекают, ключицы и плечи безостановочно ломит, а ещё Чимин невероятно горячий. Такой раскалённый, что жар, который исходит от его тела, хуже адового котла — можно свариться заживо. Пак одними губами произносит беззвучное «терпи», и, не проходит и десяти секунд, как спасение вырастает на пороге, несколько раз постучав костяшками пальцев по поверхности деревянной двери. Женщина оборачивается на звук и ровной походкой следует по направлению к выходу. Останавливается посередине кабинета, стоит гостю вырасти перед ней с виноватым выражением лица, и дёргает подбородком, молчаливо вопрошая о причине визита. — Госпожа Сон, извините за беспокойство. Пак Чимин просит передать, что ждёт вас по адресу. Я поражённо распахиваю глаза и едва ощутимо задеваю кончиком носа скулу мужчины, глядя на того в изумлении. Так вот, значит, для чего он колдовал над своим телефоном. Прокладывал путь к отступлению. — Спасибо, Намджун, — отвечает женщина и снова выстукивает каблуками незамысловатый ритм. — Подготовь машину, я сейчас спущусь. — Слушаюсь, — коротко кланяется и незамедлительно удаляется обратно в приёмную, дабы исполнить поручение. А я благодарю всех известных миру богов за то, что госпожа Сон и вправду не планирует задержаться. Бросает телефон в сумку, застёгивает на ней молнию и тратит всего лишь несколько секунд на разглядывание бумажек, ровной стопкой покоящихся на столе. Не берёт ни одну из них — оставляет всё, как есть, и несколько раз нажимает на сенсорную световую панель, прежде чем покинуть кабинет, следуя за Намджуном. Помещение снова погружается в полумрак, как будто кто-то разливает в воздухе чернила. Первое, что я делаю, когда опасность быть разоблачёнными сводится к минимуму, — толкаю Чимина в грудь. Не так сильно, как следует, но достаточно ощутимо, чтобы Пак сделал два крохотных шага назад и позволил мне выбраться из оков его душной компании. Я хочу на него злиться. Очень хочу, чтобы до венки, подрагивающей на лбу, и чешущихся костяшек. Но как только я вновь оказываюсь в объятиях пустого пространства, свободного и прохладного, то, лишившись былой опоры, вдруг ощущаю себя нецельной. Я не могу ненавидеть Пака, как делала это прежде, потому что внутри меня ничего нет. В моей грудной клетке зияет дыра такого диаметра, что Чимин без труда сможет просунуть туда руку. Все нейроны будто бы разом отмирают, и я становлюсь невосприимчивой к сигналам нервной системы. Я знаю, что это не по-настоящему. Человек чувствует только ту концентрацию боли, которую способен пережить, — у всего существует своя критическая точка. Это — моя. Город за окном продолжает свой бег. Миллионы звёзд веснушками рассыпаны на горбатом носу небосклона, ясного и чистого, без единого облачка, — если долго вглядываться ввысь, то можно поселиться на одной из далёких планет. Закрыть глаза, застыть в невесомости и раствориться в абсолютном безветрии. Вселенная оттого и прекрасна, что она бесконечна. Но мой мир теперь совершенно другой, верно? Ведь он изуродован цепочками прерывистых линий. — Как долго это уже продолжается? — Порядка четырёх месяцев, — отвечает Чимин, становясь за моей спиной, и после того, как я рвано выдыхаю, уточняет, — но окончательно он прописался здесь всего лишь несколько недель назад. Не без твоей помощи, думаю я, но не решаюсь высказаться вслух. Пак знает, что тот, кто подтолкнул Тэхёна в лопатки, надавливая на слабые места, — это он сам. Стоит только вспомнить тот нелестный разговор в аудитории, перешедший в одностороннюю драку, как всё становится на свои места. — Чимин, — тихо, на грани шёпота. Я неожиданно для себя осознаю, что впервые называю преподавателя по имени, и это срабатывает лучше, чем если бы я стёрла свои гланды до крови в напрасной попытке докричаться до того, кто категорически отказывается слушать. Присутствие Пака куда более ощутимо, чем мне бы того хотелось. — Что? Я прикусываю нижнюю губу. А потом вдруг отпускаю себя. Вот так просто — вспоминаю, что у меня есть руки. Снимаю ошейник. Выкидываю поводок. Поднимаюсь на ноги, даже если завтра это будет означать, что припадать к земле придётся уже с высоты птичьего полёта. Я говорю: — Пожалуйста, отведи меня обратно в бар. И прежде, чем мужчина успевает ответить, беззастенчиво добавляю: — Сегодня я хочу выпить.