Произведение искусства

- Может, хоть сегодня разденешься? Не Хуайсан дотрагивается до напряженного живота, скользит ладонью под распахнутый ханьфу. И в этих ласковых прикосновениях столько власти и уверенности в свершившейся победе, что Цзян Чэну хочется сбежать, запереться в дальних комнатах, пока любовник не вернется в Цинхэ Не. Хуайсан смотрит сверху вниз, удобно устроившись между чужих бедер, и гладкие тяжелые волосы струятся по плечу, невесомо щекочут кожу, будто крылья бабочки. - Эй, ты слышишь меня? Каждый раз, стоило Не Хуайсану появиться на пороге Пристани Лотоса и улыбнуться, голова Цзян Чэна отключалась. Оставалось только одно - ненасытное желание, сметающее все мысли, как лесной пожар. Конечно, Цзян Чэн с самого начала понимал, что ничего хорошего из этой связи не выйдет, но когда Не Хуайсан неторопливо развязывал пояс, скидывал верхний халат и требовательно протягивал руку, думать не получалось. Мысли вылетали из головы стаей перелетных птиц, желая счастливо оставаться. Цзян Чэн поднимает глаза к потолку, медленно считая про себя до десяти. Горячие пальцы, сжимающиеся вокруг его члена, могли бы заставить его кончить на счет “три”, и требовалась титаническая выдержка, чтобы им не позволить. - Обойдешься, - выдыхает он, не спуская глаз с резного потолка, и вздрагивает, когда к пальцам присоединяется язык. Не Хуайсан вылизывает его обстоятельно и неторопливо, чутко реагируя на то, как подрагивают бедра и срываются с губ хриплые стоны. А затем отрывается на мгновение, чтобы спросить: - Почему же? Язык вновь оборачивается вокруг темной, налившейся кровью головки, дразнит и ускользает. - Разве я не заслужил увидеть главу Цзян без его клановых одежд? Ай, ничтожный Не Хуайсан, есть ли в этом мире что-то, чего ты достоин! Цзян Чэн вскидывает бедра, не сдерживая яростного вскрика: Не Хуайсан издевается, используя самые грязные приемы. Испытывает, потому что знает - едва Цзян Чэн приблизится к сладкой черте, то будет готов пообещать Не Хуайсану что угодно - золото, дорогие ткани, новый веер или собственную голову на блюде. Лишь бы он продолжал ласкать его, то ускоряясь, то замедляясь - до самого конца, пока тело и душу не вывернет в сладкой судороге, а в голове не поселится звенящая восхитительная пустота. - Ты уже в моей постели, чего тебе еще нужно?! - Цзян Чэн рычит, стискивая в руках простынь. Неторопливая ласка, едва ощутимые прикосновения доводят до бешенства - нужно сильнее, крепче, почти до боли. - А чего хочешь ты? - Хуайсан поднимает голову от его члена, невесомо прикасаясь к головке губами. - Скажи мне. Эта провокация - распахнутая пасть острого капкана. И Цзян Чэн шагает в ловушку, очертя голову. - Тебя! - срывается с губ прежде, чем Цзян Чэн успевает додумать эту мысль до конца. Кажется, Не Хуайсан доволен - на его лице расцветает тонкая улыбка, обещающая так много, что Цзян Чэн захлебывается от похоти. - А конкретнее, глава Цзян? Язык касается бедра, оставляя на тонкой коже влажный след. Темные ресницы дрожат, когда Не Хуайсан прикрывает глаза и прижимается щекой к его животу. Цзян Чэн ненавидит себя за то, что любит смотреть, как Не Хуайсан ублажает его - льнет игриво кожа к коже, прикасается к себе, сжимая у основания, чтобы не кончить раньше времени. Но сегодня все по-другому, слишком остро и до одурения хорошо. Член дергает, от напряжения почти больно, но и поддаваться на провокацию нет никакого желания. Уступи сейчас, Не Хуайсан будет вертеть им, как хочет, до скончания времен. Хотя, какая разница, вздыхает Цзян Чэн, вновь откидываясь на подушки. Стоит мелкому наглецу улыбнуться из-за веера, он готов сделать что угодно. Такая власть над ним может стать очень опасной, если Не Хуайсан захочет воспользоваться ей в каких-нибудь иных целях. - Иди ко мне, - шепчет Цзян Чэн, распахивая объятия, и Не Хуайсан с готовностью устраивается на нем сверху, приподнимая бедра. Член трется о горячую, распаленную кожу, и Цзян Чэн готов сейчас отдать что угодно, лишь бы Хуайсан перестал его мучить. И тому не нужно лишнее подтверждение - пошире разведя колени, Не Хуайсан насаживается на его член, закрыв глаза и затаив дыхание. От всеобъемлющего наслаждения он почти кричит, и Цзян Чэн, сжимая руки на бедрах, с восхищением думает, что не он один здесь готов умолять. Он теряет концентрацию, утопая в удовольствии - внутри Не Хуайсан обжигающе-горячий и так туго сжимается вокруг него, что каждое движение причиняет томную боль, от которой тело трясет как в осенней лихорадке. Цзян Чэн, и правда, чувствует себя больным, ведь не может здоровый человек раз за разом погружаться на самое дно своих безрассудных желаний? И каждый раз все глубже и глубже. Но этого недостаточно - даже громкие вскрики, что рвутся с искусанных губ Хуайсана, не могут удовлетворить до конца. Во влажные распущенные волосы вплетаются пальцы - Хуайсан дергает за пряди, подгоняя. Ему не так много надо, чтобы шагнуть за грань - несколько движений бедрами вверх, укус в нежный изгиб белой шеи. Цзян Чэн сжимает его член в пальцах, большим пальцем трет под головкой, где Хуайсан чувствительный настолько, что тает свечным воском в руках. Всхлипывает, закатывая глаза и выплескиваясь в ладонь белесыми каплями. - Опаздываете, глава Цзян, - от хитрого взгляда из-под пушистых ресниц низ живота словно кипятком ошпаривает, - быть может, вас отвлекают одежды? Рядом с обнаженным любовником Цзян Чэн почти полностью одет. Только смятые штаны валяются у кровати, отброшенные за ненадобностью в любовной горячке. - Может, вам помочь? - Не Хуайсан цепляется за его плечи, стягивая с них шелковые клановые одежды. А затем его глаза расширяются, словно он видит что-то не поддающееся логике, сомневается, что глаза его не обманывают. - Цзян Чэн, ты… Хуайсан едва успевает вскрикнуть, когда его подбрасывают вверх и укладывают животом на постель, вздергивая выше белые ягодицы. Цзян Чэн входит в него, выплескивая всю ярость и похоть, что горит в груди неугасимым огнем. То ли наказывает за наглость, то ли награждает, кто разберет? И двигается так, как нужно только ему, наплевав на стоны и мольбы под собой. Хуайсан, давясь криками, лишь шире расставляет ноги, позволяя делать с собой все, что заблагорассудится. Прогибает поясницу, раскрываясь еще сильнее, цепляется за чужое бедро, притягивая ближе. И вздрагивает, когда чувствует горячее семя, заполняющее его изнутри. На белоснежном плече горит алый след - кончая, Цзян Чэн почти не контролирует свою потребность пометить, установить право владения. Вгрызается в мягкую кожу, рыча и дрожа от сотрясающего изнутри наслаждения. И не видит как именно смотрит на него Хуайсан после - вдумчиво и внимательно, словно видит перед собой красную нить, что ведет к истине. *** Заниматься любовью в полном облачении то еще удовольствие - шелк липнет к коже, пропитывается соленым потом, мешая двигаться. Цзян Чэн бы отдал что угодно, чтобы позволить себе скинуть ненужные тряпки у кровати и показаться любовнику полностью обнаженным. Но он не может. Цзян Чэн закрывает глаза, наслаждаясь ощущением тепла и уюта. Вода смывает с тела следы страсти и потеки белого семени, плещется у подбородка. И Цзян Чэн чувствует себя слегка...одиноко? Хуайсан первое время настаивал, чтобы они принимали ванну вместе, но стоило представить какими глазами он будет смотреть на то, что скрывают пурпурные одежды, Цзян Чэн вздрагивает и скрипит зубами. Ни за что. Он совершает омовение в полном одиночестве - даже слуги не заходят в купальни, когда там господин. Конечно, они не могут проболтаться, но не стоит рисковать. Цзян Чэн собирается скрывать рисунок, цветущий на коже, до своего последнего вздоха. Что будет потом - безразлично, хоть лотос не расти. Тень прокрадывается в купальню и застывает за ширмой, не дыша. - Я же сказал, что хочу побыть один, - цедит Цзян Чэн сквозь зубы, но в ответ не раздается ни шороха. Молчаливый наблюдатель так и стоит в своем укрытии, не собираясь никуда уходить, но и на глаза не показывается. - Я же сказал! - Цзян Чэн приподнимается, разъяренный неповиновением, но тут же осекается. Не Хуайсан пугливо выглядывает из-за ширмы и смотрит так пристально, что мороз пробегает по коже. А затем шагает вперед, видя перед собой только одну цель - чужую спину. - Почему ты скрывал от меня? - в его голосе и обида, и восхищение, но Цзян Чэн все еще слишком зол, чтобы простить ему нарушение запрета. - Что ты здесь забыл?! - он швыряет смятую простынь в Не Хуайсана, но тот с легкостью уворачивается. Глаза его сверкают, как звезды, и он выглядит будто больной лихорадкой. Губы ходуном ходят, подрагивают ладони. Таким Цзян Чэн видел его лишь в постели - затраханного до изнеможения, усталого, но просящего еще и еще. Сильнее и глубже, до крика. - Ты поэтому не снимал одежд рядом со мной? Цзян Чэн вновь соскальзывает ниже, позволяя воде скрыть свой маленький секрет. Проныра Хуайсан все равно узнал бы, рано или поздно - у него везде глаза и уши, от которых невозможно укрыться. Хуайсан приближается к ванне, медлит, а затем падает на колени перед Цзян Чэном, цепляясь пальцами за борта купальни. - Покажи мне, - он не просит, он почти умоляет. Кусает губы, преисполненный темной, ядовитой похотью. Откуда в нем эта жажда, эта ненасытная страсть? - Пожалуйста! - он поднимает глаза на Цзян Чэна, кривит в страдании красивые губы. Откажи он сейчас, разобьет сердце, но и сдавать последний рубеж в своей обороне не готов. Он почти чувствует жар, разливающийся по спине - чернила под кожей горят, словно только и ждут момента, когда к ним прикоснутся узкие ладони, проследят кончиками пальцев каждую чешуйку, каждый лепесток лотоса. Под алчным взглядом Не Хуайсана кровь вскипает - Цзян Чэн чувствует, как начинает возбуждаться. А затем медленно поднимается из ванной - мокрая кожа блестит в свете закатного солнца, что просачивается через неплотно закрытые ставни. Чужой взгляд жадно пожирает каждый сантиметр упругих мышц, затягивает в омут, из которого нет возврата. - Хочешь сладкого - придется заслужить, - он переступает через борт ванной, вставая рядом с Хуайсаном, который смотрит на него снизу вверх. Голый и возбужденный, он вызывает в любовнике очень странный, почти лихорадочный аппетит. И хочется насладиться этой властью чуточку дольше, чтобы запомнить - каково это. - Знаешь, что делать? - склоняя голову к плечу, Цзян Чэн подцепляет острый подбородок пальцами. Не Хуайсан с готовностью открывает рот, обхватывая губами крупный, налившийся кровью ствол. В этой ласке ему нет равных - он заглатывает член полностью, оборачивая юркий язык вокруг головки, и от этого подгибаются колени. Цзян Чэн останавливает себя, держится за последние крохи самообладания, чтобы не вцепиться в черные растрепанные волосы. Он знает, как Не Хуайсан любит, когда его хватают за затылок и трахают в рот резкими, бескомпромиссными движениями, от которых по его телу волна за волной проходит дрожь. - Хватит, вставай, - бросает Цзян Чэн сквозь зубы, когда терпеть нет уже никакой возможности. Хуайсан, пошатываясь, поднимается на ноги. В темных глазах плещется вожделение - ядовитое, бурлящее варево. Цзян Чэн берет его стоя, зажимая рот ладонью и втискивая грудью в стену. Хуайсан исступленно насаживается на крепкий член, словно от этого зависит его жизнь, и нетерпеливо вертит бедрами, когда Цзян Чэн сбивается с нужного ритма. Им обоим плевать, что подумают слуги, шныряющие мимо дверей купальни, и без того каждый в Пристани Лотоса знает, что глава Не больше времени проводит в постели главы Цзян, чем в Нечистой Юдоли. Но никто не посмеет и рта раскрыть, если ему дорога жизнь. Когда Не Хуайсан кончает, не притрагиваясь к собственному члену и хныча, Цзян Чэн прижимается губами к его мокрому виску и закрывает глаза. Послеоргазменная слабость сбивает с ног и тащит за собой приливной волной, и Цзян Чэн даже не сожалеет о данном сгоряча обещании. Пока Хуайсан вот так прижимается к нему, собирая губами с его шеи капли пота, невозможно думать о чем-то еще. *** - Это восхитительно! Настоящее произведение искусства! Столько времени скрывать... - шепчет Хуайсан, прикасаясь к его спине, ласкает ее кончиками пальцев. Цзян Чэн знает, что он обводит пальцем силуэт змеи, чей хвост уходит ниже, к копчику и прячется на ягодице. Лотосы, цветущие на его спине, почти пылают, когда Не Хуайсан наклоняется, чтобы коснуться губами узора. Цзян Чэн ерзает, потираясь вновь напрягшимся членом о простыни, но пока не время. Он обещал, что даст время насладиться “произведением искусства”, где холстом была его собственная кожа. Не Хуайсан мурлычет себе что-то под нос, усаживаясь сверху. Кожа прижимается к коже - на нем нет ничего, кроме нижнего халата, и от этой близости Цзян Чэн готов взвыть. Без ханьфу, в подобной позе он чувствует себя уязвимым. Пока чужие ладони бродят по ягодице, впиваются в упругую мышцу, он шумно выдыхает в подушку и пытается успокоить бурлящую в жилах кровь. - Больно было? Невинный вопрос окунает его в прошлое, где боль от чернил под кожей была каплей в море. Страдания от потери родителей были куда сильнее, и Цзян Чэн без единого стона вытерпел, пока на спине под рукой опытного мастера зацветут лотосы и развернет кольца змея. - У мамы… - голос срывается, и Цзян Чэн откашливается, прежде чем продолжить, - ...у мамы была такая же. Ему больше не надо ничего говорить - Хуайсан ловит любую его эмоцию в воздухе и перестает спрашивать. Оглаживает горячими ладонями вдоль позвоночника, умело проминает мышцы, забирая болезненное напряжение. И Цзян Чэн проваливается в какое-то подобие транса - плывет на волнах тепла, позволяя Хуайсану развлекаться. Неизвестно, сколько времени он дремлет, но из сонной неги его вырывает методичное шуршание за спиной - Хуайсан ерзает на его бедрах, вздрагивая и тяжело дыша. А потом по спальне разносится хриплый, задушенный стон. Цзян Чэн оглядывается через плечо и замирает от изумления. Нижний халат Хуайсана распахнут, изящные пальцы кольцом сомкнуты вокруг твердого члена. Большой палец скользит по головке, растирая по шелковистой коже выступившие капли. Пожирая взглядом татуировку, Хуайсан торопливо ласкает себя, как будто боится, что Цзян Чэн вот-вот взбрыкнет и оттолкнет в сторону. Зрачки у него расширены, дыхание сорванное и тяжелое. Он так возбужден, что не видит ничего вокруг, кроме узора на чужой спине. И сходит от этого с ума. - Ты… - голос подводит, срывается, и Хуайсан слабо улыбается, выгибаясь дугой на его бедрах, когда наслаждение становится невыносимым. Уголки красивых губ изгибаются в немой мольбе, Не Хуайсану мало прикосновений к члену - ему нужно намного больше. Цзян Чэн опрокидывает его на спину, раздвигая острые коленки, и ныряет рукой между ягодиц. Там все еще скользко от масла и горячо, вход опух от любовных утех и едва смыкается. Цзян Чэн пропихивает под поясницу подушку, и Хуайсан громко стонет, когда язык проходится между ягодиц. Цзян Чэн проталкивает язык глубже, обводя мышцы и чувствуя, как они лихорадочно сокращаются под его натиском. Хуайсан жадный до удовольствия - дергается, пытаясь насадиться глубже, и успокаивается только когда его бедра прижимают к сбитой простыне. - Пожалуйста, - просит он хрипло, отдавая всю власть над собой в чужие руки, - пожалуйста. На ресницах утренней росой дрожат слезы. Помедлив, Цзян Чэн отстраняется и проталкивает внутрь два пальца, и Не Хуайсан захлебывается криком. Конечно, вместо пальцев он бы хотел ощутить внутри горячий, пульсирующий член, но и без того Цзян Чэн доводит его до исступления. Сперма льется между пальцев, пачкая живот, и Хуайсан закрывает глаза - изможденный наслаждением, выжатый досуха, не находит в себе сил даже говорить. - Если ты еще раз посмеешь спрятать это от меня, я… - договаривать не приходится. Цзян Чэн и без слов все понимает. - Не думал, что тебя так возбуждает искусство, - криво ухмыляется он, вытирая семя с чужого живота. Хуайсан мягко улыбается, не открывая глаз: - Ты - мое произведение искусства. Сердце в груди Цзян Чэна пропускает удар.