You're a good boah!

Ночь на Нагорье Подкова обычно была до остроты ясной и холодной — ветер дул со стороны заснеженных гор и грыз кости каждого, кому не повезло оказаться вне толстого одеяла в прогретом доме, но эта ночь была особенной, с какой стороны не погляди. Ветра не было совершено, отчего время, казалось, застыло в одном мгновении, а последние несколько дней поддувало с юга и это не могло не радовать. Яркие звёзды на небе, треск костра, ржание лошадей, запах дыма, уханье сов чуть вдали, сопение и похрапывание членов банды — вот главные составляющие любой ночи в лагере, но сегодняшняя почему-то казалась Джону Марстону по-настоящему завораживающей. Джону было с чем сравнивать — в последнее время он наблюдал не один десяток ночей. После того случая с волками он почти полностью восстановился, но слабость и ноющие, лишь заживающие швы на левом боку не позволяли банде отправлять его на серьёзные задания, а только ставить часовым чаще остальных. И хотя Джон был рад принести хоть какую-то пользу банде, к тому же, к нему часто присоединялись в карауле Ленни, который умел вести интересные беседы не хуже Датча, и молчаливый, но приятный даже в этом Чарльз, но сердце Марстона жалостливо сжималось каждый раз, когда кто-либо из банды приезжал с добычей, денежной или животной. Ему тоже хотелось уехать на охоту или ограбить дилижанс богатенького политика или банкира, да все что угодно, благо, они пару дней как спустились с гор и им открывались новые площадки для работы. В Валентайне можно было раздобыть какой-никакой информации о местных делах, а потом навариться на том, что связано с основной деятельностью этого города — скот. Лично Джон уже обдумывал, как на этом можно будет наварить пару сотен хрустящих купюр, да только ближайшую неделю максимум, что ему разрешили делать, так это стоять на стрёме и стрелять в любого чужака, которому не повезёт сунуть свой любопытный нос на Нагорье. Было уже глубоко за полночь, когда до Джона донёсся ритмичный цокот копыт со стороны ранчо Эмеральд. Туда никто из них пока не ездил, они и в Валентайне ещё не успели натворить дел, чтобы лезть севернее или восточнее, поэтому Марстон направил в темноту карабин и предупреждающе оскалился: — Кто здесь? — Это я, Артур, — ответил всадник и, боже, ему в самом деле не было нужды называть своё имя — этот голос Джон узнал бы даже на смертном одре. — В следующий раз предупреждай заранее, я чуть не застрелил тебя, — фыркнул Марстон и недовольно проследил за Морганом, спрятав взгляд за полами шляпы. — Обычно караульные сами понимают, где свои, но для такого идиота, как ты, Джон Марстон, я сделаю исключение и в следующий раз крикну на подходе. Артур усмехнулся, хлопнул своего мустанга по шее, слез с него и повёл под уздцы мимо Джона. Марстон был уверен, что Артур оставит коня пастись вместе с другими лошадьми, а сам пойдёт спать — выглядел он уставшим, хотя ни добычи на крупе, ни мешка с деньгами у него не наблюдалось — но мужчина прошёл мимо лагерного костра и скрылся где-то за деревьями. Морган всегда был одиночкой и предпочитал, чтобы его личное пространство уважали хотя бы члены банды, в этом-то как раз ничего удивительного не было, но любопытство, странное, внезапно ниоткуда взявшееся любопытство затуманивало разум Джона и распирало желанием подойти, взглянуть хотя бы издалека, понять, что творится в его голове хотя бы так, на безопасном расстоянии, когда можно всё скинуть на случайность. Когда-то Артур был для него всем, а сам Морган если не возводил Марстона в те же рамки, то хотя бы замечал его. Они были близки ещё будучи малолетней шпаной, когда прикрывать друг другу по-братски спину было в порядке вещей, когда замазывать чужие раны травами Хозии не казалось вторжением в личную жизнь. Артур первым дал ему попробовать алкоголь, причём только через пару лет Джон узнал, что он заботливо разбавил виски водой, чтобы подросток не обжёг с непривычки горло и мог почувствовать себя взрослым, сделав несколько крупных глотков. После их отношения несколько изменились. Джон начал ощущать нарастающую злость, когда видел грустного, из-за отказа Мэри, Артура, потом это чувство трансформировалось в настойчивое желание помочь пережить разрыв, и затем плавно перешло в необходимость быть рядом как можно чаще. Когда Джон понял, что окутывающий его при виде Моргана жар, тянущая боль в груди, восхищение и наслаждение от случайных касаний оказались симптомами влюблённости, было уже слишком поздно. Постоянное возбуждение било по мозгам сильнее кентуккийского бурбона и всегда заставало не вовремя, будь то опасная перестрелка с О'Дрисколлами или спокойная посиделка у костра с членами банды, когда не было возможности уйти и приходилось прятать свою заинтересованность от чужих любопытных глаз. Мастурбация помогала слабо, а полноценный секс на стороне вызывал тяжесть в груди и липкое ощущение предательства, от которого было не так легко отмыться. Спустя несколько лет, Джон ожидаемо сорвался. Ему тогда только стукнуло двадцать, а Артур тяжело переживал очередную личную трагедию. Марстон был удивлён, когда узнал, что у Артура был ребёнок, но его убийство так подкосило Моргана, что он ходил мрачнее тучи несколько месяцев, а потом пристрастился к бутылке, посылал всех взволнованных его самочувствием в крайне грубой форме и закопался в себе и своём дневнике по самое горло. Джон, как самый заинтересованный, даже пару раз умудрился получить по морде, когда Морган был особенно не в духе. Однажды Джон всего-навсего прокомментировал неровную походку и спиртуозный шлейф, когда через мгновение обнаружил себя на земле с разбитым носом, рассечённой бровью, разодранной в мясо губой и сломанными рёбрами, а Хозия и Датч с двух сторон оттаскивали разгневанного, как разбуженный посреди голодной зимы медведь, Артура. Джон извинений так и не дождался, но на следующее утро кто-то оставил в его палатке пару плиток шоколада, зная, как он падок на сладкое лакомство. После той стычки Артур будто бы поостыл, пить стал меньше и умереннее, начал шутить, хотя звучали его замечания максимально саркастично и токсично, но Джон ощущал, что тот пережил самый трудный этап и смирился с потерей. Тогда Марстон начал больше времени проводить с ним, чаще выезжать на охоту или грабежи вместе, разговаривать на отвлечённые темы, даже пить в каких-то забегаловках, которых и кабаком-то называть можно было с натяжкой. После очередной совместной пьянки они завались в гостиничный номер, почти не стоя на ногах и соображая так же туго. Морган налакался больше Джона и его пришлось буквально тащить на себе до койки. Артур без зазрения совести развалился на всю ширь кровати и тихо засопел, а Джон завис над мужчиной, упёршись руками по бокам от его груди и коленями в матрас. Он был слишком пьян, чтобы что-либо замечать, кроме выразительно приоткрытых губ мужчины под ним и длинных выгоревших на концах ресниц. В одно мгновение всё замерло, секунды потекли густой лавой по его артериям, и Джон в какой-то момент словил себя на том, что с упоением целует Артура, вылизывая его губы и кромку зубов, сжимая судорожно пальцами чужие широкие покатые плечи. Он, казалось, опьянел от вкуса виски и слюны ещё больше, так что здравая мысль прекратить это, пока не стало слишком поздно, улетучилась, как разлитый спирт. Джон надавил на челюсть Артура, приоткрыл его рот и скользнул языком внутрь, задыхаясь от наплывших ощущений. То ли алкоголь бил в голову, то ли вседозволенность, а, может, просто давно скрываемая влюблённость наконец-то нашла выход, но Джон крупно дрожал, вылизывая рот Артура и жадно гладил руками всё, куда мог дотянуться, скромно избегая паха, как запретного плода. Казалось, что если он переступит эту черту, то мир покатится к чертям и дороги назад уже не будет. Марстон почти пропустил момент, когда Артур дрогнул губами, шевельнул языком и отстранил его за плечи от себя. — Что за нахрен? Джон? — взгляд мужчины всё ещё плавал, на щеках растеклась пьяная краска, грудь под ладонями Марстона медленно и ритмично опускалась, сердце спокойно билось о грудную клетку. Он был спокоен, будто бы не застал только что близкого друга — мужчину — с упоением целующим его. — Ты пьян. — Нет, — не нашёлся что ответить Джон и растерянно посмотрел Артуру в глаза, пытаясь рассмотреть за алкогольной пеленой эмоции. Непонимание, усталость, удивление, даже тревога, но ни намёка на отвращение, и это окончательно сбило Марстона с истинного пути. — Да, но не достаточно. Я просто был влюблён в тебя всё это время. Ты понимаешь, Артур? — Джон снова накрыл губы Моргана своими, не встретив ни сопротивления, ни ответа, и всё равно не сдержал восхищённого скулежа. — Я люблю тебя. Хочу тебя, — и решительно положил руку на пах мужчины. Его тогда погребло под собой ощущение, что он прыгнул в пропасть, и последние секунды полёта перед оглушительным падением были приторно сладкими. Артур вздрогнул, когда ладонь Джона огладила сквозь штаны его член, напрягся, сдавленно промычал в поцелуй и в следующий момент перевернул Джона на спину и повис над ним, грозный и страшный, но по-домашнему растрёпанный. И уже в следующий момент сам целовал и кусал губы Джона, сам сжимал его плечи, бока, бёдра, сам тёрся о него, как ошалевшая псина, и трахал языком в рот с таким упоением, что Марстон начал задыхаться. Алкоголь вместе с кровью тяжёлым напором ударил прямо в его сердце, раззадорил голод ещё больше, и в какой-то момент он обнаружил в себе смазанные маслом шалфея пальцы Артура и то, что он бесстыже подмахивал бёдрами, словно течная сука. Приноровиться к сексу с проникновением было сложно для них обоих, особенно в начале, когда Артур начинал двигаться быстро и жадно, не дав возможности привыкнуть к себе, а Джон сжимался на члене до боли и всё никак не мог расслабиться, но потом все как-то резко стало лучше. Толчки приносили скорее удовольствие, нежели зудящий дискомфорт, и иногда Морган так удачно тёрся о чувствительные места, что Джона подбрасывало на шаг ближе к оргазму. В ту ночь он достаточно быстро кончил, стоило только Артуру уделить внимание его члену и губам, а после него с гортанным стоном закончил и Морган, совсем уж нежно поцеловал в плечо, неряшливо оттёр потёки спермы простынёй и отрубился мгновенно, так и не протрезвев. На утро между ними случился тяжёлый разговор, в котором Джон честно и подробно описал свою влюблённость под строгим взглядом Моргана. Тот в теперь непривычной манере не перебивал и не вставлял саркастичных комментариев, только внимательно слушал, почёсывал подбородок и что-то для себя решал. — Я должен взять ответственность за это, — сказал тогда Артур, и Джон согласился, хотя прекрасно понимал, что он просто пользуется привычкой Моргана взваливать на себя чужие проблемы, даже если самому от этого станет только хуже. Он мог побухтеть немного и объяснить всем вокруг, почему они такие идиоты, но всё равно влез бы в петлю, если это могло помочь кому-то из банды. Абсолютный, глупый, беспощадный альтруизм — это всё про Артура, когда дело касалось его близких. Спустя года, Джон ощущал себя полным придурком, что так нагло воспользовался ситуацией и благородством Артура, но... он ни о чём не жалел. После этого разговора Морган не только не сделал вид, что ничего не было, но и попытался сделать хотя бы видимость взаимности. Они периодически занимались сексом без обязательств и Джон удивлялся, как у такого правильного Артура вообще вставал на мужчину, но тому будто бы было плевать. Он ни разу не говорил о чувствах или том, чего хотел бы сам, но спустя месяцы начал проявлять инициативу, затаскивал Марстона в темные углы, целовал губы, вылизывал шею, ластился, как большой пёс, в постели растягивал процесс, будто бы наслаждался им чуть больше, чем просто снятием напряжения. Джон старался не анализировать это и не обманывать себя ложными надеждами на взаимность, а воспринимать всё происходящее между ними, как секс, простое снятие напряжения, получение глупого удовольствия. Банда то ли не замечала их тисканий по углам, то ли уступчиво молчала, не желая награждать себя нелюбовью с их стороны, только зашедший однажды не вовремя без стука Хозия временами осаживал их и шутил так, что понимали его только они. Датч, к счастью, не понимал или делал вид, что не понимал, что творится с его мальчиками, но разъединять их не спешил, наоборот, часто ставил работать вместе и, чёрт, они были великолепной командой. Как обычно и бывает, полетело под откос всё и сразу, будто бы светлой полосе пришла на смену тёмная без намека на серый оттенок. В их лагере появилась милая девчушка Эбигейл, которая за кров и еду считала себя обязанной платить телом всем желающим мужчинам лагеря, но при этом она бросала такие долгие взгляды и мягкие улыбки в сторону Джона, что ему становилось порой неловко находится рядом с ней; банда провалила пару громких дел в Канзасе и привлекла внимание законников, поэтому они быстро пошли на юго-запад, в надежде засесть в Колорадо или южнее, в Нью-Мексико; и, самое главное, Мэри выходила замуж. Кажется, это был владелец какой-то крупной фабрики, с которым её отец заключил выгодный союз, Джон точно не знал. Он вообще долго не знал, что конкретно случилось, просто Артур резко начал избегать его и реагировать на любой намёк на близость с Марстоном то яростью, то горечью, то ненавистью, то шутками, то он начинал горячо шептать что-то пошлое, бесстыдно притираясь бёдрами к Джону, то тут же отскакивал, как ошпаренный, и отгонял любовника крепким словцом. В общем-то Джон понял, что произошло, только когда без разрешения зашёл в палатку Моргана и прочёл то злосчастное письмо. Он успел дочитать только до просьбы о встрече с ней, когда Артур выбил бумажку из его рук и уже в следующее мгновение остервенело бил Джона, куда доставали кулаки. Когда на шум сбежались Датч, Хозия и Пирсон, Артур успел отбить ему печень, пройтись пару раз по почкам, сломать рёбра, нос и расквасить челюсть, заставив Марстона захлёбываться своей кровью вперемешку с мелкими осколками зубов. Джон даже не защищался, так он был ошеломлён, что его друг, брат, любовь поднял на него руку, так что в себя он пришел уже в своей палатке, ощущая только моральную и физическую боль, да умиротворяющий запах трав, которыми его щедро обтирал Хозия. С того момента с Артуром он виделся только на совместных заданиях Датча, да и тот старался по возможности их разделять, посылая одного за припасами, а другого на ограбление дилижанса очередного богатея и наоборот. Джон внешне был спокойным и делал вид, что Морган это пустое место, да только на самом деле он сходил с ума от раздирающих его чувств. Он начал глушить это всё в алкоголе, как год назад делал сам Артур, и с удивлением заметил, что это не помогает избавиться от мыслей, только заставляет ярость и глупость управлять его уставшим телом. Пару раз он находил себя на утро всего в синяках в гостинице, ещё раза два-три в хлеву или на конюшне, дважды он просыпался в объятиях незнакомых женщин и один раз мужчины, от которых поспешил слинять ещё до рассвета. Но апогеем идиотских поступков Джона стала ночь, которую он провёл с Эбигейл, на пьяную голову найдя её компанию наиболее приятной для себя. У них закрутилось нечто, похоже на роман, как говорили все в банде, довольно улыбаясь им и хлопая Марстона по плечу. Эби светилась влюблённостью и будто бы не замечала, что Джон хватался за неё, как за соломинку, что он готов на стену лезть, лишь бы снова ощутить себя свободным, и разодрать грудь голыми руками, если Артур посмотрит на него так, как смотрел раньше. Когда Эбигейл забеременела и её выпирающий живот стал очевиден всем вокруг, Джон будто бы оглох и ослеп разом. Он только и слышал со всех сторон, что это его ребёнок и пора взрослеть, брать ответственность, быть хорошим отцом и любящим мужем, но слова будто бы не долетали до мозга и растворялись где-то в ушах, оставляя за собой ровный белый шум. Ранней весной у них родился мальчик — Джек был спокойным, милым ребёнком и почти никогда не плакал, предпочитая спать или изучающе смотреть по сторонам. Ребёнок Марстона пугал до боли в сердце, но он мужественно покачал его тогда, в первый раз, а дальше смотрел издалека, плетя что-то о том, что он боится сделать ему больно или что-то повредить. Эбигейл ни разу не обвинила его в холодности по отношению к себе за все месяцы беременности, но после рождения Джека косилась на него с горечью и обвинением во взгляде, и, чёрт, Джон её прекрасно понимал. Он был уверен, что заслужил этот взгляд. — Такое случается, когда забываешься в женщине, — первые слова Артура Джону за последние полтора года и Марстону хочется провалиться под землю от стыда. "Забываешься" — и Артур знал, о чём говорил. Он так же забылся после расставания с Мэри в другой женщине, а потом точно так же и в Джоне, когда потерял и её, и сына. Только ему оба раза хватило мужества ответить за свои проступки. А Джона распирали эмоции и втаптывали его в грязь. — Даже не уверен, что он мой, — зло просипел Марстон и получил от Артура резкий, но не сильный удар в плечо. Предостережение. — Не смей. Эбигейл прекрасная женщина, родившая тебе сына. Я бы и сам взял её в жёны, но она полюбила тебя и так будет правильно. Женись на ней, воспитай Джека, стань мужем и отцом, которого они заслуживают. — А кто-нибудь спросил, чего хочу я? — Джон злился всё больше, его гнев смешивался с забытой болью и мешал мыслить здраво, превращаясь в животное желание сбежать. — Нужно было раньше думать, Марстон. Ты должен взять ответственность, — Артур был холоден и непреклонен, когда говорил это, и таким его Джон не знал. Его опалило ледяным ужасом, волоски на шее встали дыбом, он просто развернулся, пошёл к своей лошади, оседлал её, сказал сухо: — Я никому не должен, Морган. Особенно тебе. И пришпорил её, мгновенно набрав скорость. Так он и провёл год вдали от банды, снедаемый ненавистью к себе, горем и страхом. Забавно, но именно такой — сломленный, одинокий — он был сильнее всего. Без маячащего на фоне Датча с его фанатизмом и верой в свободный от закона Запад, без малышки Эбигейл, которую ни в чем винить было нельзя, кроме влюблённости в неблагодарного идиота, и без Артура, который... Впрочем, не важно. Злость на него прошла быстро, а стыд от необдуманного поступка — нет. Он, конечно же, вернулся к ним и Датч, конечно же, принял его, как загулявшего кота, обратно в семью. Эбигейл стала жёстче и прямолинейнее, видно ей было туго весь этот год. Джек подрос, уже начал ходить и даже говорить что-то похожее на словосочетания, на блудного отца реагировал по-детски бурно, как никак новое лицо среди ряда привычных. Артур его первое время игнорировал, потом фыркал и ёрничал каждый раз, когда Джон брался за работу, а потом будто бы подостыл, расслабился, и хотя саркастичные нотки из своего голоса не убрал, но уже мог перекинуться парой слов и не зашипеть ядовито, как змея. Последним значимым событием в его жизни был Блэкуотер, их побег в горы и волки, которые разодрали ему весь бок и оставили на память красочные шрамы на лице, когда он отправился в очередную вылазку. Тогда он только то и мог, что зажимать раны, чтобы кровь медленнее вытекала и дала ему больше времени, и думать. В какой-то момент он понял, что не так уж сильно и хочет выбраться, и эта смерть не казалась ему чем-то неправильным, скорее наоборот. Только глупая упрямость тянула его к жизни, и он вновь задумался, а не пропасть ли ему. Не уйти ли навсегда, оставить Артура, Эбигейл с Джеком, Датча, банду, идею, которая разочаровала своей ложной красотой, позади? Никто не хватится, а если и хватится, то будет поздно искать, умрёт Джон где-то в этих глухих заснеженных горах или найдёт способ свалить на все четыре стороны. Началась метель и сильный громкий ветер, но в какой-то момент он услышал в рокоте бури своё имя, отражающееся эхом от горы. — Джон! — донёсся до него голос кого-то из банды, кажется, это был Чарльз. Марстон сипло выдохнул воздух из лёгких и задумался, нужно ли отвечать — мороз жёг кожу в лёгкой одежде, кровь всё ещё текла из его бока, а силы цепляться за свою некчёмную жизнь покидали его. Всё это теряло смысл с каждой секунды уже больше четырёх лет. — Марстон! — донеслось до Джона сквозь метель и он резко забыл, как дышать. Этот голос... Этот хриплый, тяжёлый, глубокий голос он узнал даже при смерти. Он звучал немного устало и раздражённо, но чем больше медлил с ответом Джон, тем больше в голосе Артура сквозило ноток волнения и страха. Морган боялся за него, он наверняка видел разодранную волками лошадь Джона и, возможно, уже представил его бездыханное тело где-то здесь, в бесконечных снегах, над которым пировали волки, распевая свои серенады луне. Джон позволил себе на мгновение представить, что мог бы ощущать в тот момент Артур, что ему было бы не всё равно, что он был бы убит горем или сожалел бы о своих словах, хотя они и были абсолютно правильными. Джон смаковал этот образ у себя в голове, ощущал, как взволнованно трепещет от этих мыслей сердце, и понял, что не хочет больше разочаровывать Артура и видеть это самое выражение у него на лице. — Я здесь! И вот теперь Джон вынужден стоять на карауле, кусать губы, будто бы это могло ему помочь принять решение или как-то обуздать свои чувства, да только никакого озарения или внезапного осмысления у него не происходило. Поэтому, взвесив все за и против, он, наконец, решился. — Чарльз, мне нужно отлить, — кинул Джон прошедшему мимо мужчине и тот молча кивнул, встав на место Марстона в караул. Джон был уверен, что справится за пару минут, просто посмотрит, утолит любопытство, посмотрит на жизнь Артура хоть одним глазком, и тут же назад. Никто не узнает и никто не осудит, и съедающее его желание быть ближе к Артуру хоть немного умерит свой аппетит. Мустанга Артура не было в стойле, а самого Моргана в палатке, что навевало мысль, что он опять сорвался посреди ночи куда-то, добивая себя для общего блага (хотя Джон и не понимал, о каком общем благе может идти речь, если один из них годами убивал себя за пару долларов или ради огромного куша, не суть), но Марстон видел, каким уставшим был Артур, когда приехал в лагерь, и ему явно бы хватило ума никуда не лезть в таком состоянии. Джон прикинул, что он уже скоро должен возвращаться обратно к Чарльзу, чтобы его отмазка про "отлить" была более правдоподобной, но он не мог уйти отсюда ни с чем, к тому же, его снедало любопытство, как будто бы если он узнает, где пропадает ночью Артур, то сможет разгадать тайну этого человека и вернуть утраченное давние. На большее он не рассчитывал. Джон пошёл за палатку Моргана вдоль утёса, инстинктивно пригнувшись и прислушиваясь, будто выслеживал дичь. Тихий голос и довольное фырканье лошади он услышал через пару десятков метров в глубине лесной чащи и вдали от патрулируемой дороги и лагеря. Джон высмотрел наиболее толстое дерево, спрятался за его ствол, выглянул и осмотрелся. Артур стоял на небольшой поляне вместе со своим конём, вычёсывал его спутавшуюся в пути гриву, выбирал из хвоста травинки, чистил от грязи копыта и стряхивал дорожную пыль со спины, шеи и крупа. На мустанге не было седла и прочей амуниции для верховой езды, но конь все равно держался близко к Моргану, позволяя за собой ухаживать, и даже не думал сбегать. Артур ворковал о чём-то с ним, пока отскрёбывал грязь щёткой, но Джон не слышал, что именно, только ощущал его тяжёлый, раскатистый тембр и отголоски эмоций, что-то нежное, что-то грустное, что-то неопределённое, но такое знакомое. Как бы Джон не силился, но расслышать со своего уютного места за толстым деревом хоть что-то из разговоров Моргана он не мог, а потому, наплевав на своё решение держаться на приличной дистанции, прокрался ближе. Он встал за молодым дубом, чей ствол едва ли был шире разворота плеч Марстона, к тому же, ночь выдалась настолько погожей, что полная луна сияла на небе без единого облачка и светила холодным позолоченным серебром, так что Артуру стоило лишь внимательно вглядеться в это место и прислушаться, чтобы заметить, что он на поляне не один. И хотя место для наблюдения было максимально небезопасным, зато находилось всего в пяти метрах от Моргана и его мустанга, и теперь Джон мог подслушивать всё, что скажет мужчина. Артур сейчас мурлыкал себе под нос какую-то песню, он постоянно сбивался с ритма, большую часть слов забывал или попросту выкидывал, многие заменял мычанием и играл голосом невпопад, впрочем, петь он никогда не умел, но Джон с удовольствием слушал сбивчивый, но въедающийся в память мотив, постепенно расслабляясь и вспоминая времена, когда они вместе наперебой кричали песни о свободе, возвращаясь в лагерь с добычей на крупе у лошадей. Тогда были отличные времена, а сейчас... Сейчас это была одна из тех вещей, которой ему не хватало до смерти. — Ты хороший мальчик, — сказал вдруг Артур и похлопал мустанга по шее, но от того, как он это произнёс, Джона пробила дрожь. Так же глубоко, довольно, с любовью и гордостью он говорил когда-то давно самому Джону, когда тот делал успехи, будто то воровство, охота или секс. От воспоминаний о последнем Джона прошибло горячей волной, которая прошлась от груди по позвоночнику, лизнула огнём желудок, лёгкие и сердце, полыхнула в паху и стрельнула в колени, заставив дрожать так же, как когда-то в шестнадцать. — Ты хороший, смелый, сильный мальчик, — мурлыкал Артур, зарываясь пальцами в гриву коня. Тот довольно льнул под ласковую руку, перебирал копытами, фыркал и пощипывал Артура губами за рукав, намекая на лакомство. А Джон только и мог, что жадно смотреть на расслабленного Артура, слушать его голос и кусать губы, сосредотачиваясь на дыхании, чтобы не вздохнуть слишком громко. У него шумело в ушах и оглушительно билось сердце в груди, казалось, на всю округу, и в какой-то момент Джон словил себя на том, что он закрывал глаза и представлял себя на месте мустанга. "Ты хороший мальчик", — повторял ему в мыслях Морган и прижимался ближе, притираясь, блуждал руками под рубашкой, и Джон ощущал каждое из его фантомных прикосновений. Охренеть, он точно не должен был это представлять, но возбуждение стало слишком сильным, чтобы его игнорировать. Хотелось всего так много и сразу, но Марстон лишь сильнее впился пальцами в кору и пару раз на пробу махнул бёдрами, будто бы едва ощутимое трение ткани о полувставший член могло погасить пламя. — Ладно, ладно, — коротко рассмеялся Артур и у Джона защемило в груди. Он видел, как мужчина дал коню с ладони леденец и при этом улыбался, а в глазах усталость сменилась на искристое веселье. — Ты заслужил угощение. "Ты заслужил, Джон. Заслужил угощение", — пульсировало в висках Джона и он не без труда сдавил себя сквозь штаны, чтобы ощущать всё не так остро. Интересно, что за угощение получил бы Джон? Где и как выцеловывал бы его Артур, что бы прикусил или сжал, чтобы наградить за отличную работу. Где бы гуляли его пухлые губы, что бы вытворял длинный саркастичный язык, остался бы всё тот же яд в словах, как обычно происходило в их диалогах, или Артур был бы заботливым и любящим, как когда-то и как сейчас, пока никто его не видит? Джон сжал член крепче и, на сколько хватало ткани штанов, провёл несколько раз вверх-вниз, неряшливо проведя дрожащими бёдрами, зашипел от наплыва ощущений и звучно ударился затылком о дерево. Последовавшую за этим тишину он даже не заметил. — Твою сопелку за милю слышно, Марстон. Джон вздрогнул от выступившего холодного пота и судорожно задумался о путях отступления, но было уже слишком поздно. Артур встал перед ним, чуть ближе, чем следовало бы, и посмотрел с укором, сложив руки на груди. А Джон молился всем богам, о которых хоть раз слышал, чтобы вечно внимательный Морган не заметил стояк у него в штанах. Объяснить это максимально безопасно для себя вряд ли получится. — Ты шпионил за мной? — Нет, — Артур подошёл ближе, грозной тучей нависнув над Марстоном, и он снова ощутил мощный прилив возбуждения, когда его лица коснулось тёплое дыхание с чёткими нотками шалфея — видно, Артур недавно принимал одно из лекарств Хозии для снятия боли и усталости — и горячую волну от его тела буквально в метре от себя. Морган был похож на медведя, готового тебя разорвать, как только ты перестанешь стоять по стойке смирно, и именно это чувство опасности будоражило адреналин в крови и превращало все "правильно" и "ты обязан" у него в голове в пыль. — Я сегодня в карауле. Патрулировал этот участок, когда услышал шум. — Как я помню, полчаса назад ты стоял на совершенно другом участке. — Мы поменялись с Чарльзом, — не проведя глазом соврал Джон, но хмурится не перестал. Его напрягало, что он попался, что Артур просто нависал над ним, вместо того, чтобы наорать или даже ударить, что на лице мужчины не было ничего, за что можно было бы зацепиться, но в глазах блестело нечто до боли знакомое, отчего становилось не по себе. — И где твой карабин? — усмехнулся Артур, и Джон наконец-то распознал это нечто — насмешка. Морган дразнил его, прекрасно зная, куда жать. Чёрт! — Ты, кажется, чуть не застрелил меня недавно. Ну не из пальца же ты собирался стрелять, ковбой? — У меня есть револьвер, — Марстон похлопал ладонью по кобуре на бедре и взгляд Артура скользнул за его движением вниз. И только спустя секунду Джон понял, как крупно он с этим налажал. — Да, я вижу. А в штанах у тебя спрятан запасной револьвер, так? — Артур обвёл глазами натянувшиеся штаны в районе паха и весело хмыкнул, ещё немного сократив расстояние между ними. Теперь их разделял друг от друга один шаг, который никто пока делать не собирался. — Не знал, что тебя заводят мустанги. — Ты сам знаешь, что меня заводит, — грубо плюнул Джон, защищаясь. Он ощерился, как мокрый кошак, сжал зубы до скрежета, но ходить вокруг да около и играть из себя святую невинность не стал. Артур был далеко не глупым и продолжать так очевидно врать ему в лицо было подло по отношению к ним двоим, но и признавать свою вину Марстон не спешил. Он всегда был гордецом. — Знаю, — Артур наклонился, приблизил своё лицо к Джону и в миг посерьёзнел. — Я думал, это всё в прошлом. Ты перерос и больше не... — Больше не что? Больше не люблю тебя? Не хочу? Не засыпаю с сожалением, не мечтаю о том, что между нами когда-то было? Ты должен был заметить, что я схожу из-за этого с ума. Не мог не заметить. Артур тяжело вздохнул, но промолчал, мигом потупив взгляд. О, это что-то новое. — Как я сказал, я думал, это в прошлом. Так было правильно. — Чего я хочу, ты знаешь. Ну а что насчёт тебя, Артур? — мужчина неопределённо пожал плечами и небрежно махнул рукой. "Классический Артур, готовый на всё ради других и плюющий на свои желания", — думал Джон, ощущая от Моргана то, чего не видел слишком давно — сомнения. И этого было достаточно. — Чего хочешь ты? Хочешь ли ты меня, — продолжил Джон, а потом резко вывернулся и поменял их местами, приперев Артура к стволу дерева. Он уже давно не худосочный мальчишка со следами воровского прошлого на теле, нет, он взрослый мужчина, который может вести даже в давно канувших в Лету отношениях. — Или мы просто забудем про этот разговор и про всё, что нас когда-то связывало? — да, Джон шел ва-банк, играл по-крупному, но на кону стояло слишком многое, чтобы не рисковать. На несколько мгновений на поляне повисла тишина, прерываемая только далёким уханьем совы, но затем Артур коротко цыкнул, прошипел ложно-недовольно: — Ты чёртов вымогатель, Джон Марстон! И первым поцеловал Джона, жадно касаясь ладонями его щёк, шеи, кромки волос, притягивая к себе так, что от ощущения горячего тела в тесной близости сносило им обоим башню. Раньше Артур любил нежные и долгие поцелуи, любил целовать почти невинно и не торопясь, растягивая это на долгие минуты смакования, но сейчас он как с цепи сорвался, всё норовил ощутимо прикусить губу, заставлял инстинктивно открывать рот, уверенно и точно скользил внутрь языком, а потом властно и умело двигал им взад-вперёд, имитируя секс. Джон податливо открывал рот и в ответ сжимал губы Артура — пухлые, горячие, мокрые, просто охрененные губы, оглаживал заострившиеся скулы, широкую грудь, покатые плечи, и, когда одежда вдруг стала до неприличия лишней, попытался вытянуть из-за пояса джинсов рубашку. — Легче, — брякнул невпопад Артур, но останавливать Джона, когда он впился в его шею и просунул ладонь в штаны, не стал, только голову откинул, стукнувшись о ствол дерева, и глаза прикрыл, позволяя делать с собой всё, что Марстону заблагорассудится. Джон был уверен, что это какая-то проверка его нервов, его мотивов, его желаний или что там ещё могло прийти Моргану в голову, но он собрался произвести неизгладимое впечатление. Джон расстегнул подтяжки Артура, приспустил его штаны и одним слитным движением упал на колени, опаляя своим неровным дыханием пах мужчины. Артур мигом напрягся, растерянно глянул сверху вниз и положил ладони ему на плечи, будто бы предостерегая. — Ты не должен, это не... Сукин ты сын! Джон не медля обхватил губами головку, дразня лизнул по чувствительной коже языком и подался ближе, наполнив свой рот членом. Он не в первый раз делал минет Артуру и всё ещё помнил, что ему больше нравится, поэтому он смачно посасывал головку, ощущая, как плоть крепчает у него на языке. По рту разлился солоноватый привкус мужской смазки, и если раньше Джон удивлялся отсутствию у себя брезгливости к предэякулянту и члену в горле в целом, то теперь вязкие капли только больше разжигали первобытные инстинкты и его рот наполнялся слюной, идеальной для скольжения, а в штанах становилось тяжело. Хотелось наплевать на всё и быстрыми движениями довести себя до оргазма, с этой охрененной тяжестью во рту ему бы не понадобилось много времени, но сейчас перед ним стояла более важная цель, и Джон с трудом сложил руки у себя на бёдрах, цепляясь в них до боли, чтобы не сорваться. Артур положил свою руку на макушку Джону, вплёл пальцы в его отросшие пряди, но ни оттягивать, ни направлять к себе не стал, будто бы до сих пор колебался. Джон, не выпуская член изо рта, поднял взгляд вверх и внимательно вгляделся в лицо Моргана. Артур замер и даже не дышал, будто бы боялся спугнуть момент; он смотрел прямо Джону в глаза, но взгляд его был дикими, не читаемым, он неотрывно пялился, словно мечтал запечатлеть эту картину у себя в голове и потом перенести карандашом себе в дневник. Зрачки затопили его светлые глаза и в темноте ночи казались безумной голодной бездной. Губы чуть опухли, приоткрылись, и по ним то и дело медленно скользил язык. Джон дал ему несколько мгновений, чтобы полюбоваться, и, не отрывая взгляд от глаз Моргана, положил свою ладонь на его пальцы в своих волосах и уверенно надавил, двинув головой вперёд и заглотив член глубже. Артур на такое явное приглашение лишь рвано, шумно вздохнул, смотреть начал осмысленно, ещё более жадно и возбуждённо, а затем схватился за волосы крепче, потянул его сначала от, а потом резко на себя, ещё и бедрами двинул навстречу тёплому рту. В тот момент Джон обрадовался, что имел какой-никакой опыт, иначе под таким натиском просто бы задохнулся, поэтому он постарался максимально расслабить горло и отвлечься, позволив мужчине вести. Артур редко брал на себя полную инициативу, то ли боялся навредить, то ли был не заинтересован, но сейчас он с таким энтузиазмом и голодом задавал темп и смотрел, смотрел, смотрел, в то же время не предавая себя и не переходя на откровенную грубость, а временами и вовсе нежно ласкал кончиками пальцев щёки, скулы, невесомо гладил за ухом, перебирал пряди на затылке и массировал мягкую кожу, что в искренности его желания не было сомнений. — Джон, — выдохнул Артур и оттянул пряди, остановив и снова разглядывая Марстона так пристально, будто бы он был миражом и мог растаять в любой момент. Джон положил ладони ему на бёдра, собственническим жестом прошёлся подушечками больших пальцев по нежной коже близ основания члена и ощутил, как мелко подрагивают напряжённые мышцы. Артур был близок к оргазму и пытался всеми силами его оттянуть, но у Джона были другие планы, и уже в следующее мгновение он быстро двигал подуставшей челюстью, втягивал щёки, прижимал языком головку к нёбу и пропускал член в горло, хитро поглядывая снизу вверх на тяжело дышавшего мужчину. Джон сейчас вёл в их маленькой игре, он здесь царь и бог, и это... это было охрененно. — Джон, чёрт, — Артур,такой уверенный, сильный, непоколебимый Артур шипел и рвано задыхался под наплывом ощущений, — Ты так хорош. Слова ударили Джона прямо в пах, скрутили желудок и пронзили сердце, а ответная дрожь по груди ворвалась прямо в горло, сорвавшись в долгий стон. Звук прошёлся вибрацией по чувствительной коже головки и Артур с рыком кончил, инстинктивно войдя членом как можно глубже. Джон недовольно хмыкнул, когда сперма потекла вниз по горлу, и он поспешил сглотнуть несколько раз, чтобы перебить это неприятное ощущение. Артур тяжело дышал, наслаждаясь оргазмом, и Джон позволил себе мстительно повести языком по головке, прекрасно зная, насколько гиперчувствительной она сейчас была. Морган крупно вздрогнул и чуть поморщился, но ничего не сказал, видимо, тоже считал, что заслужил за своё нетерпение маленькую месть. Джон почти заботливо застегнул Моргану штаны, закрепил на них подтяжки, вправил внутрь рубашку и осторожно встал с ноющих колен, игнорируя неприятное трение ткани у него в паху. Его член до сих пор стоял, хотя без физической стимуляции и не так остро, но всё равно внизу живота сладко тянуло от возбуждения, особенно когда он ненароком сосредотачивался на шумных вздохах Артура, или на его горящей коже, или на крепком торсе, или на этих охрененных блядских губах... — Посмотри на меня, Джон, — вкрадчиво произнёс Артур и Джон был готов рыкнуть раздражённо, что он и так слишком много смотрит, как можно этого не замечать и требовать ещё, но вовремя прикусил язык и уверенно, с вызовом вскинул взгляд прямо мужчине в глаза. Там горел целый коктейль чувств, но хитрую искру было видно сразу: Артур что-то затеял и Джон играл в этом главную роль. — Вот так, молодец. Джон укусил себя за щёку изнутри, но отразившееся на лице удовольствие выдало его с потрохами. Артур... Артур был не слишком говорливым в плане комплиментов и ещё меньше любил хвалить Джона, особенно после его грандиозного проёба с Эби и ухода в самоволку, но Марстон бы безбожно лгал, если бы сказал, что он был не в восторге от любой его похвалы. Конкретно это его "молодец" ударило в сердце, перехватило в груди и упало, как камень, вниз. В штанах заинтересованно шевельнулось. Снова. Артур довольно ухмыльнулся, приметив для себя что-то такое в выражении лица Джона, что его позабавило, а после притянул к себе, властно оставив ладонь на пояснице, и рвано поцеловал в губы, ещё раз и ещё, пока с Джона не слетело оцепенение и он не начал инициативно отвечать. Артур гладил его по спине, давил пальцами вдоль позвоночника, заставляя выгибаться и больше вжиматься в его пышущее жаром тело и целовал, долго, голодно, на грани грубости, возбуждающе, словно он хотел в одночасье компенсировать годы разлуки. "Жадный, — лениво шевельнулась мысль в голове Джона, — мне нравится". В какой момент Артур подключил вторую руку, засунул её в штаны и обхватил его член, Джон не заметил, но быстрые движения кулака Моргана, его губы, колючая щетина, мускусный запах и грубый баритон семимильными шагами двигали его к оргазму. После особенно удачного движения Джон заскулил, двинул бёдрами навстречу кулаку, вцепился в рубашку на торсе Артура, разорвал поцелуй и стукнулся лбом о его плечо, дыша часто и неглубоко. — Ты же будешь умницей и кончишь для меня, Джон? — шептал ему на ухо Артур, пока водил кулаком по члену, то ускоряя ритм, то почти не двигаясь. Джон не сдержал низкого стона, прикусил рубашку Моргана под его лицом и размашисто задвигал бёдрами, буквально трахая крепкий кулак. Ещё немного, совсем чуть-чуть, он так близко, он уже почти... — Хороший мальчик, — низко рыкнул Артур ему в висок и Джон со стоном кончил, растворившись в густой глубине его голоса. Джон ещё какое-то время ощущал тяжесть в подрагивающих мышцах, тепло чужих объятий, искристую истому во всём теле и ошеломляюще приятную пустоту в голове. Артур шипел себе под нос, пока растирал по штанам густые капли семени, но другой рукой крепко прижимал разомлевшего Марстона к себе. Классический Артур, вечно бурчащий, но всегда находящийся рядом. Джон нехотя открыл рот: — Так ты заметил? — Что тебя кроет, когда я называю тебя хорошим мальчиком? — Артур бросил оттирать штаны и лукаво усмехнулся Джону. — Да, ты был достаточно красноречивым. — Тогда называй чаще, — по-детски нагло буркнул Джон и потёрся носом о колючую шею. Артур коротко просмеялся и ответил, пропустив чёрные волосы сквозь пальцы: — Только если продолжишь быть таким же хорошим мальчиком. И Джон обнял в ответ, позволив себе минуту покоя, прежде чем они снова начнут играть свои привычные роли в лагере: Артур поспит и с утра добудет денег и еды для лагеря, Джон получит заслуженный нагоняй от Чарльза за столь долгое отсутствие в карауле и попробует наладить отношения с Эбигейл и Джеком, но минута, эта конкретная минута, здесь и сейчас, принадлежала им-настоящим, без обязательств и тягот жизни. Только им.