Племянница

      Случилось ещё одно маленькое чудо – в такую рань Стивену удалось поймать такси, которое быстро доставило работника министерства до здания университета и не менее быстро уехало.       Улицу и площадь перед университетом сейчас при всём желании нельзя было назвать людными. Собственно, вся «людность» состояла из одного Стивена. Нет и шести часов утра, в это время ещё не приходят даже преподаватели, не то что студенты. Зачем сам Стивен сюда примчался? За тем, что понимал: Хелен тоже будет здесь, она не станет тратить время на поиск домашнего адреса. Она просто немного подождёт. И её точно не волнуют возможные свидетели. Какая разница, увидит ли преступление кто-нибудь посторонний, если преступница может скрыться там, где её никогда не найдут ни полиция, ни все спецслужбы мира, вместе взятые?       Несмотря на то, что ночная темнота рассеялась, квартал выглядел унылым, чуть ли не мёртвым. Никакого движения, кроме ветра. Никаких отчётливых звуков.       Показалась машина. Она ехала размеренно, спокойно встала недалеко от университета на специальной парковке. Из машины вышел мужчина, аккуратно захлопнул дверь и направился к главному входу.       Эндрю Гарднер частенько приезжал на работу в такое время, если предстоял насыщенный день.       Мужчина шагал легко, беззаботно. Даже не видя его лица, можно было сказать, что он в отличном настроении.       Стивен пошёл навстречу декану, который если уже и приметил раннего гостя, то не подал виду, продолжая мирно продвигаться по вымощенной плиткой площади.       Вдруг Харт застопорился, невольно спросил у себя: что он, Стивен, сейчас делает? Что хочет сделать? Спасти человека? Вот этого статного, симпатичного мужчину с ангельскими светлыми локонами, обаятельной улыбкой и небесными глазами? Мужчину, который просто идёт на работу, не подозревая, какая опасность ему грозит? Но ведь точно так же он прогуливался вдоль колючей проволоки, наблюдая за расстрелами евреев, цыган, других неугодных его режиму людей. Так же безмятежно он смотрел на казни, на пытки, на погибающих от голода пленников. Так же спокойно он перекусывал чем-нибудь на виду у измождённых до предела узников, нарочито дразня их, и иногда, в порядке особой милости, бросал за проволоку ломти бутерброда или огрызки яблок и развлекался, глядя, как умирающие из последних сил отпихивают друг друга, борясь за плюхнувшийся в грязь кусок еды… Только тогда Эндрю Гарднера звали Людвигом Ланге, он был полковником, заведовавшим одним из фашистских концлагерей в Польше. Таинственным образом исчез как раз в тот день, когда до концлагеря добрались войска-освободители.       Ну и что ему могут предъявить власти сейчас? На официальный судебный процесс, естественно, нечего и рассчитывать. Возможно, Ланге посадят за решётку до конца его жизни. А возможно, дадут срок поменьше. Или вообще не станут заниматься этим делом, и что тогда? Что? Он останется на свободе, после всего содеянного? Ну нет.       Стивен снова зашагал, куда быстрее и решительнее. Сейчас расстояние между ним и немецким полковником не превышало сорока метров и продолжало живо сокращаться.       Харт собирался спасти человека, только не Гарднера-Ланге, а кое-кого другого. Стивен хотел спасти Хелен. Потому что если она совершит убийство, то покатится по наклонной. Она и так считает себя эталоном стервы. Может, гордится этим, может, нет. Но в любом случае, когда учёная полностью осознает, что вот так запросто лишила человека жизни, она не сможет остаться прежней и даже не подумает, что теперь есть смысл пытаться исправиться. Будет её мучить совесть или нет, Харт не знал, но был уверен: убив Людвига, Хелен в итоге сделает хуже и себе.       А вот сам Стивен – другое дело. Он не получит удовольствия и, возможно, потом замучается со своей совестью, но он справится. Та же самая совесть будет терзать его куда сильнее, если он позволит такому человеку, как Людвиг Ланге, остаться безнаказанным; тогда перед Стивеном до конца его жизни, во сне и наяву, будут стоять сотни истощенных людей, детей и взрослых, живых и мёртвых, убийцу и мучителя которых он отпустил на все четыре стороны. Да, чёрт подери, никто не давал Стивену права судить и решать участь другого человека. А кто наделил такими полномочиями Людвига, а? Сборище двинутых садистов, дорвавшихся до власти? Тоже, знаете ли, не аргумент в пользу полковника.       Теперь Людвиг точно увидел Харта. А Харт увидел Хелен – она вышла из аллеи, располагавшейся недалеко от парковки. Наверное, оттуда было удобно наблюдать.       Женщина ступала быстро и твёрдо. Пистолет был засунут за пояс её брюк сзади и сверху частично прикрывался короткой чёрной курткой. Женщина положила ладонь на рукоять.       «А она вообще умеет стрелять?» - вдруг пришло на ум Стивену, который уже практически бежал.       Должно быть, Ланге допускал, что за ним могут явиться. Всегда допускал. Или же попросту военные привычки давали о себе знать. Он никогда не ходил без оружия, вот и сейчас из кармана своего серого пиджака вытянул пистолет, возможно даже, тот самый браунинг. Мишенью предстояло стать Стивену, о приближении Хелен Людвиг пока и не подозревал – слух у полковника оказался не лучше, чем у большинства динозавров, австралопитеков и прочих обитателей прошлого.       - Ланге! – крикнула Каттер, достав пистолет, взяв обеими руками.       Полковник резко замер и обернулся на звук её голоса.       Шатенка хотела бы кое-что сказать. Хотела бы плюнуть в лицо скотине, убившей единственного по-настоящему родного Хелен человека, загубившего тысячи и тысячи других людей. Хотела бы спросить, как умерла тётя Мириам, долго ли этот гад мучил её страхом. Но времени не было.       Прозвучал выстрел.       Людвиг враз ссутулился, согнулся, пошатнулся и вмиг задеревенел – свалился наземь в той же нелепой позе, ничуть не распрямившись. Так же падали и те, кого он сам когда-то расстреливал, или на чьи расстрелы глядел со стороны.