***
Двенадцатого мая Алине подарили две книги — «Украина. Что стоит увидеть» и учебник по изобразительному искусству. — Аля, — восторженно произнесла Анна, вручая книги, — мы знаем, что ты очень любишь рисовать. И поэтому решили купить тебе вот такую книжечку. — Спасибо. Спасибо большое, девочки! Едва ли Алина могла подумать, что сегодняшний полный подарков и дружбы день сменит ещё один счастливый праздник?! Но именно так и произошло через пару дней. От скуки, в ожидании хоть одной интересной песни, Сологуб включила «Евровидение» и… впечатлилась с первого выступления Билана до конца конкурса. Да, да, именно от выступления Билана, а не сестёр Толмачовых, потому что полуфиналы Алина не смотрела. Только финал. О боже! Каждая песня была шедевром. Абсолютно каждая выбивалась из клише «стандартной песенки для Евровидения», даже если на сцене появлялись певицы в типичных роскошных платьях. С первых секунд Алину очаровала гармония голосов Ноа и Миры Авад. Израильские певицы — оказывается, не родственницы, не две сестры и не мама и дочь, как Алина ошибочно подумала, причислив одну фамилию обеим — не просто пели, а, смотря друг другу в глаза, шли по одной песочной дороге, с подножия которой скатывались к низинам, убегали в закат розовеющие холодные камни. Пытаясь понять, куда направляются Ноа и Мира, Алина не смогла представить конкретного места — её просто поглотило чувство прекрасной и неизведанной, бесконечной дороги. Задорная игра на музыкальных инструментах как будто бы приглашала маленькую слушательницу пройтись вместе с исполнительницами. А где-то там, в низине, струились, словно волосы Ноа, ледяные ручьи. Настоящий смысл израильского произведения, однако, в первый раз ускользнул от Алины. Сологуб «втянулась», и её слух, равно как и её душа и разум, приняли льющуюся португальскую музыку. Сами португальцы напомнили бродячих артистов из этакого расписного, колесящего по стране фургона, которого так не хватало на сцене, что воображение его дорисовывало. Албания повеселила облачившимся во всё голубое человечком. Песня Финляндии называлась «Lose Control», и финны вытворяли под неё такое, что, казалось, действительно потеряли контроль! Финский парень так вообще жонглировал огнём! Невозможно было поверить, что Финляндия потом оказалась на последнем месте. Превосходно выступила мускулистая, до невозможности светлая, в сияющем белом платье, божественная шведка Малена Эрнман с композицией «La Voix»; Алина не сразу запомнила название, но легко нашла его, когда услышала ту же песнь из уст любимого из украинского талант-шоу Артёма Семёнова. Необыкновенными голосами обладали Кьяра Сиракуза и Йоханна. Из груди полнотелой оперной певицы Кьяры из Мальты рвалась звонкая, высокая песнь вроде тех эпичных композиций, что поют все положительные герои вместе с лесными зверушками в конце американских мультфильмов. Йоханна из Исландии поразила нежностью и силой, подчёркнутой её голубым одеянием и сдержанными тонами косметики. В первых кадрах операторы засняли белоснежные крупные зубы, полные розовые губы и лёгкую улыбку певицы, а затем — наклон головы и взгляд чистых, очаровательных, мудрых глаз. Вместо теней глаза Йоханны были подведены тонкими блестяще-голубыми полосами. Фея… Йоханна была просто феей! И Алине захотелось быть похожей на неё. Грек Сакис Рувас зажёг сцену невероятной сексуальностью и харизмой! Но он до того напоминал просто красивого мужчину с просто обложки красивого журнала (правда, журнала годов восьмидесятых, радующего, а не пресыщенного подобными образами), что оставил, пожалуй, только хорошее настроение; это был интересный, однако ещё не тот мужчина. Тот мужчина был, скорее, не мужчиной, а парнем. Тринадцатого мая, сразу после Алининых именин, ему исполнилось двадцать три года. Саша… Александр. Александр с забавной фамилией Рыбак; кто знает, может, кто из его семьи когда и любил рыбалку, ведь истоки фамилий не берутся «с потолка». Но Александр Рыбак был никаким не рыбаком, а норвежским скрипачом с белорусскими корнями. Эти обычные моменты его биографии знали все, кто смотрел конкурс в две тысячи девятом году. Как все знали и то, что свою «Сказку» он посвятил первой девушке по имени Ингрид. Но не все представляли, что происходило в душе девушек, заслышавших его мелодию! И что произошло в душе Алины Сологуб… Александр словно перевернул её мир, когда, милый, с северными чертами лица (ах, он как будто родился викингом, а не был мигрантом), в чёрных брюках, белой блузке и чёрном жилете, рассказывал историю сказочной любви. Он словно вывернул девичью душу, в то время как выворачивал свою. А танцующие и исполняющие акробатические номера парни добавляли забавы и весёлости песне, в которой могли бы прослеживаться грусть и ностальгия. Алина заумилялась подпевкой похожих друг на друга как капли воды длиннолицых, светловолосых девушек в длинных розовых платьях. Сологуб ещё сама не знала, что любуется не ими… Не только ими… Её внимание приковал Рыбак. Тогда он впервые покорил её сердце… Алина Сологуб ходила в приподнятом настроении, спотыкалась и врезалась в углы. Она приоткрывала рот и зачем-то проводила по губам, словно на них мог остаться след поцелуя. Она касалась волос и проводила от корней вниз, сжимая кончики. Она смотрела новости и, следя, чтобы мама её не видела в столь сокровенный момент, гуглила фото Александра. Удивительно, что на земле целых двадцать три года жил такой человек! А она этого и не знала… Алину сковали одновременно досада и гордость. Но больше — гордость. Не важно, где был Александр раньше. Теперь он словно спустился с небес. А именно такое впечатление оставляли он, его творчество и его прекрасная страна с высокими горами и — почему бы об этом не сказать — высоким уровнем жизни, с ледяными, непокорными ветрами, разгуливающими между уютными двухэтажными домиками, и горячими душами вольных жителей. У Алины Сологуб было стихотворение, посвящённое именно Норвегии. Посмотрев как следует на карту, угадав в Норвегии очертания облака и загуглив виды облаков, Сологуб придумала на черновике, а затем старательно, начисто переписала в тетрадь: «Мне снятся недавно твои холода, Морозное счастье и скрипка. Мечты все мечтами, но мне без труда В тебе его видеть улыбку. И ты так прекрасно на севере том Перистою тучей сложилась. Прекрасная даль или будущий дом, Ты в сердце моём. Я влюбилась». А две из последних строк звучали так: «Сердце моё стало биться сильней, В Норвегию кровь направляя». При этом Алине казалось, что её кровь в самом деле не только совершает свой привычный путь по жилам и сердцу, но и рвётся далеко-далеко в Осло, в столицу Норвегии. Там, где живёт Рыбак. Её Рыбак! И что он примет её кровь, её душу и сердце так же легко, как принимает своих родителей. Что однажды взять её за руку ему будет так же легко, как удержать в руках билет на самолёт, а не так сложно, как складывать в чемодан чашки со своими фотографиями — подарки многочисленных поклонников.***
В дни «Евровидения» и после него девочки помимо парней и косметики обсуждали, конечно же, конкурс. — А Лобода крутилась в колёсах, как хомячок, — заметила Алина. Ей хотелось молчать о своих чувствах настолько же сильно, насколько хотелось кричать. Она отводила внимание подруг от неожиданных чувств к Рыбаку так, словно они все были телепатами и, узнав её сокровенные мысли, могли использовать их не в мирных целях. — Лобода классно выступила. — Энергично! — Да ну… Ерундовая у неё песня. – И двенадцатое место. — Ага. А как вам Приходько? — Фу! — Почему «фу»? — Эта плачущая ро… плачущее на весь экран лицо. — Так это образ такой! И пошли-поехали обсуждать украинскую Приходько да русскую Лободу. Кому понравилось, кому нет. Старательно ли крутилась Лобода? Или ей надо было лучше показать вокал? Достаточно ли трагично выглядела Приходько?.. Алина понимала патриотизм, только не понимала, почему никто не упоминает другие страны?! Ведь все же (и она понимала, кого имеет в виду в первую очередь) молодцы. Но вот заговорили и об израильтянках, и об азербайджанцах, и об исландке, и… о Рыбаке. — Ой! — заявил Костя, который явился в зелёной клетчатой рубашке, похожей на зелёную блузку Алины, чем смутил девушку. — Я если захочу, тоже так на скрипке сыграть смогу! Сколько там надо учиться… — прикинул он и вопросительно выдвинул ладонь, — лет пять? — Лет с пяти, Костя, — сказала Настя. — Да то сильно рано. Дети в таком возрасте ещё не понимают, что хотят стать скрипачами! Только родители заставят играть и судьбу поломают, — философствовал Костя с надменностью и привычным неуважением к любому человеку, о котором начинал говорить. — Что тогда можно душевно спеть? За него вообще там парни плясали и девушки подпевали. — Девушки в конце подпевали, — поправила Анна. — Костя! Костя! — к нему начала пробираться низенькая, полная, но, в отличии от многих низких и полных людей, совершенно без комплексов, даже стервозная Вита. — Вот другое дело — Йоханна. Огонь девка! Очень е*абельна! — Костя-а-а. — Ну чё тебе?! Вита отвесила Косте подзатыльник, назвав его дебилом и сразу ещё одним, худшим словом, и потребовала: — Педагог всезнающий, ты по физике лабораторную сделал? — Нет, — расплылся в улыбке Костя. — А надо было? — Пипец! — цокнула Вита. — А я физичке глазки сострою — и она мне пять за красивые глазки поставит. — Двояку она тебе влепит, — Вита вернулась на место и судорожно залистала тетрадь на печатной основе по физике. — Девки! «Евро…» потише обсуждайте. Всi почули? — Усi, усi, — тоже по-украински ответила за всех Катя. Но тише не стало. Разве что Костя больше не комментировал конкурс по-своему. А Алина слушала подруг, сама что-то добавляла, но запуталась в странах и в конце концов совсем забыла, кто откуда, потому что в центре её внимания находился всего один человек. Норвежец и белорус. Она обращала взор к Нате и Насте, видела чьи-то сумки и выглядывающие из них трубочки рефератов, скользила взглядом по преподавательскому столу с кипой бумаг и сияющим от лучей стеклом с календариком под ним, но поверх всего обыденного замечала живую Сашину фигуру, его позитивное, тоже будто в солнечных лучах лицо. Саша словно находился в аудитории рядом с ней, невидимый для всех остальных, будто был не человеком, а джинном, Хоттабычем, подсказывающем Вольке правильные ответы на географии. Алина откуда-то знала: одно «люблю» — и сказка исчезнет. С каждым словом о любви волшебство будет постепенно исчезать, пока от всепоглощающего чувства не останется пародия на дурную девицу, от скуки влюбившуюся в самого популярного в году певца. Пока возвышенные переживания не превратятся в карикатуру, опошляющую сразу два светлых образа; по крайней мере, один, Сашин, светлый и один, Алинин, не самый худший. Но сердце жаждало говорить о любви. И потому Сологуб выражала чувства в стихах. Незадолго до лирического обращения к Норвегии она написала первое стихотворение к Саше. Оно называлось «Твоя душа». Где-то в двадцатых числах мая из-под Алининой шариковой ручки появились строки: «Твоя душа сияет лаской, Наш славный труженик речной» — речным тружеником она с каламбуром назвала Рыбака/ рыбака. «Мне счастье вдохновляться сказкой И прославлять твой труд людской. Играют нежно звуки скрипки, Бежит счастливая слеза. Я ощущаю каждой клеткой Твои бездонные глаза». Слишком много разных взглядов окружало Алину. Порой не самые добрые, завистливые, злобные, хитрые, вроде голубые, серые, те же карие, но не как у Рыбака, а пустые или мутные, как душа их обладателя, не могли не давить на девушку. Они и друг на друга-то давили, приводя ещё к большей или зависти, или злобе, или хитрости. И вот высоко над ними находился взгляд Рыбака. Такой, как писала Алина: бездонный. Глубокий. Блеск Сашиных карих глаз вроде был обычным блеском любого, чья склера попадала на свет, иными словами, любого человека, но даже не поклонник, а сторонний наблюдатель мог бы прочитать в том блеске добродушие, остроту ума и самоуважение, сочетающееся с уважением к другим и открытостью перед всем миром. И разве сам Рыбак не подчеркнул свою открытость в «Небесах Европы»? Его резвый голос, его шальная подруга-скрипка отвечали поклонникам: «И гуляют по бульварам столиц Песни моей любви без границ. Лондон, Осло, Берлин, Москва, Я пою и живу для ва-а-ас!»