Искусство обнажения

Если солнце где-то и встаёт, то точно не над Сеулом. Чимин постукивает пальцами по рулю, остановившись на перекрёстке, и бросает хмурый взгляд на дымчатый купол небосвода. Тучи клубятся, темнеют, и краски вокруг блекнут, не успевая расцвести, как будто их разводят в грязной палитре. Чем ближе он подъезжает к городу, тем плотнее становится движение на дорогах: транспортный поток замедляется, машины то и дело пышут друг в друга выхлопными газами, а светофоры горят раздражающим красным сигналом. Пак тихо чертыхается себе под нос. Надо было трогаться раньше. И откуда воскресным утром столько желающих переться в столицу? На Каннаме кто-то выбрасывает из окна деньги? Или, может, сегодня какой-то национальный праздник, о котором Чимин, к своему глубочайшему сожалению, совершенно забыл? Как бы то ни было, птицы летают слишком близко к земле, а пасмурные облака опускаются ниже, и это означает только одно: в скором времени начнёт накрапывать дождь. Пак смотрит в зеркало заднего вида и задумчиво щёлкает языком. Спит, как ребёнок. Обнимает тонкими руками свою сумку, прижимая её к мерно вздымающейся груди. В его толстовке, накинутой практически на голое тело, — потяни только за край ткани, и сможешь увидеть нежную впадинку между ключицами. Маленькая, совсем не выглядит на свой возраст: сейчас он не дал бы ей больше семнадцати. Рот чуть-чуть приоткрыт, длинные ресницы подрагивают, а спутанные прядки волос стекают по линии челюсти и едва заметно колышутся, когда колёса автомобиля сходят с дорожной колеи. Чимин медленно выдыхает и прикусывает губу. Хвалёная выдержка, говоришь? Как бы не так. Пак даже не может предположить, в какой именно момент начал планомерно слетать с катушек. Когда госпожа Сон назначила ему встречу, а Чон Чонгук — грёбаный предатель — положительно отозвался о перспективе скоротать выходные без «чересчур вялого» друга, Чимин раздумывал ровно минуту. Мысль о том, что у него имеется всего два варианта — либо вариться в прокуренных помещениях клуба, либо провести грядущую ночь под чужие томные вздохи, раздающиеся из соседней комнаты, давила не хуже хронической мигрени. И он решился, наплевав на тот факт, что морозился от женщины на протяжении всей прошедшей недели, сетуя то на физическую усталость, то на чрезвычайную загруженность в университете. Пак знал, зачем потребовался Сонми — по той же причине, по которой требовался ей всегда, когда её новоиспечённый жених укатывал на очередные дипломатические переговоры за границу. Однако неожиданное участие в душераздирающем семейном спектакле, определённо, выходило за рамки словосочетания «хорошо проведённый вечер». Чимин просто не имел к разыгравшейся драме никакого отношения. Влезал, когда чувствовал острую необходимость успокоить расшатанные нервы, но в действительности не обладал способностью менять ход событий. Тем более, что пересекаться с новоиспечённым отпрыском госпожи Сон не хотелось от слова «совсем». А с ней — и подавно. Стремление покинуть театральную сцену стало особенно острым, когда Пак, ещё будучи за столом, ненароком скользнул взглядом по напряжённой фигуре Тэхёна. Ким, этот трусливый щенок, то и дело умудряющийся выходить сухим из воды, сосредоточенно сверлил его взором, вызывая приливы непреодолимого жжения под кожей. Но стоило Чимину опустить глаза, уловив лёгкое движение чужого предплечья, как под языком раздражающе закололо. В отличие от растерянной Йерим, которая предпочла абстрагироваться от всего, что могло каким-либо образом ухудшить её и без того нестабильное эмоциональное состояние, Чимина абсолютно точно нельзя было назвать слепым. А вот спятившим и излишне восприимчивым — вполне. Потому что Ким сжимал ладонью девичье бедро так, словно в скором времени собирался отлучиться со взмыленной студенткой в помещение куда более приватное, чем громадная ресторанная зала. Тэхён демонстративно покровительствовал над ней, наблюдая за реакцией Пака, и прерывисто дышал сквозь сомкнутые зубы, пытаясь держать в узде своё воспалённое эго. Он как бы говорил: даже не смей пялиться — тебе это выйдет боком. Он как бы добавлял, гневно поигрывая желваками: держи рот на замке и не отсвечивай. Надменный придурок. И чувство это — зудящее, громкое, подстёгивающее, пробирающееся через щели в каркасе мнимой отрешённости, — почти забивало в его — Пака — тупорылую голову гвозди. Ведь Йерим выглядела испуганной. Скованной, как бурная речка под твёрдым слоем ледяной корки. Она чувствовала себя неуютно, искала поддержки у мелькающих за окном огоньков, но не находила отдачи. И ощетинилась, уязвлённая до глубины души, стоило ему только раскрыть свой рот. Поразительная твердолобость. А ещё — до смерти нелогичная. Видит Бог, ему хотелось оставить всё как есть. Но он не смог. Понял это на парковке перед отелем, как только столкнулся с ней, судорожно хватающей ртом свежий морской воздух; с мокрыми ресницами и бледным лицом, дрожащей то ли от холода, то ли от страха и убегающей с решимостью загнанной в капкан лани. А потом — взбалмошное, абсолютно не взвешенное предложение; горящие потаённым интересом глаза, задравшаяся в машине юбка, неосторожные взгляды — она, конечно же, не могла знать, но он цеплял каждый; холод, провокации, жар. Чимин не собирался заходить так далеко. Тысячу раз прокручивал всё в сознании и надеялся на голос благоразумия, потому что понимал: одно дело — подталкивать её к неминуемому расставанию, но абсолютно другое — утопать в ощущениях самому. Пак уже касался её прежде. Совсем недавно. За жалкие шесть часов до того, как Тэхён неожиданно появился на пороге её квартирки и начал — звукоизоляция в её квартире ни к чёрту — заливать что-то про искренность. Она не помнила — он смог различить это по её размытому взору наутро, но Чимин — да. Всё. До мельчайших подробностей. Как вынырнул из мутной пелены подступающей дрёмы, когда она, опустошённая и сморённая алкогольным дурманом, заёрзала на простынях. Перевернулась в его руках, всё ещё не размыкая тяжёлых век, потёрлась носом о пульсирующую жилку на его шее и, вдохнув полной грудью, вновь умиротворённо засопела. Он кусал нижнюю губу, кажется, вечность. Йерим неосознанно выводила его из себя, а время, как назло, текло медленно, словно скользящие по стеклу дождевые капли. От её волос приятно пахло шампунем, вырез шёлкового халата стал слишком вульгарным, а самоконтроль Чимина — откровенно ничтожным. Он знал, что ему ничего за это не будет, но осекался каждый раз, когда пальцы тянулись к нежному бархату оголённой кожи. На улице по-прежнему буйствовал ливень. А потом ладони всё-таки заскользили по хрупким плечам, спуская тонкую ткань, дотронулись ниже — под расслабленным узлом шёлкового халата, к впалому животу; скользнули по горячим бёдрам. И кислород застрял где-то глубоко внутри, заставляя клетки мозга отмирать одну за другой. И что она только в нём нашла? Чимин вздрагивает от резкого автомобильного гудка со встречной полосы. Пробка потихоньку рассасывается, позволяя ему выжать педаль и довести стрелку спидометра хотя бы до отметки шестьдесят, и вскоре на горизонте появляются первые высотные здания. Нужно просто покончить с происходящим как можно скорее. Сказать что-то банальное, махнуть на прощание рукой. Сделать вид, что ничего не произошло. Пустить всё на самотёк и... За спиной раздаётся шорох. Чимин моргает и хмурится, ощущая, как наливаются тяжестью мышцы, а потом осторожно прикипает взглядом к зеркалу заднего вида. Молодец, заранее повернул стекляшку вниз. Но совершенно не задумался о том, что будет, когда Йерим решит приподняться, принимая сидячее положение. В отражении теперь — только её плотно сведённые коленки да металлический бегунок молнии его кофты. Ноль информативности. Впрочем, нет, кое-что всё-таки есть. Пристальный, хоть и пока ещё не вполне осмысленный взор мгновенно обжигает его скулу — Паку даже не нужно оборачиваться, чтобы почувствовать это, — и течёт по линии плеча. К руке, крепко сжимающей руль. Почти прирастающей к твёрдому кожаному колесу. Конечно же, сейчас она именно такая: с округлившимися от тревоги глазами, взлохмаченной копной волос и пунцовым румянцем, расцветающим на щеках. Застывающая каменным изваянием, а потом — всего через какую-то долю секунды — резко подрывающаяся, прячущая смущённый, горящий отчаянием взгляд и поспешно застёгивающая пуговицы на своём платье. Плед, который Пак предусмотрительно захватил с собой из багажника, чтобы накрыть девчонку хотя бы по пояс, теперь бесхозно валится на пыльный ковролин. А потом — всё. Тишина. Долгая, угрюмая. Чимину нечего ей сказать. По крайней мере, в голову не лезет ничего подходящего. Было, крутилось на языке, когда он, взглянув на часы и мысленно досчитав до ста, подхватил хрупкое тело на руки, а затем уложил Со на заднее сидение машины, внутренне содрогаясь от того, насколько холодной она была. Промёрзшая до костей, с синими губами и ледяным кончиком носа. И о чём он только думал, когда позволил ей уснуть на открытом воздухе? Нет-нет, даже не так. Чем он, мать его, вообще руководствовался, когда уломал её на спонтанный трах, наплевав на грубые толчки в грудь и жалобные просьбы прекратить? Остановиться. Своей окончательно оформившейся нуждой, вероятно. Эгоистичным желанием обладать. Почувствовать, как тёплые ладошки скользят по плечам, а пальцы несмело вплетаются в его волосы; услышать, как изменится её голос, как она выгнется в позвоночнике, плавясь от нахлынувших чувств исключительно из-за него. Она не представляла Тэхёна — он знал. Читал по её глазам. Это был он. «От» и «до». Полностью, целиком — в ней. И от осознания того, что она действительно хочет — безрассудно, но искренне, — начисто сорвало крышу. Однако заготовленное на языке месиво из букв исчезло в мгновение ока — всё, до самого последнего убедительного словечка, стоило только ей заворочаться и разлепить свои свинцовые веки. Единственное, что Чимин сейчас может, это сбавить обороты пышущего жаром кондиционера. Тот ей больше не понадобится — вон как рьяно отбрасывает в сторону мужскую толстовку, пытаясь смотреть куда угодно, только не на него. Шмыгает носом — боже, Пак всем своим естеством надеется, что это не слёзы, — и трёт вспотевшую шею, поджимая губы. Приближающийся коробок бензоколонки кажется спасением, потому что в салоне вдруг становится особенно душно. Чимин плавно сворачивает на нужном съезде, останавливается у свободной колонки и, заглушив мотор, начинает рыться в бардачке. — Попробуешь сбежать — верну и свяжу ремнём безопасности. Серьёзно? И зачем он только что это сказал? — Даже не собиралась, — хрипло выдаёт она, подтверждая бессмысленность его высказывания; и, неловко прочистив горло, отворачивается к окну. Ясно же, как белый день: здесь бежать некуда. Разве что под колёса да в сомнительные объятия мимо пролетающих таксистов-частников — ни одной автобусной остановки поблизости. Чудно. Вообще-то, ему просто нужно было убедиться в том, что она по-прежнему сохраняет остатки своей природной рассудительности, и... ой, да к чёрту. Она же не отпетая дура. До прожжённой истерички ей тоже далековато. Так что ничего страшного. Сдержится. Пак выбирается из автомобиля, пряча в карман банковскую карту и ключ зажигания, захлопывает дверь, а потом — буквально спустя каких-то пару минут — уже находит себя расплачивающимся за бензин и два стаканчика горячего кофе. Надо же, какая ирония. Практически в постель. Живот скручивает голодный спазм, когда мужчина склоняется к пластиковой крышке и вдыхает горький аромат растворимого порошка — к несчастью, бо́льшим Пак похвастаться не может. Что-то ему подсказывает, что притащить Йерим на завтрак в ближайшую приличную кофейню — идея далеко не самая удачная: он ставит сто тысяч вон на то, что сильнее всего на свете она сейчас мечтает поскорее убраться из салона его машины. Ну или выплеснуть раскалённую жидкость прямо ему в лицо. Тут одно из двух. Впрочем, худшее обходит Чимина стороной. Он плюхается на сидение и протягивает Со кофе с таким невозмутимым видом, словно делает это каждый день. Пытается не цеплять взглядом разительные изменения в её мимике, ограничиваясь коротким мазком по линии чужого подбородка, и подавляет в себе стремление объясниться. Ляпнуть какую-нибудь чушь из разряда: сделай глоток и взбодрись — кофеин устраняет сонливость. Или: не обессудь, Со Йерим, но это всё, что я могу тебе предложить. Или ещё лучше: с тобой точно всё в порядке? Однако в следующую секунду его язык формирует невыразительное: — Возьми. И это, кажется, окончательно выводит её из транса. — Спасибо, — не менее сухо. Едва не задевает кончиками пальцев его руку, но осекается. Быстро отстраняется и прижимается лопатками к спинке сидения, застревая взором в череде дорожных знаков на противоположной полосе скоростного шоссе. Выглядит натянутой, как тетива лука. Молчит, так и не притронувшись к своему треклятому кофе, — Чимин скупо наблюдает за ней исподлобья, параллельно осушая собственный стаканчик, но отчего-то абсолютно не чувствует прилива бодрости. Он выруливает на проезжую часть и преодолевает не меньше десяти километров, прежде чем Йерим, наконец, отмирает и сосредотачивает внимание на его макушке. — Что теперь будет? Усталость мгновенно накатывает на него с новой силой. Чимин понимает, что она имеет в виду. Его удивляет тон, которым она озвучивает свой вопрос: он скованный, тяжёлый, неимоверно стальной. Такой, словно девушка намеревается насильно выкорчевать из него все ответы, пусть даже это обернётся для неё очередным эмоциональным потрясением. Видимо, он поспешил с выводами относительно её психологической зрелости. — Если ты про Ким Тэхёна, то можешь не беспокоиться — я ничего ему не скажу. — Нет, я не об этом. Да неужели? Йерим волнует что-то помимо её драгоценного возлюбленного — с ума б не сойти. — Тогда о чём? Давай же, озвучь. И он обрубит это на корню — необходим только повод. Потому что иначе Чимин никогда не поставит точку сам. А она — эта самая точка — требуется ему намного больше, чем Со может себе представить. Он наивно полагал, что наваждение схлынет с него, стоит только пересечь грань. Пройдёт. Как временное помутнение. Как нечто, поддающееся влиянию медикаментов. Закинь только в рот пару круглых таблеток — и непременно отпустит. Перестанет давить изнутри, стекать липкой волной под ширинку и густеть в животе. Всё всегда решалось именно так. Но теперь он смотрит на неё — на то, как волосы обрамляют красивую линию челюсти, а кончики прядей прячутся под воротом платья; на приоткрытые распухшие губы и рвано вздымающуюся грудь — и признаёт, что не сработало. Нихера. Вообще. Даже в самой крохотной степени — просто не получилось. Поэтому ему до ужаса, до дрожи под кожей сейчас нужна её помощь. И она помогает — даёт мужчине возможность высказать то, что крутится на языке вот уже несколько часов. С того самого момента, как судорога отпустила тело, а туман перед глазами рассеялся, позволяя ему размышлять здраво. — Про меня, — Йерим сглатывает, но стойко выпрямляет спину, намеренно выдерживая паузу, — и тебя. Про нас, другими словами, — заканчивает её мысль Чимин, перекатывая во рту послевкусие этого слащавого «мы», шальным вихрем всплывающего на подкорке. — Тогда, — он щёлкает переключателем поворота, останавливаясь на перекрёстке, и принудительно унимает ощущение покалывания под кадыком, — с каким из принципов понятия «случайный секс» ты ещё не знакома? Гнетущая тишина, неожиданно окутывающая пространство салона, становится оглушающей. Чимин чувствует, как червячок немого укора облизывает его виски, а потом начинает покусывать кожу и вгрызается в кость, будто стремясь добраться до основания черепа. Температура воздуха резко опускается на несколько градусов вниз. — «Случайный секс»? — тупо переспрашивает она, оторопело моргая. Грудь Чимина вибрирует от короткого смешка. — А что, у тебя имеется какое-то другое определение? Выходит чересчур язвительно, с неприкрытой издёвкой в голосе, но Пак едва ли контролирует себя в такие моменты. Его взгляд по-прежнему теряется в монотонных красках постепенно меняющегося пейзажа за лобовым стеклом, а лихорадочный вдох остаётся сидеть в лёгких, словно прицепленный к сокращающимся стенкам на металлические скобы. Была бы ты умнее, никогда бы не осталась со мной наедине. Ты выбрала неправильное направление, когда сбежала, поддавшись секундной слабости. Потому что взрыв, прогремевший во мне вчера, — он произошёл и по твоей вине тоже. И Ким Тэхён — будь этот мальчишка неладен! — впервые оказался ни при чём. Так что же ты хочешь от меня, Со Йерим? Правды? Тогда откажись от неё прямо сейчас. Не усложняй того, что сложно само по себе. Уцепись за эту возможность и не выпускай её из своих рук, пока я позволяю тебе это сделать. Пока я, чёрт подери твою глупость, ещё в состоянии тебе позволить. — Нет, не имеется, — надломленно. — Забудь. Хорошо. Вот так — хорошо. Умница, схватывает на лету. Навигатор прокладывает новый маршрут, и Чимин, по привычке облизав пересохшие губы, переводит глаза на сенсорный экран. Всего каких-то несчастных двадцать километров, и они прибудут по назначенному адресу. Напоследок она обязательно несдержанно хлопнет дверью, а он криво улыбнётся — служебную машину совершенно не жаль. Йерим поправит своё помятое платье, сбито ступит каблуком на дурацкую лестницу и торопливо исчезнет за подъёмом, даже не обернувшись. Запах её духов повиснет в салоне на добрых пару часов, но Пак обязательно откроет окно, чтобы закурить и вытолкать из себя остатки её учащённого дыхания вместе с клубами терпкого табачного дыма. Нужно просто перетерпеть, и чесотка под рёбрами обязательно сойдёт на «нет» — он уже сталкивался с этим прежде. Когда-то давно. Целую вечность назад. События цикличны, одержимости — тоже. Но Чимин знает, как с ними бороться. Сегодняшний вечер в клубе как раз обещает быть захватывающим — танцовщицы впервые продемонстрируют новый концепт выступлений, а это значит, что Пак сможет хотя бы ненадолго, но отвлечься на слепящий блеск прожекторов и рубиновую жидкость в стакане. После того, как он подключит телефон к зарядке и разберётся с целым шквалом пропущенных звонков, конечно. С вероятностью девяносто девять и девять десятых процента, чтобы уладить обострившийся конфликт, ему и вовсе придётся заехать в офис компании. Встать перед широким кожаным креслом, склонить голову в уважительном жесте и, не желая тратить время на бесполезные разговоры, коснуться коленями пола. А там — как получится. По крайней мере, Чимин надеется обойтись малым. Когда вдалеке показывается уже знакомое жилое здание, мужчина сбрасывает скорость и окидывает девушку внимательным взглядом через плечо. Она обнимает себя руками в ничтожной попытке согреться, несмотря на по-прежнему работающий кондиционер, и не сводит задумчивого взора с проплывающих мимо вывесок. Едва ли действительно замечает хотя бы одну из них — ей сейчас попросту не до этого, думает про себя Чимин, попутно выискивая свободное парковочное место, и заворачивает на подъездную дорогу. — Приехали, — кратко отчитывается он, останавливаясь. — Больше не задерживаю. Однако на этот раз его голос не звучит грубо. Глухо, немного с нажимом, но без каких-либо намёков на раздражение — он и сам понятия не имеет, почему маска с его лица падает, сползая куда-то на бёдра, и в глазах начинает плескаться нечто, отдалённо похожее на просьбу. Пак просит её уйти. Сделать всё именно так, как совсем недавно подкинуло ему пресловутое воображение: без лишних эмоциональных порывов, бесстрастно и равнодушно. Может, даже сделать вид, что они по-прежнему незнакомцы. И морщит нос, не уловив ожидаемого шороха за спиной. — Йерим. Лишь после того, как он настойчиво зовёт её по имени, Со встряхивается, наконец-то хватаясь за свою сумочку. Не отказывает себе в удовольствии обжечь взглядом его затылок — смотрит пронзительно, затравленно, выжидает несколько секунд, а потом как-то чересчур медленно тянет на себя металлическую дверную ручку. И вдруг шумно выдыхает, смыкая веки, чтобы в следующее мгновение вздёрнуть подбородок, откровенно храбрясь, и недовольно нахмуриться. — У меня не получится скрывать это от Тэхёна. Надо же. Теперь понятно, о чём она размышляла всё это время. Только Паку вряд ли есть до этого дело. Раньше — да, было. Но не теперь, когда ему следует в первую очередь справиться с собственной дурью, а не разбираться с невзгодами чужой личной жизни. Особенно с теми, которые начинаются на «Тэ» и заканчиваются на «хён». — Разве я настаивал на лжи? — Так ты сделал это специально? Чимин выпускает из ладоней руль и откидывается на спинку сидения, прикусывая щёку изнутри. Проводит пальцами по волосам и как-то задушенно смеётся. — Что — это, Йерим? Покатал тебя по столичным окрестностям? — Переспал со мной. Он не снимает с себя ответственности. Точно как и не выступает против того, чтобы перекинуться парочкой грубых фраз. Даже согласен выслушать целый град заслуженных оскорблений — он был готов к этому ещё в тот момент, когда решился обнажить каждое из своих неуёмных желаний. Но признаваться ей в том, что им двигало нечто большее, чем стремление насолить Ким Тэхёну, — идея настолько дерьмовая, что проще собственноручно сколотить себе гроб, чем снова не поскупиться на искренность. Он сыт по горло. Ей, собой — ими обоими. Практически до тошноты. И злится. Злится нещадно, потому что она продолжает терроризировать его взором. А в голове — влажные, несмелые прикосновения губ к его ключицам и всепоглощающее, просто охренительное ощущение скольжения в узком — сколько мужчин у неё было до него? — разгорячённом лоне. Но стоит ему раскрыть рот, чтобы выплюнуть что-то едкое, как до слуха доносится приглушённый хлопок автомобильной двери. Чимин поднимает глаза, определяя на уровне интуиции, как меняется выражение лица девушки позади него. Оно становится напряжённым — гораздо более напряжённым, чем на протяжении всей их совместной поездки, — и кровь отливает от мягких щёк, скапливаясь где-то в районе мозжечка. Мужчина едва сдерживается, чтобы не хмыкнуть. Жгучая пульсация пробегает вдоль позвоночника, когда Пак натыкается взором на блестящий кузов напротив стоящей машины. Такой знакомой, что сомнений не остаётся: это именно то, о чём он думает. Караулил. Сторожил территорию, как цепной пёс. Пак должен был это предугадать. Будь у него чуть побольше мозгов, он бы непременно разжевал в уме вероятность быть пойманным за руку. Этот человек обладает достаточным запасом природной смекалки, чтобы проанализировать ситуацию и разложить факты по полочкам. Чего, видимо, отныне нельзя сказать про самого Чимина. Так облажаться — нужно ещё постараться. Хотя в присутствии одной по жизни невезучей особы, впрочем, возможно всякое. Высокая фигура, огибающая заглушённый автомобиль, нарочито расслабленно облокачивается на громоздкую решётку бампера. Тэхён, по-прежнему облачённый в одежду минувшего дня, прячет руки в карманах и скрещивает ноги, слегка наклонив голову вбок. — Останься в машине, — невнятно мямлит она прилипающим к нёбу языком, но Пак различает каждое слово и кривится от концентрированного отвращения к её пугливому тону. — Так будет... — Со Йерим, — гремит он предостерегающе, рваным движениям отстёгивает ремень безопасности и проворачивает ключ зажигания, чтобы вырубить двигатель. — Во мне, конечно, маловато положительных качеств, но не настолько, ясно? А затем рывком распахивает водительскую дверь, не считая нужным выслушивать её неубедительные доводы. Свежий, в разы потеплевший воздух приятно ложится на кожу, но Чимин не замечает ничего, кроме тёмных глаз, просверливающих его переносицу. Практически целящихся в лоб. Сбоку раздаётся нарастающий стук каблуков. Йерим, едва удерживая равновесие из-за клокочущей внутри паники, выбирается из салона и делает несколько широких шагов в сторону мрачнеющего парня. Но столбенеет, покачнувшись на месте, стоит ему оттолкнуться от автомобиля и обвести тяжёлым взглядом её фигуру. — Почему ты с ним? — презрительно шипит Ким, постепенно сокращая разделяющее их расстояние. — Какого чёрта не отвечала на мои звонки? Где ты была этой ночью? Она смотрит на парня так, как смотрела на Чимина, когда тот потянулся к ней за первым поцелуем, — с таким невероятным страхом, что хочется встряхнуть её с силой. Заставить передёрнуть плечами, чтобы удержать на месте этот стальной штырь, стремительно выскальзывающий из её позвоночника. Позволяющий держать спину ровно. Со задерживает дыхание. — Тэхён, я... — Говори, как есть, — жёстко чеканит он, подцепляет пальцами её подбородок и пытливо вглядывается в осунувшееся лицо. — Мы собирались уехать вместе. По какой причине ты меня не дождалась? — Послушай... — А сам ты не в курсе, да? Йерим вздрагивает, устремляя потерянный взгляд на Чимина. Её лоб прорезает морщина, будто бы она не верит, что этот голос — насмешливый, но звенящий неприкрытой агрессией — взаправду принадлежит ему. Он и сам не может до конца поверить, что делает это. Выгораживает её — так это называется, верно? Смещает ракурс внимания на себя и мгновенно ощущает, как слабый протест обжигает лопатки: в глазах Йерим застывает смесь мольбы напополам с растущей тревогой. Она слабо качает головой, схватившись побелевшими пальцами за узел пояса, и смаргивает — ему не показалось? — скапливающуюся влагу с ресниц. Просит его не лезть на рожон. И ради чего, честное слово? Боится, что он проговорится раньше положенного? Она права — он мог бы сделать это в любой другой день. Вчера, например. Или позавчера — только дай знать. Пак вёл себя, как отбитый кретин. И способен вести себя ещё хуже. Но это не значит, что он вконец лишился способности чувствовать меру. Челюсти Тэхёна сжимаются, и парень отступает, пыхтя сквозь стиснутые зубы. — Не вмешивайся, — огрызается Ким, прищурившись. — Тебя вообще тут быть не должно. Так что, будь добр, заткнись, пока я не начистил твою самовлюблённую морду. А потом переводит испепеляющий взгляд на девушку, поджимает губы и вдруг поражённо распахивает рот. Его зрачки замирают, сузившись до состояния крохотной чернильной кляксы, и начинают неуклонно тускнеть. Измазывают в саже каждый сантиметр изящной девичьей шеи. Останавливаются на линии тканевого выреза. — Какого... — в смятении. Секунда — и Тэхён подаётся вперёд, смыкая ладони на плотном материале её платья, раздвигая края ворота, пробираясь глубже — прямо к открытому участку кожи — и едва не отрывая верхние пуговицы. Йерим взвизгивает от неожиданности, упирается руками в его грудь и делает шаг назад, но парень держит крепко — так крепко, что ей становится больно. Она пытается отстраниться, сжимается в комок, и Чимин почти успевает перехватить Кима за запястье, однако тот оказывается быстрее — стаскивает рукава с её плеч, обнажая выступающие косточки, и всматривается в переплетение натянутых мышц. — Тэхён, прекрати! — булькает девушка, шмыгая покрасневшим носом. — Хватит! Он дышит шумно и отрывисто, а потом как-то ошеломлённо отступает и смотрит на неё с таким ярким огорчением во взгляде, что становится ясно: он понял. Всё. До мельчайших подробностей. Будто вывернул её воспоминания наизнанку и пролистал их, как книжку с картинками; будто тоже впустил в лёгкие хрустальный морской воздух, разгоняя кровь, но задохнулся с первым же резким порывом ветра. Мелкие пятнышки — под ухом, почти у самых корней волос; около кружевной кромки бюстгальтера пятно побольше — местами пожелтевшее, с россыпью багряных крапинок посередине; и ещё одно — под правой ключицей, практически незаметное, сливающееся с цветом кожи. Чимин не помнит ни одного. Он был слишком обезумевшим, чтобы уследить за движением своих губ. Чтобы взять под контроль то, чему и имя-то — бесконтрольность. Поэтому Пак даже не удивляется, когда Тэхён, справившись с волной потрясения, подлетает к нему, а твёрдый кулак проезжается по линии челюсти, выбивая из тела рефлекторный выдох. Йерим вскрикивает, прижимая ладони к губам, но остаётся недвижимой. — Я же предупреждал тебя! Я же сказал не трогать её, сукин ты сын! Немного мажет, если быть честным, — мужчина хорошо осведомлён о том, каким жёстким может быть прямой удар Кима. Они уже пробовали себя в рукопашном бою. Ещё до того злополучного дня, как Йерим застала их за односторонней дракой в аудитории. Но Тэхён, безусловно, не рассказал ей даже этого. То ли остерегаясь замарать свою белоснежную репутацию, то ли попросту уклоняясь от надобности изъясняться после — Чимину, на самом-то деле, откровенно плевать. Как и на этот пульсирующий кипяток, расползающийся по левой стороне лица ржавым разводом. Стук сердца, словно через толщу воды. Какое знакомое чувство. Но не успевает Пак выпрямиться, как Тэхён берёт его за грудки, вынуждая запрокинуть голову и как-то криво оскалиться, ощущая, как внутренности нагреваются от волны жгучего раздражения. — Добился того, чего хотел, да? — ядовито сипит парень, насильно проталкивая звуки наружу. — Теперь ты, блять, доволен? Давай, скажи мне! Это ведь то, чего ты добивался всё это время? Отвечай! И вновь замахивается, намереваясь оставить след намного чётче и алее предыдущего, но его останавливает настойчивое прикосновение к плечу. — Тэхён, не надо! Я умоляю тебя, этого достаточно! Оклемалась, значит. Какая жалость, Со Йерим. Лезть под горячую руку — последнее, что тебе следовало бы делать. — Достаточно? — вкрадчиво повторяет Ким, а потом смеётся — низко, на грани слышимости; для неё — словно раскалённой плёнкой по распахнутым рёбрам. — Ты считаешь, что достаточно? — и поворачивает голову. — Ты хоть понимаешь, что изменила мне? Полагаешь, теперь мне стоит просто отсидеться в углу? Ты вообще, блин, осознаёшь, что я сейчас чувствую? Йерим сглатывает, и только после этого Пак замечает — она плачет. Солёные дорожки слёз струятся по её лицу, опаляют щёки и срываются с подбородка. Девушка мелко трясётся, будто попала под проливной дождь; поверх белков глаз — тонкая сеточка полопавшихся капилляров, но её взгляд — пронизывающий, с налётом угасающего испуга — наполнен непробиваемой твёрдостью. — Отпусти его, — шепчет она упрямо. — Пожалуйста. И у неё получается. Не сразу, но Тэхён слушается — размыкает пальцы, борясь с зудом в костяшках, и отодвигается. Глубоко вздыхает, сбрасывая с себя её влажную ладонь, и прячет дрожащие руки в карманах брюк. — Ты лгал мне, — тихо произносит девушка, срываясь на очередной всхлип; крупная дрожь бьёт её, словно при лихорадке. — Каждый день на протяжении нескольких месяцев ты лгал мне, Тэхён, и я велась на это, как последняя дура. — А ты не лгала? — взрывается Ким, смерив её ледяным взглядом. — Когда попёрлась с этим придурком в клуб, когда напилась, а потом пустила его к себе домой — к нам, мать твою, домой, хочешь сказать, что ты была предельно честна со мной? Йерим отшатывается, как от хлёсткой пощёчины, а Чимин успевает насчитать ровно пятнадцать ударов своего сердца, прежде чем окончательно убедиться: Ким Тэхён не блефует. — Откуда ты знаешь? — А откуда я могу знать? — искривляя рот в неприязненной гримасе. — Ты предусмотрительно удалил все записи с камер видеонаблюдения — молодец, это похвально. Но я не глухой, Пак. А клуб нынче невероятно громкое место. — Ханни? — делает предположение Чимин и по выражению лица Кима понимает — попал. — И часто ты тратишь родительские деньги ещё и на покупку информации? — Намного реже, чем ты — живёшь за чужой счёт. — Полегче с выражениями, Тэхён. Всё-таки великодушно подаренная матерью машина за твоей спиной указывает на обратное. Он предполагал, что всё получится именно так. Нет смысла скрывать — Чимин действительно осознавал риски. Более того, изначально он и вовсе не собирался подчищать за собой следы — это было ни к чему. Совсем. Однако... — То есть, ты приходил ко мне на следующий день, но сделал вид, что ничего не произошло? — в её укоризненном тоне ворочается такая громадная обида, что Тэхён встряхивает головой и досадливо прикусывает губу. — Снова соврал? — Да как ты не понимаешь, Йерим? — тянет задушенно. — Я пытался тебя уберечь. — От чего? — всплёскивает она руками. — От себя? — От... — и запинается, словно окончание фразы застревает у него в глотке; несколько долгих мгновений нерешительно молчит, а потом искренне признаётся. — От всего. Я хотел защитить тебя от всего, Йерим. И от него, — небрежный кивок в сторону Чимина, — в первую очередь. А сейчас, оказывается, есть к чему. Вот так просто — пронизывающей висок вспышкой. Внезапным пониманием: она, эта грёбаная девчонка, близка к тому, чтобы разлететься вдребезги. Украсить собой асфальт. Из них троих она заслуживает этого меньше всего. Но — падает. — Ты не имел права решать за меня. — Ты в курсе, как долго он уже с ней спит? Каменеет всем телом, встречая его короткий взгляд с откровенным замешательством. — Тэхён, — угрожающе рычит Пак, но безрезультатно — Ким лишь сильнее распаляется, быстрым движением облизывая губы. — Что? — спрашивает парень, перекатывая во рту желчь, и заламывает бровь. — Неужели ты не посвятил её в детали своей потрясающей личной жизни? — Удуши в себе привычку трепаться о том, в чём ты ни черта не смыслишь. — Восемь лет, правильно? — с расстановкой произносит Ким, игнорируя опасно ходящие желваки на напряжённом лице напротив. — Поправь меня, если я ошибаюсь, Чимин. Ты трахаешься с моей матерью вот уже целых восемь лет и по-прежнему на что-то надеешься, несмотря на разницу в возрасте. Поразительная преданность, не правда ли? — Поразительно то, — парирует Пак, неосознанно понижая голос, — что ты при любом удобном случае пытаешься выставить меня мудаком, хотя сам практически ничем от меня не отличаешься. — Пытаюсь выставить тебя мудаком? Тэхён усмехается, выдавливая из себя язвительную улыбку. Вымораживающую и такую слащаво-дерзкую, что Пак чувствует себя балансирующим на краю самообладания. — Сколько раз ты уже пытался уйти от неё? Десять? Двадцать? Челюсть больше не ноет. Зато ноет десна. Мерзко, назойливо. И, видит Бог, если Ким сейчас же не закроет свою пасть, Чимин за себя не ручается. — Я же сказал тебе... — Ты пользуешься женщинами, а потом расходишься с ними, потому что они — не она. И что теперь? Пытаешься провернуть то же самое с Йерим? Да ты никогда... — Хватит! Паку чудится, будто в этот момент над его головой раздаётся раскат грома. Отдалённо, где-то за верхушками приземистых зданий на противоположной стороне Сеула. И — близко. Практически в нём. Сокрушает пронзительной канонадой. Скручивает желудок, будто стремится выжать его, как мокрую тряпку. — Проваливайте! — слёзы капают под ноги, и Чимин ненароком путает их с дождевыми каплями приближающейся грозы. — Оба. Она плачет. Плачет навзрыд, не сдерживаясь, — он будто бы снова возвращается в тёмный коробок её квартиры, вдыхает запах цветов, покоящихся в глиняных горшках на широком подоконнике, и мысленно сожалеет о том, что не имеет привычки таскать с собой зонтик. В тот раз она жалась к нему от холода. Всего пару часов назад — тоже. Сейчас ей снова холодно, но не из-за погоды. И он ничего не может с этим поделать. Он и не собирается — было бы слишком наивно полагать, что это сработает. Она будет отталкивать его точно так же, как делала это в тесном пространстве багажника, в пыльном коридоре и до этого — в пустом классе, стоило ему впервые заговорить с ней откровенно. Тэхён был прав. Пак получил то, что хотел. Временно, но ему этого хватит. — Знаешь, Йерим, — говорит Тэхён, возвращаясь к своей машине и вставая вполоборота. — Я всегда думал, что как только в твоей жизни появится кто-то достойнее меня и ты решишься уйти, то я отпущу тебя. Без истерик и ссор. Не буду держать, если найдётся тот, кто полюбит тебя сильнее. Просто сделаю это, потому что так будет лучше для тебя. — Но? — гулко. Он натужно вздыхает и кладёт пальцы на прохладную автомобильную ручку. — Но второй раз я тебе его простить не смогу, — щелчок открывающегося замка. — Извини. Тэхён скрывается за толстыми стёклами и заводит мотор. Ему требуется несколько секунд, чтобы прийти в себя, резко надавить на газ и порывисто вырулить на извилистую дорогу, взметая покрышками пыль. Ким скрывается за углом, едва не задевая стальной боковиной стоящий неподалёку мусорный бак, а потом мгновенно берёт разгон. Тэхён уезжает. И Чимину кажется, будто он слышит, как что-то внутри неё с хрустом ломается пополам. Безвозвратно, словно сухая ветка, треснувшая под напором разразившейся бури. Она смотрит вслед удаляющемуся автомобилю, пока жужжание мотора полностью не растворяется в шуме просыпающихся улиц. — Ты должен мне желание, помнишь? Пак переводит на девушку помутившийся взгляд. Безусловно, он помнит. И свой вопрос, и её ответ. Лиловое бельмо последнего вздоха перед полётом вниз. — Да. Йерим медленно поворачивается и делает несколько нетвёрдых шагов ему навстречу. Она по-прежнему плачет, но делает это безмолвно — из-за влаги на ресницах застывают частички соли вперемешку с остатками густой туши. Хрустальные глаза — пустые, прозрачные, как зеркальная, отполированная полуденным солнцем морская гладь, — глядят будто бы сквозь него. И хотя её не портят ни размазанная косметика, ни опухшие веки, ни мелко подрагивающая нижняя губа, Чимин ловит себя на мысли, что ей не идут слёзы. Никому не идут, но ей — в особенности. В нос ударяет приглушённый запах цветочного мускуса, но Чимин не отступает назад — почти ощущает, как она дотрагивается своей грудью до его груди, и машинально сгибается в позвоночнике. — Больше никогда ко мне не прикасайся, — обжигая дыханием кончик его языка; не просьба — приказ. — Никогда, понял? Это моё желание. И, не дождавшись даже слабого кивка головы, разворачивается на каблуках. Натужно расправляет свои хрупкие плечи. А ему ничего не остаётся, кроме как безропотно подчиниться: мужчина не двигается вплоть до того момента, пока расстояние между ними не увеличивается до дистанции абсолютной недосягаемости. Слова повисают в воздухе, словно стокилограммовая гиря. Его голова весит столько же. И лишь когда вдалеке слышится стук захлопнувшейся входной двери, Пак позволяет себе медленно провести пальцами вдоль саднящей челюсти и слабо усмехнуться, смакуя на языке спесь. Да, Со Йерим, можешь не сомневаться. Я тебя понял.