castle of glass

— Сегодня важный день, сегодня важный день, — бормочет себе под нос Тим, настраивая ленту в Твиттере. Это его четвертый аккаунт за полгода и, откровенно говоря, он уже немного устал придумывать себе новые юзернеймы и запоминать пароли, потому что главе их пиар службы кажется, что у него неподобающий аккаунт, Правда, в его понимании подобающий аккаунт полон отредактированных фотографий, улыбающихся важных персон и репортажей с мероприятий в стиле: «Я так счастлив был встретиться с послом Египта, всю жизнь мечтал посмотреть на пирамиды, мы такие молодцы, что подписали с ними пакт резолюции о мирном договоре про сделку, ура!» И никаких чипсов. Тим вздыхает и откладывает телефон в сторону. Где-то через час должна прийти Манау, точнее ворваться в его комнату ураганом, смести примерно все на своем пути, включая горничную, случись ей попасться ей под ноги, и кинуться причитать, как Тим себя запустил, как ни один тональный крем не замажет его синяки, и что ей придется применять свою магию, а она, между прочим, дорогого стоит. У Тима голова начинает болеть только от такой длинной мысли, а ведь Манау так живет. Впрочем, она точно будет права насчет одного — Тим себя запустил. Казалось отступающая бессонница вернулась с новой силой, и он уже не помнит, когда ему удавалось поспать больше трех-четырех часов к ряду. От его округлых щек не осталось почти и следа, а кожа стала сероватой несмотря на нещадное тайское солнце. Слоняясь далеко за полночь по пустым коридорам дворца, Тим скорее напоминал всем истощенного вампира, а не наследного принца. Тим еще какое-то время ворочается в кровати, перекатываясь с бока на бок, обновляет все приложения подряд, просматривает пару роликов и даже оставляет комментарий под одним из них. Промаявшись так минут двадцать, он снова откидывает телефон и, горестно вздохнув, встает с кровати. Плотно зашторенные окна не пропускают солнечный свет, поэтому Тиму приходится прорваться через четыре слоя ткани, прежде чем ему удается выглянуть в окно. Пуленепробиваемые стекла и толстые стены практически не пропускают звуков снаружи, поэтому Тим даже слегка удивлен тому, сколько людей снует по дворцовой площади. Сменяется утренний караул, и пока одни зевающие солдаты разбредаются по своим постам, другие, сдав оружие, нестройным шагом бредут к казармам. Несколько садовников корпят над декоративными кустами, носясь вокруг них чуть ли не с линейками, ведь не дай бог хоть одна веточка останется чуть длиннее положенного, французский посол обязательно доложит об этом, и уже завтра эта несчастная веточка будет красоваться на обложке Таймс с ироничной подписью: «Уровень неуважения тайской королевской семьи к гостям: шок и тридцатистраничное расследование» Тим уверен, что на заднем дворе, прилегающем к западным воротам, все еще хаотичнее. Машины с едой, машины с цветами, машины с дополнительным персоналом, машины с бог-знает-что-еще-нужно-для-приема. Наверняка все носятся, шипят друг на друга, как кубло змей, может, сходятся в краткосрочных схватках за половник, пытаясь одновременно приготовить и королевский завтрак и обед и не забыть про тонну блюд для приема. При мысли о еде у Тима урчит в животе, но ему остается только тяжело вздохнуть. С недавних пор принцу запрещают появляться на кухне вообще, вплоть до угрозы не выпускать его из дворца и не закупать чипсов. У Тима, конечно, есть определенный запас на черный день, но не бесконечный, поэтому он не готов так рисковать. Обведя площадь взглядом, Тим еще раз вздыхает и, выпутавшись из штор, пробирается обратно в комнату. Вид суетящейся дворцовой челяди напомнил ему о приеме. И его поводе. Годовщина с момента принятия референдума о расширении королевских полномочий. В то время как страны по всему миру стремятся ограничить или вообще устранить монархов от всякого правления, даже здесь, в Азии, где сначала идут традиции, а потом уже здравый смысл, и только в таком порядке. Но нет же, жителям Таиланда показалось, что их королевская семья вносила в парламент неплохие инициативы (что правда), но парламент не сильно спешил их принимать (тоже верно). В итоге кому-то пришло в голову, что будь у короля больше власти, он мог бы издавать указы в обход парламента, ну или хотя бы не так сильно обращать на них внимание, и не успели все оглянуться, как народ огласил свою волю. Да, дедушка и отец Тима принимали неплохие решения и заботились о своих людях. В отличии от той же британской монархии их семья не жила на налоги поданных, все их имущество им приходилось зарабатывать собственным бизнесом по тем же законам, что и жителям страны, преодолевая те же трудности. Не удивительно, что их так заботило происходящее в государстве. Но управлять одной-двумя компаниями, пусть и огромными, это совсем не то, что управлять страной. И совет директоров, чьих доходы напрямую зависят от успехов предприятия, совсем не то, что парламент, где каждый преследует свои цели. Но народ выразил свою волю и и подавляющим большинством одобрил поправки. В неполные двадцать лет Тим внезапно стал наследным принцем с реальной властью и ответственностью. Чего он не хотел, к чему не был готов и от чего не были в восторге даже его собственные родители (они никогда не скажут об этом вслух, но Тим видит их разочарование и тревогу в том, как поджимаются мамины губы при виде сына, и как взгляд отца становится серьезным, даже если за минуту до этого он смеялся над чьей-то шуткой). Сегодняшний прием будет первым для их семьи за несколько месяцев, прошедших с референдума. И даже Тим, не самый одаренный в политике человек, понимает, насколько это событие важно для имиджа их семьи и страны. Поэтому и ворочался всю ночь напролет, барахтаясь в простынях, словно рыба в сетке, то забываясь сном, то резко просыпаясь с колотящимся сердцем. Ну или потому, что ему опять снился кошмар о тонущем младшем брате. Тим не помнит большинство своих снов, поэтому уже не может сказать наверняка. Погрузившись в нерадостные мысли он не замечает, как часы на восточной башне приглушенно бьют семь раз, и сразу за тем, словно по их сигналу, двери шумно распахиваются, и в проеме возникает Манау. У нее в руках охапка чехлов с костюмами, через плечо привычная черная сумка, полная косметики и магии, и она как всегда заходит к нему будто уже на середине фразы. — Тут темно, хоть глаз выколи, я не подберу правильный оттенок. Тим, солнце, с этим нужно что-то делать. Мы должны сегодня сиять, ну-ка дай мне на тебя посмотреть, ну, опять не спал? — Манау начинает виться вокруг него смерчем, то бесцеремонно хватая за щеки, то вертя голову из стороны в сторону, то пытаясь прикинуть, как лучше уложить волосы. Пока она что-то бурчит под нос и раздает команды двум горничным (как всегда умудряясь заставить их выполнять ее прихоти и при этом звучать, как испуганный ребенок впервые попавший во дворец), Тим может ни о чем не думать. Он послушно вертится, наклоняется, подставляет лицо под разными углами, кивает и согласно мычит в нужных местах. Отдавшись на милость Манау, он может позволить себе расслабиться и ни о чем не думать, потому что ее энергичная и яркая аура сметает все на своем пути, освещая даже его темные уголки души. В который раз за прошедшие два года Тим мысленно благодарит Парма за их знакомство. Попутно он вспоминает, что, скорее всего, Парм будет на сегодняшнем приеме. Он вроде упоминал о своем возвращении. Наверное, Тиму придется раз или два отвлечься на других гостей, но в целом они могут провести вечер вместе, не расставаясь. Вряд ли среди приглашенных будут какие-то друзья или даже знакомые Парма. Разве что Дин. Плюс одна причина для Тима ни на шаг не отходить от друга. — Тим, — неожиданно смущенный и даже робкий голос Манау выводит его из транса, и он, пару раз моргнув, переключает внимание на девушку. Та стоит напротив и сосредоточенно смешивает разные тональники на палитре, намеренно не поднимая на него взгляд: — можно тебя о чем-то попросить? — Эм, — Тим теряется, ведь Манау редко о чем его просит, разве что нормально спать и пытаться не гробить свою кожу. — Да, конечно? — Скажи, ты можешь, ну… Пригласить кого-то на прием? В обход королевы? Или с ее одобрения? — Ты хочешь попасть на прием? Но ты же и так там будешь? — Тим хмурится, и Манау тут же начинает оправдываться. — Нет-нет, это не для меня, я знаю, что нужна буду на приеме, все эти фото для прессы, жара, духота, да, это для… Для моего друга. Он очень хотел бы попасть во дворец, но так, как вход закрыт для всех, кто не работает на вас, он не может. А сегодня будет столько гостей, что он сможет затеряться в толпе и осуществить его мечту. И никто его не заметит. Тим чувствует, что Манау чего-то недоговаривает, но у него никогда не возникало повода в ней сомневаться. Даже если ей нужно провести кого-то на прием ради личной выгоды или она просто хочет похвастаться перед парнем — Тим не против. Вряд ли кому-то будет до них дело, учитывая, что список гостей переваливает за две сотни, да и сам прием проходит в южном крыле, в противоположной стороне от отцовского кабинета, входа в хранилище и сеть туннелей под замком. «Молодец, Тим, рассуждаешь, как будущий король, » — думает он про себя, правда мысль эта не доставляет ему никакой радости. — Да, конечно, без проблем. Я обо всем позабочусь, — говорит он, улыбаясь, и Манау, счастливо взвизгнув, тут же кидается ему на шею, чуть не запачкав пижаму тоналкой. Остаток утра до и после завтрака они проводят за примерками и подборами образов. Ночные и предрассветные переживания отходят на задний план под радостное щебетание Манау. Чтобы вернуться с новой силой, стоит отцу зайти в комнату. В присутствии короля Таиланда сникает даже Манау, склоняясь в вежливом приветствии и отходя на несколько шагов в сторону. Его величество окидывает комнату взглядом — Тим сразу про себя подмечает и захламленный журналами стол, и сваленную в кучу в углу одежду, и развороченную постель, на которой они устроили импровизированный склад косметики и еды. Его комната выглядит совсем не так, как подобает наследнику престола. И еще один пункт в бесконечном списке того, что Тим делает не так. — Вижу, вы развлекаетесь, — медленно произносит король, и Тим, съежившись, опускает взгляд. — Хочу напомнить, что сегодня важный для всех нас день, а для тебя — особенно. Я подготовил список гостей, с которыми тебе предстоит переговорить в первую очередь Тим берет в руки протянутый планшет и просматривает перечень, не замечая ни одного знакомого имени. Он листает дальше, мимо выделенных красным фамилий, с облегчением находя Парма. — Хорошо, отец, я ознакомлюсь со списком, — он откладывает планшет в сторону и с опаской смотрит на короля, ожидая, что еще он скажет. — Потрудись выделить на это время между своими… примерками, — отец передергивает плечами и, не проронив больше ни слова, выходит из комнаты. — Ух, у меня аж мурашки пробежали, вот, вот, смотри, видишь, все волосы дыбом. И как теперь успокоиться, — причитает Манау, пока Тим, кусая губы, пытается держать себя в руках. Ему не впервой плакать при ней, не то чтобы тут было чем гордиться, но Тим хотел быть сильным сегодня, показать родителям, что может выглядеть и вести себя достойно. А получилось наоборот — отец считает, что он слишком много времени уделяет своему внешнему виду, словно хлыщ какой-то. «Мог бы тогда и раньше принести список гостей, или послать своих помощников», — раздаётся у него в голове язвительный голос, но Тим тут же отчаянно топчет его, загоняя обратно в клетку. — Все в порядке, — он через силу улыбается Манау. — Мы можем закончить побыстрее? Кивнув, девушка принимается за дело, пока Тим, потянувшись за планшетом, пытается запомнить важных гостей и хотя бы частично то, чем они занимаются. Спустя час у него пухнет голова от хитросплетений взаимоотношений министров, послов и всех остальных. Тут только потяни за нить — за ней потянется клубок. К тому моменту, как он практически уверен, что сможет без запинки произнести имена всех гостей, помеченных красным, Манау уже и след простыл. Безликая горничная, явно присланная отцом, успевает убраться в комнате, заботливо расставив все по своим местам. Тим выдыхает и проверяет время. До самого приема еще пара часов, но ему, как принцу, нужно будет спуститься уже хотя бы минут через сорок. Промелькаться перед глазами родителей, показав, что он не отлынивает от обязанностей, ухитриться выловить Парма, который как обычно постарается улизнуть на кухню, дабы узнать очередной рецепт и воочию увидеть, как готовятся королевские блюда. Иногда Тим думает, что Парм дружит с ним только ради доступа к дворцовой кухне, потому что рецепты Аум, ответственной за королевское питание, находятся в большей безопасности, чем казна. Наконец нужно найти себе укромный уголок, в котором он сможет заныкаться под конец вечера, если, точнее, когда, станет совсем невыносимо, а Парма не окажется рядом. Оставшееся время Тим опять проводит листая ленты в соцсетях. Вполне возможно, после приема у него снова отберут аккаунт, потому что сейчас Алекс, глава их пиар-службы, слишком занят приемом и у него руки не доходят. Манау присылает сообщение с напоминанием о том, что если он помнет костюм, то ему крышка. И если растреплет волосы. И если сотрет румяна с щек, или запустит руку в пачку с чипсами и придет весь в крошках. В общем, Тиму в любом случае крышка. Прочитав ее сообщения и послав в ответ какой-то ничего не значащий стикер, который можно трактовать как угодно, Тим, спрятав телефон в карман, выходит в коридор. Спустившись по одной из боковых лестниц, он направляется к летнему павильону через крытую галерею. Было бы, конечно же, намного быстрее, если бы он прошел через тронный зал и спустился по главной лестнице, но Тим лучше сделает крюк на несколько сот лишних метров, чем еще больше накрутит себя, пройдя по залу, в котором он когда-нибудь будет сидеть с короной на голове, и по лестнице, с которой ему предстоит спуститься под руку с новоиспеченной женой. Если он доживет и до того, и до того момента. Но даже минуя галерею и рассматривая мечущихся в последних приготовлениях слуг, Тим начинает нервничать. Внизу живота все стягивает морским узлом, ладони потеют и нестерпимо хочется вытереть их о брюки, но тогда он точно не жилец. Пару раз он останавливается, делая вид, что отвечает на сообщение в телефоне, на самом деле печатая себе УСПОКОЙСЯ снова и снова в окне диалога с Пармом. Тот все равно не онлайн. «Сегодня важный день, сегодня важный день, ” — шепчет он, пытаясь дышать ровно. Сколько раз он не гуглил разные техники дыхания, ни одна так и не смог толком запомнить. Сердце в груди стучит как сумасшедшее, и Тим радуется, что поддался уговорам Манау и заменил умные часы на обычные наручные. Еще не хватало, чтобы в самый неподходящий момент те запищали, предупредив всех, что наследный принц на грани сердечного приступа. Прикрыв глаза, Тим медленно досчитывает до десяти, а затем, собрав волю в кулак, преодолевает последние несколько метров до арки, ведущей в павильон. Тот, построенный всего пару лет назад, утопает в цветах. Оранжевые лучи клонящегося к закату солнца бьют в огромные, от пола до потолка окна, заставляя хрусталь ваз, бокалов и помпезных люстр искриться. Тим осторожно ступает по каменным плитам, скользя взглядом по ломящимся от еды столам. По пути сюда он растерял весь аппетит, да и вряд ли бы ему сейчас кусок в горло пролез, но это не значит, что он не может насладиться ее видом. В противоположном углу павильона он замечает несколько слуг, внимающих наставлениям матери. Наверное, стоит к ней подойти, поинтересоваться, не нужна ли его помощь, сделать вид, что ему интересно, сколько ваз с плюмериями должно стоять на столах, за сколько минут до приема наполнят бокалы для шампанского, и с какой периодичностью официанты будут лавировать между гостями с подносами. Но Тим знает — мама только отмахнется от него, и попросит не мешать, заявив, что дорога ложка к обеду и нужно было учиться раньше. Возможно, когда-нибудь Тим осмеелет настолько, что напрямую спросит, когда именно было это самое раньше, ведь график его матери последние лет десять совершенно не располагал к частным урокам сына. — Тим! — доносится до него сзади, и он стремительно оборачивается. В арочном проеме стоит Парм. Он улыбается и кажется отдохнувшим, полным сил и жизни. Тим с внутренним содроганием вспоминает, как тот выглядел три месяца назад в аэропорту, и широко раскидывает руки, готовясь обнять друга. Тот, поколебавшись секунду, все же бросается к Тиму и практически душит его в объятиях. «Костюмчик наверняка помялся», — грустным колокольчиком звенит в голове Тима. Где-то в отдалении ему чудятся раскаты грома и что пол под ногами начинает мелко дрожать. Видимо, Тиму не суждено дожить до конца приема. Но он, наплевав на все, только еще крепче прижимает к себе Парма, осознавая, что тот хоть и казался отдохнувшим, на самом деле словно истаял, истончился, того гляди и сломается, как тростинка. Поэтому Тим осторожно высвобождается из кольца его рук и делает маленький шаг назад. Между лопаток начинает зудеть и он уверен, что наткнется на не одобряющий взгляд матери, если обернется. Издевательский голосок внутри тянет, что он, Тим, может обнимать своего друга столько, сколько ему заблагорассудится, и даже родители тут не указ. Впрочем, Тим без труда подавляет этот голос, зная, что мать еще не так сильно разочарована его поведением сегодня. В конце концов, он же обнял сына посла Таиланда в Америке, а не какого-то простолюдина. Судя по всему, Парм думает о том же самом и его искренняя улыбка слегка блекнет, приобретая черты вежливой отстраненности. У них еще будет время для дружбы и наверстывания упущенного. А пока что нужно играть свои роли. — Давно не виделись, — Тим предпочитает начать с очевидного, становясь рядом с Пармом и поворачиваясь лицом к входу в павильон. — Я скучал, — бесхитростно заявляет Парм, и Тим с трудом проглатывает вставший в горле ком. За три месяца жизни во дворце, разбавленных только редкими визитами Манау да и то по работе, он уже успел отвыкнуть от прямых и чистосердечных ответов. — Признайся, перед тем, как прийти сюда, ты зашел на кухню, — Тим легонько пихает его локтем в бок, и Парм тут же краснеет, смущенно потупив глаза. Из-за того, что на нем белый костюм в тонкую серую полоску и белая водолазка, даже калифорнийский загар не может скрыть алого румянца на его щеках. — Но я совсем ненадолго, — пытается оправдаться Парм, но Тим, не слушая его, картинно хватается за сердце. — Ты, мой лучший друг, предал меня. И теперь мне, одинокому, никому не нужному принцу, не остается ничего другого, как умереть. У меня нет ни сил, ни желания жить на этом свете, поэтому я с тяжелым сердцем и пустым желудком принимаю тяжкий вызов — наесться чипсами до смерти. — Не уверен, что это под силу даже тебе, — посмеивается Парм, прикрывая рот ладошкой и бросая по сторонам опасливые взгляды. Тим, чувствуя себя так, словно им опять по пятнадцать и они, сбежав с последнего урока, стоят в теньке у ларька с мороженным, не останавливается: — На мои похороны пусть меня одевает кто угодно, только не Манау, сердце бедняжки разорвется, если она не сможет подобрать нормальный тон тонального крема к моему цвету лица. А потом украдите мое тело, сожгите его, а пепел развейте над океаном. Не забудьте распить бутылку виски за мой упокой. — Эй, эй, ты же понимаешь, что за попытку приблизиться к тебе хоть на шаг ближе положенного, это нас с Манау сожгут и развеют по ветру? — Я уверен, вы что-нибудь придумаете. В крайнем случае, позвоните Оушену, он все организует, — отмахивается Тим, смеясь, и, не удержавшись, притягивает Парма к себе. — Тим! — резкий окрик Манау доносится, кажется, до самого потолка и эхом прокатывается по павильону. Королева бросает на нее выразительный взгляд, заставив девушку замереть на месте и согнуться в поклоне чуть ли не в три погибели. Выждав пару секунд, Манау выпрямляется и тихо, но очень целенаправленно мчит в сторону Тима с Пармом. Те, завидев ее выражение лица, тут же пытаются как можно незаметнее отступить и спрятаться друг за другом. В итоге им только чудом удается не задеть стол, стоящий позади них, и избежать гнева Манау. Испорть Тим свой наряд, и даже король и королева вместе взятые не смогли бы ее остановить от убийства. — Я кому говорила не мять костюм, — она зло шипит, одергивая черную жилетку и бархатный, с золотой вышивкой, пиджак. Тим стойко терпит ее не самые нежные прикосновения, втайне радуясь, когда Манау переключает свое внимание и руки на не ожидавшего такого развития событий Парма (оттого и не успевшего сбежать). — Ничего я не делал, это все он, — Тим указывает пальцем на Парма, который, задохнувшись от возмущения, хлопает глазами, открывая и закрывая рот. — Обоих кастрирую, — припечатывает Манау, потянувшись к неизменной сумке через плечо. — Я тут стараюсь не покладая рук, пытаюсь сделать из него приличного человека, а в ответ получаю такую благодарность. А ведь съемка еще даже не началась. Ты знаешь, что со мной сделает Алекс, если увидит, что ты на фото получился хуже чем безупречно? Совсем не то, что я хочу, чтобы он сделал! — Тим открывает было рот, чтобы сообщить Манау, в который раз, что Алекс если в ком-то и заинтересован, то точно не в ней, но, передумав, затыкается. Он, конечно, суицидник, но не мазохист. Его смерть должна быть по возможности быстрой и безболезненной, а не медленной и мучительной. Манау ведь вполне может заставить его пойти с ней по магазинам. В выходной. И зайти в отдел косметики. И вынудить пробовать все на себе. А потом повести по бутикам. И платить за это. А потом тащить покупки, ведь: «телохранители здесь для того, чтобы тебя охранять, а не подрабатывать грузчиками, поэтому берись за пакеты и не ной, у нас еще три магазина впереди». Тим пережил такое наказание только раз, и после этого больше не рискует напоминать Манау о том, что она зря придумала имена их с Алексом детям и присмотрела домик в Паттайя. Неожиданно, им на помощь приходит мать Тима. Жестом отпустив слуг вносить последние штрихи в убранство павильона, она направляется к ним с сосредоточенным выражением лица. Подол ее черного, струящегося платья, развевается при ходьбе, и Тиму на мгновение кажется, что к нему приближается дементор. «Хорош сын, сравнивать собственную мать с дементором, ” — мысленно костерит себя он, опуская глаза. Иногда ему кажется, что у него родители телепаты и могут прочесть его как открытую книгу, поэтому в минуты волнения он старается прятать от них взгляд. — Парм, дорогой, рада тебя видеть, — ее королевское величество улыбается чуть сдержанно, но приветливо. Парм почтительно склоняется в ответ. — Как тебе Америка? Удалось застать цветение сакуры в Вашингтоне? Слышала, это очень красиво, почти так же, как в Японии. Пока Парм, чуть запинаясь, описывает прелести и невзгоды посещения столицы штатов в период цветения вишни, Тим украдкой смотрит на время. Оказывается, до начала приема остается чуть меньше часа. Едва утихшая паника вспыхивает с новой силой и Тим, как он надеется, незаметно, дергает Манау за рукав. И хвала всем на свете, та понимает его без лишних слов и так же осторожно вкладывает в его руку платок. Тим заводит руки за спину, обводя взглядом потолок и огромные, загодя зажженные люстры, и исподтишка вытирает взмокшие ладони платком. Французский посол наверняка будет здороваться с ним за руку, а последнее, чего сейчас хочет Тим, это статей в Вог посвященных тому, что «у принца Таиланда — потные ручки. Мнения экспертов, советы психологов, анализы аналитиков». «Может, действительно стоило тогда утонуть вслед за ним?» — риторически замечает голос в голове Тима, и тот не находит достойного ответа. — Что ж, нам пора, — окликает его мать, и Тим тут же вскидывает голову. — Предстоит сделать несколько фотографий, пока гости еще не съехались. Манау, идем. Беззвучно шепнув: «Я потом найду тебя», Тим направляется вслед за матерью и Манау к арке, выходящей в парк. Первые пару фото им предстоит сделать на свежем воздухе, пока солнце еще не спряталось за горизонт. Покамест фотограф заканчивает устанавливать свет и штатив, Манау аккуратно и быстро поправляет макияж королевы и немного пудрит лицо отца, который даже не удосуживается оторваться от планшета. На щеки Тима она наносит еще один слой румянца и, пока никто не видит, ободряюще сжимает его руку. Фотограф почтительно проводит мать к стулу с низкой спинкой и просит Тима и отца стать за ней. Тим послушно занимает свое место и, не удержавшись, оглядывается. В отсутствии ветра водная гладь озера кажется зеркалом, отражающим розовые штрихи облаков в небе. Под издевательский смех в голове, Тим отворачивается, отклоняя зов воды, и пытается растянуть губы в правдоподобной улыбке, пока фотограф на старый европейский манер тянет: «Сыыыр». Начинается самый длинный вечер в его жизни.