Искусство обнажения

Представление действительно начинается ровно в двенадцать. Когда мы возвращаемся в зал, жилистые мальчики крутятся на пилоне уже добрых пятнадцать минут, будто профессиональные циркачи, и изгибаются так сексуально и притягательно, что некоторые дамочки за столиками неподалёку неосознанно разводят ноги в стороны. В каждом сдержанном вдохе — импульсивное «хочу»; в каждом взгляде, покрытом блестящей оболочкой вожделения, — неприкрытое желание дотронуться. Их тела потные, вполне возможно, предусмотрительно смазанные маслом для создания более эффектного образа. Наряды — разной степени вульгарности: от ниточки вместо боксеров, скрывающей лишь самое сокровенное, до закрытого костюма, натянутого с целью подпалить изнывающее воображение. Когда я вслед за Чимином протискиваюсь меж взбудораженных зрителей, то кожей ощущаю нездоровую заинтересованность окружающих в разворачивающемся шоу. Некоторые возрастные представительницы высшего общества близки к тому, чтобы вылить пузырёк успокоительного себе в винные бокалы, но я не нахожу ни грамма сил даже на то, чтобы привычно поморщиться. То ли потому, что мне плевать на чужие разворошенные по ночам простыни, то ли по вине Ким Тэхёна, у которого действительно получилось сбросить меня с воздушного облака, но все чувства значительно притупляются в сравнении с гнетущим ощущением выбитой из-под ног почвы. Мне отвратительно-пусто. Отвратительно-никак. Пак Чимин не задаёт вопросов, и, какой бы ни была причина, я благодарна ему за молчание. Хотя бы сейчас, — к чёрту тот факт, что мужчина ещё недавно сумасбродно молол языком, — потому что я не нуждаюсь в бесполезных разговорах по душам. Во-первых, подходящего кандидата на роль носового платка здесь днём с огнём не сыщешь; а во-вторых, раз уж мне уже посчастливилось оказаться в центре одного из самых элитных стрип-клубов города, то почему бы не напиться вдрызг? До дурмана перед глазами, заплетающегося языка и полустёртых воспоминаний наутро. Пак Чимин выглядит немного удивлённым, когда я невесомо касаюсь своими пальцами его запястья, красноречиво кивая в сторону бара. Он не порицает, не вставляет свои пять копеек; Чимин просто протягивает мне коктейль — на этот раз другой, цвета голубой лагуны, — и отрицательно качает головой на попытку приложить к терминалу вытащенную из сумочки банковскую карту. Я не настаиваю: слово преподавателя — закон. Но всё-таки оставляю неглубокую фантомную зазубрину в памяти, ведь в корейском обществе не принято платить за даму, если только не имеешь на неё видов. И мгновенно выкидываю непрошеные мысли в мусорный бак следом за кусочком изжёванного лайма, потому что... Разве мне не всё равно, какой хлам валяется на дне чужого разума? И своих потёмок хватает с лихвой — чёрт ногу сломит, так к чему столько сложностей? Мне бы лучше запомнить, в какой стороне выход. Шестое чувство подсказывает, что Пак Чимин может расщедриться на выпивку и свободный столик в полностью забронированном помещении, однако брать ответственность за пластилиновые тела всяких недальновидных студенток явно не входит в его дальнейшие планы. В мои, собственно, тоже — по крайней глупости, конечно. У меня завязанные в тугой узел извилины и чёрт-те что, творящееся на сердце. Была бы я умнее, отыскала бы выход из заведения прямо сейчас. Круглосуточный супермаркет около дома — мой счастливый билет в хмельное забвение: бутылочки соджу стоят всего ничего и выглядят намного безопаснее, чем бокальчик с сомнительной жидкостью внутри. И это достаточно прискорбно, потому что меня воспитали осторожной девочкой: если идёшь на тусовку — возьми с собой надёжного человека; если человек ненадёжный — научись ловить момент и уезжать вовремя. Человек рядом со мной мало того, что ненадёжный, — он крайне непредсказуемый, его мотивы туманны, а связь между нами зыбкая, словно песок. В любой другой день это послужило бы весомым доводом, чтобы пересмотреть свою развлекательную программу на ночь, но не сегодня. Сегодня мне посчастливилось выпрыгнуть из зоны комфорта, едва не раскрошив свои коленные чашечки в пыль при приземлении, и это, определённо, стоит отметить парочкой отчаянных безумств. Мне ещё представится возможность выплакаться в подушку, размазывая косметику по чистой наволочке. Но сейчас — нет, я ни за что не вернусь в пустую квартиру. Это добьёт меня быстрее, чем алкогольный градус, бултыхающийся в стакане. Поэтому я отстранённо наблюдаю за тем, как мужчина отодвигает передо мной стул. Не ловит мой взгляд своим — нам это ни к чему. Вероятно, Пак уже насытился моим унылым выражением лица до несварения в желудке и рвотных позывов, и я, в общем-то, отвечаю ему взаимностью. Но мы оба продолжаем двигаться в сторону одного из дальних помостов, оборудованных шестами, и приземляемся на кожаный диван в самом углу зала. Вместе. Как грёбаные синхронисты. Я кладу сумку около бедра и ненадолго отставляю от себя коктейль, натягивая задравшееся платье ближе к сомкнутым коленям. Хмурое любопытство плещется в глазах Чимина не дольше пары секунд, прежде чем смениться на притворную безучастность. Пак мажет незаинтересованным взглядом по моим оголённым ногам и тут же отворачивается. Он безразлично наблюдает за происходящим на сцене, хотя там действительно есть, на что посмотреть: массово отплясывающие парни и девушки в откровенных костюмах (намного откровеннее, чем моё сегодняшнее платье, конечно), с забавными головными уборами и тонной макияжа на псевдосчастливых лицах. Умора. Наверное, он лицезрел подобные шоу тысячу раз и готов пересказать последовательность постановок наизусть, даже если репертуар сегодняшнего дня ему не знаком, — Чимин достаточно опытен, чтобы быть равнодушным. Неудивительно, что единственным объектом внимания мужчины уже через мгновение становится порция рубинового виски. Пак поправляет воротник пиджака и принимает своё привычно вальяжное положение: его бедра немного раздвинуты в стороны, а лопатки вжимаются в мягкую спинку дивана. Он расслабленно закидывает правую руку на подлокотник и медленно прикладывается губами к гранёному краю своего стакана. Чимин выглядит круто — это стоит признать. На таких воодушевлённо смотрят из-за угла. Таких фотографируют исподтишка. Может даже показаться, что Пак в меру слащав и похож на изнеженного мальчишку, у которого вместо терпких остатков скотча на губах — золотистая цветочная пыльца. Вдохни только ненароком — и начнут невыносимо чесаться ноздри. Но только не для меня. Потому что я знаю, что взгляд Чимина тяжелее всякого лепестка, а ладони — шершавые от сухих мозолей, заскорузлые и настолько горячие, что обжигают даже через одежду. Я невольно застреваю взглядом в углублении между его ключиц, прямо у основания мощной шеи, — там, где от духоты скапливаются крохотные капельки пота, и внезапно вспоминаю, что только что касалась этого места кончиком своего носа. Дышала полной грудью, забивая лёгкие солоноватым запахом его кожи. Следила за движением его кадыка. В прострации. В плавленом желе, вязком и густом. Лишь спустя какое-то время поняла: это было чересчур. Ощутила, как покалывает в кончиках пальцев. Я подхватываю коктейль, чтобы сделать большой глоток, и уже менее отчётливо ощущаю во рту характерный привкус алкоголя. Отвлекаюсь на разглядывание интерьера. На поблёскивающие платья состоятельных дам. И борюсь с острым желанием влепить себе затрещину. Потому что это — ненормально. То, что мелькнуло на долю секунды в моей голове, — сущий бред. Я сглатываю, чтобы смочить слюной пересохшее горло. Хорошо устроилась, Йерим. Без мозгов и без гордости. Просто блеск. — Не поделишься сигаретой? — мужчина улавливает движение моих губ боковым зрением, поворачивает голову и вопросительно заламывает бровь. Не расслышал с первого раза, догадываюсь я и подаюсь вперёд, заставляя тугую диванную обивку жалобно заскрипеть. — Я спрашиваю, ты ведь куришь, верно? Я тоже хочу. Чимин толкается языком в щёку и, немного подумав, лезет во внутренний карман своего пиджака. Прежде чем положить выуженную пачку сигарет на столик, Пак вынимает из пачки одну и зажимает её между зубов. — Курить вредно, — фыркает, чиркая зажигалкой. Я несколько раз ударяю фильтром об ладонь и отзеркаливаю его движения. Чимин крепко затягивается, после чего протягивает руку и даёт прикурить мне. Я подаюсь вперёд, жадно вдыхаю горький сигаретный дым, стоит огненному язычку пламени зажечься перед моим носом, и чувствую, как начинает першить в горле. Тяжёлый табак. Тугая затяжка. Как раз то, что нужно. — Кто бы говорил. — По мне можешь не судить, — невозмутимо отвечает Пак. — Я никогда не стремился быть примером для подражания. — Верится с трудом, — я выдыхаю дым, стараясь не обращать внимания на кратковременное головокружение, и стряхиваю пепел. — Почему? — Твои преподавательские методы говорят об обратном. Туманная формулировка — знаю. Я не планировала возмущаться; поднять тему университетской жизни Пак Чимина в клубе, где он работает, — всё равно что в постели с мужчиной выплакаться по бывшему. Одним словом, неуместно. Но блондин всё-таки решает копнуть глубже. Развить разговор о том, о чём по-хорошему стоило бы промолчать. Мне, в первую очередь. — И что же в них особенного? Дайте-ка подумать. Склонность к психологическому насилию как часть учебного процесса. Смотри здесь же: нервный тик, абсурдные требования. Мудачество. — Они чересчур суровы, — вместо того, чтобы съязвить, сдержанно произношу я. — Иногда у меня создаётся впечатление, что мы не просто изучаем экономическую дисциплину, а проходим армейскую подготовку. Пак смотрит так, что я чувствую, как моя кожа начинает покрываться липким слоем нахлынувшего дискомфорта. Я не выдерживаю внезапного напряжения, искрами пронизывающего потоки спёртого воздуха между нами, и опускаю голову вниз. Недостаточно низко, чтобы меня можно было уличить в очевидном смятении, но в самый раз, дабы избежать нежелательного зрительного контакта. И, едва слышно скрипя зубами, обвинить себя в излишней терпимости. Мне хочется, чтобы гнев бился в рёбра, как стая оголтелых птиц. Нужно, чтобы возмущение забиралось под ногтевые пластины и жглось, жглось, жглось. Но вместо этого я подавлена, как никогда прежде. Выяснять отношения на повышенных тонах впервые кажется настолько отстойной идеей. И от этого даже как-то смешно. — С каких пор «сурово» значит «плохо»? — спрашивает Чимин, и, к моему удивлению, в его голосе угадывается неприкрытая весёлость. — Излишняя требовательность сбивает с толку. Читай здесь же: раздражает. Но Пак Чимин остаётся непоколебим. — У студентов должна быть мотивация. — Мотивацию легко превратить в скептицизм, если перегнуть палку. — Я не понимаю, Йерим, — Чимин фыркает и демонстративно затягивается, не сводя с меня пронзительного взгляда, — ты что, всерьёз вздумала наставлять меня по предмету, где твоя оценка не дотягивает даже до уровня «хорошо»? Ты всего лишь бестолковая ученица, которой вот-вот прилетит указкой по рукам, — вот что он хочет этим сказать. Однако в его тоне нет ни капли угрозы, наоборот — он настолько снисходительно шутлив, что создаётся ощущение, будто бы я грудной ребёнок, который намеревается обучить взрослого есть без слюнявчика. Слабый протест колет меня в корешок языка. Монотонный зуд прокатывается по гортани вместе со слюной и ухает на дно желудка, отчего я неосознанно прижимаю ладонь к напряжённому животу. Ауч. Пак Чимин — одно сплошное гигантское «ауч». Но это хотя бы что-то. Наконец-то он бесит. Привычно. Правильно. Без сбивчивого дыхания на ухо. Без лопающихся остатков субординации. Так, как и должно быть. Просто — Пак Чимин. И ни крупицей больше. Я тушу бычок о пепельницу и тянусь к бокалу с остатками коктейля на дне. — Не хочешь — не прислушивайся, — говорю, прежде чем сделать глоток, и безразлично пожимаю плечами, как бы пытаясь показать: мне всё равно, видишь? Настолько всё равно, что даже лень плюнуть на тебя с высокой колокольни, потому что оно того не стоит. Ты не стоишь. — Я лишь хотела, как лучше. Не уточняю, лучше для кого, но полагаю, что Чимин догадывается: не в моём положении быть любезной и учтивой, когда дело касается наших нездоровых взаимоотношений. Здесь всё просто, как дважды два: каждый работает сам на себя. Сегодня мужчине редкостно повезло оказаться толчком к моему провалу, однако кто подстрахует его самого, когда за спиной замаячит пропасть? Я не верю, что такому подхалиму нечего терять. Людям не свойственно лезть на рожон лишь из интереса оказаться на передовой — для того, чтобы найти в себе смелость подставиться, нужно иметь что-то за спиной. Что-то весомое. Ценное. — У меня к тебе предложение, — говорит Пак, когда на нашем столике появляется деревянная подставка с шотами. Их ровно восемь — по четыре на каждого, а жидкость внутри разного цвета и плотности. Несмотря на скудное знание ликёров, кое-где я всё-таки угадываю шоколадный бейлис с характерным приторным вкусом и кремовой консистенцией. — Как насчёт договорённости? А Пак не промах — делает заказ заранее, чтобы потом не поднимать свою подкаченную задницу с удобного дивана. Удивительная предприимчивость. Я приковываю взгляд к новоиспечённой порции алкоголя и прикусываю щёку изнутри. — Договорённости? — переспрашиваю, заправляя выбившуюся прядь волос за ухо. — Предлагаю тебе поиграть в честность, — Чимин склоняет голову набок, и от взора пронзительных масляных глаз напротив начинает сосать под ложечкой. — Ты можешь задавать любые вопросы — я отвечу на все. Без исключения. — И в чём подвох? — внезапный порыв Пака кажется настолько неубедительным, что я принимаю его за шутку. Если Чимин — хороший актёр, то сейчас его профессионализм даёт очевидную брешь. — У меня есть условие. Кто бы сомневался, что без уточнений не обойдётся. — И какое же? Мужчина выдерживает недолгую паузу, прокручивая кольцо на своём пальце, после чего сощуривается и произносит: — Перед тем, как что-то спросить, ты должна выпить. Я в недоумении вздёргиваю брови и складываю руки на груди. Защитный жест. — Хочешь меня споить? Уголки его губ насмешливо приподнимаются. — Разве ты осталась не за тем, чтобы напиться? — надо же, какой самоуверенный тон. — Или думаешь, что находиться в мужском стриптиз-клубе небезопасно для одинокой девушки вроде тебя? Одинокой, вновь проговариваю я про себя. Какое убогое слово. — Не думаю, что на этом этаже женщины пользуются спросом, — фыркаю я, отворачивая голову в сторону. В самом центре зала оккупирует шест какой-то молодой паренёк в ярких стрингах. Около его ног бесхозно валяется сорванный сценический наряд. — Тогда... — снова обращается ко мне Чимин, всё ещё намереваясь получить внятный ответ на своё предложение, — ты не чувствуешь себя в безопасности рядом со мной, верно? А вот это — в точечку. Прямое попадание. Десять из десяти. Пёстрая мишень, продырявленная в самом центре. С моего языка едва не срывается разоблачающее «верно». Но вместо этого я придумываю кое-что получше. Не успеваю осознать, что ступаю на скользкую дорожку. Мои губы шевелятся быстрее извилин. — Пей. И в том, как он обезоруженно давит довольную ухмылку, определённо, есть какая-то прелесть. Игра с дьяволом. Кости брошены — я понимаю это только тогда, когда Чимин берёт зажигалку и тянется к подставке с шотами. Его выбор падает на стопку с прозрачной жидкостью, в которой больше не угадывается водка или текила, — нет, определённо нет. Потому что Пак делает то, от чего у меня мгновенно пересыхает во рту. Поджигает. И меня, и свой грёбаный шот. Алкоголь, подогретый синим пламенем, выглядит эффектно. Но недостаточно привлекательно, чтобы обжечь им желудок и угодить в больницу с токсикозом. — Боишься? — спрашивает Чимин, безошибочно угадывая замешательство в моём взгляде. — Неужели ты никогда не пробовала что-то покрепче своих девичьих коктейлей? — Что это? — игнорирую компрометирующий вопрос, намереваясь убедиться, что эта штука в руке Чимина не опасна для человеческого здоровья. — Какой-то ядерный ликёр? — Не совсем, — Пак смотрит на то, как голубой язычок извивается в воздухе, и вдруг подносит стопку ближе ко рту, не сводя с меня немигающего взора. Его зрачки в свете прожекторов кажутся ониксовыми. — Это самбука. Попробуй, тебе понравится. Очень сомневаюсь. Чимин заливает стопку себе в горло и на несколько мгновений прикладывает тыльную сторону ладони к своим губам, прежде чем тряхнуть головой и вновь обратиться ко мне: — Довольна? Более чем. Только смертельные номера — не мой конёк. Чимин может творить, что угодно. Но меня больше привлекают стопки, в которых плещется что-то менее взрывоопасное, чем высококлассное пойло со специфическим ароматом. — Ты прав, — наконец говорю я. — Я не чувствую себя в безопасности, когда ты рядом. Словно бы это подвергалось сомнению. И Пак согласен — отчётливо читается по выражению его лица. Мои эмоции ясны, как белый день. Возможно, Чимин с самого начала не преследовал цель услышать подтверждение своим доводам — он просто хотел выпить. Открыть марафон первым. Не без моего умышленного содействия, конечно. — Почему ты здесь, в зале с гостями, а не на сцене? — спрашиваю неожиданно, пока чужой взгляд неотрывно блуждает по моей щеке, и снова смотрю Паку в глаза. — У тебя сегодня выходной? Лёгкий кивок Чимина в сторону стола. Я поджимаю губы, тянусь к одному из шотов — тому, что со сладковатой шоколадной начинкой, и резко запрокидываю голову назад, опустошая стопку. В животе мгновенно разливается тепло. Бейлис — наиболее оптимальный вариант из предложенных, потому что в нём самый низкий градус. Именно поэтому меня удивляет выбор Чимина — создаётся впечатление, что у него природная невосприимчивость к алкоголю. Начинать с самого крепкого — это такой способ распушить передо мной свой павлиний хвост? Если так, то у него ничего не вышло. Пак, быть может, и любит американские горки, но ко мне это не имеет никакого отношения. — Отвечай, — не прошу — требую. Выходит как-то хрипловато. С толикой нетерпения и дерзости. Однако лихорадочный блеск в глазах Чимина лишь усиливается стократно, когда он негромко произносит: — Помнишь, я говорил, что с закрытым ртом ты мне нравишься намного больше? — и нагибается чуть ближе, сверкая бижутерией под светом декорированных навесов, словно бы под солнцем. — Я передумал. Иногда ты бываешь крайне очаровательна, когда грубишь. — Прекрати, — видит Бог, стоит отдать дань хвалёной невозмутимости — и она тут же разойдётся по швам. — Я задала вопрос. Но вместо того, чтобы говорить по делу, Пак продолжает тянуть резину. Он театрально вздыхает, прежде чем задумчиво дотронуться языком до уголка своего рта. Слишком выверенный жест. Несмотря на то, что коктейлей во мне побывало всего ничего, я невольно цепенею, но порывисто стряхиваю с себя нелепое наваждение — губы Чимина снова начинают двигаться. — Видишь ли, Йерим, — говорит мужчина, — у людей, работающих в стенах этого клуба, тоже существует своя иерархия. Браслеты, которые мы носим, лишь указывают на персональный род деятельности, однако это не имеет никакого отношения к рангу. — И какой же у тебя ранг? — Выше, чем у каждого, кто танцует на шесте в общем зале. — Иными словами, — я внимательно приглядываюсь к Чимину и, подняв указательный палец вверх, описываю им круг в воздухе, — ты слишком крут, чтобы выполнять функции рядового стриптизёра? И давлю рвущийся наружу смешок. В том, что слово Пак Чимина здесь не пустой звук, нет никаких сомнений. Что же тогда насчёт Ким Тэхёна? Мужчина с красным браслетом на руке не должен занимать более высокую позицию, чем сын владелицы заведения. Тогда почему каждый жест, каждый взор и кивок головы этого человека указывает на обратное? Пак тоже усмехается — только более мрачно. С подоплёкой в пристальном взгляде. Я абсолютно права — Чимин даже не пытается отрицать, и я неожиданно задаюсь вопросом, благодаря каким заслугам он занял свою достопочтенную танцевальную нишу. На подкорке вдруг всплывает недавний разговор в кабинете. Вежливый голос Намджуна, помощника статной женщины-владелицы, и имя, отчётливо прозвучавшее в сомнительном контексте. Просьба поторопиться и быть по адресу вовремя. Тэхён, сверкающий своей разбитой губой после того, как нарушил границы дозволенного. Я прикусываю губу и уговариваю себя обрубить зарождающуюся мысль на корню — вряд ли ответ будет настолько же невинен, как если бы Пак Чимин был не более чем преподавателем, которому удалось дослужиться до учёного звания доцента. Однако, через какое-то время праздное любопытство всё-таки берёт своё, и я медленно выдыхаю, прежде чем озвучить слова, вертящиеся на языке. — Тогда почему ты работаешь в университете? — прежде чем Чимин вновь указывает мне на подставку с шотами, я подаюсь вперёд и заливаю в горло содержимое очередной стопки. Не сдерживаюсь — порывисто закашливаюсь, с силой прижимая ладонь ко рту. — Что за... — но не успеваю желчно припечатать «чёртова дрянь», потому что Чимин снисходительно разъясняет, растягивая губы в елейной улыбке. — Не помню названия. Внутри красный перец и какой-то там острый соус. На моих глазах начинают выступать слёзы, а щёки становятся похожими на два праздничных китайских фонарика. — У меня непереносимость острого, — с укором произношу я. На что Пак только презрительно фыркает. — Йерим, из тебя плохая актриса. — Я говорю правду! — Тогда носи с собой таблетки от изжоги. — А ты — не скатывайся с темы, — парирую я. — Я и без того пью уже вторую стопку подряд. Забыл, что мы условились отвечать честно? Кровь толкается в венах, циркулируя по организму с удвоенной силой. Я чувствую, как жар постепенно сковывает шею, а облегающее платье — липнет, будто бы вторая кожа. Неприятно. Мои мысли действительно становятся мягкими, как пластилин. Они блекнут и размякают, кончики пальцев приятно покалывает, а тело тяжелеет, как после выматывающей тренировки в зале. Нарастающий густой туман в голове способствует удушающему ощущению духоты. — Мне просто нравится эта работа. А мне — просто жарко настолько, что хочется плеснуть в лицо ковш холодной воды. Я не смотрю на Чимина — перекидываю распущенные волосы на спину, оголяя линию ключиц и маленькую подвеску, примостившуюся в ложбинке между грудей. Снимаю жакет и отбрасываю его в сторону. Вздыхаю с облегчением. И не замечаю, как взгляд Чимина скользит от кончиков моих дрожащих ресниц до неприкрытых щиколоток. Не вижу, как он едва заметно темнеет. А когда поднимаю голову, Пак уже без интереса изучает массивный циферблат на своём запястье. Что он сказал? Просто нравится эта работа? — Ты говоришь, что занимаешь неплохое положение в клубе. Зачем человеку, строящему карьеру в сфере развлечений, преподавать студентам финансы? Это нелогично. — Я не строю карьеру — ни здесь, ни в университете, — расплывчато отвечает Пак, вновь закуривая. Когда он делает первую глубокую затяжку, мышцы на его шее заметно напрягаются. — Но если ты считаешь, что преподавать, имея красный диплом по соответствующей специальности и опыт работы докторантом, — нелогично, тогда я сдаюсь. Я издаю какой-то невнятный звук, который можно счесть за согласие. По большей части из-за того, что в глазах Чимина не остаётся ни толики прежней оживлённости. И хоть мужчина по-прежнему периодически разговаривает со мной в издевательской манере, когда речь заходит об университете, он всем своим натянутым видом показывает: это не то, где тебе стоит навострить уши. Здесь неинтересно. Иди дальше — спроси о чём-то другом. Не нервируй меня. Конечно же, эта глупая игра — всего лишь сплошной мухлёж. И, когда за соседним столиком, всего в нескольких метрах от нас, вдруг вырастает парень с голым торсом, я облегчённо выдыхаю. Пора поставить наши откровения на паузу и просто посмотреть по сторонам. Отвлечься от плавных движений рук, подносящих тлеющую сигарету к пухлым губам. От линии острой скулы, о которую можно порезаться, если дотронуться до неё пальцами. У Тэхёна черты лица плавнее, эстетичнее. С него можно лепить скульптуры и претендовать на статус произведения искусства, делать фотографии с любого ракурса и выбрасывать их в сеть, даже не проверяя, — идеальна каждая, все до единой. Но Чимин другой. Таких в народе называют скупым «на любителя», несмотря на ложное представление о нём, как о воздушном мальчике с венком на голове. Внешность Пака нестандартна, но — теперь мне стоит признаться честно — именно поэтому мужчина обладает определённым шармом. Таким, какой присущ людям с мощной харизмой и дерьмовым характером. Чёртова взрывная волна. Если бы было возможно попробовать его обаяние на вкус, по языку бы прокатилась горечь. Но она была бы горячей, словно кто-то положил в рот кусочек растопленного тёмного шоколада. И въелась бы в кожу, смешавшись с запахом мускатных ноток, впитавшихся в чувствительную область под его кадыком. Я шумно выдыхаю воздух и возвращаю взгляд к парнишке-танцору. Он заискивающе улыбается двум женщинам, расслабленно разместившимся на диванчике неподалёку и потягивающим шампанское из вытянутых бокалов. Лишь спустя несколько мгновений я понимаю, почему он кажется мне смутно знакомым: улыбка до ушей, медовые растрёпанные волосы и поджарое телосложение — это тот самый знакомый Пака, который курил на улице, а потом проигнорировал наш тандем, хмуро примостившийся за барной стойкой. В момент, когда из стереосистемы начинает литься очередная мелодия, парень уже забирается на помост и обхватывает рукой металлический корпус шеста. Мне кажется, что он скользит по моему лицу нечитаемым взглядом, прежде чем оттолкнуться с места и взмыть в воздух, сжимая пилон ногами и тем самым фиксируя своё положение. То ли из-за внезапно нахлынувшей волны опьянения, то ли потому, что иллюминация ударяет по сетчатке разноцветными пятнами и смазывает картинку перед глазами, но движения незнакомца словно бы гипнотизируют. Они сбивают секунды с ритма, навевают дурман и усиливают концентрацию алкоголя, растекающегося по венам. Я упускаю момент, когда Чимин сокращает расстояние между нами, подсаживаясь ближе. В его пальцах стопка с тем же жгучим напитком, что ещё недавно ошпарил мою гортань жидким огнём. В мои ноздри вновь забивается запах его одеколона, но на этот раз в нём угадывается стойкий аромат табака и ещё немного — крепкого алкоголя. Сомкнутые губы Чимина поблёскивают в темноте, и если хорошо присмотреться, то можно заметить несколько неровных трещинок на его коже. — Нравится? — Что? Пак ухмыляется и осушает стопку. Ставит её на стол с глухим стуком, а потом кивает в сторону своего знакомого. Тот сексуально припадает к земле у самого основания шеста, тем самым скрадывая вдохи, вырывающиеся из лёгких близ расположившихся дам. — То, что он делает, — тебе это нравится? Я теряюсь с ответом и молчу, словно бы мне подрезали связки. Мои щёки вспыхивают красными маками. Создаётся впечатление, что Чимин поймал меня на чём-то постыдном. И плевать, что это развязное место — пристанище его скандальной деятельности. Пак будто бы ловит меня за руку на подсматривании в мужской раздевалке. Вкручивается своим пытливым взглядом в мои зрачки и требует исповедоваться. — Я не знаю. — Выпей. Поможет определиться. И — чёрт подери, это просто невероятно! — я действительно вливаю в себя очередную порцию концентрированной смеси. Совсем не удивляюсь, когда вместо того, чтобы брезгливо сморщиться, довольно облизываюсь и выхватываю пачку сигарет из раскрытой ладони Чимина. Тот не произносит ни слова — только смотрит на меня, будто бы видит впервые, и снова начинает крутить кольцо на среднем пальце, что-то складывая в своей голове. Меня уносит с первой затяжки. Настолько сильно, что я благодарю Бога за то, что он подложил под мою задницу кусок горизонтальной поверхности. И в этом даже есть какой-то плюс, потому что всё, что терроризировало мой мозг ещё пару часов назад, вдруг кажется несущественным. Тепло в животе — вот на чём я фокусируюсь в первую очередь. А ещё запах. Густой запах, исходящий от чужой оливковой шеи. Крепкой — видно невооружённым глазом. Покрытой тонким слоем блестящего пота — белая майка Чимина кое-где несильно прилипает к его груди, и он то и дело оттягивает её пальцами. Сигарета истлевает лишь наполовину, когда Пак резко выхватывает её из моих рук. Медленно затягивается, выпускает облако дыма и снова закуривает — беззастенчиво припадает губами к фильтру, на котором виднеются остатки моей помады. Я возмущённо хватаю ртом воздух, но Чимин быстро остужает нарастающий в груди пыл, смерив меня укоризненным взором. — Притормози. — С чего бы? — фыркаю скорее из принципа. Понимаю, что Чимин прав. Мне стоит попридержать коней. Но, с другой стороны, разве не это состояние — причина того, что я краду у Пака часть кислорода и пялюсь на полуголых парней вместо того, чтобы разобраться со своей вшивой личной жизнью? — Я здесь, чтобы напиться. Ты же сам говорил. — Напейся, но только так, чтобы не стать для меня проблемой. — Мне казалось, что я уже давно заноза в твоей заднице. Разве нет? Чимин тушит сигарету о стенку пепельницы. Разворачивается ко мне полубоком, и только теперь я замечаю разбитость в его глазах. На самом дне. Так глубоко, что можно списать на алкогольный мираж. — Забавно, — протягивает он. — Я полагал, что тебе захочется узнать больше о Ким Тэхёне, но все твои вопросы крутятся исключительно вокруг меня. Почему? Наступить на осколки. — Я здесь не потому, что надеялась вытрясти из тебя подробности, — небрежно отвечаю я, касаясь дыханием кожи его лица. — Я в состоянии справиться с этим сама. Мне больше не нужна твоя помощь. Чимин настолько близко, что это похоже на анекдот. Анекдот, в котором маленькая глупая девочка не чувствует потребности в том, чтобы сбежать из широкой змеиной пасти. Какая ирония. Опьянение притупляет чувство страха и неловкости, а ещё — вышибает мозг прямым попаданием в висок. Аккуратно соскабливает остатки серой жидкости с внутренних стенок черепной коробки. — Уверена? Смывает их в канализационный сток. — Вполне. Он улыбается. — Чудно. Через несколько минут рыжий паренёк заканчивает своё выступление, и его сменяет другой — более мускулистый, в чёрно-белом боди и с отвратительно зализанными назад волосами. — Где здесь уборная? Чимин указывает рукой на противоположную сторону зала, и я поднимаюсь с места, прихватив с собой сумочку, но моментально теряю ориентацию в пространстве. Удерживаюсь на ногах лишь благодаря тёплой ладони, придерживающей меня за талию, и чувствую подступающий рвотный позыв, — к счастью, пока слишком слабый, чтобы воспринимать его всерьёз. — Ты в порядке? Я выжидаю несколько секунд и медленно киваю. Только сейчас осознаю, что поясницу снова невыносимо жжёт, и удивлённо наблюдаю за тем, как Пак медленно возвращает руку на своё бедро. Всем своим видом показывает, что не придаёт большого значения произошедшему. Я порывисто отворачиваюсь и лавирую между столиками, пытаясь отыскать нужный указатель. Всё ещё чувствую тяжесть в том месте, где он только что водил пальцами. Прикусываю губу. Думаю об этом, занимая место в очереди за какой-то женщиной. Думаю, когда споласкиваю руки холодной водой и брызгаю каплями на лицо. Думаю, когда замечаю красные пятна на своей шее и лихорадочный блеск в глазах. И несдержанно прыскаю прямо в распаренную физиономию собственного отражения. Ведь это, оказывается, классно — когда тебе откровенно плевать. Я закрою этот гештальт. Завтра. А сейчас — сейчас нет ничего важнее нирваны. И если Пак Чимин — неотъемлемая часть её составляющей, пусть так. Мне не страшно. Когда я возвращаюсь, то сразу понимаю: что-то происходит. Я застываю в самой середине зала и пытаюсь сфокусироваться, чтобы прочитать надпись, выведенную на светодиодном экране над сценой. На ней по-прежнему извивается кто-то из танцоров, багровое сияние от прожекторов поддерживает атмосферу интимности, но люди — люди отчего-то смотрят в свои телефоны и увлечённо тыкают пальцами по горящим экранам. Помещение становится похоже на концертный зал с переливающимися огоньками световых стиков. Но, подойдя поближе, я всё-таки понимаю. Розыгрыш. Клуб проводит какой-то розыгрыш, смысл которого — определить победителя путем рандомной выборки. Всё, что требуется от заинтересованного гостя, — это считать камерой двухмерный штрихкод и дождаться результатов лотереи. Очень увлекательно — так и хочется пройти мимо. Но я почему-то не двигаюсь с места. Не выискиваю взглядом свой столик. Вместо этого — достаю телефон из сумочки и ввожу пароль, немного покачиваясь на месте. Удача — не моё, это общеизвестный факт. Аксиома, не требующая доказательств. Наверное, именно поэтому я не трачу время на размышления — с горем пополам выполняю ряд электронных махинаций и, наконец, получаю свою порядковую цифру. «028». И это всё? Ни одного счастливого числа — что и требовалось ожидать. Я пожимаю плечами и возвращаюсь к своему столику, грузно обрушиваясь на диван. Откладываю телефон на стол и только после этого замечаю, что Чимина больше не наблюдается рядом. Он испаряется не только из-за столика — его не видно ни в одном из тёмных закоулков зала. Лишь потрёпанная пачка сигарет, зажигалка и пустые стопки с остатками алкоголя на стеклянных стенках напоминают о том, что он ушёл всего несколько минут назад. Что за... А, впрочем, какая разница? Большие девочки не нуждаются в наличии круглосуточного конвоя. Тем более, такого. Я откидываюсь затылком на спинку дивана, вжимаясь шейными позвонками в мягкую обивку, и ненадолго прикрываю веки. Практически моментально чувствую желание вновь забить свои бронхи сигаретным дымом и уже было тянусь пальцами к столу, как со стороны сцены раздаётся приятный мужской голос, объявляющий готовность стаффа огласить результаты лотереи для публики. На экране со скоростью света сменяются хронологии цифр и постепенно замедляются, как на раскрученном барабане. И именно в тот момент, когда числа, наконец, застывают, а по залу проходится приглушённая волна одобрительных аплодисментов, перед моими глазами вырастает Пак. Он стоит неподалёку, спрятав руки в карманы джинсов, и, кажется, сам пытается вникнуть в суть происходящего на сцене. Всматривается в число, ставшее победителем, и я тоже следую его примеру — поворачиваю голову в сторону, перед тем как изумлённо замереть. Массовые галлюцинации? Я хватаю телефон, чтобы убедиться в том, что произошла какая-то ошибка. Открываю приложение, в котором проводится этот идиотский конкурс, и вдруг понимаю: нет никакой накладки. Всё верно. Число «028» — оно моё. — Поздравляем победителя! — вновь пронзает мои перепонки радостный мужской голос. — Вы можете выбрать любой приз, присутствующий в этом зале. Приз? Это казалось гораздо более заманчивым, когда существовало лишь в пределах моей фантазии. На экране телевизора или на устах общественности, беспрерывно шепчущейся между собой, — где угодно, только не в реальности. Но... Глаза Пак Чимина поражённо округляются, когда я смотрю на него. Мне кажется, это всё не по-настоящему. — Прекрасный выбор, уважаемая девушка! По-настоящему — это когда ты боишься совершать глупости, за которые не в состоянии потом понести ответственность. То, что я делаю, явно выходит за рамки разумного. Это — не я. Кто-то другой. Безрассудный. Сумасшедший. Азартный. И этому «кому-то» абсолютно не страшно. Чего не скажешь о Пак Чимине. Потому что он — натянутая струна. А я та, кто держит в руках кусачки. — Ты ведь сказал, что работаешь сегодня, — хрипло произношу я, когда понимаю, что пути назад нет. — Тогда я хочу посмотреть, как ты это делаешь. И подхожу ближе, отчётливо улавливая, как ходят желваки на его скулах. Нравится ли мне? Всё ещё без понятия. Я знаю только то, что чертовски пьяна. И ещё — что мгновением ранее Пак Чимину упал заказ, от которого он не имеет права отказаться. Потому что на него смотрят люди. Потому что красный браслет именно сейчас предательски сверкает из-под задранного рукава, не оставляя мужчине выбора. Я взираю на него с вызовом такой величины, что воздух между нами накаляется до предела. Из моих глаз сыплются искры. Из его — тоже. Сердце в моей груди стучит оглушительно громко. А Чимин вдруг тихо смеётся. Глухо, практически беззвучно. И я незамедлительно понимаю, что он хочет этим показать. Что Пак не пугливая шавка. Что мне, Со Йерим, пора бы уже зарубить себе на носу: он ничего не делает просто так. Не занимается благотворительностью. Не ручается за последствия. Что эта игра — не моя. Она принадлежит лишь одному человеку. Тому, кто стоит напротив меня и мрачно поджимает свои влажные губы. Ему. Пак Чимину. — Приват-танец, значит? — его взгляд обжигает сетчатку. Оставляет на ней чёрную копоть и подпаливает ресницы. — Что ж, слово гостьи — закон. Вернись за столик и подожди. Чуть позже тебя проводят до нужной комнаты. Воспользуйся этим временем, чтобы передумать. Я вытираю вспотевшие ладошки о бёдра и наблюдаю за тем, как Чимин кивает кому-то из обслуживающего персонала и исчезает за плотной тканью чёрного балдахина. Иначе грозовая туча станет небом над твоей головой.