От любви до ненависти и наоборот

Глаза Лилу излучают полнейший испуг: в ее зрачках отражаются два огнива глаз Люцифера, что как коршун склонился над ней и прожигает взглядом. Пугающая и давящая атмосфера едва не подкосила меня; я смотрела на Люцифера, на чьем лице смешались одновременно ненависть и удовлетворение от мучений уже падшего ангела. Вдруг он ухмыльнулся и присел на корточки, дабы их глаза были на одном уровне, Лилу вздрогнула и отпрянула, но Люци сдавил двумя пальцами ее подбородок и заставил тем самым обратить ее взор на себя — Что он обещал тебе, наивная дрянь? Ты же прекрасно понимала, что с тобой будет. Тебе же с самого детства добрый папаша Серафим вдалбливал нормы морали, а ты так опрометчиво поддалась соблазну доказать ему, что ты не его игрушка, да, Ли-лу? — он упивался каждым сказанным словом, пока его глаза все больше наливались кровью, а я завороженно наблюдала за этим — Что еще ты знаешь? — я наклонила голову на бок и промолвила, — Нефелим нужен не только для войны, чего еще он хочет. Задаю тот вопрос, на который заведомо знаю ответ, но почему-то в уголках моей души еще закралась надежда о том, что все это — неправда, что моя мать не причастна ко всему этому. Лилу молчит, чем еще больше выводит Люцифера из себя, а мой взор падает на обрубленные крылья Лилу — на остатки от крыльев на ее спине, по которым уже не струится запекшая кровь, от чего вся кровь отливает от моего лица, а сердце бешено колотится от ужаса — Время ожидания вышло Люцифер, продолжая смотреть ей прямо в глаза, буквально не замечал ничего вокруг, пока по камере раздавался душераздирающий крик девушки: ее буквально ломало изнутри так, что по отчетливо был слышен звук хруста ее костей, от чего меня пробрало до мурашек. Но больше меня испугало только то, как завороженно я смотрю на происходящее: словно вкопанная я сверлю глазами едва живую Лилу, что бьётся в агонии, не в силах оторвать взор. Но в какой то момент вакуум все же покинул мой разум, и я схватила Люцифера за плечи — Кто такой мать твою Нефелим, жалкая? — он сжал кулаки, а вместе с тем еще и внутренности Лилу, от чего та начала кричать от боли с новой силой — Люцифер, остановись! — обхватываю его разъяренное лицо руками, вижу, как напряглись его руки. — Люцифер, она скажет, пожалуйста… Напряжение с его тела постепенно спадает, а цвет глаз наконец приобретает теплые оттенки, стоит нам встретиться взглядами. Лилу в этот момент старается отдышаться, и умоляюще смотрит на меня, на что я поспешно отворачиваюсь, поглаживая пальцами скулы на лице дьявола, что все еще тяжело дышит от злости Мне стало страшно. Без тени сомнения, и не строя из себя стальную — я дрожу, словно листик во время порывистого ветра поздней осени, боюсь за свою жизнь, боюсь последствий, боюсь чего угодно, но только не его… Это пугает Пугает то, что только с сыном Сатаны я чувствую себя в безопасности, чувствую себя неуязвимой, сильной. Столько ненависти и злобы вымещают на сына Сатаны, пока тот за кулисами проявляет нежность, заботу и внимание «новообращенному» ангелу, потому что тот сумел его полюбить. Все что мы сеем в людях — возвращается бумерангом, но далеко не в руки, а по самым сокровенным и больным местам. Его взрастили монстром, разбрасывались ядовитыми фразами и поставили клеймо будущего, столь же жестокого, как его отец, правителя. Однако сколько силы нужно иметь, для того что бы сейчас, глядя в мои глаза, корка льда, с годами становившаяся всё толще, оттаивает? Сколько силы нужно иметь, чтобы после стольких лет научиться любить? Люцифер твердо встает на ноги и вновь оборачивается на меня хоть и похолодевшим, но больше не таким яростным взглядом, предлагая тем самым закончить допрос самостоятельно. Я встаю напротив Лилу, что до сих пор пытается отдышаться от неунимающейся боли, и дрожащими руками заправляю волосы за уши под пристальным вниманием Люцифера — Откуда Сатане знать про существование этого Нефелима, если даже книги об этих существах запечатаны в заброшенной библиотеке? А запрет существует по другим причинам, насколько нам всем известно Что за бред я несу, учитывая то, что он является ко мне во снах и трындит загадками, чтобы я вытащила его оттуда, не знаю откуда, бесит. Сплюнув кровь Лилу процедила — Я не знаю каким образом они связаны…он говорил о том, что тем самым хочет подчинить Ребекку Уокер, чтобы иметь связи в совете… он не знает где заточен Нефелим, потому поручил развязать войну Задерживаю дыхание и считаю про себя до десяти, чтобы просто не видеть сейчас лицо разъяренного Люцифера, но вдруг резко оборачиваюсь от запаха гари: стены камеры окутывает пламя, в то время как Люцифер стремглав помчался вон из камеры, заперев ее одним резким хлопком. Плохи дела. — Люцифер! — запах дыма все отчетливее бьет в нос и подбирается к нам Он ушел. Хватаю ладонями прутья тюремной камеры, пока те окончательно не раскалились, однако колкая боль пронзает мое тело и меня откидывает от нее. Оглядываясь на Лилу, вижу ее опустошенный взгляд и кидаюсь освобождать ее от оков — Почему не оставишь меня, Уокер? Вдвоем не выбраться, на камере заклятье Кое-как разобравшись с замком, прикрываю руками нос, дабы не вдыхать порывы гари и смотрю на Лилу — Кем бы ты не была, ты заслуживаешь прощения. Все совершают ошибки, и ты поплатишься за свое, но не так! Лилу падает на локти, я начинаю понимать, что стремительно задыхаюсь. Вспоминаю то, как в комнате Люцифера потушила весь огонь, то, как сила одним мощным толчком исходила из моего тела... но я не могу. Я просто ничего не чувствую, кроме животного страха, впервые осознав опасность для своей жизни. Последнее, что я успеваю, это накрыть Лилу крылом, а после снова беспомощно проваливаюсь в, вероятно, свой последний сон. **** Я вновь во тьме своего сознания: стараясь оглянуться, не нахожу ничего, кроме небольшого бутона лилии, что по-началу светится, а затем так же стремительно угасает, погружая меня во мрак — Виктория. — чей-то требовательный женский голос раздался в сознании Тембр голоса, присущая ему строгость и забота одновременно — его невозможно спутать. Что-то трепетное, невероятное и очень теплое разлилось по моей груди, от чего мое лицо засветилось настоящим счастьем: слезы наворачивались на глаза, а ладони механически сжимались и разжимались. А все, что я смогла промолвить это, практически бесшумное — Мама… Она не спешила сделать первый шаг из тьмы, и продолжила говорить твердо, словно каждый день общается со мной, слышит мой голос и ощущает тепло родной дочери. Где-то глубоко в душе меня это ранило — Лилия… — как только мама начала, бутон снова засветился так, чтобы я могла его видеть - … очень нежный цветок, красивый. С виду он ничем не хуже излюбленной всеми розы Ее голос убаюкивает, но не смотря на это я концентрируюсь на каждом ее слове, медленно и максимально бесшумно подходя к цветку — Однако, розы весьма капризны: цветок не выживет и месяца без должного ухода, что оказывает им человек. Сила розы в ее шипах и красоте, но шипы человек отрежет, а розу продаст, ведь нет больше смысла столько времени выхаживать цветок просто так - красота и беззащитность розы это человеческая выгода. Сила лилии в её независимости, внутренней силе: она по несколько лет может расти без чьей-либо помощи — в этом и есть ее великолепие. И если люди разлюбят розы — цветы погибнут, а если разлюбят лилии — цветы как жили раньше, так и продолжат жить и процветать. Вдруг лепестки лилии раскрылись, демонстрируя всю красоту и силу этого растения, в то время как монотонный голос матери сменился требовательным — Мне больно наблюдать за тем, как ты зависима от Люцифера, Виктория. Ты не даешь своему бутону раскрыться, потому что уже не представляешь жизни без этого дьявола. Ты — ангел, ты — моя дочь, и я не могу позволить тебе повторять мои ошибки — Но мама… — Я обещаю, ты узнаешь всю правду, и мы поговорим об этом. Но не сейчас. Ты зря полезла в эту войну, так что направь все свои силы на собственную защиту. Время на исходе, пора становиться сильнее. Раскройся, Виктория