Камила

-Ну, вот и все, а говорила, что не загорится, — я победоносно смотрю на Камилу, умиляясь её возмущенному вздоху. Она примолкла, но её порозовевшие щеки и моргающие от дымящегося костра глаза выражали радость. Надеюсь, Камила поняла, что с зажигалкой я дружу лучше, чем с таблетками от головы. Как устроилась в лагере сестрой милосердия, увидела меня однажды лежащим в палатке посреди жаркого дня, так и начала мне всячески сочувствовать. Кама робко коснулась моих волос, думая, что если у человека закрыты глаза, то он определенно спит и потому можно стереть пот с его лба. Лучше бы поцеловала… — Бледный… — из невнятного шепота я услышал лишь это. Что за диагноз она мне там наколдова-ла? Дай мне аптечку и разрешение вторгаться в палатки, я бы не говорил о пациенте в жалостли-вом тоне. К тому же, я всегда бледный, у меня лицо такое. Серьезное и белое. Но не скучное, вовсе нет. Просто оно принимает улыбку тогда, когда я слышу шутку или вижу друга. Нормальный чело-век, в общем, которого нужно уважать и любить. Но не пичкать аспирином! Ну, ничего, она узнает, что я очень умелый парень. Не все городские беспомощны перед приро-дой, так как я с самого детства выезжаю с палаткой и корзинкой со съестными припасами. Я спал на скамейках старого столичного вокзала, попадал под пронизывающий ливень, проснулся обо-краденным после сна под открытым небом. Всего этого не было бы без папы. Он — путешествен-ник, человек девяностых,прошедший закалку не в казармах, а уличных боях с рэкетирами и прочими маргиналами. Это он меня отправил в палаточный городок «Summers», что раскинулся в самом сердце березовой рощи. Она как оазис в океане травянистой степи, без кустарников и деревьев. Всю дорогу нас трясло от кочек и сопок по проселочной дороге, за эту поездку меня чуть не вырвало; я долго спорил с Вовой о том, чей велик выдержал бы такой маршрут, а ближе к концу отключился и из-за тесноты прилег на колени какой-то девочки. Безусловно, беспардонно и нагло я приземлил свою выгоревшую от июльской жары шевелюру на голые коленки незнакомки. Но уазик был набит кучей неимоверно больших походных рюкзаков и чехлов от шатров (уж такими большими казались палатки в салоне), и, к общему неудовольствию, дюжиной подростков из разных школ. Когда колонку с музыкой вырубили, начались аплодисменты и крики «ураааа!». Кто-то нечаянно (если бы это было специально, я бы за себя не ручался) ударил меня грифом гитары, я открыл глаза и наконец-то рассмотрел смуглый подбородок и такого же оттенка, но тонкую линию шеи. Странно, она постоянно молчала и даже не тырилась в телефон, и даже не подпевала таким клевым трекам. Я так и хотел услышать ее голос, ведь меня всегда привлекают те, кто не спешит раскрывать свои козыри. Но в этой партии дураком останусь я. Да, кстати, эта девочка, как я узнал методом исключения из списка отряда, имела нежное, непонят-но какого происхождения имя — Камила. Слог «ми» как раз кстати описывает её внешность, её короткие шортики и желтую футболку. Да, это оказалась моя будущая спасительница от безмятежного сна в первый день приезда. Так что, познакомились мы с ней в первые часы летнего лагеря. Девочка — тихушница и сонный парень вполне гармоничная пара, не так ли? По крайней мере, они оба молчат. Интересно, она даже и не возразила моему отдыху на ее ножках… -Молодец! А теперь присядь. Нам с тобой еще караулить до утра, а мы так мало друг друга знаем, — смотря куда-то вниз, а не на меня, Кама намекнула мне начать рассказывать о себе. Тем временем, лёгким потрескиванием сучьев шепчет ещё слабый, только разгорающийся костёр. Сумеречный холод накрывает усыпляющим дуновением всё живое, обращая некогда полный красок мир в тёмную скорбь очертаний и теней. В бесконечном небосводе светит путеводная звезда, но её силы не хватает, чтобы заменить Солнце. Передо мной сидит самая горячая девушка, которую я когда-либо видел, и, представьте себе, мы — часовые с начала полуночи до самого рассвета! Тут даже не часовые, а шестичасовые, если быть буквальным. Бревно как бревно, самое то, чтобы сидеть. Но оно было таким теплым, то ли от костра, то ли от моей задницы, которая, видать, нагрелась возле огня. Сняв чайник, я налил немного в термостой-кую кружку, участливо предложив её моей коллеге по караулу. Жаль, что мои пальцы не термостой-кие. Я обжёгся, но, чтобы не показать себя беспомощным соней в тот треклятый день, не подал и вида. — Посмотри на небо. Видишь целое море звезд? Их здесь сотни и тысячи, а сколько нам еще и не дано разглядеть. В городе такого не увидишь. Так вот, где ты живешь? Если мы с одного города, то наверняка с очень дальних друг другу районов. Я не видел тебя раньше, и… ты, случайно, не на медика собираешься поступать? — мне было очень интересно узнать о ней в первую очередь, а о себе говорить я не видел надобности. Я и так себя хорошо знаю. Моё предложение взглянуть на небо было неуместным. Камила и так смотрела вверх, и, услышав мои слова, она улыбнулась, но не мне, а звездам. Отбивать подругу у звезд, астрономических или медийных — самое бессмысленное, прямо как доказывать аксиомы в геометрии. И в том, и в том случае покажешься профаном: не надо доказывать то, что не требует доказательства и не стоит угрожать тому, кого ты при всем желании не достанешь. Спустив глаза с далеких планет на меня, она задумчиво посмотрела, и, спустя пару глотков клуб-ничного чая, произнесла: — Большую часть внешкольного времени я провожу дома, а так как мы не с одной школы, то шанс встретить меня невысок, — она снова уставилась наверх, — и, я живу там, где ходит много людей, где машины испускают клубы газов и где так же, как у тебя, не видно звезд. Я не хочу быть меди-ком, там же надо учиться всю жизнь, просто подходящей для меня должности в связке не было, вот я и хожу, пугая приболевших отправить домой. Знаешь, здесь всем нравится. Я вижу это по их быстрому выздоровлению, как только они заметят меня. А тебе нравится? — Всё, кроме утренней разминки. Не люблю ходить с голым торсом, лучше бы девочек ещё проси-ли снимать свои топики, вот тогда была бы полная идиллия. А передвигаться гуськом под крики дяди Васи — это вообще дичь. Надо будет зашить его вход в палатку в королевскую ночь, а пока он проснется на следующее утро, мы уже одной ногой будем на пути к дому. — Скажу тебе по секрету: девочкам безумно нравятся подкаченные формы парней, вот как у тебя. Просто взгляд не оторвать, — засмеявшись, она как-то без стеснения продолжала, — всегда бы ходили мальчики топлесс, это было бы лучшей экспозицией показа мод в каком-нибудь Амстер-даме. Я не знал, как на это отреагировать: зардеться ли от гордости собой или возмутиться пошлостью только что услышанного? Мне приятно слышать такое от той, к кому я не ровно дышу, вот если бы это была какая-нибудь Ника из параллельного класса, которая гоняет всех мальчиков на футбол, я бы расплылся в скандалах. Я все жду момента, когда я смогу накричать на неё за прессование с её стороны. Ага, значит, чтобы отвлечь внимание Камилы от звезд, я должен стянуть с себя футболку. Ну, нет, так не годится. Скорее всего, она не рассматривает во мне ее второй половинки, тогда зачем мне раздеваться? Мне надоело думать, уйду, пожалуй, всецело в беседу, а там как пойдет. — Жаль, я не художник: так хочется зарисовать то, что я вижу прямо сейчас. Костер, обволакива-ющую лес тьму, бревно, траву под твоими кедами и тебя, так романтично ищущую кого-то или что-то в ночном небе. — Ты ведь можешь сфотографировать, — засмеявшись, она выразила недоумение. — Это не то. Ключевое слово — романтика, понимаешь? Ни слова о технике и прочем. Будем рисо-вать с натуры своими руками и своим сердцем. Вполне реально рисовать словами. Это называется описанием, но смотри: вот назову я тебя красивой, это я так, для примера, человек, не знающий и не видевший тебя, поймет, что ты, по моему мнению, замечательно вышла и фигурой, и личиком. Но! Он не будет знать, как именно ты выглядишь, какой именно у тебя голос, какие у тебя ямочки на щеках, когда ты улыбаешься, какой у тебя томный взгляд, когда ты смотришь на звезды. Всю красоту не передать словами, и это, увы, самый достоверный и обидный факт, ведь графически я не умею. — А если без примера, то я красива? По твоему мнению? — она перестала бегать глазами, довер-чиво и так мило наблюдая за моей улыбкой. Улыбкой радости от того, что я смог все-таки привлечь ее внимание. — Я никому не говорил подобное прежде, поэтому я прямо при тебе прохожу барьер недосказан-ности, но ты чертовски хороша. Но не это главное. Ты — прекрасный человек, неравнодушный к другим людям, умеешь вкусно готовить в котелке и вешаешь на погоны даже Захару. Странно, но это все, что я понял в тебе за эти три дня. — За это время я помогла только тебе таблетками с ацетилсалициловой кислотой, да и то ты всё противился, ты сдался только тогда, когда я сказала, что главному врачу лагеря придется позво-нить твоему отцу, чтобы тебя, как контуженного в первый же день действия, увезли в город. Я могла это сделать, хорошо, что ты не желал покидать нас. Просто ты клевый парень, честно. С твоими близорукими глазами за круглой оправой очков ты покоришь не одно девичье сердце. А ещё увидь втюрившаяся в тебя на утренней разминке, то ох… Она сгорит от влечения оказаться здесь с тобой на моём месте. — С какой кислотой, ты сказала? Я не особо шарю в химии, поэтому я удивлен, как быстро ты это произнесла. -По-простому, это аспирин. Ну, белые такие таблетки от головной боли, которые ты не смог заглот-нуть, говоря, что ты всегда запиваешь в таких случаях водой. Но у тебя не было выбора, и ты спра-вился! Шантаж — хорошая вещь, особенно в моих руках, — она толкнула меня кулачком в плечо, и я понял, что пора избегать этой темы, а то я начинаю чувствовать, что ей очень понравилось иметь надо мной точку давления. — Еще одно напоминание о моем солнечном ударе, мне придется защекотать тебя до смерти, — пригрозил я ей с выдавшим меня смехом. — Я не боюсь щекотки, — вызывающе ответила она. — Давай это проверим. Мои пальцы начали двигаться по ее животу, быстро и дерзко пройдя под ткань толстовки. Скоро спящий ночлег залился сильным и неудержимым смехом, а я чуть ли не сгорел от сильного жела-ния завладеть ею еще полнее. Она и не сопротивлялась, когда мои губы ласкали ее шею, она так прерывисто дышала, дрожала телом от первых поцелуев в столь непривычное для этого место. Я уже не мог остановиться, словно пытался зацеловать каждый участок её шеи, она же запустила свои теплые руки на мою спину, так мы и двигались, непроизвольно и инстинктивно, видимые только звездами и Луной. Я быстро снял футболку, после чего я почувствовал ее ногти на коже моей груди. Она еле сдерживала свои громкие вздохи, настолько чувственными они были, что я боялся, что мы спалимся. Она провела своими когтями по моей обнаженной спине, подобно кошке, отчего я окончательно потерял контроль. Я хотел опустить свои руки на уровень её крепкой попки, но она не позволила мне, задержав их где-то на талии. Я понял, что чуть не зашел слишком далеко. Я позабыл про все формулы физики, теоремы и алгоритмы с олимпиад по программированию. Все это казалось таким неважным, таким пустым, таким скучным. Но я осознал, что мое сердце принадлежит ей, девушке с острыми ногтями и растрепанной по зе-лени прическу. Сколько еще любви останется в ее карих глазах? Я бы хотел, чтобы она все потра-тила на меня, как бы эгоистично это не звучало. Мне казалось, что мы обжимаемся где-то пять минут, а прошло уже более часа — это можно было узнать по уже тлеющему костру. Мы лежали, я — без футболки, она — с самым сбитым дыханием. Если бы моя мама увидела фотку моей спины, она бы ужаснулась, посчитав, что на меня напал ягуар или я исчесал себя от комариного зуда. Хорошо, что здесь не ловит сеть. Кажется, никто и не подумывал об Интернете, — уж настолько насыщенной была тут жизнь. Мы встали, ибо земля отдавала холодом, а нам было так горячо. Да и потухший костер — явный косяк, за него может отчитать наш инструктор. И не будут больше Камила и Тимур караульными. Заправив волосы в резинку, она стала прежней, милой и тихой девочкой. Даже никто и не подумал бы, что она умеет любить, прямо как актрисы бразильских сериалов. Прикоснувшись пальцем к шестеренкам механической зажигалки, мне снова захотелось осязать спину и животик Камы, подув на искрящуюся палочку, мне хотелось прильнуть сложенными в трубочку губами к щекам моей татарочки, и, наконец-то почуяв тепло от костра, я представлял себе сердце, которое бешено билось с каждым поцелуем в вишневые губы. Мы жадно впивались, слов-но боялись потерять то неистовство в гнетущей темноте. Все мы боимся одиночества, возможно, поэтому сыны человеческие ищут дочерей во все времена. Но не ожидает ли меня участь разлуки? И это тоже будет не ново в подлунном мире, полном разных противоречивых чувств. Горизонт стал алым, издалека слабо светили нежные, пока еще не жгущие, лучи раскаленного шара, верно служащего нам на протяжении миллиардов лет. Такого же постоянства захотел и я, чтобы, как в самом волшебном сценарии, Камила была Землей, а я — её Солнцем. Да и наоборот было бы тоже хорошо, даже лучше. Она подсела ко мне, положив голову на мое плечо. Я немного задумался о будущем, отчего просто молчал. Грустно молчал. И она не нарушала тишину; но, приняв озадаченный вид, я спросил: — У тебя есть карта в кармане? — Нет, а зачем? — Просто я постоянно теряюсь в твоих глазах.