:oh my Fani Varentain.

Диего грубо опускают на колени: но набитые раны сильно болят при соприкосновении с холодным полом спальни, раздражённая за все прошлые разы кожа саднит. Брандо будто прижигают кожу, а сильные пальцы Валентайна на плечах не дают сдвинуться с места. Диего приоткрывает рот, часто моргает: пытается избавиться от пелены слёз в глазах. - Не надо... — Диего нервно сглатывает, парень слишком сильно напуган. - Надо, мой сладкий мальчик. - М-мне больно... По щекам текут хрустальные капельки, падая на растянутый ворот футболки. Диего опускает голову, не в силах больше смотреть на сидящего перед ним президента — это слишком давит, властный взгляд его холодных синих глаз будто прижимает к полу. Диего всхлипывает, одними губами моля о прекращении всего этого кошмара. - То есть ты отказываешься? Диего молчит. Слышит, как меняется голос Валентайна — тот становится раздражённым. Брандо винит себя в этом, он каждый раз подводит президента... Каждый чёртов раз. Диего утвердительно кивает головой, утирая слёзы: те неприятно холодят кожу. Парню ничего не остаётся, кроме как отказаться — ничего из своих чувств, впрочем, кроме ещё большей ненависти к себе не прибавится. Он не смотрит на Валентайна, не смотрит ни на пол, ни на свои ноги, кажется, никуда. Он виноват. - Посмотри на меня, Диего... — Приторно-ласковый голос Валентайна разливается по комнате. Диего виновато поднимает голову, лишь чуть улыбнувшись: жалобно всхлипывает носом, вдруг поверив сладкому голосу, кажется, даже забыв обо всём произошедшем ранее. Крепкие пальцы на плече слабеют, так что Брандо садится на пол, поглаживая болящие колени. Он смотрит на Валентайна и собирается подняться, но тут его останавливает одна вещь... Валентайн резко заносит руку — звонкая пощёчина оставляет красный след на щеке Диего, а звук её разносится по всей комнате. Кожа горит, кажется, даже сильнее, чем на коленях. Это заставляет бледного парня упасть на пол, от неожиданности сердце начинает биться слишком часто. Хаотичные удары без темпа собственного органа наполняют всю комнату, давят ещё сильнее, хотя, казалось бы, куда ещё больше. Диего вскрикивает, а слёзы с новой силой бегут по щекам, падают на ткань футболки и мочат ворот. Он закрывает голову руками, тихо шепча что-то среднее между извинениями и мольбами о помощи. - Ты так и не научился слушать меня... На что я вообще надеялся? Президент резко хватает хрупкого Брандо за руку, тянет на себя: тонкое запястье сжимают с такой силой, что кости наверняка уже сломались в паре мест. Диего вздрагивает, тянется к кровати — Валентайн толкает его, буквально прижимая лицом в матрац. Диего не сопротивляется — нет сил, да и знает, что от этого наверняка будет только хуже. Президент резко сдёргивает с бледного тела под собой футболку, отбрасывая её куда-то в сторону, на холодный пол. Он нависает над Брандо, горячо дыша ему в самое ухо. - Глупый мальчик Диего... Горячие пальцы пробегаются по тонкой шее, Валентайн прислоняется к ней губами, оставляя багровый, слишком большой и болезненный засос. Он кусает нежную кожу и совсем не волнуется о том, что Диего дрожит совсем не от удовольствия — парень закусывает губу до крови, чтобы не закричать. Одной рукой поддерживая своё положение, второй Валентайн расстёгивает ремень на своих брюках. Диего нервно сглатывает, всё ещё громко всхлипывая, но сознание его даже не полагает, что собственное истощённое тело не готово сейчас. Не готово, впрочем, никогда. Брандо загнан в угол. Когда он чувствует, что Валентайн отстраняется, принимая более удобное положение, парень отрывает лицо от простыни, поворачивая голову набок: так, чтобы хоть немного, но видеть президента. В лунном свете видны лишь длинные пряди густых блондинистых волос, скрывающие почти всё лицо из-за такого положения. Диего взглядом самых чистых глаз молит, чтобы Валентайн не делал того. Губы дрожат в истеричной улыбке, а паника нарастает в сердце алым цветком, отравляющим все органы и даже сам рассудок. Диего чувствует под своим животом горячую руку, поначалу не понимая, что происходит. Он смотрит на Валентайна, словно надеясь, что это сработает. Надежды умирают последними? Но когда президент резко приподнимает бёдра Брандо, Диего громко выдыхает: от страха, что поедает сердце и рассудок, смешанного с осознанием реальности. На пролитый хрусталь слёз, которым венчается боль Диего, Валентайн, увы, не обращает никакого внимания. - Ну п-пожалуйста... — Диего утыкается заплаканным лицом в подушку, лишь бы никто не видел его состояние. — Хватит!.. Чувство боли пронзает всё тело без исключения, кажется, пропитывается сквозь кости и мышцы, резво проносится по нервным окончаниям, но выполняет, вероятно, самое важное своё предназначение — оно прокатывается по психике, оставляя в памяти лишь тошнотворные воспоминания о порочности своего же собственного тела. Валентайн всегда делает то, что хочет: тело Диего с самой их первой встречи априори больше не принадлежало Брандо, нет, оно стало собственностью президента. Диего сжимает простыни: руки делают это бесконтрольно, лишь бы хоть как-то уменьшить боль — и физическую, и моральную. Бледная кожа на костяшках белеет, но быстро сменяется красным цветом — выглядит это нездорово. Диего жалобно всхлипывает, чувствуя, как грубые руки Валентайна жёстко хватают его за волосы: тянут на себя, заставляя оторвать искорёженное болью и слезами лицо от мокрой подушки, прижаться спиной к подтянутому телу президента. Он издевательски прижимает Диего к себе ещё сильнее: сжимает талию так сильно, что с утра наверняка останутся багровые синяки. - Мне больно... — Диего закрывает глаза в попытке испуганно отстраниться. - И куда же ты, Диего? — Валентайн проводит рукой по шее Диего, чуть сжимая её, надавливая на кадык. Брандо открывает глаза, испуганно уставляясь в тёмный потолок этой проклятой спальни. Он тяжело дышит, совсем тихо вскрикивая от боли: нет, кто вообще сказал, что это может быть приятно? Валентайн всегда берёт Диего насильно: делает это грубо, буквально вбивая Брандо в кровать, но ритмично, слишком быстро, болезненно. Диего хочет спрятаться, он хочет укрыться в темноте и больше никогда не выходить, лишь бы его вообще не трогали. Сегодня совсем не исключение. Валентайн кусает чувствительную мочку уха, кусает сильно, оттягивает, доставляет неприятное ощущение отвращения к самому себе для Брандо. Он довольствуется разрушениями, которые с каждым разом всё больше и больше наносит Диего. Жестоко? Вполне, только вот... »Грязные дела удивительно дешёвые« — Валентайну ничего не стоит разрушить чужую жизнь, но Диего понял это слишком поздно. Сколько времени прошло — неясно. Может, пару минут, может, часов, может, вечность. Диего чувствует, как Валентайн расслабленно стонет, отталкивая его тело от себя, вновь позволяя скрыть боль в мокрой подушке. Ещё пару толчков — болезненное ощущение прокатывается по позвоночнику только сильнее, но Брандо чувствует дрожащие руки на своих бёдрах. Внутри чувствуется тепло — кажется, они остаются в этой позе вечные пару секунд. Валентайн выходит, как обычно, оставляя после себя лишь опустошение. Нет, тут значение играет даже не физическая пустота, а моральная. Диего всхлипывает, бессильно падая всем телом на бок: смотря уже в стену. Он лишь немного видит, как Валентайн, не проронив ни слова, одевается и выходит из комнаты, закрывая за собой дверь. Диего знает — то была их последняя встреча на сегодня, он ни за что не ляжет рядом с Брандо, никогда не обнимет его и не даст спокойно заснуть, нет. Это происходит всегда и, увы, не заканчивается вот уже который месяц. Диего переворачивается на спину, болезненно всхлипнув — тело ломит, неприятные мысли и ощущения накатывают волной, накрывают с головой и заставляют тонуть в них. Сегодня он снова спит один, снова боится своих же собственных демонов и ночных кошмаров — те болезни, которые так долго мучают парня, просто так не пропадут, впрочем, никто ими и не занимается. Диего чувствует мерзкое и липкое тепло, расплывающееся в душе: тепло, приносимое только такими ночами, от него хочется избавиться как можно быстрее — холод в душе гораздо приятнее этого отвратительного ощущения. Диего давно испытывает неприятное ощущение холода внутри себя, но он правдив с самим собой — лучше испытывать ледяное ощущение, чем такое тепло. Можно ли это вообще назвать теплом? Неясные чувства, что холоднее нормальной любви, вероятно, кажутся греющими лишь на фоне огромного куска льда в душе Брандо; то есть это что-то вроде того ощущения, когда десять градусов мороза кажутся гораздо теплее, чем пятьдесят. Ощущение никуда не уходит, но понимание реальности возвращается: Диего пробирает дрожь, ведь в спальне так холодно. Он накрывается одеялом, лишь болезненно выдохнув, уставившись в приоткрытое окно. Лунный свет, проникающий сквозь тонкую щель занавесок, единственное, что нарушает тьму комнаты, будет мешать — но сил встать с кровати и закрыть занавески тоже нет. Диего проваливается в сон: грязный, ненавистный кошмар, преследующий его из раза в раз, впрочем, ну никак не отличающийся от самой жизни Брандо. Жизни..? Едва ли это можно назвать так: если верно подбирать слова, правильнее сказать будет »существование«. Диего толком не понимает, что происходит в его фантазиях — таких же болезненных, как и его сознание. Тревожный сон: накатывающие воспоминания о причиняющих страдания ночах, лицо Валентайна и его ухмылка — именно то выражение, которое всегда играет на его лице, если он зол, расстроен или просто устал, желая воспользоваться Диего, в очередной раз опустошить его. В целом, именно то лицо, которое каждый раз видит Брандо, когда взглядом встречается с тёмными глазами президента. Они следят из темноты собственного сознания, глаза эти не желают пропадать даже во сне. Они пристально смотрят на Диего, что вновь забился в угол, в один и тот же самый злосчастный угол. Бледные руки, однако горячие, как само Солнце, вновь сжимают хрупкую шею Брандо, оставляя на ней ожоги. - Моя мать умерла от ожогов! — Как можно громче кричит Диего, однако он не осознаёт, что спит: сама реальность, кажется стала играть против него — он уже и не отличает, где кошмарное существование, а где просто кошмар. - Моя мать умерла... — Диего вскакивает с кровати, откидывая одеяло и садясь, горбя спину, — умерла от ожогов... Воздуха не хватает — Диего хватается за шею, чтобы проверить, насколько она в порядке — то есть скорее чтобы убедиться, нет ли на ней новых повреждений. Помимо нередких синяков, грубых засосов и укусов, Диего не чувствует ничего, значит, хотя бы из-за ожогов можно выдохнуть. Брандо опускает ноги на холодный пол, недовольно шикнув. Включив прикроватный светильник, он надевает валяющуюся в стороне футболку — та наверняка слишком велика для него, но нет ни времени искать себе новую одежду, ни мотивации, а смотреть на своё собственное искалеченное и ненавистное тело точно нет желания. Облокотившись на шкаф, Диего пару секунд беспомощно смотрит в потолок, ожидая, что темень в глазах уйдёт, а сердце перестанет так быстро биться. Неприятные ощущения покидают мысли, но место тут же забивается воспоминаниями о прошедшем вечере. - Отвратительно... — Диего тихо открывает дверь и выходит в коридор. Он безмолвно идёт вдоль стен, будто желая слиться с тенями, отбрасываемыми дверьми и дорогими картинами. Шаги Брандо слишком тихи, чтобы не посчитать его за призрака этого дома. Диего проходит мимо приоткрытой двери комнаты Валентайна — мельком заглядывает в неё и видит открытые шторы: солнце с утра наверняка помешает президенту спать. Диего ещё тише, если такое совсем возможно, заходит в спальню, кинув грустный взгляд на спящего парня. Кажется, нет смысла смотреть на президента, но Брандо делает это прямо сейчас. Парень рассматривает густые светлые волосы, разбросанные на белоснежной подушке, переливы мышц на руках и плечах в лунном свете. Пухлые губы выделяются особенно сильно, даже сильнее, чем острые скулы. Может, с Диего так играет психика? Он молча стоит пару секунд в темноте, закрывает окна, разворачивается и выходит, закрывая дверь. Акт заботы? Наверное, ведь... Это может помешать покою другого человека, так что... так что Диего просто делает это каждый раз, когда видит. Он не впервые закрывает эти чёртовы фиолетовые занавески, пока Валентайн спит. Коридор тянется будто сотней миль, совсем не отличаясь по дороге, но вот заветная дверь в ванную комнату. Место это столь привычное, что Диего, кажется, бывает тут чаще, чем в своей собственной спальне. Свет сильно слепит: глаза, привыкшие к тьме, приходится щурить. Когда ясность зрению, жаль только, что не уму, возвращается, Диего смотрит на себя в зеркало. То есть ничего нового, практически он не видит: золотые волосы, спадающие на плечи, голубые глаза, наверное, слишком яркие, но будто стеклянные, уставшие. Синяки под глазами и опухшие веки, тёмные и густые брови, одна из которых разбита, располагаются над всем этим безобразием. Пухлые губы, розоватые от природы, все в трещинах, но участь у них та же самая, что и у брови — на нижней красуется яркая отметина о прошедшей ночи. Диего болезненно улыбается, всматриваясь в ненавистную улыбку — касается подушечками пальцев ямочку на щеке, выдыхая и закрывая глаза: »Ямки на щеках выглядят так нелепо, я просто не понимаю, что людям в этом может нравится. Это больше уродство, понимаешь меня, Диего?« Слова эти эхом проносятся по мыслям, припечатывая их в самому низу сознания. Диего выбирается из воспоминаний, еле отделывается от раздражённого голоса Валентайна. Внимание переключается к скулам, вроде ещё целым и даже без царапин. Что ж, с утра меньше придётся скрывать. В уголках небесных глаз собираются слёзы, а одна из них даже скатывается по щеке, щекоча бледную кожу, что слишком полупрозрачна, будто призрачна. Блондин пожимает плечами и позволяет капле упасть с острого подбородка на ворот рубашки, намочив ткань. Отражение в зеркале рябит — кажется столь далёким, исчезающим, притворным »я«, которое только селит страх и боль в груди. Зеркало не настоящее, отражение в нём есть великий обман самого себя, но Брандо каждый раз всё больше и больше развивает эту навязчивую мысль в своей голове. Однако он отрывает взгляд и опускает глаза, а короткие рукава позволяют Диего без труда рассмотреть свои руки: худые, исчерченные уродливыми венами и шрамами. Помимо них есть несколько коротких, скорее неглубоких царапин, которые успели совсем слегка зажить. Следы бессилия Диего останутся на его теле навсегда — яркое напоминание в виде шрамов более не стереть, а от мыслей и воспоминаний не сбежать. Тело и разум полностью больше не восстановишь — Диего грустно опускает взгляд. Ему начинает казаться, о нет, что это происходит совсем не с ним. И происходит ли вообще? Разум играет злую шутку на пару с реальностью в самый ненужный момент. Диего испуганно смотрит на себя в зеркало, стыдливо поднимая глаза. Прикусывает губу, он не может узнать себя. Всё вокруг кажется серым, сотни оттенков серого, даже его внешность... У Диего всегда были серые волосы? И его глаза тоже..? Брандо беспомощно опускается на пол, запуская тонкие пальцы в пряди волос. Глубоко вдыхая, он старается успокоиться, по правде говоря, получается плохо. Парень поджимает колени, упирается в них лбом. Только бы не видеть этот мир, лишь бы только не замечать сплошных серых, блеклых цветов, не надо, нет, хватит с него! Хватит... Сколько Диего сидит в таком жалком положении, сколько он сидит с закрытыми глазами? Брандо не знает. По правде говоря, он вообще не понимает, существует ли в этом бесцветном мире что-то вроде времени, да даже если и существует — как оно измеряется? Сколько прошло секунд..? минут..? часов..? - Да сколько можно... — Диего сжимает собственные волосы, сжимает их до боли, до тех пор, пока из глаз не хлынут горячие слёзы. Холодный ветерок из щели между дверью и полом неприятно бьёт по промёрзшим пальцам на ногах, заставляя оторвать голову от колен. Какое-то неприятное ощущение распускается в сердце ядовитым цветком: ощущение присутствия чего-то или кого-то ещё в ванной комнате. Диего смотрит на блеклую дверь, смотрит на неё сквозь слёзы и страх. Сам мир сейчас будто за пыльным стеклом. Дверь точно закрыта, но делает он это... а зачем? Убедиться, что никто не пришёл..? Насколько это ему нужно? Брандо грустно опускает глаза и смотрит на свои бледные костлявые ноги. На них неприятно красуются ярко-красные раны: сбитые колени есть очередное напоминание о регулярных и столь частых ночах насилия над его телом и сознанием. Брандо проводит рукой по пятнам, болезненно шикнув: будто проверив, насколько же больно будет в следующий раз стоять на коленях, он откидывает назад свою голову. - Что же вообще происходит..? Отрицательно помотав головой, будто самому себе говоря »ты не знаешь, Дио, нет...«, Брандо прикусывает губу. Сильно, до металлического вкуса крови во рту. Ужасы дереализации всегда застают в самый ненужный момент. - Неужели я это заслужил..? Диего опирается на край ванны, кое-как поднимаясь с пола и снова заглядывая в свои голубые глаза. Мир приобретает свои краски, волосы Брандо снова отливают золотом. Он без эмоций вздыхает, прислушиваясь к пульсирующей боли в голове, да и, по сути, во всём теле. Если быть честным, сейчас Диего не хочет слушать ничего: ни удары по рассудку, ни собственные мысли — те буквально вопят о ненависти и о саморазрушении. Диего не хочет слушать их, но руки будто... Они просто не слушают его, вновь открывая дверцу шкафа, а тонкие пальцы берут специально припасённые и спрятанные лезвия. Грудь Диего приподнимается слишком спокойно для человека, который прямо сейчас проводит тонкой гранью металла по бледной коже своего же тонкого запястья. Делает он это медленно, будто бы мучая не только своё тело — мучая рассудок, который кричит о недостаточной скорости деяний саморазрушения. Включённая тёплая вода течёт из крана, а кровь смешивается вместе с ней, утекая в водопровод бледно-розовой жидкостью. Раненная прошлыми днями беспомощности кожа изнывает и сейчас: стоит Диего задеть и без того измученный участок, сильно покрасневший, как Брандо издаёт недовольное шипение. Лезвие выпадает из рук, а тонкий звук металлического удара о кафель на полу слишком сильно бьёт по нервам. Брандо закрывает глаза, в панике зажимая уши, но кровь, тем временем, жалкой струйкой боли течёт по руке. Когда звук перестаёт эхом разноситься по всем мыслям, парень открывает глаза. По голове бьёт не так сильно. Свет немного мерцает, но это пустяки. Мысли не приходят в строй — предпочитают беспорядочности носиться по сознанию. Диего осматривает пол и поднимает лезвие — пара кровавых капель пачкает кафель. Брандо лишь пожимает плечами, подносит металлическую пластинку к струе воды и смывает с неё следы своих ночных слабостей. Парень случайно ранит палец, болезненно всхлипывая, но убирая лезвие на своё место. Ещё пару секунд подержав ранку под тёплой струёй воды, парень закручивает кран, ногой вытирает капли крови с пола, ведь Диего боится осуждения Валентайна... он так боится услышать что-то ещё большее, чем он уже слышит каждый день в своей адрес. Парень выходит из злополучной комнаты. Тихо закрывает за собой дверь, выключает свет и снова желает слиться с тенями картин в коридоре. Он словно призрак заходит в свою спальню, падая на кровать. Тело-то всё ещё ломит, хоть Диего мысленно умоляет о прекращении этого Ада наяву. Впрочем, умоляет он уже очень-очень давно, хоть и, кажется, потерял счёт времени. В конце-концов, если вся твоя жизнь — замкнутый круг ломающих изнутри и снаружи всего тебя событий, то тебе ничего не остаётся. Диего укрывается одеялом, лишь надеясь на улучшение своей жизни. У Брандо, наверное, не осталось ничего, кроме надежды и веры во что-то лучшее — то есть он действительно искренне верит, что Валентайна ещё можно как-то исправить. Уговаривать ли его, умолять или же просто молча терпеть — этого парень не знает. Прямо сейчас Диего просто смотрит в потолок, бесцельно сжимая одеяло в руках. Ради этого его воспитывала мать? Она ведь всегда учила его достоинству, она ведь... Диего сломан. Он просто неправильно работает, просто мир... - Мир должен избавиться от меня... Удивительно, как обстоятельства, вовсе не зависящие от человека, могут менять его. Тут уже и не знаешь, что страшнее — сама жизнь, полная насилия, страха и ненависти; мысли, которые не дают спокойно находиться нигде; может, твои же собственные кошмары, из-за которых слишком сложно уснуть. И тебя это разрывает, заставляет метаться от одного к другому, когда единственным твоим выбором является свести счёты с её величеством Жизнью. Но почему-то не получается. Диего поворачивается набок, лишь чуть улыбаясь — в этих тревожных раздумьях он забыл об одном — маленький плюшевый динозаврик, пожалуй, его любимая игрушка, одиноко лежит на подушке. Брандо мягко берёт игрушку, прижимает её к груди, грустно вздыхая — некогда сшитая и подаренная матерью, сейчас она временами становится единственным мостиком к жизни. Какого же это — жить ради одной маленькой вещи? Спросите у Диего Брандо. Измученный парень проваливается в сон, снова беспокойный, болезненный. Ничего нового он не увидит — даже не надеется, не ожидает этого. Ему, кажется, уже всё равно, но только внешне. Для самого себя загадка, как он может засыпать со спокойным лицом, при этом точно зная о пытках собственного разума.