Арагонская

Несмотря на то, что мы с Сашей двойняшки, жить с ним — одно большое издевательство. Потому что я действительно не понимаю, откуда за один вечер и ночь взялся такой жуткий бардак. Перечислим: бутылки, скомканное полотенце на полу, разбитая к чёртовой матери ваза, которую он мне сам подарил ещё на семнадцатилетие, мирно лежащие на полу учебники из университета (атлас человека пригодится мне явно больше, чем тебе, братец, так что я его забираю), и непосредственно сам брат, который безмятежно видит десятый сон где-нибудь на диване соседней комнаты. Просто потрясающая картина. Я в полном восторге. Несмотря на нашу относительную юность (нам обоим по двадцать) совершенным отсутствием мозгов отличался только Саша, который любит впадать в запои, случающиеся у него пару раз в год, и само это обстоятельство говорит за себя. Впрочем, на третьем курсе медицинского это было уже более понятно. В то утро я поняла, что в квартире кроме нас есть кто-то ещё: в коридоре стояло две непонятных пар обуви - стёртые синие кроссовки и лакированные сапожки на квадратном каблуке. Такой безвкусицей могла отличаться только одна знакомая мне мадемуазель. Неслышно пройдя в гостиную я начала осматривать зону бедствия; на диване спал брат в обнимку с товарищем Павлом (тот учился на четвёртом курсе стоматологического факультета; и нет, не геи, просто лучшие подружки). Осталось найти дамочку, которая, по-видимому, спала на запасном матрасе. Нам относительно повезло с тем, что пару лет назад мы смогли переехать в новострой и пол ещё не скрипел, так что я без трудностей прошла до матраса и откинула плед с макушки. «Даша?» — я настойчиво похлопала её по плечу, но ответа не последовало. Оргию они здесь что ли устраивали? Дашку я знала ещё с одиннадцатого класса. Мелкая и безбашенная, она ввалилась в класс первого сентября и сразу заявила о себе короткими синими волосами и хитрым выражением лица. Тогда-то я и поняла, что судьба нас связала навеки веков. Сейчас, спустя четыре года нашего знакомства она ничуть не изменилась, разве что сменила на время цветные волосы на свой натуральный каштановый. Из всей сложившейся ситуации меня радовало только то, что в квартире не было никаких посторонних людей и до начала пар оставалось несколько часов, которых с лихвой бы хватило на уборку, еду и дорогу до института. Конечно, ни о каком пробуждении пьяной компании и речи не шло; придётся уговаривать старосту отметить их как присутствующих на лекции. Одним из самых мною нелюбимых предметов был латинский (или латынь, кому как нравится). Своеобразный учитель возрастом около двадцати семи разбивал сердца студенток отсутствием внимания и мозги педагогическому составу своим упрямым характером. Он не принимал возражений, не делал отсрочек и требовал столько же, сколько и давал. Короче говоря, из-за него ещё в первый год обучения ушло много талантливых ребят, которым давалось всё, кроме латыни. Типичный великовозрастный мудак. К счастью для меня (да и не только) сегодня должна была быть лекция по гистологии, патологическая анатомия и практика в больнице. И никакой латыни. Когда уже подходило время выходить из дома в сторону автобусной остановки, из комнаты выполз Паша с одним открытым глазом и поднятой рукой в знак приветствия. Я картинно закатила глаза и указала рукой на ванную комнату. — Аспирин сам найдёшь, вторая тумба на кухне — дала инструктаж от похмелья. — Даше лучше сразу тазик принести, она у нас девушка не очень-то манерная. — Да знаю я, — отмахнулся Паша. — Мне ли не знать, что это чучело вытворять умеет. Я переключила внимание на выбор сегодняшнего наряда. Кроме не очень-то уютной юбки, кофты на размер больше и ботинок со сломанным замком сбоку одевать было нечего, потому что на сегодняшнюю погоду всё оказалось либо в стирке, либо надлежало ремонту. Какое счастье что на мне будет медицинский халат. На ковре стояли берцы, которые мой любезный брат подарил мне ещё в прошлом году. Не в моём привычном стиле было носить столь массивную, тяжёлую и, я бы даже сказала, агрессивную обувь. Кажется, пришло и моё время ходить по головам. И как же мне справиться с этой шнуровкой?.. Я стояла в коридоре, с набитой под завязку чёрной сумкой и мешком сменки на плече (пакеты меня не устраивали, а специальные мешки продавались практически везде и можно было повесить на плечо), из ванной наконец заявился Паша, уже находясь в относительно бодром состоянии и был похож на человека. Он осмотрел меня с ног до головы и удовлетворительно показал большой палец. Теперь-то я уже точно была спокойна за свой внешний вид. Сарказм, конечно. — Доброе утро, сестрёнка. Подстричься так и не хочешь? — раздался голос брата за спиной. Я обернулась и посмотрела на главаря сегодняшней попойки. — Волосы уже ниже задницы скоро будут. В какой-то степени Саша был прав: хоть я и никогда не отличалась наличием кудрей, волосы были достаточно тяжёлыми по своей структуре и уже здорово мешали длиной (немного выше поясницы, так что брат преувеличивал темпы роста). Ещё одна вещь, которая мне в них нравилась, так это цвет: практически чёрный, он не вывелся даже во время восьмого-одиннадцатого классов, когда я проводила с ними кучу совершенно диких экспериментов. Тогда я была ничем не хуже Дашки и прочих панков нашего времени. — Думаю, ближе к лету придётся с ними попрощаться, — неопределённо пожала плечами и улыбнулась. Саша удовлетворённо кивнул и пошёл, по примеру Паши, прямиком в ванную. Казалось бы, два мужика и сидят там дольше моего. Спасибо, что не вместе хотя бы, уже неплохо. На улице, как и ожидалось, намеревался лить дождь. Поглубже закутавшись в пальто, я пошла на автобусную остановку. Какое счастье, что потом нужно будет ехать на метро. Приехав в нужный корпус за пятнадцать минут до пары в надежде перехватить стакан кофе до конца дня, я с приподнятой головой прошла в главные двери и тут же увидела своих однокурсников. Да, сложно было не узнать людей, с которыми вынужден умирать на добровольной каторге: хмурая рожа Сокольникова, неизменно одинаковое выражение лица у Насти-комсомолки (по совместительству староста и истинный патриот) и ещё много интересных личностей. Интересно мне знать, какого чёрта они здесь собрались? — Так, ребята, тише. Василий Геннадьевич сказал идти к Дмитрию Алексеевичу, значит идём к Дмитрию Алексеевичу, — тонкий, с резковатыми нотками голосок уже ничего хорошего не предвещал. — Сокольников, говори уже! — А раньше нам почему не написали? Лично я на отработку потом не пойду, на кой хер мне сдалось решать проблемы деканата? — Михаил никогда не отличался скромностью в выражениях и предпочитал говорить всё напрямую; вокруг начали раздаваться одобрительные возгласы. Я подошла к толпе. — Так, значит, у нас будет латынь? — пришлось обратиться к Рамилю, единственному, кто сейчас не участвовал в дискуссии. Тот сначала не понял, с какой стороны шёл голос, но потом наконец опустил на меня свои глаза цвета янтаря из-под нахмуренных бровей. — Ага, латынь. Самое забавное, что нас и раньше могли предупредить, но почему-то этого не произошло. Настю на опыты в лабораторку предлагают сдать, а потом препараты делать. С этого момента в душе моей тоже стало неспокойно. В жизни такого не было, чтобы какой-то предмет замещали именно на латынь, да ещё вот так, без особых предупреждений и неясных, пока что, причин. Я, должно быть, слишком огорчённо вздохнула, потому что Рамиль поддерживающе положил руку мне на плечо. Всё оставшееся время до пары проходили в суете: кто-то продолжал спорить, отдельные личности ходили к декану и требовали урегулировать этот вопрос, хотя все прекрасно понимали, что, собственно, было два пути решения проблемы. Первое — убить Настасью на радость толпе, второе — пойти на добровольную казнь. Впрочем, мне было и без того достаточно о чём думать в сегодняшний день. Пока все мялись у двери в лекционную, я прошагала вперёд и вошла. У стола стоял Дмитрий Алексеевич, равнодушно заполнявший список прибывших на предыдущей паре. Он поначалу даже и краем глаза не повёл, кто это заявился в его святая святых, а потом всё-таки решил почтить меня своим вниманием. — Здравствуйте, Дмитрий Алексеевич. Вам же сказали что у нас с парами накладка вышла… — Знаю, Арагонская. Проходи, — перебил меня тот, поднимая голову и прищуренно оглядывая мой сегодняшний наряд. — Берцы? Такие перемены в стиле характерны больше для нашей Дарьи Юрьевны. Кстати, где она? Я прошла за первый ряд мест лекционного зала и села на своё излюбленное, — на краю. Профессор продолжал наблюдать за мной и как-то странно при этом улыбался. — В буфете. Кажется, скоро должна подойти, — конечно же, мне пришлось соврать. А как иначе, если твоя подруга решила уйти в незапланированный запой. — Перемены нам всем к лицу, иногда это даже полезно. — Полностью с тобой согласен, Арагонская. Не у брата взяла хотя бы? Иногда вы становитесь жутко похожи. Тем временем начали заходить и другие студенты, мимолётом здороваясь с учителем и рассаживаясь по задним рядам. Тот здоровался с каждым, но его взгляд принадлежал только моей персоне. Это всё было очень странно: хоть я и попадала в какие-нибудь неприятности из-за подруги или брата, столько внимания ко мне уделялось редко. — Шутка у вас не удалась, Дмитрий Алексеевич. Брат выше меня на полторы головы, соответственно, ножка у этой куколки сорок пятого размера. С моим тридцать восьмым ходить в его обуви представилось бы невозможным. — Хорошо, Арагонская. Буду совершенствоваться, — подытожил с улыбкой на лице профессор, как вдруг его внимание привлекла последняя на сегодняшний день курсантка из нашей группы. — Дарья, вас только и ждём. Место рядом с Мирославой для вас всегда свободно, прошу. Я не поверила своим глазам. Дашка не то чтобы смогла встать, она ещё умудрилась приехать в практически божественном виде и ни капли не страдать от похмелья. — Да ты как живая-то осталась, а, подруга? — спросила я у Даши, пока та садилась рядом со мной и лихорадочно вытряхивала всё из сумки, — Я уже думала что всё, потеряли мы бойца. — Весь мой секрет, Арагонская, в том, что лёгкий минет с утра бодрит не только меня, — хитро подмигнула та и глаза мои округлились. — Расслабься, подруга, твой братец не в моём вкусе. Зато Пашка наш оказался тем ещё ловеласом: в один вечер напился, на утро — уже сосут… Да-а, интересно только, как Сашка их проигнорировал, стены-то в квартире не такие уж и толстые… Лекция шла в самом разгаре. Алексеевич вызывал каждого к своему столу неминуемой казни и проводил с ним краткий диалог на предмет знания новых слов, и большинство ребят сегодня сдали на два, что означало дальнейшие многочасовые отработки. Я наблюдала за всем с деланым равнодушием, не слушая нескончаемые рассуждения Дашки и не замечая взгляды преподавателя в свою сторону. Чёрт бы его побрал, да что ему от меня сегодня надо?.. — Арагонская, ты меня совсем не слушаешь! — прошипела Даша и я наконец обратила на неё внимание. — Что между тобой и Дубровским (фамилия учителя) произошло сегодня? Он с тебя глаз не сводит, вон, даже на своём пиджаке пуговицы расстегнул. Ой-ой, смотри, сейчас как снимет его и все девки потекут… Кстати, рубрика интересных фактов: Дубровский практически всегда ходил в чёрном, полностью отрицал чай и нередко приходил до начала пар, чтобы выпить кофе в соседнем кафе, после чего выкуривал сразу две сигареты и только тогда присутствовал в универе в добром расположении духа. Сегодня, видимо, по какой-то причине все его ритуалы обвалились: он пришёл в тёмно-синем и на столе не стоял термос (он полностью отрицал пластиковые стаканы). Тем временем Дубровский и правда снял свой пиджак, чем порадовал всех наших студенток: не сказать, чтобы он являлся одним из ярых фитнес-любителей, но руки у него были что надо. Картошку бы тебе копать идти, вот там ты бы лучше всех пригодился, чем здесь бедных студентов валить… — Арагонская! — раздался громогласный голос и я обратила своё внимание на вышеупомянутого. Вот же чёрт. — Надеюсь, ты выучила весь материал… На секунду мне показалось, что он чуть не добавил «моя маленькая». Надеюсь, что это просто больное воображение, спустя пару месяцев не имея под пазухой мужчину. Я встала, выпрямила плечи и гордо прошагала к доске. Впрочем, я везением тоже не особо отличалась: на последнем шаге я споткнулась-таки о чёртов шнур ботинка и свалилась прямо в руки препода. Всё как в самых страшных снах, которые так часто любят мне сниться. Маленькая, ну что же ты такая неловкая? — вполголоса раздалась у меня немецкая речь над ухом, и вот тут я точно ошалела. Какое, блять, счастье, что корни маменьки-полиглота и мне в своё время передались. — Такие ботинки не предназначены для леди… Разве что только для моей. — Спасибо, что помогли мне не упасть на пол, — ответила я через мгновение (на русском, разумеется). Профессор помог мне принять твёрдое вертикальное положение, после чего я всё-таки смогла дойти до доски. Краем глаза я успела осмотреть однокурсников; косых взглядов не было, так как моя привычка падать уже не была чем-то необычным. — Пишите, Арагонская, вчерашние десять терминов, после чего я задам вам пару вопросов, — какое счастье, что я всё-таки учила. Взяв в руку мел, я начала писать, пока за мной стеклянным взглядом наблюдал Дмитрий Алексеевич. Напрягал он меня, к слову, всё больше и больше. — Не думаю, что из тебя бы вышла приличная госпожа, но ошейник бы точно подошёл. Кляпы, конечно, сильная безвкусица, но ради эксперимента… — да ты опять за старое, дружочек. Вот же чёрт, выговор у него был идеальный, с правильно поставленной дикцией и эмоциональной окраской. Мне хотелось послушать дальше, что Дубровский дальше скажет, только пришлось взять всю свою силу воли в кулак и продолжить писать. — Да, никогда не приходило в голову то, что мне когда-нибудь понравится двадцатилетняя девчонка, хотя больше подходит словосочетание «захочется выебать». После этого всё было как в тумане: дописав последний термин, я без особой паники и нервозности в голосе села на противоположный стул, на котором он ведёт свои допросы, осмотрела Дмитрия (ехидная улыбка не сходила с его лица, зато в одной рубашке было заметно, что его шея и лицо немного покраснели, да не стоит ли у тебя часом?) и продолжила разговор. — Дмитрий Алексеевич, — сказала я так, чтобы никто, кроме него, меня не слышал, — Угомоните свой стояк, а то из-за стола встать не сможете. Если уж вы так хотите продолжения — пригласите куда-нибудь, а там и посмотрим. Надеюсь, зачёт обеспечен? — после этих слов я встала и пошла к своему месту. Дашка ждала меня с приветливой улыбкой. Зато Дубровский, кажется, был мне не так рад, как она. Ещё пару мгновений после моего бегства мы сверлили друг друга взглядами, но позже он сдался и продолжил возиться с журналами на его столе. Вид у него был, конечно, самым что ни на есть спокойным, но немного горящие щёки и то и дело бегающие глаза его выдавали. Никогда не могла подумать, что у него встанет на берцы. — Мирослава, что он тебе поставил? — Зачёт. Поражённые вздохи раздались минимум у пяти человек вокруг: я была вторым человеком за сегодня, кто не идёт на пересдачу; первой была Настя-комсомолка, которая выбивает свой красный диплом нытьём и дотошностью, так что все без исключения преподаватели хотят отвязаться от неё побыстрее на какой бы то ни было паре. Лекция закончилась. У нас с Дашей были планы на следующие пятнадцать минут, но я, как обычно, замешкалась и уходила почти самой последней. Почти у самого выхода я услышала, как Дубровский еле слышно сказал: — Останься. Поговорить надо. Я помахала рукой Даше, предупреждая, что задержусь. Та пожала плечами и пошла с остальной группой. — И что же вы хотите мне сказать, Дмитрий Алексеевич? — спрашиваю я заискивающим тоном и прикрываю дверь зала. Тот уже встал из-за стола (не член, Дубровский) и опять осматривал меня своим тяжёлым взглядом. Тяжёлым он был потому, что от его тёмно-карих глаз деваться было решительно некуда. — Спросите, какие у вас есть ошибки в произношении? Неожиданно для меня Дубровский сначала заулыбался, а потом начал хохотать. Я скрестила руки на груди и вопросительно посмотрела на него; не шизанулся ли от стыда часом? На него не было похоже то, что он сейчас стоит и из последних сил хохочет. — Нет, Арагонская, — выбил он из себя спустя какое-то время, снимая очки и вытирая выступившие из глаз слёзы, — знание языка у меня идеальное. А вот ты откуда немецкий знаешь? Какой же дурдом, ха-ха… — У нас в школе было два языка для изучения, английский и немецкий. Ничего больше сказать не хотите? Смех Дубровского оборвался также резко, как и начался. Он с решительным выражением на лице подошёл ко мне. Сразу захотелось его ударить, да и не удивительно: минут двадцать назад он хотел увидеть на мне ошейник. — Прости, Арагонская. Надо свести сейчас всё в шутку, но получается слабо, — он подошёл ещё ближе и я почти приготовилась доставать перцовый баллончик. — Я обязан тебе поход в ресторан и завязать шнурки. Я не успела возразить, как он уже присел и в пару ловких движений перешнуровал мне оба ботинка с комментариями «да кто так завязывает берцы» и «всему этих женщин надо учить, сразу видно — не служили». Пришлось только покрепче сжать ноги. — Ну, вот и всё, — бодро сказал он, принимая вертикальное положение. Я стояла с самым ошарашенным видом, который только можно себе представить. — Телефон твой узнаю и сам через пару дней наберу. А сейчас лучше иди на лекции, опоздаешь. Я молча развернулась и пошла к выходу из зала, чувствуя, что он до сих пор стоит на том же месте и сверлит мою спину взглядом. В спину прилетает комментарий: — И берцы с собой захвати! — обязательно, Дмитрий Алексеевич, говорю я сама себе, расплываясь в улыбке. Обязательно.