***
Рубиновый дворец, всех его обитателей и гостей ждало страшное известие: младшая принцесса оказалась не такой покладистой леди, как ее сестра. Она сбегала с занятий этикета, пряталась в саду, в котором далеко не все знали укромные места, капризничала и всем своим видом показывала недовольство. Тасия и няня лишь хлопали глазами, совершенно не понимая таких изменений, а вот Алессия, кажется, от души веселилась, не находя в этом и ничего странного. Она порой даже прикрывала маленькую хулиганку, говоря, что нигде ее не видела, и Атанасия не оставляла ее без благодарности: маленькие поделки заставляли Лесси радоваться не хуже, чем от дорогого и долгожданного подарка, а принцессе сделать такое в перерывах между погонями было не так уж и сложно. А наблюдать за каждый раз мрачневшим лицом Клода и вовсе весело: он ревновал к маленькой девочке и явно хотел получить свой подарок, оказываясь постоянно в пролете, потому что настроения делать что-то для него у Атанасии не было и вряд ли когда-то появится. Однако иногда она все же дарила мелочи и ему, не забывая об образе милой и крайне наивной дочери, которая просто не знала, что могла бы подарить родителю. Тасия же каждый день получала то рисунок, то небольшую поделку из бумаги или листьев — много всего, чему сестра радовалась, как самый настоящий ребенок. Атанасии нравилось напоминать ей об этом, вести за собой в детство, отрывать от реальности, в которой будущей императрице с самого детства следует учить так много вещей, что даже у ее младшей сестры кружилась голова при прошлой-то жизни за спиной. Тасии нужно отдыхать не меньше, чем кому-либо, поэтому порой — слишком часто для употребления такого слова, но Атанасии плевать — ее наглым образом похищали и прятали в дворцовом лесу, придумывая самые разные игры и не давая ни минуты, чтобы улизнуть. Дети не должны задумываться о том, что на них лежит ответственность за всю страну. Дети должны развиваться, играть и веселиться, немного учиться и набираться опыта, не беспокоиться о взрослых вещах и знать исключительно о проблемах, подходящих их возрасту — Атанасия готова драться за хотя бы маленький, совсем крошечный уголок спокойствия, в котором старшая сестра могла бы почувствовать себя наконец той, кем действительно являлась. И она дралась. Так, как могла и умела: словами, милой улыбкой, которой не могли отказать даже самые суровые наставники, и той любовью, которой владели лишь дочери императора. Возможно, скоро ее отругают по-настоящему, накажут или сделают еще что-то, но «скоро» это не сейчас, поэтому Атанасия улыбнулась и стряхнула пыль с истрепавшегося платья. — Снова прятки? — вздохнула Тасия, но в ее голосе слышалось тепло. — Ага, на этот раз и папа участвует, — усмехнулась в ответ и повернулась к сестре, заслышав голоса слуг. — Побежали? У Тасии глаза блестели тем самым восторгом, который присущ только детям, и Атанасия не устанет подмечать это даже через десяток лет, когда у них останется гораздо меньше времени побыть детьми. Но пока будущее где-то далеко. Там, куда не ходили прятаться дети, и она бежала по знакомым тропинкам, вслушиваясь в шелест листьев и прячась от громко кричавшей стражи. Пришлось даже зажать губы ладонями, лишь бы никто не услышал смеха, и вслушиваться в каждый шорох, хруст веток или хотя бы намек на чей-то голос — Атанасия вздрогнула, когда совсем рядом раздался тихий, собачий писк, и опустила голову. — Ась? Перед ней сидел и радостно вилял хвостом странного вида щенок, ни дворняга, ни породистый — таких ей не приходилось видеть. Правда, в этом мире она собак и вовсе никогда прежде не встречала. Может, здесь они могут выглядеть и так? Щенок не лаял, но выпрашивал ласку, постукивая лапой по ее ногам, и противиться его очаровательным глазам Атанасия смогла не долго. Осторожно дотронулась до его мордочки, а после начала гладить, неспешно, боясь спугнуть совсем маленькое создание, но оно и не думало уходить. Наоборот, лишь больше ластилось, вызывая тихий смех. — Я тебе нравлюсь? — спросила Атанасия. — Ты вот мне да. Давай будем друзьями? — щенок согласно тявкнул. — Прекрасно! Тогда нам следует спрятаться в другом месте: нас наверняка уже услышали, так что быстро найдут. А мы ведь этого не хотим? Щенок согласился, и она, взяв его на руки, ушла со своего излюбленного места искать новое, пока рыцари не дошли до этого. Такие прятки не длились обычно больше получаса, но сейчас пришлось задержаться: нужно было найти подходящее укрытие для щенка. В лесу много деревьев, под корнями которых можно укрыться, но подходящее найти нужно — не все из них достаточно сухи или пригодны для пряток. Атанасия сильно сомневалась в том, что неизвестного зверя позволят оставить вот так сразу, лишь от одной ее просьбы, поэтому следовало что-нибудь придумать, разузнать получше, заранее подумать о компромиссе: с Клодом совсем не просто договориться даже ей, — поэтому пока Воронуле — так она решила назвать его — придется пожить в лесу. Атанасия сорвала несколько веток и положила их так, чтобы листва образовала мягкое покрывало, скрывая жесткую древесину, после чего запустила щенка в его временный дом. — Прости, это пока все, что я могу сделать, — вздохнула она, обдумав в голове немало событий, от которых такое укрытие уж точно не поможет. — Но скоро ты будешь спать в уютной кроватке у меня дома. Обещаю. И все же уйти ей пришлось. Голос солдат был все ближе, а отец все сильнее чувствовался вместе со своей ужасающе плотной аурой. Атанасия вновь отряхнула платье, которое теперь совершенно не спасали уже устоявшиеся движения рук, и побежала в сторону дворца. Воронулю не должны обнаружить раньше времени, а ей стоило выходить из игры: уж больно та затянулась. После того случая ее сильно отругали, и даже наказали, теперь строго следя за тем, куда и насколько направлялась принцесса. Помогало ли это? Отчасти. Атанасии все равно, не иначе как чудом, удавалось ускользнуть ненадолго, чтобы покормить маленького друга и погулять с ним ровно до того момента, пока время не подходило к критическому: такому, в какое Клод не выдерживал и переходил к тяжелой артиллерии. Доводить его и ничего за это не получать — все еще любимое ее занятие, но и безнаказанность, как оказалось, не вечна. По крайней мере, когда вопрос стоял о безопасности императорских дочерей. Так Воронулю отец принимать не хотел, а разрешать оставить — тем более. Атанасия не могла не понять его, ведь зверь, как оказалось, был странным даже для этого сумасшедшего мира, но отказываться от полюбившегося щенка, который рос слишком уж быстро, не собиралась. Она играла с ним несмотря на запрет и даже не скрывала этого, демонстрируя абсолютную послушность питомца, его ласковость и агрессивность лишь к тем, кто угрожал хозяйке. Причин уничтожать малыша не было, как не было и причин, чтобы запрещать дочери с ним возиться. Кроме той мысли, которая никак не давала покоя: никто не знал, что это за зверь и каковы будут последствия. Ни слова, даже вскользь упомянутого, не было ни в одной книге — это беспокоило и ставило в тупик. Как в самой развитой магической империи могла отсутствовать хоть какая-то информация? Возможная опасность стояла выше капризов Атанасии, а потому вскоре за их играми стали следить не только служанки, но и маги. Что уж там, даже Клод старался почаще быть именно с дочерью и работал изредка в ее присутствии. Кажется, теперь она в полной мере осознавала, как тяжело было принцессам из истории. Отсутствие хотя бы крошечного личного пространства и постоянный, удушающий контроль, насколько бы не пытались сделать его незаметным — ей приходится отступить, сконцентрировать все внимание скорее на послушности, чем на давнем нежелании кому-то подчиняться. С самого детства — ну что за несносный мир. Атанасия вновь подошла к отцу за все той же просьбой. Одного его взгляда хватало, чтобы понять: ответ будет тот же, — но сдаваться было равносильно проигрышу, а дети Обелии не проигрывают. Гордость — забавная штука. — Атанасия, я все равно не разрешу ему жить во дворце, — вздохнул император, чувствуя на себе сразу две просящие пары глаз: Тасия всегда предпочитала вставать на сторону младшей сестры, считая, что больше некому. Доля правды в этом была, но менее милой от этого сестра не становилась. — Ну пожалуйста! Я буду хорошо о нем заботиться! — А потом он тебя съест, потому что его вовремя не покормят, — хмыкнул в ответ Клод. — Или твою сестру? А может и прислугу. — Воронуля никого не тронет, — она нахмурилась и сложила руки на груди. — Он хороший! — С чего такая уверенность, Атанасия? Даже я не знаю, чего ждать от этого зверя. Повторю: он может быть опасен и напасть на тебя в любой момент, а я не могу быть с тобой всегда. — Почему? — она знала ответ, но продолжить диалог была обязана. — Потому что я император, и на мне лежит большая ответственность, — Клод подозвал ее ближе и, стоило подойти, усадит к себе на колени. — Ты ведь сбегаешь с уроков, не так ли? — Атанасия неловко улыбнулась и кивнула. — А я так не могу. — Папа очень занятой? — она кидает взгляд на сестру, и та кивает. — Да, отец очень занят, но, думаю, можно что-нибудь придумать, — ответила Тасия. — Что-то вроде барьера. У Клода руки дрогнули от этих слов и, Атанасия уверена, дернулся глаз. Он не мог не знать, что любимая дочь примет сторону младшей сестры и попытается найти компромисс, но все равно чувствовал укол гордости: теперь на первом месте для Тасии совсем не отец, и это раздражало, отдавало потерей контроля и неприятным осадком под языком. Быть вторым неприятно. Клод тяжело вздохнул и щелкнул Атанасию по носу. — Сговорились… — Просто сестрица верит мне. — Заулыбалась та и стала покачивать ногами. — Не думаю, что мы не можем обезопасить тебя, — ответила Тасия и скрыла улыбку на чашкой чая. — Обелия не зря считается величайшей магической империей мира со времен его сотворения. — Я подумаю над этим вопросом, — вновь вздохнул отец. И принцессы переглянулись с довольным блеском в глазах, зная, как никто другой: он уже согласился.***
С Воронулей играть весело. Он веселый и непринужденный, но при этом всегда знал меру и всегда чувствовал, когда Атанасия уставала и больше не могла продолжать эти бесконечные забеги с игрушками, которых теперь у пса (волка?) было более чем достаточно. Казалось, даже ей столько не покупали, сколько ему, но принцесса совсем не против: половину дарила она. Сейчас же они играли в прятки, но не так, как делали до этого: территория строго ограничена барьером и сбежать за него не удастся даже особо опытному магу. Такая защита, учитывая ее побеги, Атанасию не удивила. Лишь слегка позабавила и заставила фыркнуть: свободолюбие внутри раздраженно клубилось. Она досчитала до уже вызубренных десяти и крикнула: — Я иду искать, Воронуля! Мест, где мог бы спрятаться даже самый юркий зверек, в этой части сада, переходящего в лес, было не так уж и много, а для пса — еще меньше, и она начала с ближайшего, который помнила. Однако там никого не оказалось. И в следующем. И в третьем. Во всех. Воронули нигде не было, сколько бы Атанасия не перепроверяла давно запомнившиеся места, и от этого все тело с каждой минутой лишь больше напрягалось, пока в голову лезки тревожные мысли, а интуиция тихо скребла в сердце, говоря с испугом: что-то неладное во дворце. Чужое. Не могло просто так пропасть существо, которое и на шаг от нее отходить не хотело, которое даже в прятки играть никогда не умело и выбегало почти сразу, как только она называла его имя. Сначала проскочила мысль: он наконец учится прятаться, — но нет. — Где же ты? — Атанасия сжала юбку платья и прикусила нижнюю губу не в силах успокоиться. Ее вопросу ответом стала тишина, от которой хотелось уже куда-то спрятаться. Отвратительное чувство. Оставалось только искать до тех пор, пока щенок не найдется, пока она не услышит привычный вой и не отругает его хорошенько за успешный побег, а потом непременно обнимет. Крепко-крепко — как свое сокровище. Однако почему-то Воронуля совсем не хотел находиться и то ли прекрасно прятался сам, то ли ему кто-то весьма успешно помогал. Второй вариант рассматривать не хотелось — в голову, тем не менее, ничего больше не шло. И плохие мысли настолько заполонили ее разум, что, заслышав малейший намек на знакомый вой, Атанасия тут же сорвалась в ту сторону, а после, добежав к источнику звука, застыла. — Какого черта ты творишь?! — вскрикнула она. — Отпусти Воронулю! Мужчина, весь образ которого излучал силу, окинул ее оценивающим взглядом и лишь хмыкнул, приподняв животное еще выше и совершенно не собираясь прекращать. Он не был частью дворца: никто из них в здравом уме не стал бы вести себя так с дочерью императора, — но все же пробрался и через барьер по всей территории, и через тот, что предназначался для Атанасии. И ведь оба не слабые: дело рук мастера. — Я не люблю повторять! — Атанасия продолжала стоять на своем и, то ли из-за адреналина, то ли из-за непонятно откуда взявшейся уверенности, подбежала ближе и несильно шлепнула по руке незнакомца ладонью. — Если голодный такой, ягод поешь. Чего ты моего пса трогаешь? — Ха? — тот растерялся от такой наглости — как и многие до него — и прекратил выглядеть невозмутимым. — Твоего пса? — Да! Атанасия скрестила руки на груди и надулась, показывая все свое недовольство. — Впервые вижу, чтобы человек защищал причину своей скорой гибели. — А? — теперь они были в равном положении: чужие слова ввели в замешательство не меньше ее собственных. — В каком смысле? — А у смерти много смыслов? — усмехнулся маг и все еще продолжал удерживать пса. — Гораздо больше, чем ты мог бы подумать, — нахмурилась Атанасия и потянулась к Воронуле, однако того еще дальше отнесли от нее. — Хах, интересная мысль для малявки, но все же не советую трогать эту штуку. — Да почему?! — это уже начинало раздражать. — Не знаю, чем занимаются придворные маги сейчас, но тебя видимо не поставили в известность, что этот твой, — незнакомец скривился, — Воронуля никакой не пес, он даже не живое существо, а просто сгусток твоей маны, которую тело накопило в один мощный клубок. Будешь его трогать — энергия вернется, и ты быстренько сдохнешь. — Ч-чего? — Атанасия опешила и лишь хлопала глазами в попытке переварить полученную информацию. — Что слышала. Повторять я не буду, так что просто возвращайся к своим папочке с мамочкой и не мешай мне возвращать свои силы. — Он махнул рукой, словно отправлял какую-то нижайшую служанку мыть полы, а не отправлял восвояси особу императорских кровей. Возможно, Атанасию слишком уж разбаловали особым отношением и она слишком возгордилась; возможно, все дело в том, что в ней все еще играла взрослая самоуверенность, требующая равного отношения от других, а может еще что — она не была до конца уверена, что в появившейся обиде не смешались все варианты, но держать в себе ничего не стала — дети могут позволить себе и не такое — и со всей силы пнула мага. Едва ли ему было от этого больно, но достаточно неожиданно, чтобы он на секунду потерял хватку, а Воронуля этим воспользовался. — Малявка… — В чужом голосе стали слышны раздражительные нотки. — В душе мне тридцать, между прочим, — фыркнула Атанасия и ничуть не соврала. Правда, никто этого не поймет и всерьез не воспримет — как и многое, на что способны дети. Ей же лучше. Маг не был исключением и лишь рассмеялся. — Ну конечно. — Он протянул руку. — Раз уж такая взрослая, то лучше прислушайся к моему совету и не трогай это. — Но ему тоже хочется любви. — Воронуля был прижал ближе к груди, отчего у нового знакомого задергался глаз. — Сколько там тебе в душе, говоришь?.. — Маг вздохнул, чувствуя легкое поражение. — Ладно. Если будешь приходить сюда каждый день, то сможешь с ним хоть весь день обниматься. — Правда?! Маг усмехнулся и потрепал ее по волосам. — Я никогда не вру. А после исчез, словно его никогда и не было здесь.***
Собиралась ли она приходить на то же место снова? Нет. Куда она пришла по чистой случайности? Именно сюда. Атанасия не понимала, почему, куда бы она не пошла, всегда выходила к магу, чье имя даже не удосужилась спросить. Справедливости ради, он в свою очередь не удосужился представиться, и поэтому называть его магом стало делом привычки, также как и всячески избегать необходимости называть его хоть как-то. Отношения с этим мужчиной были странные, но веселые. Шутка ли, но у него была масса забавных привычек, и говорил он как-то странно, как, наверное, очень и очень давно говорили при дворе, и со взрослой снисходительностью — это внушало спокойствие. Не такое, как с сестрой или уж тем более с отцом, потому что с ним спокойно примерно никогда. Маг вел себя самоуверенно и гордо, но был настолько простым и порой даже непосредственным, что хотелось усомниться названном им возрасте. Несколько сотен лет? Серьезно? Атанасия могла только качнуть головой, молча согласиться с этим весьма сомнительным, но, все же, фактом и бросать Воронуле палку, пока ей пытались объяснить принципы магии. Маг ее просьбу об обучении воспринял воодушевленно и согласился, даже не раздумывая. Это было странно: он не выглядел как человек, любивший кого-то учить, — но Атанасия не сильно задумывалась об этом, предпочтя просто брать, пока давали: других возможностей ведь все равно не было. Правда, быстро выяснилось, что преподавать новоиспеченный наставник не умел от слова совсем и объяснял так, что Атанасия понимала лишь сам факт наличия этих объяснений. Ни о какой теории и речи не шло, что уж там. Зато практики — хоть отбавляй. Она всегда хорошо понимала принцип, когда ей показывали, как нужно сделать и что в итоге должно получиться, и в очередной раз убедилась в этом на тренировках. Не все выходило с первого раза, она бы даже сказала, что все и не выходило, однако с каждым разом ситуация становилась лучше и вселяла уверенность. Ни отец, ни уж тем более сестра не знали ни о практике, ни о маге и были уверены, что Атанасия лишь страшно любила лес. И она действительно любила, бегала по знакомым тропинкам, вдыхала воздух, полный лесной свежести, и чувствовала себя свободно — причин проводить в самом тихом уголке империи все свое время было слишком много, чтобы за раз вспомнить все. Ничего удивительного в том, что Диана любила это место не меньше и отдавала ему все свое время, которого и так было не слишком много — одно из немногого, в чем узнавались материнские черты при взгляде на Атанасию. Хотя отец бы определенно не согласился. Сколько раз за эти пару лет с его возвращения он сравнивал Атанасию с погибшей возлюбленной? Она уже и не помнила, но могла точно сказать, что слегка злилась: на добрую и честную Диану маленькая манипуляторша вроде нее никак не могла быть похожа — они разного поля ягоды, пусть на первый взгляд и похожи. Матушка была светлым человеком, искренне любившим этого проблемного мужчину, а вот Атанасия… Злопамятность всегда была ее сильнейшей стороной и главным вредителем в жизни. — Если не будешь меня слушать, я прекращу тебя учить. Легкий щелбан вывел ее из мыслей. Принцесса замялась, подняв взгляд на наставника. — Прости, задумалась. — Нечего думать о своем, когда дело касается магии, иначе никогда не научишься колдовать, — фыркнул маг и скрестил руки на груди. — На сей раз прощу, но дальше будешь отрабатывать. Поинтересоваться, как именно, хотелось, но создавалось ощущение, что лучше этого не делать: ответ может оказаться слишком уж неожиданным, — поэтому Атанасия кивнула и продолжила внимательно слушать, прекрасно понимая, что ничего не поймет в любом случае. Маг умел и знал многое. В его голове хранилось столько бесценной информации о магии, которую он не мог связать во внятные предложения, что это ужасало и поражало одновременно. Страшно было даже задумываться о том, сколько сил и времени ему пришлось потратить лишь на одни эксперименты, чтобы достичь того результата, который ожидался, и этот страх шел рядом с безграничным уважением, слишком глубоко спрятанным, чтобы хоть кто-то кроме Тасии заметил: слишком уж хорошо за эти годы старшая сестра ее выучила, чтобы теперь читать, как открытую книгу. Атанасия повторяла за наставником, старалась разобраться и вспомнить все, что знала о магии со сказок и со всех тех романов, которыми любила зачитываться в перерывах между работой. Что-то работало иначе, что-то — весьма схоже, а что-то не работало вовсе. И проверять каждый из этих вариантов было гораздо интереснее, чем учить этикет или начальную арифметику. Сколько бы сестра и отец не напоминали о важности этих уроков, Атанасия мало что меняла в своем отношении. Сложно придумать занятие скучнее и муторнее, чем учение этикету, а о счете чисел она знала даже больше, чем здешние великие математики и казначеи, поэтому и смысла в таких занятиях было крайне мало. Но объяснить это семье и учителям — равносильно принятию статуса гения, а это худший из возможных вариантов, потому что абсолютно ложный. Быть взрослым и опытным вовсе не означает быть еще и умным — за прошлую жизнь этот урок она запомнила, пожалуй, лучше всего. Атанасия прекратила концентрироваться на магии и стала восстанавливать сбившееся дыхание, присев под кроной полюбившегося магу дерева. Он совсем скоро сел рядом с ней и коротко похвалил ее: — У тебя весьма неплохо получается. Это «неплохо» — где-то на уровне «невероятно» для простых смертных, и принцесса улыбнулась похвале, полная удовлетворения проделанной работой. Такие уроки проходили каждый день, исключая лишь такие моменты, как сегодня, когда маг почему-то пропадал. Причины он не говорил, лишь бормотал недовольно «это личное» и мрачнел при любом упоминании — Атанасия перестала задавать вопросы, не касающиеся магии, пусть и очень хотелось. У каждого свои причины оставлять прошлое в прошлом. Она легка на кровать и уставилась в потолок. Тело отчего-то с самого утра невероятно ныло, и эта боль напоминала ту самую, которая возникала после тренировок. Двигаться хоть немного совершенно не хотелось, поэтому весь день она почти не выходила из комнаты, кроме приемов пищи с семьей и занятий, отмахнувшись какой-то отговоркой, которую уже и сама не помнила. — Сходить к лекарю? — Атанасия спросила тишину комнаты и вытянула к потолку руку. Крутила ею и рассматривала от скуки: сил даже на чтение не находилось. — Это еще что? Она замерла, а после села, вглядываясь в вены. Их всегда было совсем не видно даже при том, что кожа у нее бледная и тонкая, как рисовая бумага, но сейчас можно было четко проследить синюю линию, которая почему-то едва заметно светилась. «А вот это совершенно не смешно», —подумалось Атанасии, и она тут же вскочила с постели и едва успела сделать хоть шаг, как ноги подкосились. В глазах потемнело, а время словно замерло в той самой секунде, где Воронуля, весь излишек ее маны и лучший друг, рассыпался на миллиарды магических хлопьев. Миг — она в знакомой до боли темноте.Здесь холодно.
***
Огромный всплеск маны ударил по нему с такой силой, что Лукас пошатнулся, едва успев сжать стоявшую рядом балку. Все тело горело, словно посреди священного костра, и он прекрасно знал это чувство: у Атанасии мана горячая, почти обжигающая и настолько яркая, что при взгляде глаза начинали болеть — таких детей называли благословленными солнцем, и в императорской семье они не рождались настолько давно, что маг совсем позабыл, насколько опасно одно их существование как для других людей, так и для них сами. Свет способен не только лечить — он изничтожает все, к чему прикоснется с небрежность. Даже своего носителя. Открыть барьер точно в самый центр всплеска Лукас смог так быстро, как умел, но все же не успел — на полу лежало неподвижное тело, и дышало ли оно — спорный вопрос. Действовать надо было незамедлительно. Он положил девочку на кровать и достал лезвие: оно было тонким, но невероятно острым и прочным и служило ему уже очень давно. Маг сделать небольшой порез сначала на своем пальце, а после на таком же пальце принцессы и прижал рану к ране. Кровь — сильнейший магический проводник, и для того, чтобы выкачать из тела лишнюю энергию, Лукас не знал способа лучше. Нужно было сосредоточиться, сконцентрироваться лишь на том, чтобы вытянуть из Атанасии излишки, но ни в коем случае не тронуть жизненную силу. Один неверный шаг, и срок ее жизни сократится на пару десятков лет, если не больше. Он стиснул зубы и махнул свободной рукой, создавая барьер, чтобы никто не вошел, не почувствовал и не отвлек — никто даже не заметит, что время в этой комнате отныне течет иначе. Маной пропитался каждый уголок комнаты — дышать стало совсем трудно, как в той пустыне, куда он однажды пришел ради древних гримуаров. Вытягивать эту энергию все равно, что добровольно пить чистый кипяток, но с этой проблемой Лукас разберется позже, когда Атанасия будет привычно ворчать, а после — улыбаться после того, как у нее наконец получится маленькое заклятие. Эта девчонка не умрет сегодня. И даже через год, два или три: Лукас не позволит еще кому-то упасть в пустоту небытия из-за своей ошибки. В конце концов, однажды он уже все потерял.