castle of glass

Первый час Тим осторожно называет успешным. Он делает два круга по залу, пожимает руки, не запинается (хоть и явно говорит меньше, чем следовало бы) и даже умудряется пару раз рассмешить нескольких бизнесменов и одного члена парламента. Напряжение, скопившееся пульсирующей болью в висках, постепенно сходит на нет. К тому же его самого почти никто не трогает, все внимание обращено на родителей, их планы на будущее и какую помощь они могут оказать каждому из гостей. Тим, не имеющий реальной власти и не принимающий никаких решений, им пока что не интересен. Тим беспокоится, нигде не видя Парма. Не то чтобы ему здесь угрожает опасность, но с самого начала их дружбы Тим взял за привычку приглядывать за ним и оберегать от любой напасти. И за прошедший год ничего не изменилось. Парм родился в Америке, в семье посла Таиланда. Первые десять лет своей жизни он провел там на домашнем обучении, что наложило определенный отпечаток. Когда родители решили, что ему стоит переехать в Таиланд и получить образование здесь, так сказать, почувствовать связь с родной землей, увидеть своих соотечественников, Парму пришлось трудно. Огромная разница во времени почти не позволяла ему нормально общаться с родителями. Не привыкший заводить знакомства, Парм, едва попав в бушующее море социума частной школы для детей своего круга, камнем пошел ко дну. Пока в его классе не объявился Тим, родители которого решили, что он достаточно воспитан и не выставит семью в позорном свете. Разбитый нос сына одного из нефтяных магнатов почти заставил их пересмотреть свое решение. Тим вины не отрицал, считая, что обидчик получил по заслугам, потому что нечего было оскорблять Парма. К счастью, Парм, применив все перенятые от отца трюки и уловки, смог убедить королевскую чету, что эпизод «наследный принц подрался с одноклассником» можно обернуть себе на пользу, переиначив в «наследный принц вступился за одноклассника». С тех пор они друзья не разлей вода. Ироничные слова, учитывая, что Парм постоянно мотается через океан в Америку — помогать отцу с государственными и матери с ресторанными делами. Тим радуется и даже гордится тем, что, несмотря на не самые приятные школьные годы, постоянную занятость и всю ситуацию с Дином, Парм остается самым светлым человеком в его жизни. Поэтому и волнуется за него. Выискивает глазами в толпе, пытаясь не выглядеть чересчур обеспокоенным. И не думать, где он сейчас может быть. И с кем. Внезапно до него доносится громкий хохот, с легкостью перекрывающий умеренный гул светских разговоров вокруг. Тим и еще несколько гостей оборачиваются на звук. В углу возле одной из колонн собралась компания молодых парней, сплошь наследников концернов, холдингов и фабрик. Тим не совсем понимает, зачем их было приглашать, потому что только слепой не заметил бы, что им на этом приеме делать нечего. Еще слишком молодые и неопытные, чтобы их воспринимали всерьез. С таким же успехом можно было просто арендовать для них клуб, снять короткий ролик о том, как они поднимают первый тост за здравие монархии, выложить его во все соцсети и забыть о них. Но не Тиму судить. Он уже собирается отвернуться, раздумывая, стоит ли пытаться впихнуть в себя какую-то закуску или же все-таки наведаться в парк и поискать Парма там, как вдруг один из парней, крашеный блондин, с хохотом отступает на шаг назад. Прямо за ним оказывается Дин. Их взгляды пересекаются, и Тим даже подумывает о том, чтобы позорно сбежать. И плевать на приставучего французского посла. Тим не успевает принять никакого решения, потому что Дин, шепнув что-то своему блондинистому знакомому, направляется прямо в его сторону. Словно ледокол, он неумолимо приближается к испуганно застывшему Тиму, пока их не разделяет буквально пара метров. — Ваше королевское высочество, — Дин, ни словом, ни жестом не выдав ни единой эмоции, отвешивает ему безупречный поклон. Его голос не дрожит, по его лицу невозможно ничего сказать наверняка. — Д-дин, — мямлит Тим, неловко кланяясь в ответ. За спиной Дина раздается звон опрокинутой посуды и чьи-то вскрики. Тим пытается выглянуть из-за чужого плеча, но Дин хватает его за руку, аккуратно, чтобы не казаться фамильярным, но крепко, и тянет за собой. Тим не пытается сопротивляться, покорно плетясь следом и вполуха слушая, как кто-то позади них громко, даже немного театрально причитает. Правда, Дин настолько целеустремленно движется вперед, что Тим не очень за ним поспевает и, запутавшись в собственных ногах, оступается, толкнув какого-то молодого мужчину. Компания из нескольких людей, с которыми тот разговаривал, кажется, на корейском, тут же замолкает. Тим неловко извиняется, чувствуя, как Дин хоть и осторожно, но все так же тянет его вперед. Кто-то из компании произносит что-то на корейском, глядя прямо на Тима, и все собеседники тут же смотрят на него осуждающе. Молодой человек, которого Тим толкнул, качает головой, мол, ничего страшного, и вежливо кивнув, возвращается к беседе как ни в чем не бывало. Умудрившись больше никого не задеть и пока внимание большинства гостей приковано к источнику шума, они почти незаметно ускользают из павильона. На улице уже давно стемнело, и хоть королева и приказала зажечь все фонари, то тут, то там раскиданы неосвещенные уголки. Дин останавливается, лишь когда шум, доносящийся из павильона, полностью стихает, и их окружает только тихий шелест листьев и стрекот цикад. — Тим, — сглотнув, Дин наконец-то отпускает его руку и отходит на шаг, дав ему немного пространства. Знает же, зараза, что принц не сбежит. — Ты хотел… поговорить? — неуверенно спрашивает Тим. В полутьме сложно разобрать выражение его лица. — За прошедший год это было непонятно? — почти язвительно интересуется Дин, и Тим тут же сникает. Дин, конечно же, в праве злиться. В конце концов, Парм улетел на другой континент, сказав, что между ними все кончено, и попросив ему не звонить (а для Дина любая просьба Парма была сродни приказу). А Тим, поддавшись на уговоры друга, не заговаривал с Дином, игнорируя его звонки и даже визиты во дворец. Тогда это казалось правильным — потому что, черт, нужно было видеть Парма, когда он просил Тима ничего, ни-че-го не говорить Дину. Его заплаканные, опухшие глаза, абсолютно разбитое выражение лица, и как он сворачивался клубком на кровати Тима, обнимая себя. Иногда Тим задумывался о том, каково было Дину. Но он не знал всех подробностей, не расспрашивал Парма о деталях разговора и предполагал, что все было плохо, но не ужасно. Но сейчас, когда Дин, даже год спустя, первым делом захотел с ним поговорить, он уже не так уверен. — Я не мог, потому что Парм… — Тим осекается, прикусив язык. Стоило ли упоминать, что именно он попросил его молчать? — Я прекрасно понимаю, что Парм попросил тебя держаться от меня подальше, — говорит Дин. — Не понимаю, правда, за что так было поступать. Но сегодня я увидел его впервые за год. Год, ваше величество, — голос Дина срывается на ядовитый сарказм, но он, глубоко вздохнув, продолжает уже куда спокойнее: — я прошу тебя. Скажи мне. С ним все хорошо? Тим застывает истуканом, непонимающе хлопая глазами. Все хорошо… с Пармом? Дин хочет знать именно об этом? — Я не собираюсь разносить сплетни или пускать слухи, Тим, — неверно истолковав его молчание, Дин почти срывается на мольбы, — просто скажи мне, как он? Ему лучше? К своему стыду, Тим не знает, что ответить Дину. Иногда он сам задается этим вопросом. Они часто переписывались и много созванивались. Парм восторженно делился подробностями о первом ресторане матери, как они составляли меню, что думали насчет оформления, всей концепции, как придирчиво подбирали персонал. Куда более сдержанно он рассказывал о делах отца, скучных переговорах, каких-то собраниях, бюрократических волокитах. Немного делился планами на заочное обучение, изо всех сил сопротивляясь идее отца поступать в Лигу Плюща. Пару раз упомянул о каких-то знакомых. И ни слова о Дине. Был ли Парм в порядке? Спрашивал ли его об этом Тим? А если спрашивал, то верил ли ответу? Его друг мог запросто солгать, не желая обременять своими проблемами. Тиму кажется, что Дин даже в полутьме может различить выражение его лица. Наверное, именно поэтому он тяжело вздыхает. — Ты можешь передать ему, что, что бы я ни сделал, мне искренне жаль? — Тим вскидывает на Дина непонимающий взгляд, но тот, словно не заметив, продолжает: — и если за этот год он решил, что ему лучше без меня, то хорошо, я пойму. Но если есть хотя бы малейший шанс, что я могу исправить то, что натворил, если он хочет… если он готов… пусть даст мне знать? Хорошо? Тим, не в силах подобрать слова, кивает, надеясь, что Дин заметит в темноте. Сейчас он отчетливо понимает, что не в курсе и половины произошедшего год назад. И что им с Пармом предстоит долгий разговор после окончания приема, когда все либо разъедутся, либо разместятся по своим покоям. — Что ж. Хорошо. Идем, тебя могли уже хватиться, — Дин не берет Тима снова за руку, вместо этого легонько подталкивая в спину по направлению к павильону. Они добираются практически до самого входа, когда откуда-то сбоку раздается чей-то оклик. — Эй, Дин, ты где пропадал? — тот самый громкий блондин спешно приближается к ним и останавливается почти вплотную. — Ого, в обществе принца? Высоко метишь. Так бы сразу и сказал, а то «отвлеки внимание, мне срочно надо». Я думал там что-то важное, а ты тут шашни крутишь. Тим едва не задыхается от шока и возмущения. Не то чтобы он требовал к себе особого отношения, он просто привык, что все, неважно, слуги, учителя в школе, высшие чины или совсем незнакомые люди, каким-то образом попавшие во дворец, проявляли хоть каплю вежливости. И не говорили о нем в третьем лице, когда он стоял буквально в шаге от них. — Вин, — одергивает своего знакомого Дин, — веди себя прилично. — Ох да, конечно, простите, я забыл, какие мы ранимые, — Вин демонстративно закатывает глаза и, повернувшись всем телом к Тиму, складывает руки в самом неряшливом поклоне на памяти принца: — прошу прощения, ваше вашество, не хотел обидеть. — Вин, ты соображаешь вообще, — шипит Дин, испепеляя друга взглядом. — Судя по всему — нет. Впрочем, глядя на него, я и не удивлен, — раздается чей-то отстраненный голос, и только когда оба парня поворачиваются к нему, Тим понимает, что это произнес он сам. — Вам что-то не нравится? — Вин выгибает одну бровь, смотря на Тима так, словно уже победил. Тут его не за что судить — Вин выглядит впечатляюще. На официальный прием, проходящий в королевском дворце, он умудрился вырядиться, как в какой-то ночной клуб, и при этом иметь представительный вид. Тиму стыдно себе признаться, но ему приходится прикладывать усилия, чтобы не скользнуть взглядом ниже лица, туда, где в глубоком разрезе рубашки виднеется загорелая кожа. — Не люблю, когда по моему дворцу ходят особы легкого поведения, — не думая, отвечает Тим. Даже вечно невозмутимый Дин смотрит на него слегка удивленно. Да и сам Тим ошарашен не меньше. Он никогда не предпочитал грубость и редко ввязывался в конфликты, только если нужно было вступиться за Парма. Но сейчас, практически не сдерживаясь и грозясь вот-вот сорваться в откровенное хамство, Тим чувствовал себя… живым? Спокойным? Нет, спокойным точно нет, он не знает, замечают ли Дин с Вином, но сердце в груди колотится, будто бешеное, и ему приходится засунуть руки в карманы брюк, чтобы скрыть, как влажно они блестят в льющемся из окон свете. И все же нервное напряжение, то и дело накатывающее и грозящее его вот-вот захлестнуть, медленно сходило на нет, вытекая из него капля за каплей. Будто ему не хватало именно этого — нахального блондина, не ставящего принца ни во что. Где-то на границе сознания мелькает и тут же исчезает мысль о том, что, будь на месте Вина любой другой чиновник, бизнесмен или журналист, Тим вел бы себя совсем иначе. — То-то ты такой взвинченный, — хохочет Вин, запрокинув голову, и у Тима есть буквально несколько миллисекунд, чтобы все-таки поддаться искушению и скользнуть взглядом по загорелой шее вниз, к кулону, а затем еще ниже, чуть ли не до середины грудной клетки. Рубашка Вина не просто расстегнута на непозволительные несколько пуговиц, их там вообще не подразумевается. «Наверное, когда он сидит, склонившись над телефоном, с определенного угла можно заметить его соски», — непрошенная, абсолютно дикая мысль проносится у него в голове, и Тим чувствует, как заливается краской. — Я знаю отличное место, чтобы расслабиться, — Вин подходит на шаг ближе, оказываясь практически вплотную к Тиму, и чуть наклоняется вперед, нависая над принцем: — вон там за той колонной, я бы отодрал тебя так, что ты еще неделю не смог бы сидеть на своем троне. Тим вспыхивает практически мгновенно. Произнесенные слова, голос Вина, аромат его парфюма — все это смешивается, захлестывает его, и он может только хватать ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, и смотреть на Вина во все глаза. Сколько нужно иметь наглости, чтобы сказать это в лицо наследному принцу. И сколько… — Колонна? Ну такое, — чей-то голос вырывает Тима из ступора, и он оборачивается на звук. Он с удивлением замечает неуверенно мнущегося Парма и незнакомого парня, выглядящего, будто модель с обложки какого-то журнала, стоящего рядом с ним. В паре шагов от них он различает еще одного молодого человека, чье лицо Тиму смутно знакомо, хоть он и не может так сразу вспомнить, где его видел. — Если ты вдруг задумал покуситься на нашего принца, то я советую более уединенное место. И комфортное, — продолжает парень, стоящий рядом с Пармом. Вин снова смеется, отходя от Тима, и тому враз становится легче дышать. — И-ин, — не то испуганно, не то возмущенно протягивает Парм, дергая своего спутника за рукав накинутого на плечи пиджака. Тот только лучезарно улыбается, и Тим невольно замечает, что есть в его улыбке что-то лисье. — Да? Например? — интересуется Вин, которого, кажется, ничуть не смущает сложившаяся ситуация. Несмотря на то, что напряжение, возникшее в воздухе, стоило Дину заметить Парма, можно хоть ножом резать. Тим тут же подходит к другу, становясь с ним плечом к плечу. И к его удивлению, парень, названный Ином, выдвигается чуть вперед, словно загораживая Парма от Дина. — Ну не знаю, комната вверх по лестнице, потом направо и через две двери от пролета пришлась мне по вкусу, — говорит Ин, стреляя взглядом в сторону стоящего за его плечом парня. Дин явно хочет что-то сказать, даже набирает в грудь воздуха, но так и не произносит ни звука. Вместо этого он молча разворачивается и исчезает внутри павильона. От Тима не укрывается, каким тоскливым взглядом провожает его фигуру Парм. Честно слово, это будет их самый долгий разговор. Вин продолжает перекидываться с Ином фривольными репликами, которые становятся все откровеннее и откровеннее, пока второй незнакомец, хранивший до этого молчание, не одергивает Ина вполголоса. — Но Ко-о-орн, мне скучно, — тянет Ин, оглянувшись на него. — Ты забываешь, где находишься, — отвечает Корн и поворачивается к Тиму: — ваше высочество, я прошу прощения. Это его первый выход в свет, он пока плохо себя контролирует. — Ничего страшного, — отвечает Тим, слыша, как фыркает Вин, — он здесь не один такой. — Мы не будем вам надоедать, — говорит Корн и приобнимает Ина за талию. Тот тут же одной рукой обнимает его в ответ и по-лисьи улыбается, чуть задрав подбородок. Словно хвастается. Тиму остается только мысленно вздохнуть, потому что хвастаться было чем. Теперь, когда Корн вышел из-за спины своего, скорее всего, парня, Тим мог отчетливо его рассмотреть. Он чем-то напоминает Дина: та же холодная, спокойная красота и готовность стоять на своем до последнего, судя по тому, каким взглядом он наградил притихшего Вина. Парм, все это время не сводящий глаз с лениво колыхающейся, как море в штиль, толпы, поворачивается к Тиму и, шепнув, что потом найдет его, направляется в павильон. Корн с Ином тоже куда-то исчезают, и в мгновение ока Тим остается один на один с Вином. Тот, склонив голову набок, почти выжидательно смотрит на Тима, выгнув бровь. Намекая яснее некуда. — Мечтай, — залившись румянцем, Тим совсем не по-королевски показывает блондину язык и ныряет в павильон под звуки его хохота. Как же этот Вин любит смеяться. Тим подозревает, куда именно направился Парм. Вряд ли такое выяснение отношений займет пару минут, поэтому он, вздохнув, идет на третий заход. Странно, но после короткой передышки, подаренной Дином и остальными, он чувствует себя намного спокойнее. Хотя бы потому, что большую часть времени ему нужно только кивать и улыбаться, пока он мысленно придумывает очередную реплику, которой мог бы ответить на нахальные выпады Вина. Несколько раз Тим замечает среди гостей блондинистую макушку и как-то даже решает приблизиться, мысленно проигрывая в голове очень едкую фразу, явно отдающую американскими сериалами для подростков, которые они с Пармом так любили смотреть. Но когда до блондина остается буквально несколько шагов, он поворачивается, окликая официанта с подносом шампанского, и Тим почти разочарованно замечает, что это не Вин. Получив желаемое, не-тот-блондин жестом отсылает официанта, словно тот слуга в его замке, и возвращается к разговору с, кажется, знакомым Тиму мужчиной. Спустя несколько секунд до него доходит, что это тот самый кореец, которого он толкнул ранее, поэтому Тим решает быстро и незаметно ретироваться. Но в попытке скрыться он как назло толкает кого-то другого. Его жертвой опять становится парень, который, пытаясь не упасть, весьма бесцеремонно хватается за руку Тима. «Да что ж мне так везет на парней сегодня», — мысленно причитает он. Восстановив равновесие, парень поднимает голову, явно собираясь что-то сказать, но цепенеет, как олененок в свете фар, заметив, кто именно стоит перед ним. Чужая ладонь на руке Тима судорожно сжимается перед тем, как исчезнуть. — В-ваше в-величество, — заикаясь, произносит парень, а затем, осознав свою ошибку, бледнеет еще сильнее, — в-ваше… — Все в порядке, — немного невежливо вклинивается Тим, но ему кажется, что беднягу сейчас хватит удар. — Ничего страшного не случилось. — Я прошу, я прошу прощения, я совсем не смотрел, — частит парень, и, черт, судя по всему, он вот-вот расплачется. — Прошу, успокойтесь, — Тим нервно оглядывается, но на них вроде как никто не обращает внимания. Вечер уже перешел в ту стадию, когда все формальности соблюдены, важные рукопожатия сделаны и можно почти расслабиться. Те, кто не оккупировал столы с закусками и алкоголем, либо разбились по группам, либо сгрудились у сцены, произнося многозначительные речи и поднимая тосты. — Пит? — к ним практически подлетает на вид совсем мальчишка и обеспокоенно приобнимает парня (Пита?) за плечи. Тот всего на пару секунд переводит на него взгляд и благодарно улыбается. — Все в порядке, Э, — успокаивает его Пит и, переключив внимание на Тима, глубоко кланяется, сложив ладони: — я приношу извинения за любое причиненное неудобство. Меня зовут Пит Питчайя, и я готов понести любое наказание, которое вы сочтете подходящим. — Эм, что? — Тиму, наверное, кажется. Не мог же этот Пит всерьез полагать, что принц настолько кровожаден и потребует расправы за такую мелочь? Учитывая, что это Тим не смотрел под ноги. — Не слушайте его, ваше высочество, — поспешно отвлекает на себя внимание Э. — Э, не надо, не вмешивайся, будет только хуже, — упрашивает его Пит, лихорадочно переводя взгляд с мальчишки на Тима и обратно. — Глупый господин слишком нервничает, вот ему в голову и приходит всякое, — не обращая на него никакого внимания, продолжает Э и, повернувшись лицом к Питу, чуть тише произносит: — никто не собирается тебя наказывать. Возможно, стоит возразить, сказав, что вообще-то, если бы Пит схватился за ее величество королеву, ему было бы несдобровать. Хотя, глядя на все еще бледного парня и храбрящегося, но очевидно тоже испуганного юношу, Тим решает не заострять на этом внимания. — Э абсолютно прав. Не о чем беспокоиться, никто не пострадал, все хорошо, — Тим пытается выдавить из себя самую ободряющую улыбку на свете. Судя по тому, как расслабляются напряженные плечи Э и на лицо Пита возвращается румянец, ему это удается. От неловкого продолжения разговора их спасает Манау. С громким: «Тим, ну сколько можно тебя искать», она хватает его за рукав и тянет в сторону лестницы, ведущей наверх. Тим надеется, что Пит увидит, что принца все-таки можно безнаказанно хватать, и перестанет беспокоиться. Манау затаскивает его в одну из комнат на втором этаже, где она обустроила что-то вроде маленькой гримерки. Пока девушка занимается лицом Тима, убирая жирный блеск и следя, чтобы оттенок тональника соответствовал цвету кожи шеи, ему в голову приходит, что комната, о которой говорил Ин, находится всего через стенку от них. Он фыркает, заработав подозрительный взгляд, и оставшиеся минут десять сидит, невольно прислушиваясь и думая о том, где сейчас Вин. Или с кем. И сможет ли он еще когда-нибудь заходить в тот кабинет со спокойным лицом. — Так, давай, вставай, нужно привести твой костюм в порядок, — велит Манау, направляясь в угол комнаты и начиная рыться в сумке. — К чему это все? — ноет Тим, послушно поднимаясь. — До конца приема осталось всего ничего. — Это не повод выглядеть плохо, — отрезает Манау. Тим дуется, но не смеет ей перечить, зная, что ее наверняка попросили об этом родители. Пока девушка занимается поисками, Тим обводит взглядом комнату и цепляется за что-то, тускло блестящее под диваном. Терзаемый любопытством, Тим подходит ближе и, наклонившись, нашаривает заинтересовавший его предмет рукой. Это оказывается очень красивая брошь в форме знака бесконечности, который оплетают розы, усыпанные, судя по всему, настоящими алыми рубинами. Тим вертит ее в руках, замечая, что стержень погнулся, поэтому застежка и не держалась. — Эй, Манау, не знаешь, чья она? — А? Ты о чем? — отвлекшись, девушка подходит ближе. — Ух ты, вот это красота. Такая дорогая. Но я не видела ее сегодня ни на ком. Может, ее обронил кто-то из тех, кто посещал дворец раньше, и ее просто не заметили? — Вряд ли, во всей резиденции проводилась уборка, особенно в этом крыле, — Тим задумчиво смотрит на брошь, прежде чем положить ее в карман. — Спрошу потом у отца или кого-то из слуг. Манау кивает и принимается отглаживать его костюм, делясь последними сплетнями. Мимоходом она упоминает, что видела Дина, держащего Парма за руку. Тим улыбается, надеясь, что его друг все-таки разобрался в себе. Когда Манау в последний раз проводит кистью по его лицу, смахивая остатки пудры, в комнату заходит королева. Как всегда собранная, с уже подправленным макияжем, она смотрит на Тима каким-то странным взглядом. Будто о чем-то сожалея. Но еще до того, как он успевает задать вопрос или даже подумать о причине ее расстройства, она подходит к нему и поправляет лацканы пиджака, старательно не встречаясь взглядом с Тимом. В голове у него бьют тревогу колокола. — Я надеюсь, ты помнишь, что нужно всегда держать лицо, — голос у королевы спокойный, но Тим не может отделаться от ощущения, что что-то не так. — И даже если мы удивлены или расстроены, мы не подаем виду. Да? — Да, — сглотнув, кивает Тим. — Отлично, — мама окидывает его напоследок взглядом, словно убеждаясь, что он выглядит безупречно, и манит за собой. Они вдвоем спускаются в павильон. Все гости стоят лицом к небольшой сцене. Официанты и другой персонал, обслуживающий прием, замерли вдоль стен. Тим понимает, что грядет какое-то объявление, но ума не приложит, почему его мама так волнуется и отчего так лихорадочно бьется в груди сердце. Он мельком замечает среди гостей Дина и стоящего рядом с ним Парма. Тот выглядит таким умиротворенным, слушая, как Дин что-то рассказывает ему на ухо. «Если бы только у меня был человек, с которым я мог бы быть таким спокойным», — невесело думает Тим, неосознанно сжимая в кармане брошь. — Возьми бокал, — велит мама и берет его под руку. Тим замечает официанта, стоящего в паре шагов от них с подносом с двумя фужерами шампанского. Он послушно берет свой, здраво рассудив, что, скорее всего, нужно будет поднимать какой-то праздничный тост и будет странно, если он не выпьет со всеми. Они поднимаются на сцену, но королева не дает ему остановиться поодаль, как и всегда. Она все также держит его за руку, выходя на середину сцены, где уже стоит отец, обсуждая что-то с Алексом. Тим нервно сглатывает и крепче стискивает бокал — плевать на манеры. — А, Тим, ты здесь, — отец скользит по нему взглядом, а затем кивает кому-то в углу зала. Сразу несколько люстр гаснут, оставив гостей в полумраке, а сцену — залитую светом. Тим замирает, боясь даже лишний раз вздохнуть. Он словно бабочка, приколотая к доске сотнями чужих взглядов. — Дорогие гости, — начинает отец, мигом завладевая всеобщим вниманием, — я рад еще раз приветствовать вас здесь сегодня, в этот славный и знаменательный день. Уверен, вы все разделяете мою радость. Судьбоносное решение, принятое моими подданными, вашими соотечественниками, партнерами и союзниками, сплотило нас как никогда. Пока король продолжает пересказывать, как проходил референдум, чем страна жила после него, как это объединило их всех, Тим пытается понять, к чему все это. К чему камеры, разбросанные то тут, то там, которых он сначала не заметил. Вытянутые с диктофонами руки, атмосфера какой-то торжественности и неотвратимости. Обращение к нации было записано еще вчера, публикации выпущены утром и до обеда, да и сама речь очень походила на произнесенную в начале приема. Тревожный звон колоколов перерастает в протяжный, нескончаемый гул. Тим почему-то представляет, что он стоит совершенно один на пляже, на берегу океана, а на него надвигается огромная волна. Такая высокая, что заслоняет собой небо и солнце, погружая мир во тьму. И он не может сбежать, не может сделать и шагу. — … поэтому я принял решение, что стране нужен молодой лидер. В связи с этим я с радостью и гордостью хочу объявить, что через несколько дней мой наследник, мой сын уедет на учебу в Соединенные Штаты. Не сомневаюсь, что он добьется там выдающихся результатов и будет готов занять престол. Посему, по его возвращении домой я с легким сердцем передам ему корону. Волна добирается до него, сметает с ног, затягивает в водоворот и перемалывает в порошок. Гул в ушах переходит в писк, а затем и вовсе смолкает. Тим словно со стороны смотрит на лица, но не может различить ни одного. То ли из-за вспышек камер, то ли из-за танцующих перед глазами черных точек. Кто-то сжимает его предплечье, кажется, мама, и он почти на автомате поднимает руку с бокалом. Подносит стекло к губам, чувствуя, как в нос бьют пузырьки шампанского. Делает маленький глоток, боясь поперхнуться, но не ощущая вкуса. В голове абсолютная пустота и даже то и дело встревающий голос молчит. Когда Тим почти полностью приходит в себя, все кончено. Он стоит у подножия сцены, пока гости, оживленно переговариваясь, кидают на него взгляды, не рискуя, впрочем подходить. Алекс делает какие-то пометки на планшете и на каждый вопросительный взгляд, брошенный в их сторону, отвечает настороженным прищуром и одной-двумя строчками, набранными на экране. Собирает реакцию гостей, делает выводы, определяет, как они относятся ко всему происходящему. Тим оглядывается в поисках родителей и замечает их на другом конце зала, болтающих о чем-то с премьер-министром и его женой. Странно было бы ожидать, что они останутся рядом с Тимом и объяснят ему хоть что-то. В нескольких метрах от него замирает Парм, явно взволнованный, но не решающийся подойти. По пятам за ним следует Дин. Тим коротко качает головой на невысказанный вопрос Парма, и тот кивает, поняв его без слов. Тим с удовольствием поговорит с ним, но не сейчас. Не когда он в таком раздрае и растерянности. Не когда он так зол. Ведь так сложно было сообщить заранее. Так сложно было предупредить собственного сына. Проще простого сказать: «Дорогой, через четыре, максимум пять лет, ты будешь королем, хотя ты думал, что у тебя в запасе как минимум лет сорок, ведь твой отец абсолютно здоров» где-то за месяц до приема, чтобы он успел отойти от шока и смириться. Это же было обдуманное и взвешенное решение, которое они приняли не за несколько минут? В груди поднимается темная, удушающая волна злости. Тиму хочется что-нибудь швырнуть в стену. Или кого-нибудь ударить. Но он же принц. Он не может позволить себе необдуманных поступков, поспешных решений и неприемлемых действий. Внезапно он натыкается глазами на Вина. Тот стоит, прислонившись плечом к колонне. Вырез рубашки манит к себе, словно сирена. Блондину плевать на других, это заметно и по его выбору одежды, и по окрашенным волосам. Тим залпом допивает шампанское, чувствуя, как во рту сразу становится кисло. Он замечает вопросительный взгляд Вина, направленный прямо на него. И кивает.