А небо-то у нас общее

Будто шар — гелием, апрель постепенно наполнялся запахами. Душисто цвели абрикосы. Яркая, изумрудная трава, избавившись от сморщенных остатков прошлогодних листьев, пускала свои соки. Солнце палило несколько пустых детских площадок — собранные воедино горки, качели, карусели и качалки в форме лошадок, автомобилей или мотоциклов — и тоже пустые, ухоженные дороги между ними. Ветер, исполняя деташе, гнал туда-сюда все эти запахи, и Алина Сологуб, соблазнённая его игрой, приспустила «намордник» и с улыбкой вдохнула полной грудью. Весенние ароматы наполнили её тоскующее, печальное сердце отрадой. Наверху обыденно, без всякого чуда простучал трамвай. Он, словно мешая Алининой усладе, напомнил о трёх без того зудящих вещах. Первое — Алина Сологуб как минимум до мая («До лета, — поправляла она себя, — как минимум до лета») не увидится с молодым человеком из другого города и из другой страны. Без него, без её солнца, настоящее Солнце оказывалось не нужным. Второе — надо бы заканчивать с парками, скверами, лесами и найти работу вдобавок к той, которая резко сократилась до пятнадцати — если ещё повезёт — часов в неделю. И, наконец, третье: все люди переживали об одном и том же; нахождение «в одной лодке» то успокаивало, то давило, и больше всё-таки давило. Можно было добавить четвёртое: Алина не имела права жаловаться. Где-то — из запретов, ведь людям всегда кто-то да запрещает говорить о наболевшем; и люди изворачиваются, говорят заковыристо, с эпитетами, метафорами и сравнениями, перечисляют происходящее, не называя события по именам. А где-то — из уважения к чужой боли. Не всякому страдающему приятно послушать о чужих страданиях. Девушка отпила воды, попшикала нос и губы спиртом, перелитым в симпатичный флакон «эйвоновского» лосьон-спрея, и натянула «намордник». Как раз вовремя. Вдали показался охранник. Поравнявшись с единственной посетительницей парка культуры и отдыха имени Квитки-Основьяненко, он кинул на неё взгляд «Ладно, сиди» и, тряся пристёгнутой к поясу дубинкой, прошёл себе дальше. И вот тогда, среди волнения, облагораживаемого природой, в Алининой голове и одновременно где-то в воздухе вдруг прозвучало имя: «Саша». Просто «Саша». Скорые четыре буквы, быстрые два слога звучали не дольше секунды, но успели вызвать тепло и какую-то схожесть с чувствами к краснодарскому Андрею Ярмакову — тому самому, которого харьковской Алине хотелось увидеть больше всего на свете. Среди всех Саш мужского и женского пола, со школы, с детских лагерей, с колледжа и академии, с работы, Алина мгновенно вспомнила один единственный, давний, пленительный образ норвежского скрипача Александра Игоревича Рыбака. Глаза защипало, как это бывает, если чувств много и они могут вылиться в слёзы, но слёз почему-то нет. Алина вспомнила всё… Как отчаянно любила. Как пачками писала стихи. Свою открытость. Свою наивность. Свой фанатизм. Свою малую и свою большую ревность к Ингрид, к Лене Майер-Ландрут, к Моа и Кэтрин, к тем, кого видела, к тем, о ком только слышала, и к миллионам других влюблённых фанаток. (Впрочем, к фанаткам Алина относилась не столь ревностно, считая, что сможет выделиться среди других простых девочек, быть одной из лучших, а вот быть лучше той же Лены — задание не из лёгких!) И то, как с появлением новых реальных людей всё это стихло… Будто и не было никакой любви к Рыбаку. Но Алина поняла, что любовь была! Не только потому что вспомнила о ней. Но и потому что про-чув-ство-ва-ла её от начала и до конца, тот давний отрезок времени и… что-то в сердце прямо здесь и сейчас. Давным давно вышел клип «Стрела Амура», а белокрылый ангел с каштановыми волосами, Саша Рыбак, должно быть, до сих пор ходил-летал по миру и пускал стрелы, влюбляя друг в друга людей. Может, именно он пустил стрелу тогда, когда сердце Алины Сологуб выбрало Андрея Ярмакова. Только вот натянутая тетива дёрнулась ещё раз, и старая, выточенная в две тысячи девятом году, стрела второй раз полетела в девичье сердце, на этот раз выбрав Рыбака. Будто загипнотизированная, Алина вставила наушники в смартфон и зашла в «Youtoobe». «Alexander Rybak Fairytall» — набрала она без тире и вторых кавычек. И, пока душа наслаждалась «Сказкой», окунулась в воспоминания.