Арагонская

Закономерно было бы предположить, что Сергеевич меня бортанёт с его «ресторанным» предложением. Или же я не отвечу ему на звонок, и всё будет так, как и должно быть: лекции, пары, зачёты, экзамены, выпускной через три года, ординатура… Но почему-то я об этом не подумала, и потому было ощущение чего-то острого, смесь адреналина и банального незнания того, что будет в недалёком будущем. Впрочем, в реальность меня привела Даша, которая напрочь не могла разобрать собственные конспекты. Это было неудивительно: она умела быстро писать, но на русский язык это по итогу похоже не было. Я страдальчески вздохнула и стала помогать подруге. Пары сегодня закончились относительно рано, но нам позарез надо было ехать на другой конец города, чтобы забрать подарок для Рамиля, у которого скоро должен был быть день рождения, так что времени в обрез. В другой день мы бы не смогли поехать: завтра и послезавтра мы дежурим в больнице в ночную смену. Как быть морально готовым к тому, что ты двое суток не будешь спать, присматривать за больными и при этом с утра тебе надо ехать на пары? Да никак. Выбирать не приходится даже из двух зол, потому что перспектив между остаться без денег и ходить до конца жизни на отработки ничем хорошим не светит. «Обводный канал»* — звучит голос громкоговорителя и мы выползаем из вагона метро. Сонные и взъерошенные, поползли по эскалатору на улицу, где по тротуару барабанил ливень. Хорошо, что у Даши был с собой зонт. В подарок Рамилю был заказан небольшой жёлтый ковёр с натуральным ворсом и пара мелких атрибутов, например, несколько коллекционных фигурок из стекла. Везти всё это богатство пришлось в большом пакете из Ленты и очень надеяться на то, что по пути ничего не сломается и доедет в приличном состоянии до Дашиного дома. Около семи вечера, когда я ехала домой, пытаясь одной рукой держать кофе и другой — завязывать волосы, телефон завибрировал, предупреждая о звонке. Я выругалась, вытянула его из кармана и ответила на звонок. Ничего страшного. Это был Саша. — Арагонская, ты когда домой? — судя по его недовольному тону и посуде, которую он с грохотом переставлял, ему пришлось готовить. Делать он этого не любил страшно, но готовил так, как никто другой. — Я тебе на завтра рюкзак собрал, чтобы ты с голой жопой не сидела, сейчас ещё пожрать приготовлю. — Я сейчас на Сенной, пересаживаюсь и еду до дома. Тебе же Даша должна была сказать, мы Рамилю подарок забирали. — Хорошо, Рапунцель, — ему дико нравилось меня подкалывать, но внимания я не обращала абсолютно никакого лет так с четырнадцати, — жду. Несмотря на все проблемы, которые Саша порой приносил мне (ровно как и я ему), он был отличным братом. Мы не позволяем друг другу оставаться в одиночестве, решаем проблемы — он готов за меня убивать, я — помогаю с учёбой, но самая важное заключалось в другом. Когда кто-то из нас выходит на дежурства или накапливается огромное количество дел и ты просто не ночуешь дома несколько дней, мы собираем друг для друга рюкзаки. Обычно туда входит самое необходимое: средства гигиены, необходимая одежда, тетради, запасные устройства для подзарядки, планшеты с фильмами и учебниками, еда в специальном пакете, который предназначен для хранения еды в холоде (или тепле) в течении нескольких часов. Это было именно то, что называют настоящей любовью. Ту, что не передать словами и другими поступками. И это сближало нас вместе так, как ни с кем больше. Зайдя домой, я почувствовала лёгкий запах гари и не увидела бардак, царивший в квартире утром. Похоже, братец действительно быстро смог отойти от похмелья и приступить к домашним делам. — Ну что, оценила берцы? — Саша выглянул из кухни с деревянной лопаткой в руках. — Как ты относишься к подгоревшим котлетам? С соусом будет ничего. Я молча приобняла брата и выгнала его обратно на кухню, дабы тот до углей многострадальные, видимо, котлеты не довёл. Хотелось бы мне ему, конечно, правду сказать, но дело гиблое. Я сняла верхнюю одежду и пошла доделывать ужин. Через пару часов, когда мой мозг перестал плавиться и включился в процесс регенерации и подготовки к спящему режиму, Саша ворвался в мою комнату, костеря весь свет и явно горя желанием кого-нибудь убить. Я села и приготовилась слушать рассказ о том, кто же его до такого состояния довёл. Дело, как я и подозревала, было в его девушке. Первокурсница стоматологического факультета, имела очень истеричный характер и никогда не могла кому-либо в чём-то уступить. Судя по всему, сейчас она или опять хлопнулась в обморок от перегрузки, или повыдирала волосы новой сопернице. Подобные выходки как раз в её духе. — Нет, ты представляешь, она опять вызвалась работать волонтёром! Я ей уже тысячу раз говорил, ну возьми ты отдых на три дня, ЭЭГ** сделай, поспи подольше, но вместо этого она поедет в жопу мира и проторчит в ней все выходные. Это неисправимый человек, Мирослава. Может, ты сможешь её переубедить? О, спасибо за оказанное доверие, но один раз я уже попыталась, больше мне таких концертов не надо. Я покачала головой. — Сам со своей женщиной разбирайся. Если ты ей ничего сказать не можешь — значит, никто не сможет. Саша, я тебя прекрасно знаю, когда ты хочешь что-нибудь сделать — ты это делаешь, — брат сел на кровать и я поддерживающе положила ему руку на плечо. Тот страдальчески вздохнул и подпер лицо руками. Всё как в детстве. — Так что бери телефон и звони ей. Пусть не выдумывает. Чаще всего, конечно, с такими женщинами ничего не сделаешь: есть среди нас те самые неадекватные единицы общества, для которых благо других не просто значимо, а переходит в фанатизм, в котором ты готов умереть за другого, хотя тебя об этом вовсе не просили. Проснувшись утром следующего дня, я осознала, почему люди чаще и чаще выбирают работу на дому: у тебя есть возможность выспаться. К сожалению, сегодня утром такой привилегии не было ни у меня, ни у брата. Потому что в половину восьмого утра к нам приехала его девушка. — Какой чёрт её сюда пригнал? — спросил Саша, глядя в дверной глазок и ожидая от меня поддержки. — Притворимся, что ушли? — Ага, ещё чего, — я недовольно посмотрела на себя в зеркало и перевела взгляд на брата. Тот явно был в замешательстве. — Она же наше расписание знает, пары только через три часа. Куда бы мы уехали в такую погоду в семь утра? — Да хоть бы и в Африку, — проворчал Саша и потянулся к ключам в замке. — Уйди лучше к себе в комнату, а то сейчас точно драка будет. Едва я успела зайти и закрыться на замок, как мой бессмертный родственник открыл дверь. Первые секунды не было ровным счётом ничего: стук двери, звук каблуков о плитку, грохнувшаяся на пол сумка. Сейчас они пойдут на кухню и будут выяснять отношения там. Я из вежливости надела наушники и решила ненадолго прилечь. Проснулась я примерно через час, когда на кухне, кажется, загромыхала сковорода. Я прислушалась: да, это было определённо то, что не спутаешь ни с чем. Они трахались на нашей кухне. Надо спросить потом, куда мне больше не ставить тарелки с едой. Через какое-то время будущая мать моих племянников (не дай Бог) ушла, и в мою комнату тихо постучались. Я распахнула дверь; Саша, кажется, даже не смутился. — Кофе мне принёс? Молодец. Предохранялись, я надеюсь? — забираю стакан из его рук и делаю глоток. И куда он вечно кладёт столько сахара? — Ой, заткнись, Арагонская, — отмахивается тот и и проверяет, какую кофту я сегодня надела (не волнуйся, придурок, жопу прикрывает), — сама бы от какого-нибудь старпёра не залетела. Вот у Дубровского, я думаю, были бы очень красивые дети. Через несколько секунд Саша бил меня по хребту с криком «дыши, дура!» В универ мы приехали примерно за двадцать минут до начала пары, так что могли себе позволить сходить за кофе, но сегодня мне уже хватило одной порции кофеина, так что я пошла на поиски подруги, которая уже была здесь, но явно где-то затерялась. И почему мне вечно приходится за ней бегать? Нашлась Даша рядом с анатомичкой***, в которой мы не были уже месяца эдак два. Там она помогала какой-то первокурснице с костями черепа. Я подошла к ним. — Привет, сердобольная. В чём проблема? — спросила, обнимая Дашу и кивая незнакомой мне девушке. Та, кажется, была в шоке от того, что такие «старики» университета вызвались ей помочь. Честно говоря, не думаю, что кто-то из нас стал помогать кому-либо по учёбе, если бы у нас не было на это немного свободного времени. Остальной учебный день проходил как обычно. Во время пар были привычные для всех стычки между Настей и нами, преподавателями и нами и ещё множество подобных вариантов; потом был обед, на котором я чудом успела добежать до кафетерия до того момента, как сюда бы набилось куча народу. К слову, всё как обычно. Когда пришло время возвращаться домой, чтобы забрать рюкзак и ехать до больницы на смену, телефон оповестил меня о новом сообщении. Я нажала кнопку включения экрана. «Это Дубровский. Дежурите?» — коротко и без приветствия; всё в типичном духе профессора. Я чудом не закатила глаза и отложила телефон до лучших времён. Для переписок с фетишистом надо было выбрать время поудобнее, а пока что меня ждёт работа. Если говорить о том, как обычно проходит дежурство в больнице, то на это уйдёт слишком много времени. Обычно то, что кажется таким сложным и необычным, постепенно становится рутинной необходимостью; однако, сама работа с людьми не входила в привычку, которая со временем утрачивает свой интерес. Каждый человек, а в особенности ребёнок, был личностью, как со стороны моральных качеств и духовного восприятия, так и с точки зрения собственной анатомии и физиологии. Думаю, именно этот факт привлекает тех, кто выбирает в качестве своего будущего пути медицину. Обход закончился в десять вечера, ровно тогда, когда начинался отбой. Необходимо было сдать отчёт дежурному врачу, а дальше мы были предоставлены сами себе: разогреть гречку, заполнить остальные бумаги, потом проверить, все ли дети на местах и наконец лечь спать, даже не думая о учебниках. Но в мои планы входил ещё пункт: написать Дубровскому. Потому что не отвечать — некрасиво. «Здраствуйте, профессор. Могли бы и поздороваться,» — пишу, и сама толком не понимаю, зачем. Ладно, Дмитрий Алексеевич. Поиграем. Дубровский не отвечал достаточно долго, и очень я сомневаюсь, что он так рано решил лечь спать. Впрочем, меня это не особо волновало: было полно других дел, кроме как вести переписку с преподом. Хорошо, что у Даши не было привычки заглядывать в чужой телефон: подруга ошалела бы от новости, что Арагонская «перестала быть непреступной крепостью», как она часто любит говорить. Как бы не так, подруга. Планы выдать меня замуж пораньше обломались ещё пару лет назад, так что теперь живём свободой. «Поздороваться можно и в институте», — звучит безапелляционно. «Вы хоть иногда ведёте себя как обычный человек, хотя бы по праздникам?» «Ха-ха, разве что по праздникам. Советую вам лечь спать, Арагонская. Два дня без отдыха — даже для молодого организма это слишком. Всего доброго.» «До свидания.» Конечно, если думать о Саше, то его уже практически ничем не удивить, но зато можно легко разозлить: он не будет удивлённо открывать рот на мои новые романы, но если тот, кто, по его мнению, мне не подходит будет рядом со мной, тогда он сделает всё, чтобы человека извести. В этом плане брат был и матушкой, и отцом вместе взятыми. Я ещё немного провела времени в мыслях и пошла проводить обход, пока Даша возилась с бумагами и дежурным врачом. На этаже было тихо, но кто-нибудь из детей сто процентов сейчас играют в карты или обсуждают, кому и когда выписываться на свободу. Осуждать за это нельзя, конечно, потому что дело это гиблое, но соблюдение режима иногда играет очень важную роль. Около часа ночи мы смогли лечь спать, и этот день для меня закончился ровно в тот момент, когда голова коснулась кушетки.