Искусство обнажения

Одна минута, пять попыток поймать его взгляд. Могу поклясться, ещё немного — и на нём расцветёт парочка круглых дырок. Чимин приехал полчаса назад, и все эти полчаса мне кажется, что я не на своём месте. Мне хочется наплевать на то, что вокруг нас много людей, подойти к нему и просто сесть рядом. Их столик невероятно шумный: они громко болтают, громко подпевают песням и ещё громче пьют. Чонгук постоянно носится туда-сюда, то окликнутый кем-то из знакомых, то на первый этаж — я понятия не имею, чем он там занят, но возвращается всегда быстро. Хосок, который наконец-то снял кепку, что позволило мне почётче разглядеть его в полутьме, время от времени уходит вниз и притаскивает оттуда каких-то размалёванных девиц, но они не задерживаются надолго: чокаются шотами со всеми, скучающе теснятся где-то сбоку, а потом испаряются так же внезапно, как и появились. Я не ревную. По крайней мере, не к этим «залётным» девушкам, потому что ни одна не лезет знакомиться к мужчине, который меня волнует. Пак размещается рядом с Юнги, лицом ко мне, но в самый угол — подальше от прохода, и не принимает активного участия в разговорах. Они вдвоём, оба чёрные как ночь, одетые в идентичном мрачном стиле, практически сливаются с антуражем и сильно не выделяются, привлекая к себе минимум внимания со стороны. Проблема лишь в том, что так думают не все. Хисон, вдруг вся взбодрившись, стоило только мужчине невозмутимо пройти мимо нас, буквально силой отодвинула сестру и, сверкая своей жутко воодушевлённой улыбкой, схватила меня за запястье. — Ты ведь его знаешь? — прошептала она мне на ухо, вновь вызвав поток неприятных мурашек по спине. — Того парня в футболке? Или твоя подруга, может быть, знает? Он пожал руку Чонгуку — значит, они все между собой знакомы. Кто он? — Он несвободен, — строго обрубила Юри после того, как я ей вкратце пересказала ситуацию под прицелом пытливых глаз Ли, — и не заинтересован ни в ком, кроме своей девушки. Мой тебе совет: даже не пытайся к нему подкатывать — отошьёт. Хисон моментально поникла. Опустила плечи, насупилась — видимо, грубоватый тон Ким изрядно её отрезвил. Как и меня, в общем-то. Я чуть не закашлялась от неожиданности, но вовремя прикрыла рот ладонью, вся напрягшись от смущения. — Эй, ты чего? — убедившись, что одногруппница нас не слышит, растерянно уставилась я на подругу. — Какая ещё девушка? Если Хисон ляпнет об этом Чимину, то возникнет недопонимание, потому что мы не... — Что, не встречаетесь? — скептично выгнула бровь Юри, фыркнув. — Ты издеваешься? Вы с ним спите, он подарки дарит, с учёбой помогает, вчера вон — опять счёт за тебя оплатил, ты не в курсе? — пауза; я прикусываю губу. — Он заботится о тебе, Йерим. Так в каком месте вы не в отношениях, а? — Мы не обсуждали, в каком статусе находимся. — Он вообще мало что в открытую обсуждает, насколько мне известно. Ты не считаешь, что это как раз тот случай, когда обсуждать и не надо — достаточно посмотреть на то, как он старается ради тебя, и самой сделать выводы? Я не нашлась с достойным ответом. Понимаю, что старается. Я действительно не умаляю его усилий — он ко мне неравнодушен, иначе бы столько раз мы не переспали. Тем не менее я продолжаю сомневаться в том, что мужчина готов строить со мной что-то серьёзное. И как в целом Пак воспринимает понятие серьёзности? Он не рассказывал мне, настолько богатый опыт у него за плечами. Сколько раз он любил? Ему тридцать лет в этом году — вряд ли он избегал ответственности перед всеми женщинами, с которыми крутил до меня. Но многие ли из них добились прямого признания? Или с ними он тоже предпочитал молчать о том, что чувствует? — И ещё кое-что, — напоследок вкрадчиво произнесла подруга, прежде чем встать и отправиться за свой столик. — Будь увереннее, Йерим. Некоторым девушкам всё равно, состоит ли мужчина в отношениях с кем-то другим. Они и дружбу предадут, лишь бы увести парня, так что смотри за Хисон в оба, окей? Я не говорю, что она такая, но немножко осторожности никогда не повредит, согласись. И я наблюдаю. Все её липкие взгляды, изящное движение ладони, которой она приглаживает свои роскошные густые волосы, когда глаза Чимина мажут по залу. Не хочу, мысленно обзываю себя мнительной идиоткой, но по-прежнему цепляюсь за каждую деталь и медленно наполняюсь тёмным, пузырящимся гнилью чувством. Меня искренне бесит её заинтересованность. Ли ещё ничего не сделала, но я уже раздражаюсь так, как будто она ему понравилась. Буквально на ровном месте, без веской причины. Какая же это глупость. И я ничего не могу с этим поделать. Размешиваю коктейль, который для меня заказал Сухён в честь, как он сам выразился, «нашей долгожданной встречи», трубочкой и стараюсь не слишком очевидно выпадать из реальности, чтобы не вызывать лишних вопросов. В конце концов, наша компания тоже от скуки не мучается. Пара залпом опрокинутых шотов — и глазёнки у всех заблестели, будто диско-шары. Мы трещим ни о чём, и как только «уходят» последние стопки, ребята начинают подкидывать варианты игр, в которые мы могли бы сыграть с алкоголем. — Нас мало, не подойдёт, — протестует Гаин, бракуя очередное предложение Ыну. — Всего-то четверо! К тому же, четыре — чётное количество. Как вы собираетесь загадывать действия? Никто ведь не проиграет! — Давайте тогда скооперируемся с кем-нибудь, — безразлично пожав плечами, говорит Сухён. — Мы в клубе, здесь все друг к другу подходят, чтобы выпить. Ыну указывает большим пальцем за спину. Я прослеживаю за его направлением и — какая незадача! — опять забиваюсь взглядом в тот самый угол. Подожжённая сигарета, облачко висящего в воздухе серого дыма; красиво запрокинутая вверх голова, взбухшие сухожилия на шее. Я невольно задерживаю дыхание. Нет, идея — отстой. Настолько отстой, что аж сбежать куда-нибудь хочется. — Как насчёт тех ребят? — звучит вопрос, и все мои надежды разбиваются вдребезги, едва я вижу сияющую улыбку на губах Хисон. — Где Чонгук и подруга Йерим? — уточняет Гаин, обернувшись. — У них весело, кстати... Да и мы уже чуть-чуть знакомы. Не думаю, что они откажут, если мы попробуем влиться в их тусовку. — А на танцпол никто не планирует? — пытаясь спасти положение, пододвигаюсь на краешек дивана я, будто готовлюсь подскочить и галопом помчаться вниз, в самую гущу возбуждённой толпы. — Это же всё-таки концерт, надо бы и... Сухён прерывает меня осторожным прикосновением к рукаву. — Да брось, тебя там сейчас затопчут. Может, лучше попозже? Когда Чонгук на сцену выйдет. — Если пойдём позже — считаешь, не затопчут? — Мы с Ыну знали, куда шли и с кем, — пространно отвечает Ким, медленно убирая руку. — Ты не волнуйся. Лично мне просто ещё немножко накатить нужно, и я за милую душу не только встану за вас горой, но и помахаюсь с кем-нибудь, если потребуется. — Чего? — прыскаю я нервным смехом. — С кем ты помахаешься? — С обидчиками, конечно! — уверенно заявляет парень, однако рот его всё же дрогнет в подобии улыбки, когда я закатываю глаза, ни капли не купившись на его напускную серьёзность. — Я не шучу. Ты вообще в курсе, какое это злое явление — толкучка? На моё плечо вдруг плюхается чья-то аккуратная ладошка. — Слышишь, герой. Ты что, клинья к ней подбиваешь? — появляется прямо перед моим носом профиль Хисон. — Сухён, блин! Мы с тобой почти каждый день общаемся, но обо мне ты так никогда не заботился! Ким мгновенно нахмуривается, скользнув по мне, растерявшейся, таким же растерянным взглядом. — Ты что несёшь, больная? Я же сказал, что за горой за вас всех встану! — У-у, — протяжно гудит Ыну, ощерившись в коварно-ироничной гримасе. — Это что теперь получается? У нас на проекте пара? Сухён пинает его ногой под столом. — И ты туда же, придурок? Молчи, детям слова не давали! — А как же «устами младенца»?.. — Молчать, сказано тебе! Йерим, — друг неловко запинается, словно подыскивая оправдание. — Не обращай на них внимания, они чушь несут. Я не имел ничего такого в виду, честно. — Всё в порядке, — на автомате роняю я, улыбнувшись — теперь как-то вяло, искусственно; чтобы банально разрядить обстановку, потому что, вопреки собственным словам, в порядке себя совсем не ощущаю. Заправляю прядку волос за ухо, проверяю, на месте ли продетая через мочку кольцо-серёжка. Отрешённо уставляюсь на увесистый браслет — чёрт побери, жутко похожий на тот, что у него, — на запястье Кима, который уже вовсю ругается с Хисон из-за какого-то мема, что он недавно скинул всем кроме неё. Могу ли я нравиться Сухёну? Он не давал мне поводов полагать, что между нами возможно что-то большее. С момента знакомства и по сегодняшний день — ни разочка. Мы прогуливались вместе, но он не позволял себе лишнего; мы переписывались в свободное от учёбы и работы время, однако наши обсуждения всегда были строго по делу, без каких-либо странностей и намёков на флирт. И когда мы прекратили общаться, он тоже не держался за меня. Наши отношения сохранились на уровне тёплых, в каком-то смысле дружеских, но с пометкой «не близки достаточно, чтобы взаправду дорожить». И всё же, почему именно сегодня всё кажется иным? Из-за того что нам внезапно приписали взаимную симпатию? Или потому что он смотрит на меня — я чувствую это кожей, пусть и игнорирую, — примерно с такой же периодичностью, как и я — на Чимина? Мельком, иногда подольше. И в отличие от меня, которой и прикоснуться-то к желанному мужчине сейчас не светит, он — касается. Сколько за последний час было этих прикосновений? Пять, десять? Я не считала, но память подсказывает: много. Ким обходителен и, хотя его поведение не выходит за рамки приличия, чересчур тактилен. По привычке я оправдываю его действия чем попало. И характером — он открыт и дружелюбен по натуре своей, и радостью от встречи, и моей собственной взвинченностью; зацикливаюсь на деталях, но уже спустя несколько минут приказываю себе прекратить и, вздохнув, посылаю все сомнения к чёрту. Ко мне просто хорошо относятся — вот и весь ответ. Надо выкинуть всякий бред из головы. Взять в охапку, сдавить и — вон, прочь. Давай, у тебя ведь перед глазами отличный пример того, как можно расслабиться. Вон там, сидит в своём этом чёрном углу. Болтает с другом и спокойно потягивает пиво, абстрагировавшись от шума, криков, тебя. Сама же припёрлась сюда. Чимин тебе прямо сказал: рядом не будет. Ты согласилась на это, вокруг тебя — тоже, вообще-то, люди. Так что тебя не устраивает? Чего ты, в конце-то концов, на самом деле от него хочешь? — Я отойду, — говорю тихо, подхватывая свою сумочку, и резко поднимаюсь на ноги. Сухён вскидывается вслед за мной. — Ты куда? — спрашивает он слегка обеспокоенно, разглядывая моё лицо. — Вниз? — Наверное. Туалет же на первом этаже? — Да. Пойдём вместе, я как раз собирался в бар — мы всю алкашку прикончили, не с чем играть. Я не возражаю. Молча киваю, первая направляюсь к лестнице. Главное — не смотреть. В ту сторону, где находится он. Невидимая сила тянет меня, но я сопротивляюсь. Мы ни разу не пересеклись глазами. Как бы я ни надеялась столкнуться, влипнуть, исчезнуть — всё без толку. Глухо, как в бункере. Он не слышит, даже когда моё сердце кричит. Мне казалось, попади он в моё поле зрения, и тоска исчезнет, но я себя переоценила. Мне не по себе. В этой вмурованной в лицо маске — в ней страх как дискомфортно. Грудь распирает от желания оторвать, забить на договорённости и уткнуться носом в твёрдое мужское плечо. Вжаться в него покрепче, сомкнуть веки, и всё — он здесь, со мной; не трогайте меня, мне нужно, необходимо, иначе мой мир выцветет, как фотография на свету. Пусть мы не виделись всего сутки. Эта пустота — она, блин, не про тайминг, а про разбитость в отсутствии. — Я подожду тебя здесь, — говорит мне на ухо Сухён, когда мы тормозим около барной стойки. Горячее дыхание. Не то, неправильное — меня от него воротит, но я стараюсь выглядеть безмятежно, когда отстраняюсь и отвечаю: — Не заморачивайся. В уборной очередь будет, наверное, поэтому не жди меня. Заказывай и поднимайся обратно ко всем, ладно? — и уже было отворачиваюсь, спеша поскорее остаться наедине с собой, как меня останавливают прикосновением к предплечью. Ещё одним, в копилку. Я вновь отбрыкиваюсь от вспыхнувшей мысли, словно это может что-то значить, и поднимаю на парня глаза. — Что такое? — Я хотел спросить, с тобой точно всё хорошо? Едва уловимое напряжение в голосе, пролегающая между бровями складка. Пауза. Ударник звонко бьёт по тарелке, и клуб на секунду погружается в полную темноту, дрожащую от резонансного эха и криков. — Ты задумчивая какая-то, — отпустив мою руку, вкрадчиво объясняет Сухён, — и немного расстроенная. Что-то произошло? Я могу тебе как-то помочь? — Нет, — и осекаюсь, виновато улыбнувшись на его озадаченное выражение лица. — В смысле, ничего не произошло. Я пойду, а то следующий заход с шотами пропущу — вы мне потом ещё штрафные, небось, выпишете. Ким угукает. Не давит на меня — это бы не принесло пользы, но я делаю пометку на полях: нужно оклематься. Сухён проницателен, и его наблюдательность способна выйти мне боком. Я не хочу разговоров по душам. Не хочу признаваться, что влюблена. Ким ничем мне не поможет. Я сама загоняю себя в тупик, раздувая из мелочей проблемы. Вода, чтобы охладить преющую от духоты кожу, и пара минут вдали от всех — вот что мне сейчас требуется. Прижаться лопатками к измызганной плитке в туалетной кабинке, наплевав на стоимость куртки, и просто бессильно выругаться. Узкий коридор, деревянная табличка на двери, звонкий девичий смех. Кто-то наводит марафет, кто-то просто стоит, присосавшись губами к электронной сигарете, и выдувает к потолку дым. Спертый воздух, запах духов, алкоголя и ржавых канализационных труб. Щёлчок металлической задвижки. Спина упирается в стену, едва ощутимо подрагивающую от мелких вибраций. Так. Ещё раз, давай-ка всё заново. Напоминаю тебе: ты приехала, чтобы развлечься. С ним или без него — какая разница? Вы хоть и сами по себе, но он не оставлял тебя. Ты сбрендила, раз разучилась терпеть. Раз без него всё остальное — пыль и вакуум. Без красок, без вкуса; а эти мурашки — от одних лишь миражей. Как брызги кипятка по телу, когда представляешь. Когда ныряешь в память с головой, мечтаешь. Тысяча впивающихся иголочек, а он ведь ещё даже не трогает тебя. Его здесь вообще нет — ты одна. Проверяешь время на телефоне, прикусываешь губу и рывком открываешь дверцу кабинки, едва не налетая на какую-то блондинку. Наносишь новый слой матовой помады, хлопаешь спонжиком с пудрой по лбу и кончику носа, избавляясь от следов жирного блеска. Вот так, и осанку ровнее и прямее — не смей горбиться, не позволяй себе. Ты красивая, и он знает это. Будь уверена — он заметил, просканировал тебя от и до. То, как ты старалась вырядиться для него, как думала и анализировала, — ты же видела по его глазам. Голая линия живота, обнажённые ключицы, блеск от шиммера на них. И почти такой же откровенный топ, как и тот, из-за которого тебе однажды перепал халявный зачёт по экзамену и роман с преподом в придачу; хоть и под косухой — он всё равно заметил, да? Не может быть, чтобы не заметил. Он всегда замечает. — О, а ты куда опять? — столкнувшись с Чонгуком у подножья лестницы, интересуюсь я и отступаю вместе с ним в сторонку, чтобы не мешаться в проходе. — Вернёшься? Чон выглядит нервным, но вместе с тем невероятно воодушевлённым. Он суетливо оправляет клетчатую рубашку, накинутую поверх обыкновенной белой майки, и зачем-то натягивает маску повыше на нос. — Не, я уже в гримёрку, — кивнув на молча замершего позади охранника, говорит парень. — Сорок минут до выступления. Оказалось, ему было нежелательно перемещаться по клубу, будучи артистом. Юри вскользь упомянула об этом: даже факт того, что мы располагаемся в вип-зоне, где не шастает кто попало, противоречит правилам безопасности. Вне зависимости от того, успешный он или нет, преследует его толпа фанатов или же для большинства его имя — пустой звук, он обязан на протяжении всего концерта либо сидеть в гримёрке, либо тусоваться в специально отведённой для музыкантов лаундж-зоне. Чонгук точно приложил немало усилий, чтобы для него сделали исключение и выпустили за кулисы. Я не задумалась об этом, когда он вышел нас встречать, а затем свободно передвигался по коридорам — разве что длинная чёлка, закрывающая часть лица, слегка изменила его привычный облик. Почему-то мне не верилось, что он взаправду может быть популярен: чисто визуально от рок-звезды в нём только куча проколов на мордашке да броские «рукава», создающие ему имидж человека, который готов пойти наперекор всем социальным стигмам. На сцене. Возможно, его видят таким зрители. Но сейчас я наблюдаю за тем, как парень отстранённо колупает ногтем заусенец, устремляя беспокойный взгляд куда-то за меня, к светодиодному экрану — он вспыхивает названием группы, следующей в списке на выход, и на мгновение чужой мандраж будто бы завладевает и мной тоже. — Не волнуйся, — искренне желая его подбодрить, с улыбкой произношу я и сжимаю ладони в кулачки. — Всё пройдёт отлично, это сто процентов. Я послушала несколько твоих старых песен, пока до работы добиралась, кстати. Чон встряхивается, как очнувшись, и наконец оставляет в покое пальцы. — Серьёзно? — в его голосе сквозит неприкрытый интерес. — И как тебе? — Понравилось. Ты очень красиво поёшь. — Надеюсь, после выступления вживую ты не заберёшь свои слова обратно, — не скупясь на самоиронию, хохочет он и благодарно похлопывает меня по плечу. — Я ценю твою поддержку. Ты наверх идёшь, да? — жестом указывая на балкон. — Ко всем? — Ну да. — Я спросить хотел, твои друзья что-нибудь знают про вас с Чимом? Я моментально напрягаюсь, почуяв неладное. — Нет, я не рассказывала, — отзываюсь настороженно. — А что? — Ты только не удивляйся сильно, когда поднимешься, — ему приходится говорить громче, потому как в зале резко начинает играть вступление, и публика с рёвом встречает знакомые ноты, — но половина моих подсела к вам за столик. — Чего? — давлюсь воздухом я, уставившись на парня круглыми глазами. — Как это — к нам? И Чимин тоже? — Его затащили. Он за тобой сходить собирался, но Хорс перехватил, — быстрый взгляд на наручные часы, шаг назад; время, стало быть, уже поджимает. — Я поэтому и спросил, в курсе ли они. Вы же вроде не хотите, чтобы Хосок вас спалил? Вот я и подумал, что лучше предупрежу заранее, а то мало ли твои друзья... — Что-то не то ляпнут. Да, я поняла, — я выдерживаю короткую паузу, чтобы и самой не ляпнуть чего погрубее. — Спасибо, Чонгук, ты всё правильно сделал. Беги скорее готовиться, — и сама первой ставлю ногу на ступеньку. — Удачи тебе. Ждём взрыва на сцене! Всё получится. Несомненно, взрыву быть. Я твёрдо убеждена: энергетика этого парня разнесёт всю толпу в щепки. Но сначала, видимо, разнесут меня. Что он сказал? Пак собирался за мной сходить? Ступеньки, ступеньки. Кровь бурлит и приливает к щекам, но я стараюсь дышать полной грудью, пока преодолеваю последний метр до второго этажа и прислоняюсь поясницей к перилам, чтобы пропустить идущего навстречу официанта. Чимин планировал. Он заметил, что я ушла. Если бы всё-таки нашёл меня — как бы объяснил своё появление? Что ему было нужно? И вообще, для таких случаев изобрели телефон. Или он по старинке — ментальными сигналами? Руки были пивом заняты — не смог мне несколько строк черкануть? Чёрт. Да я ведь именно этого и хотела! Если бы он только написал, я бы точно... — О, ты вовремя! Давай сюда быстрее, вот тебе... Сухён, отстань ты, я сама ей дам! Йерим, держи шот. Мы нашли, кто будет с нами играть! Сборище, другими словами и не опишешь — вокруг нашего стола толпится человек десять, не меньше. Слетелись, как мухи на банку с вареньем. Помимо одной девушки, которая жмётся к Мин Юнги, любовно обвивая его рукой за талию, я знаю всех поимённо: здесь и Юри, и Хосок, и Чимин — собственной царской персоной. И он единственный, кто мостится чутка поодаль, не стоя — опирается на диван, согнув ногу в колене, и косо поглядывает на буйную компанию, покачивая гранёный стакан с выпивкой. Его глаза находят мои сразу. Врезаются, толкают волну электричества вниз, к низу живота, а потом подскакивают к румяному лицу. Секунда. Но мне кажется, что он успевает сказать всё. Потому что аккурат в этот момент ко мне подпрыгивает Сухён, всё-таки умудрившийся выхватить у Гаин стопку, и впихивает мне её под аккомпанемент подгоняющих возгласов от ребят. Твою же... Стоп. Его взгляд что, меня только что в чём-то обвинил? — Йерим, да? — раздаётся около меня незнакомый голос, когда я выпиваю вместе со всеми и, скривившись от странного сливочного вкуса, прикладываю ладонь ко рту. Поворачиваю голову на звук и, едва не наткнувшись на чужую протянутую руку, замираю. Позвонки мигом обдаёт липким холодком. — Меня зовут Чон Хосок, — представляется парень, приветливо мне улыбаясь. — Ты подруга Чонгука? — Вроде того. Я дружу с ней, — невесомо мажу я пальцами по его пальцам, одновременно с тем кивая на Юри, — и поэтому знакома с Чонгуком. — А-а, вот как, — протягивает он. — Ясненько. А я с ним в одной компании работаю, — рассказывает, как будто мы никогда раньше не виделись, и запускает пятерню в свои медные волосы, небрежно их взлохмачивая. — Сколько тебе лет? Выглядишь молоденькой. — Сочту за комплимент, — посмеиваюсь я, и скованность немного отпускает: пока что в нашем диалоге нет ничего, что смущало бы или заставляло напрячься. — Мне двадцать три. В следующем месяце исполнится двадцать четыре. Хосок вскидывает брови, не сводя с меня своих любопытных глаз. — Ого, и правда молоденькая. Студентка? — Заканчиваю магистратуру. А ты сильно старше, что ли? — задаю встречный вопрос я, краем слуха улавливая, как кто-то из ребят начинает вкратце озвучивать правила игры. — На вид тебе где-то... ну, двадцать семь? — Мимо. Тридцать один, — оголив ровные ряды зубов, вновь широко улыбается он. — Но ты не первая, кто думает, что я младше. Я уже привык и тоже считаю это за комплимент. — Эй, вы будете участвовать? — внезапно доносится откуда-то с дивана, и я оборачиваюсь, осматривая уже рассевшихся по местам друзей. — Йерим, — вновь зовёт меня Сухён, приглашающе похлопав по кожаной обивке рядом с собой, — садись, только вас ждём. — Это твой парень? Шёпот. Едва слышный, сквозь музыку — почти призрачный. Я словно натыкаюсь на невидимую стену, не сделав и шага. Смаргиваю ступор, дёргаю подбородком. — Что? — не менее тихо. — Кто — Сухён? Хосок равнодушно пожимает плечами, как если бы спросил меня о погоде. — Просто уточнил. Такие вещи полезно знать, когда с кем-то тусишь. — Нет. Он не мой парень, — отрезаю бесцветно, не желая рассуждать на скользкие темы. Чимин говорил — это добром не кончится. — Хорошо, принял. Тогда давай играть?.. — и приглашающе ведёт рукой в воздухе, как бы пропуская меня вперёд. Варианты, куда примоститься, богатством альтернатив не блещут. На диванах уже тесновато — яблоку негде упасть, но место около Сухёна по-прежнему свободно, и я не мучаюсь с выбором — пробираюсь через ребят и плюхаюсь рядом с другом, радуясь тому, что можно провалиться поглубже и спрятаться в разрезе между чужими широкими спинами. От греха подальше. Точнее — от него. И его взгляда: пристального, острого. Как заноза, застрявшая в виске. Пак явно на что-то злится. Я чувствую волны негатива, которое источает его тело, но хоть убей — не понимаю, где проштрафилась. Стискивает челюсти. На кого, на меня? На ту, что по плитке в туалете себя размазать была готова, потому что соскучилась по нему и сварилась в своих влажных фантазиях, пока он бухал и наслаждался обществом товарища по работе, напрочь позабыв обо мне? Или он недоволен тем, что мы оказались за одним столом? Но я ведь не виновата — не моя была инициатива. Я согласилась играть с ним в незнакомцев и поддерживала этот долбанный спектакль по всем канонам театрального фарса. Ни слова не вякнула, только бы не поссориться с ним, и что в результате? Затеял всю эту авантюру он, а отдуваться за каждый косяк по итогу приходится мне? — Чимин, тебе какое-то специальное приглашение нужно? — кричит Хосок, за секунду сбив прицел липнущего ко мне взора, словно рогаткой. — Ты чё встал там как статуя? Нам тебя самостоятельно на диван пересадить? Мужчина так и не сдвинулся с места. Пак возвышается над всеми, всё так же держа в руке наполовину пустой стакан, судя по цвету жидкости, виски с колой, и отрицательно качает головой на предложение сесть. — Мне и тут нормально, — произносит он громко и чётко, практически по слогам. — Давайте как-нибудь без меня. Я не люблю игры. — Да ё-моё, чего ты душнишь? — не отступает Чон, возмущённо цокая языком. — Смотри, даже Юнги в деле! Ты часто такое видел? — Вы в курсе, кого за это благодарить, — усмехается кто-то напротив, и я поднимаю глаза, привлечённая приятным тембром чужого голоса. Мин, расслабленно развалившись на диване, ласково перебирает пальцы сидящей сбоку девушки, и вопрос, кого он имеет в виду, отпадает сразу же. Влюблённые. Они не прячутся, не стесняются быть честными и открытыми. Связь между ними осязаема: они как будто сконнекчены на невербальном уровне, и я ловлю себя на стойком ощущении, будто исчезни всё вокруг — эти двое лишь выдохнут с облегчением. Поджимаю губы, насильно топя внутри зависть; опускаю взгляд на свои плотно сомкнутые коленки. Мы не похожи на них. По нам никто не скажет, что мы вместе, наш мир — он весь там, за закрытой дверью, на простынях под луной. И это проблема. С недавних пор — гигантская, воспалившаяся во мне, словно гнойник. Я больше не хочу дышать одним только штормом. Мне становится мало шквальных ветров — они обжигают, но в них не согреться, и я мёрзну — мёрзну убийственно, хотя в помещении душно. Не могу взять его за руку, не могу прильнуть. Пофиг на тайны — дело не в том, что мы пытаемся держать наши отношения подальше от моего бывшего. Чимин, скорее всего, и не умеет так. Не чувствует потребности в том, чтобы публично клеймить меня своей, не стремится к огласке. Ему и правда нормально — это мне, жадной и капризной, паршиво. Как насекомому, которому мелкий сорванец оторвал крылышки. Чёрт. Выпить. Кажется, мне срочно надо выпить. — Ты вся покраснела уже от жары, — дёрнув меня за рукав куртки, осуждающе бормочет Сухён. — Сними её, а. Зачем терпеть? Так ведь и до обморока недалеко. Движение на периферии. Всё-таки уломали — он поддался. Обходит стол, пристраивается на краю дивана. На противоположной стороне, лицом ко мне, таким мрачным, суровым. И вновь — как наждачкой, сдирая кожу наживую. От родинки у взмокшего виска до сцепленных на бёдрах ладоней. Ты меня в гроб вгонишь, Пак. Какого хрена происходит, ну? Растолкуй мне, донеси хотя бы как-нибудь. Что я сделала неправильно? — Ты прав, — из лёгких вырывается сердитый выдох, и я хватаюсь за ворот косухи, порывисто сдёргивая кожаную броню с плеч. — Ты прав, нафиг её, — неразборчиво шиплю себе под нос, поморщившись, — а то дышать нечем, голова скоро начнёт раскалываться. И специально не смотрю на мужчину. Не отслеживаю его реакцию на мои нагие ключицы и живот. Откидываю волосы назад, сажусь прямее и выправляю осанку, как бы являя собой непоколебимые решимость и стойкость. Я очень болею, но пойло послужит мне анестетиком. И я даже постараюсь не замечать, как тебя сгрызает другая пара глаз. Вон там, через три человека справа от тебя. Как бы зрачки свои о твой точёный профиль не стёрла, бедняжка. Так пялится, что вот-вот дыру прожжёт — задымишься. — Я пропущу первый круг, — клацаю я зубами, когда в моих руках появляется очередной шот. Сухён пару секунд глядит на меня непонимающе, а потом наклоняется и говорит, едва случайно не коснувшись губами моей скулы: — Тогда, может, вместе со мной выпьешь? — На брудершафт? — Что? — парень растерянно замирает, глупо захлопав ресницами. — На брудер... В смысле, ты имеешь в виду... Я хмыкаю, прерывая его невнятное мямленье. Шутка отстойная — согласна, но у меня аж под языком чесалось от желания поязвить. — Забей. Присоединяйся к ребятам, я попозже тоже с вами сыграю, — и, закрыв ладонью рюмку, без лишних церемоний осушаю её. В мозги мгновенно бьёт чем-то горячим: я запоздало понимаю, что на этот раз стопки наполнены текилой, а не каким-то слабеньким ликёром. Сухён присвистывает от изумления и, потянувшись к тарелочке на столе, подаёт мне дольку лимона. Полегче — читается в его насмешливых глазах, но я лишь фыркаю и качаю головой, смакуя во рту кислую мякоть напополам с остатками соли. Нет, спасибо. Хотела бы остаться в своём уме — глотала бы водичку, но я вычеркнула трезвость из своего расписания. К чёрту её, я устала быть грустной. Грустной и одинокой — так утомительно, правда. Абсолютно не стоит того, чтобы быть сохранённым в памяти. — Ты! — взрыв оглушительного смеха; я сосредотачиваю взгляд на Ыну, который запальчиво тычет пальцем в Юри. — Не мухлюй, я тебя поймал! Ты не повторила движение — это проигрыш! — Да как я тебе его повторю? — с вызовом задирает подбородок она, всплеснув руками. — Я в платье, а ты штанины подворачивать начал! Детский сад — нет чтоб поинтереснее чего придумать! — Не-а, не канает. Правила есть правила. Не смогла повторить — пей, здесь все в равных условиях. — Ой всё! — и подруга тянется к шоту на подставке. — Капец тебе, дорогой. Только дождись моей очереди — раунд тебе обеспечен. На самом деле, затеянная друзьями развлекаловка — штука хоть и ребяческая, но довольно опасная. В первую очередь, потому что не имеет ограничений по действиям, которые можно загадывать. Суть игры заключается в том, что один человек выставляет вперёд руку с поднятым вверх большим пальцем, и все остальные повторяют вслед за ним, выстраивая нечто вроде «башенки». Как только последний участвующий подключается к забаве, первый убирает руку и совершает действие, которое все должны тут же повторить. Если без проблем повторяют все, то игра продолжается с новым действием; если нет — те, кто проиграл, обязаны выпить по стопке. И всё бы хорошо — подобных алкогольных игр тьма тьмущая, но по пьяне люди часто переходят все границы разумного. В клубах я лицезрела разное: от подобия на стриптиз до бухих поцелуев между парнями. Сама я всегда играла осторожно, тщательно выбирая компанию, чтобы если вдруг что — избежать грязи и пошлости, однако сейчас былой опыт подсказывает: лучше и вовсе не влезать. Не при нём. Чимин — ему ведь, очевидно, не нравится вся эта затея. Мужчина наблюдает за тем, как ребята дурачатся и заливают в себя шоты, с плохо скрываемым скепсисом и иногда косится на экран телефона, чекая то ли время, то ли сообщения — я понятия не имею, но в такие моменты невольно стискиваю в ладони свой. Написать ему. Во мне всё ходит, как на шарнирчиках, от желания боднуть его каким-нибудь метким словцом. Я кожей чувствую, как накалена атмосфера. Тугие мышцы на его шее, перекатывающиеся желваки — я уверена, он цапнет меня, если попробую растрясти, но чем больше во мне текилы, тем болезненнее тяга к разборкам. Открываю переписку, прикусываю щёку изнутри. Мысли разбегаются, как рассыпавшийся бисер, но я соберу, я найду повод. Никто не заметит — это только между нами, и я имею право знать. Его отчуждённость, его угрюмость. Если он молчит — тогда не смолчу я. Вы: У тебя есть какие-то претензии ко мне? Отправляю, сглатываю. Господи, каким тоном это прозвучит в его голове? Как наезд? Как просьба? Твою мать. Надо ещё хоть что-то... Вы: Выскажи, если есть. Вы: Чимин, я не шучу. Меня скоро заморозит от того, как ты на меня смотришь. Вибрация в его ладони. Я вижу, как мужчина опускает глаза, а потом резко подбирается и отсаживается чуть назад, чтобы никто не сунулся своим любопытным носом к нему в экран. Несколько секунд — и мне приходит ответ: Чимин: Так получается, это у тебя ко мне претензии, а не наоборот? Его взгляд пронизывает меня, и рот искажается в слабой усмешке, но доброты в ней — кот наплакал. Лишь издёвка: колкая, острая. Только вот чем я её заслужила? И — что ещё важнее — какого хрена он опять сливается с прямых вопросов? Вы: Ты разозлился на то, что мои друзья захотели выпить с твоими? Вы: Прости. Я не смогла их отговорить. Чимин: Мне насрать на то, кто к кем пьёт, Йерим. Не надо притворяться, как будто ты этого не знаешь. Ага. То есть он не отрицает того, что злой. Прекрасно. Первое слово в кроссворде разгадано, осталось не много не мало — дохера. Если повезёт, авось за недельку управимся. Вы: Я уже ничего не знаю, у тебя настроение со скоростью света меняется. Ты не можешь адекватно мне объяснить, что случилось? Чимин: А не отвлеку? Вы: В каком плане? Я не занята, Чимин. Чимин: Большое упущение с твоей стороны. Я сжимаю зубы и прикрываю веки, как бы силясь успокоиться. Мгновение, два. Собираться с мыслями становится всё труднее. Вы: Определённо, просто огромное. Вы: Закончил с шарадами? Или продолжим мои навыки экстрасенса развивать? Чимин: Твой друг не заскучал? — Сухён, скажи, ты случайно не заскучал? — отвернув телефон, резко нападаю я на парня, как ни в чём не бывало пожёвывающего корку апельсина. Ким вздрагивает от неожиданности — я чуть ли не в ухо ему прикрикнула, забыв про манеры, но быстро приходит в себя и бросает огрызок на тарелку, улыбнувшись. — Ты внезапна. — Бывает. Так что, не скучаешь? — Если бы ты играла, мне было бы веселее. Ты вообще видела, как мы только что за этим чуваком танец повторяли? — он стыдливо прикладывает ладонь к лицу, продавливая лоб до красных пятен. — Кошмар. Нас нужно было на камеру снимать. — М-м. Выходит, не скучаешь, — с сухим смешком резюмирую я; пальцы тем временем уже яростно стучат по клавиатуре. Какой-то чувак, какой-то танец. Я всё пропустила, но мне не совестно. Мне вообще никак — всё вокруг как будто вымерло, исчезло. Всё кроме него. И его конвульсивно дрогнувшей нижней губы, когда в чат наконец вылетает «облачко»: Вы: Не переживай. Сухён сказал, что он замечательно себя чувствует. — Ну, типа того. А в чём дело? Странный вопрос какой-то... Чимин: У тебя есть все шансы это исправить, Йерим. Чимин: Прекрати вытворять хуйню. Я терпеть не могу, когда ты такая. — Не, всё хорошо, — протолкнув горький ком в глотку, на автомате отзываюсь я куда-то в пустоту. — Я... просто уточнила. Мало ли. — Ты с кем там? Ким слегка наклоняется, но намеренно смотрит прямо на меня, растерянно забегавшую по нему взглядом, а не вниз, в мой телефон. Было наивно предполагать, что друг не заметит. Имя моего собеседника он хоть — я надеюсь! — и не различил, но тот факт, что я с кем-то переписываюсь, ясен как белый день. — А, это... — я судорожно блокирую экран и, перевернув мобильник, прижимаю тот к бедру. — Ничего важного. Дело небольшое, но я почти разобралась и... Сухён поднимает ладонь, заставляя меня смолкнуть. — Не отчитывайся передо мной, ты не обязана этого делать. Я понял, что у тебя какие-то проблемы. Хотел убедиться только, что ты в порядке и скоро к нам вернёшься. — По мне настолько видно, что у меня проблемы? — разочарованно вздыхаю я и, откинувшись на спинку дивана, обхватываю живот руками. — Как сильно видно? По шкале от одного до десяти. — Я бы сказал, что твёрдая девяточка. Многовато. Даже не знаю, смеяться мне или плакать. Поэтому выдавливаю из себя лишь: — Отстой, — сухо, практически плевком. Он расплывается в неловкой улыбке. Ему явно не в кайф возиться со мной, хмурой и расстроенной, вместо того чтобы развлекаться со всеми. Наши друзья распили уже несколько сетов, они шумно играют и заливисто смеются, всецело погрузившись в игру. С ними ему было бы куда веселее, чем со мной, но парень почему-то продолжает упрямо сидеть рядом и поддерживать разговор. Ким произносит: — Есть такое, — и задирает голову к потолку, расслабленно развалившись на месте. — Текст песни с тобой ассоциируется, кстати. Я растерянно моргаю и, оторвав глаза от пола, скольжу взором в его орлиному профилю. — Песни? — Той, что поют сейчас. Вслушайся в слова, ты же сама говорила — мы всё-таки на концерте. Верно, я говорила. И предлагала спуститься в толпу, но никто не поддержал меня, а теперь — вот, примите и распишитесь. Я ведь и правда оглохла. Все последние полчаса — фатально мимо, только и слушала, что шёпот мыслей да болезненный стук своего сердца. Женский вокал. Немного хрипловатый, с надрывом — он пронизывает меня внезапно, и всё растворяется заново. Крики, гогот, звук ударяющихся друг о друга стопок. Даже этот беспрерывный бой в груди, кажется, вмиг затыкается, заглохнув под давлением более мощной ноты. — Она поёт о том, что... хочет домой, — двигаю губами я, проводя ладонями по предплечьям: кожа покрылась горячими мурашками. — Не буквально. Я думаю, что под «домом» подразумевается человек. Она хочет к какому-то человеку, который стал для неё домом. — И я у тебя ассоциируюсь с ней? С той, что остаётся одна в тёмной комнате. Которую кто-то бросает; кто-то, из-за кого она танцует, но захлёбывается в одиночестве. И кто молчит. На проводе, в черепной коробке. Он молчит, когда единственное, чего она хочет, это просто вернуться домой. К нему, куда-то в прошлое, через паутину всех истерик и скандалов. Она бы порвала её, если бы могла. Если бы только был шанс — она бы не просила его быть рядом снова так отчаянно, словно уже знает, что этого никогда больше не случится. — Вроде того, — спокойно отвечает он, в то время как моё дыхание невольно учащается, — но на это нет конкретных причин. Всего лишь ассоциация, не более. У вас с ней голоса чем-то похожи — наверное, ещё и поэтому... Нет. Мы похожи куда сильнее, и дело здесь совершенно не в голосах. Я тоже не люблю, когда меня оставляют, и боюсь тёмных комнат. Я наслаждаюсь одиночеством тогда, когда в моём сердце пусто, но презираю всякую бесплотную тень, когда душа расколота надвое. И тоже боюсь оступиться. Мой дом — это не бетон, не цветы и не хрустящие простыни, иногда впитывающие в себя тепло чужих тел. Мой дом там, где стен нет. Он течёт в моих венах и расцветает ожогами от поцелуев на виске. Он — в объятиях, в поглаживаниях по волосам перед сном и попытках не разбудить, когда встаёшь раньше. Где можно одинаково громко и плакать, и смеяться; где растворяешь в чашке кофейный порошок вместе с кубиком своего сахарного чувства, потому что помнишь — с обычным тростниковым этот человек не пьёт, и приклеиваешь цветной стикер к тумбе, чтобы даже на расстоянии пожелать ему хорошего дня. Я смахиваю наваждение и сжимаю телефон в пальцах. Опьянение расслабляет мои мышцы, но не приносит облегчения. Мне по-прежнему страшно потерять. Как бы я ни притворялась, что приму любое его решение, это ложь. Я обманываю его, когда внушаю, что неприхотлива, потому что опасаюсь проиграть себя зазря, но запоздало осознаю, что любовь — это не борьба. Не должна быть борьбой. В противном случае, я выйду из неё с миллиардом колотых и кровоточащих; дырявой, как чёртово решето. Чимин обвинил меня в том, что я вытворяю хуйню, и, как бы на подкорке ни зудело желание уколоть в ответ, он прав — я не в себе. — Ты куда? — спохватывается Сухён, замечая, как я подскакиваю на ноги. Он дотрагивается до моего запястья, но я лишь медленно веду рукой, высвобождаясь из слабого захвата, и озвучиваю первое, что приходит на ум: — Пойду с балкона посмотрю, что там на сцене происходит. Пять минут, и я вернусь. — Компания нужна? — Нет, Сухён. Пять минут, ладно? — и, наконец-то дождавшись от него неохотного кивка, сразу же поворачиваюсь к парню спиной. Пять минут, и они как в тумане. Вот я выбираюсь из-за стола, случайно задевая чей-то ботинок и не глядя извиняясь. Вот шершавая перекладина царапает ладонь холодком, и зрение фокусируется на оживлённых, как разворошенный муравейник, силуэтах в толпе; а вот ещё мгновение — и слова на экране впечатываются в зрачки, просачиваясь сквозь мутную алкогольную дымку: Вы: Это из-за тебя. Вы: Можешь смеяться, но я говорю правду. Я такая из-за тебя. Порыв. Я отправляю сообщения быстро и не перечитывая, дабы — что очень вероятно — не успеть передумать. Наверное, я пожалею. На меня накатывает волна тошноты, когда я представляю, что мужчина не оценит мою честность. После всего того, что я нагородила ему накануне, вопросики у него вызовут не столько мои откровения, сколько хаос в моей бестолковой башке. Чимин: Почему? Коротко, по факту. Я видела, когда уходила — он шептался о чём-то с Юнги, не отводя тёмных глаз от своего стакана. Пак не выпил и половины, а значит трезв и не воспримет всерьёз мои пьяные истерики, но мне уже не сойти с колеи. В носу неприятно щипет, когда я печатаю. За перилами, в котловане зала, веселятся сотни незнакомых мне людей, и музыка орёт из всех колонок, разрывая битами пространство, пока я тут — на вершине, и рвёт меня совершенно по другой причине. Вы: Потому что я злюсь, Чимин. Меня бесит и расстраивает, что я не могу сдержать своих же обещаний. Вы: Если бы я знала, то не пришла. Я думала, что мне будет весело со своими друзьями, но они меня не отвлекают, когда рядом ты. Я набираю полные лёгкие кислорода и крепче вжимаюсь грудью в перила, чувствуя, как пузырьки воздуха мерзко лопаются в ушах. Пак читает. Чёрт, каждую мою фразу. Они светятся прочитанными уже через мгновение после отправки — ни удалить, ни исправить, и мне мерещится, словно я перед своим экраном — как на операционном столе во время лоботомии, где сама себя режу скальпелем. Отправка, отправка. Чат пополняется смс-ками, и по мере того, как столбик с правой стороны растёт, что-то огненное во мне тухнет, сменяясь самой настоящей тоской. Вы: И когда тебе плевать, Чим. Я ненавижу скучать по кому-то невзаимно. Это убогое, отвратительное ощущение, поэтому не давай мне поводов надеяться, что ревнуешь меня к Сухёну. Ты поведёшь себя как конченый эгоист, если поступишь так ещё раз. Вы: И лучше не отвечай ничего на то, что я сейчас пишу. Я не прошу тебя как-то решать эту проблему, просто не отзывайся плохо о моём друге. Сухён искренне беспокоится за меня, так что я не разрешаю тебе угрожать или каким-то образом портить ему вечер. Вы: Тем более, в рамках наших отношений ни причин, ни прав у тебя на это нет. Вы: Я всё. Прости меня, если чем-то обидела. Давай закроем на этом тему и больше не будем её поднимать. Вы: Заранее спасибо. Беззвучный режим, блокировка экрана. Я запихиваю мобильник в сумочку с такой скоростью, как будто если он ещё хоть немножко полежит в моих руках, то непременно взорвётся. Тревога и стыд облизывают меня изнутри, из-за чего алеют щёки и хочется, очень, блин, хочется сесть на корточки, обхватить коленки и тихо расплакаться. Я не позволяю себе. Смаргиваю непрошеные слёзы, вытираю горящие щёки и отсчитываю на наручных часах ровно минуту, прежде чем ноги сами несут меня обратно к диванам, беззаботному хохоту и шотам, от которых ужасно кружится голова. Я зарекаюсь смотреть на него. Ни единого, даже самого мимолётного, взгляда. В топку магнит, который словно бы впаян в его лицо, — я упрямо избегаю его глаз, потому что иначе разрушусь прямо на месте. А мужчина пялится. Я бы даже сказала — топит меня в своих грёбаных чёрных и глубоких, вязких, как растопленная смоль, и таких же липучих. Когда я присоединяюсь к ребятам, внезапно объявив, что тоже играю; когда на моих губах появляется улыбка, которая режет уголки рта, но безумно воодушевляет всех остальных, и когда я первый раз проигрываю, нарвавшись сразу на два штрафных. Чимин всё-таки приканчивает свой стакан. Его плечи, обтянутые футболкой, напряжены и слегка приподняты, а челюсти сжаты, как будто он раздавил между ними кусок цемента, и тот намертво застыл. Его дёргают все по очереди: то явно наклюкавшийся Хосок, то стреляющий сигареты Юнги, то — да твою же мать! — внезапно набравшаяся храбрости на то, чтобы познакомиться поближе, Хисон. В такие моменты я отворачиваюсь и, словно бы мне действительно интересно, докапываюсь до Сухёна с рандомными вопросами. Я в гробу видала наблюдать за тем, как мужчину откровенно клеят. Ли не промах: раньше мы с Гаин часто в шутку журили её за то, как спокойно девушка меняет своих партнёров. Хисон никогда не продавала себя и не гналась за толстыми кошельками, но промышляла одноразовыми связями, потому что — цитирую — «отсутствие серьёзных отношений не должно приравниваться к отсутствию секса». Стоит признать, они идеально друг другу подходят. Как бы мне ни хотелось разбить обо что-нибудь голову, дабы перестать ощущать сердце, я не буду оспаривать очевидное: подруга проще меня и удобнее по всем фронтам. Ли дала бы ему всё то же самое, а взамен настояла бы лишь на качественном перепихе по выходным и наличии справки от венеролога. И судя по тому, как внимательно он слушает её болтовню, неровен час — она его уломает. Белоснежной улыбкой, вырезом на майке или ангельским голоском — я, нахрен, не знаю, почему он до сих пор не отсел от неё. Чимин мало говорит, но и ей рот не закрывает — это пытаюсь сделать только я. На дистанции в метр, дерьмовой попыткой телекинеза. Просто — захлопнись сейчас, пожалуйста, я тебя прошу. Не вынуждай меня пить, это не помогает, наоборот — уже просится наружу, смешавшись с желчью, агрессией и обидой. Не трогай его. Не смей, поняла меня? Я вывернусь, если ты прикоснёшься к нему. Какой бы идеальной ты ни была, держи подальше от него свои чёртовы руки, иначе я... — Йерим, играешь? Сухён подталкивает меня в бок. Я промаргиваюсь, очнувшись от ступора, но — боже, ну нет! — не успеваю перевести глаза на друга. Жар. Нестерпимый, удушливый. Он ползёт по позвонкам от поясницы и хватает за горло, когда чужой взгляд схлёстывается с моим. Всё, приплыли. Поймана, как рыба на крючок. Мускулы на его лице не дрогнут, но я чувствую, как мгновенно раскаляется всё пространство вокруг. Чимин смотрит на меня в упор. Ли продолжает что-то щебетать ему на ухо, возбуждённо жестикулируя, но мужчина едва ли внимает её безостановочному трёпу. Дым от его сигареты клубами поднимается к потолку, брови хмуро сведены к переносице, а рот молчит даже тогда, когда девушка сбоку, очевидно, о чём-то спрашивает и замолкает, терпеливо ожидая реакции. Пламя в моих глазах, проплавив радужки, больно выплёскивается наружу. А знаешь-ка что? Я передумала — общайся. Общайся, блин. Хоть с башкой занырни в её декольте, я тебе не помешаю. Ты ведь не выживешь, если и сегодня тебе никто не даст, так что зря время терять, правда? — Да. Играю. Резкий отворот головы. Волосы рассыпаются по красным от духоты плечам, раздражая кожу, и я судорожно откидываю их за спину, с досадой отмечая, что конечности будто размякли и совсем меня не слушаются. — Давайте, — призывает всех подойти ближе к столу Хосок, сам пьяно покачиваясь на месте, и выставляет большой палец вверх. — Моя очередь. Вперёд, крошки, налетай! Дважды просить не нужно. Ребята облепляют его руку, смазывая кожу друг друга потом и отпуская ехидные комментарии о том, что загаданные парнем действия никогда не отличались адекватностью. Я присоединяюсь последней, замыкая высокую «башенку», как меня неожиданно оттесняют слегка в сторону, и на мой кулак вдруг падает сверху ещё один — того, кто в жизни бы в это не сыграл. Браслет на запястье, прохладная гладкость колец, вдавливающихся в мою кожу. Я медленно поворачиваю голову и врезаюсь взором в линию крепкой челюсти, как в столб. Что за... — О, гляньте-ка кто проснулся! — довольно присвистывает Чон, подмигнув включившемуся в игру мужчине. — Чимин, я удивлён, но невероятно рад. Готов хернёй с нами пострадать? — Делай уже что надо, — недовольно ворчит над моим ухом Пак. — Осталась пара минут до выступления Чонгука, Хорс. Не тормози. Любопытный, масляный взгляд. Хосок скользит им по мне, то ли оценивая, то ли стремясь подловить на чём-то — я не разбираю: он упархивает слишком быстро. Чон криво ухмыляется каким-то своим мыслям, а потом резко вырывает руку из общей массы и, словно растерял остатки фантазии, совершает несколько простых движений. Он прокручивается вокруг собственной оси, хлопает в ладоши, садится на диван и заново встаёт, вызывая у друзей шквал нелестных высказываний, как... Отвлекающий манёвр. Я догадалась об этом, знала с первых секунд. Но то, что он учиняет следом, напрочь выбивает меня из колеи. Гаин глухо взвизгивает и инстинктивно упирается ладонями в его грудь. Хосок буквально сгребает девушку в охапку, не переставая широко улыбаться, и осознание простреливает мои виски как пуля. Вот оно, его желание. Схватить первого, кто попадётся под руку, и обнять. Мы обязаны повторить за ним, иначе придётся пить. Без исключений — мы все должны повторить, разбиться по парам как можно скорее, потому что количество нечётное — Юнги отказался участвовать, а значит не каждому удастся... Мягкое прикосновение к пальцам — оно как иллюзия, как галлюцинация. Я могу поклясться, что не сама выбираю это, а подчиняюсь чему-то извне, какому-то термоядерному синтезу, энергетике того, кто в смятении застывает рядом. Ближе всех ко мне — разрывом тёплого пузыря в животе. Гравитация между нами срабатывает, как отлаженный механизм, и я не успеваю воспротивиться ей — моё тело само тянется к нему, будто на автомате: абсолютно бездумно, глупо и бесконтрольно. Откликнувшись на призыв. На его руку — она первая дотронулась до моей. Ошибки исключены, мне не показалось. Чимин коснулся меня, и в его глазах, моментально встретившихся с моими, я не нашла ни капли осознанности. Всё длится не дольше трёх секунд. Взмах дрожащих ресниц, вдох. Шаг. И внезапно — решительный рывок назад. Я оступаюсь и замираю как вкопанная, слепо уставившись на ямку в стыке чужих ключиц. Напротив, в полуметре. Но при этом бесконечно, просто чудовищно далеко. И в тот же момент мужчину обвивают чужие женские руки. Хисон приникает к нему, обнимая за талию, сцепляя ладони чуть пониже рёбер, и прежде чем до меня доходит, что я тоже кем-то обнята сзади, разорвавшееся в животе тепло обращается настоящим льдом. — Прости, — затекает в мои мозги тихий шёпот, от которого всё внутри опускается ещё на дюжину градусов вниз. — Ты там как? Не больно схватил? Сухён. Мои лопатки плотно вдавлены в его грудь, а плечи стиснуты кольцом сильных рук, будто обручем. Парень стоит сгорбившись и наваливается на меня всем своим весом, видимо, уже перебрав и начисто позабыв о том, что я меньше и слабее его в два раза. Но и мне, в общем-то, плевать. Я чувствую, как обгладывающая меня ревность сменяется на страх, когда понимаю — Чимин смотрит поверх моего затылка, не двигаясь и не моргая. Его глаза впиваются в Кима, не выражая ничего. В них нет ни злобных сполохов, ни испуга, ни горечи — только голая, непроницаемая чернота. Она перемалывает меня. Разделывает и потрошит, словно кусок мяса. Я знакома с этим выражением, и оно — полная дрянь. Затишье перед бурей, бомба замедленного действия. Нахрен то, что я ляпнула мужчине про рамки и границы: ему не потребуется разрешение, если он реально захочет прогрызть мне башку. А он прогрызёт. Если не очнусь сейчас же, прикончит сто процентов, и это уже даже не теория. При всех, а вслед за мной — Сухёна. Медленно, со смаком. И очевидно настолько, что ещё немного — и все наши секреты с гарью выйдут наружу, как долбанный вулкан. Прекратить. Какой бы отчаянной я ни была десять минут назад. На чём бы ни настаивала, из-за чего и как сильно бы ни обижалась. Я должна сейчас же это прекратить. — Больно, — еле слышно, занемевшими губами; а потом прочищаю горло и, похлопав друга по предплечью, произношу уже твёрже: — Сухён, достаточно. Отпусти меня, пожалуйста. — Д-да, конечно... — тут же стушёвывается парень, отпрядывая. — Прости ещё раз. Я не специально. — Ты бы лучше у меня прощения просил! — в сердцах вскрикивает Ыну, с сокрушённым видом наклоняясь к столу, чтобы взять шот. Он проиграл. Справа от него сидела Юри, но она сразу же бросилась к девушке Юнги, а Сухён — слева — накинулся с объятиями на меня. — Я согласен с тем, что Йерим очень красивая, но так подставлять-то — ни совести у тебя, брат, ни понятий! Презрительный фырк. Мне даже не нужно напрягать слух, чтобы уловить его. Чимин давно отстранился, вывернувшись из рук моей одногруппницы, и лишь с вежливым безразличием кивнул, когда она обронила что-то смущённое и заискивающее. Его насмешка агрессивна, а грозди желваков на челюстях угрожающе подвижны. Пак садится на диван, закидывая ногу на ногу, и вытаскивает из кармана пачку сигарет, волком зыркая на меня исподлобья. Я бы тоже покурила сейчас, если бы от никотина не вставляло, как от пяти рюмок разом. Я закусываю нижнюю губу, когда в мелкой баталии, что развернулась между Ыну и Сухёном, вновь проскальзывает моё имя, и внезапный жест на периферии — Юри призывно машет ладонью, нисходит на меня как чёртово спасение. — Вы палитесь, — стальным голосом произносит подруга, когда я наклоняюсь к её лицу. — И что это было вообще? Ты флиртуешь с этим, как его... знакомый твой, короче. Сухён, правильно же? — Что? — огорошенно переспрашиваю я, в испуге распахивая глаза. Это что, действительно так выглядит? Ким выгибает бровь. — Что? — Нет, в каком смысле я... — В прямом. Он убьёт тебя сейчас, Йерим. Ты с ума сошла? Не конкретизирует. Ну конечно, зачем ей. Я и так прекрасно знаю, кто спит и видит, как бы свернуть мне шею. — Мы с ним поссорились, — прерывисто выдохнув, признаюсь я. — И не без причины. Но я ни с кем не флиртую — не моя вина, что Сухён ко мне подкатывает. — Так отшей его, в чём проблема? Или хочешь, чтобы Чимин сделал это за тебя? — Не имеет права, — отчеканиваю я и тотчас вздрагиваю: из-за того, что музыка в зале резко оборвалась, сменившись монотонным гитарным проигрышем, моя фраза прозвучала недопустимо громко. Я стыдливо зажмуриваюсь, воткнувшись лбом в девичье плечо. Надо ж быть настолько невезучей, чтобы попасть аккурат в тишину. Если он это услышал — мне капут. Сама себя с потрохами сожру, а ему дам закусить остатками. — Успокойся, — гладит меня по волосам Юри, немного унимая булькающий в горле стыд. — Чимин с другом разговаривает. Никто не обратил на нас внимания. — Что мне делать? И поднимаю голову, вперившись в подругу мокрыми, немного красными — то ли от алкоголя в крови, то ли от перенапряжения. Я не уточняю, не вдаюсь в подробности. Девушка знает меня как облупленную и за редким исключением промахивается, когда речь идёт о моих чувствах и переживаниях. Эти контрасты, эти неуправляемые прыжки с полюса на полюс. От гнева и деланного равнодушия до маниакального желания обнять и приказать этому чёртовому миру схлопнуться. Ким читает меня, как открытую книгу, и — я вижу по её резко смягчившемуся взору — слишком хорошо понимает мои эмоции, чтобы осуждать. — Ничего. Чонгук скоро выходит на сцену, так что шуруй быстрее к остальным и спускайтесь, — указывает она на уже собравшихся у лестницы ребят, а потом поправляет платье и, поднявшись, обходит диван, чтобы поравняться со мной заново. — Если что, я буду на балконе. Иди потанцуй, как закончишь — можем вместе домой поехать. — Ага, — потупив взгляд в пол, неопределённо качаю головой я. Пожалуй, да. Бесполезно обманываться — мы и правда поедем домой вместе. Мы с ней, только вдвоём. И причина этому — он, этот человек. Точнее, она. Та, кого среди друзей, ожидающих меня на ступеньках, я как назло не нахожу. Но зато нахожу на этаже, чуть поодаль, всё так же уютно вминающую свой зад в кожаную обивку дивана и, кажется, совершенно не планирующую шевелиться. Радостная, светящаяся, как грёбаная рождественская гирлянда. Чимин остаётся за нашим столом, а рядом с ним — Хисон. Они едва не соприкасаются коленями, когда обсуждают что-то, и меня натурально мутит от одного только вида на этот божественный тандем. Веки снова пощипывает, и я кривлю губы, не желая топтаться здесь больше ни секунды. Слетаю вниз по лестнице, крепко хватаясь за влажную ладошку Гаин, стараясь отделаться, вынести всю эту гадость из сердца и выбросить её в ближайшее мусорное ведро. В душном пространстве, набитом рядами потных и горячих тел, мне не становится легче, но как только мы пробираемся вглубь толпы — поближе к сцене, я клянусь себе отвлечься хотя бы на то время, пока голосовые связки друга не развяжут эхом последнюю ноту. Прожекторы вспыхивают, раскраивая темноту, и воздух содрогается с первым мелодичным перебором гитарных струн. Голоса в зале тут же взмахивают к потолку нарастающим гулом, а поток адреналина словно прокатывается волной от макушки до пяток, накрывая и сковывая моё тело россыпью крупных мурашек. Чонгук появляется на сцене, перекидывая ремень гитары через плечо. Его силуэт, окутанный кроваво-красным свечением, замирает в середине и мерещится гранёным чёрным пятном на фоне мягких багровых всполохов. Он поправляет ушной монитор, показывая публике цветные татуировки на руках, и девчонки с восхищением взвизгивают; настраивает высоту микрофона, сомкнув увешанные кольцами пальцы на стойке, — и всё вокруг вновь резонирует от колебаний всеобщего оживления, густо размазывая по коже трепет. Размеренно, как метроном, стучат ударные. Интро завершается, плавно переходя к первой композиции, и стоит группе вступить — в помещении раздаются одобрительные выкрики. Чон ухмыляется широко и дерзко: в нём ни остаётся ни капли былой неуверенности. По-мальчишечьи весёлый и до очаровательного простой в обычной жизни, на сцене его как будто подменяют на кого-то нахального, развязного и мятежного. И едва он только начинает петь — низким и немного сорванным, я физически не могу стоять без движения. Я преклоняюсь перед людьми, которые умеют заволакивать чувства в рифмы. Его песни о любви, и они наполнены ею до краёв — и болью, и мольбой, и борьбой с принятием неотвратимого. Потери, сожаление; одиночество как финальный аккорд. Друг вкладывает душу в слова, срывающиеся с его губ, и моё сердце откликается на каждый отчаянный призыв, каждую просьбу и обещание. Наверное, он любил. Я наблюдаю за тем, как парень зажмуривается, отдаваясь клокочущей буре внутри него, и думаю, что если бы не любил — его лирика не чувствовалась бы такой, словно в ней по-прежнему живёт кто-то. Часть моего сознания отключается, как будто увязнув в трясине чужих эмоций, и я непроизвольно раскачиваюсь на месте, горячо дыша и обхватывая себя руками за локти. Гаснущий свет; свист и оглушающий рёв сотни дрожащих глоток. На второй песне я проваливаюсь ещё глубже. И мне бы кровоточить, мне бы закрывать глаза и мечтать о том, чтобы образы не били так чётко, так по центру — пальбой по оголённым нервам, но я почему-то раскрываюсь им лишь сильнее. Меня пронизывает, рвёт и склеивает обратно, но я ощущаю себя безумно живой; cкреплённой с толпой вокруг, функционирующей с ней как единый организм. Поэтому не сразу замечаю, что меня похлопывают по плечу. В зале смолкает музыка — пол минуты на то, чтобы проорать несколько приветствий в микрофон и поблагодарить за жаркий приём, а потому спустя пару секунд я всё-таки с трудом, но различаю своё имя. — Йерим! — довольно громко, но всё ещё как сквозь плотную завесу, окликают меня, и чья-то ладонь перемещается с плеча на мою поясницу. — Эй, Йерим, ты слышишь? — Хисон?.. — изумляюсь я, обернувшись и на мгновение решив, что она мне чудится. Но нет, настоящая — это миловидное личико, скорее всего, теперь мне будет сниться в кошмарах, поэтому я ни с кем его не спутаю. Только что она здесь забыла? На втором этаже занятые мужики закончились — отправилась за мяском посвежее? — Тш-ш, — прикладывает она палец ко рту, как ни странно, выглядя при этом насупленной и крайне серьёзной. Ли поджимает губы, смотря на кого-то за мной — по идее, там должны быть Сухён и Ыну, и резко дёргает подбородком в сторону. — Иди за Айлин, окей? — За кем? Я не успеваю очухаться и сообразить, что вообще происходит. Хисон бесцеремонно пропихивает меня куда-то вперёд, через плотно стоящих друг к другу людей, и я едва не сталкиваюсь нос к носу с другой девушкой — той, которую я, учитывая растерянность, тем не менее узнаю моментально. Пассия Мин Юнги. Симпатичная шатенка, вероятнее всего — метиска, с красивыми пухлыми губами и лисьим разрезом глаз. За весь вечер мы так ни разу и не поболтали: она не отлипала от своего парня, а я намертво сплавилась с загонами и была не в настроении заводить новых друзей. Однако сейчас она протягивает мне руку и улыбается, словно мы общаемся уже лет сто — не меньше, и я впадаю в такой красочный ступор, что не удивлюсь, если потом кто-нибудь обсмеёт меня за спиной. — За Айлин, — терпеливо повторяет для меня Ли, плохо скрывая какое-то подспудное, царапающее недовольство в голосе. — Иди с ней, Йерим. И да, — напоследок шепчет она, придвинувшись и опалив дыханием раковину моего уха, — знаешь, могла бы и сказать. Разворот по круговой оси. Хисон удаляется, не одарив меня больше ни взглядом, а мне только и остаётся, что глупо хлопать глазами ей в гордо выпрямленную осанку. И прежде чем Айлин — спасибо, теперь я точно запомню, — начинает уверенно тащить меня куда-то в абсолютно противоположную сторону, зрение улавливает, как одногруппница дёргает озирающегося Сухёна за подол футболки. Я ничего не понимаю. Шестерёнки в мозгах скрипят, как заржавевшие; в голове — только бесконечно рецидивирующее «могла бы и сказать». Сказать ей что-то, а что — я понятия не имею. Айлин ведёт меня к дальней стенке зала, к старым бетонным колоннам, под навес лестницы, где толком ни света, ни жизни: все стремятся протиснуться в толкучку, а не шорохаться сзади по безлюдным углам. Я окликаю её раз пять, пытаясь перекричать вновь заревевшие гитары, но бесполезно — девушка то ли не слышит, то ли намеренно игнорирует меня, и к тому моменту, как мы вываливаемся из кучи народа, моё внутреннее чутьё уже вовсю орёт тревожной сиреной. И не зря, интуиция никогда меня не подводила — не намеревалась и сейчас. Я допираю, по чьему велению меня на самом деле сюда приволокли, лишь когда мы останавливаемся, но не успеваю ступить и шага прочь — мне просто не позволяют. Сзади, буквально из ниоткуда; на смену нежным женским рукам, которые мгновенно меня отпускают. Другие: горячие, сильные. Не женские — это сто процентов, и не чьи-то незнакомые — тут, да простят меня все калькуляторы, цифр даже больше, чем способно уместить в себе табло. Лопатки врезаются в чужую каменную грудь, и воздух с хрипом выколачивается из лёгких. Полностью, бесследно. Его нет — и я, кажется, исчезаю вместе с ним. Капкан. Лязг железной пасти. — Скажи мне, ты совсем ебанулась? — раскалёнными губами по сонной артерии, щерясь и рыча; едва не вонзая клыки мне в вену. И ладони, скользящие по груди — к оголённой шее, оплетая, закатывая под пресс, фактически приговаривают меня на месте. Щелчок.