Слабость

      Ужас в глазах Воланда быстро перерос в ошеломление. Его чашка тоже полетела на пол. Со звуком треска ошеломление перешло в тревогу, не успев задержаться на стадии гнева.       — Ты… ты… — Маргарита сидела неподвижно, потом подорвалась, вихрем полетела к двери, а через мгновение уже мчалась по лестнице.       — Марго! — мессир повторил действия женщины и настиг её на последних ступенях. Он крепко схватил её за руку. — Марго, это не то, что ты думаешь, клянусь! Марго, послу…       — Ну уж нет! Я не стану тебя слушать! — страшным голосом закричала она. — Наслушалась уже твоих лживых обещаний! «Ты прекрасна, не вини себя, вини мастера, меня»… Ты — двуличный лицемер с подвешенными языком, вот и всё! Негодяй! — она отвесила дьяволу пощёчину с такой силой, что тот невольно выпустил её руку. — И не смей предлагать мне помощь! — вторая, ещё более яростная пощёчина. — Ты воспользовался мной, как половой тряпкой потехи ради, и я ни за что не поверю больше ни единому твоему слову! — третья, самая резкая, преисполненная ненависти, пощёчина завершила её реплику. Маргарита выбежала из подъезда и понеслась к подвальчику.       Воланд стоял, пошатываясь, в абсолютной растерянности и недоумении. Щека, к которой он ещё час назад так трепетно прикасался, вспоминая нежные пальцы Маргариты, теперь горела и обжигала сердце. Когда вся суть происходящего наконец разъяснилась Воланду, он побелел, как смерть, а в его левом глазу вспыхнул страшный чёрный огонь. Через миг мессир уже стоял, нет, пытался стоять, а не трястись от гнева в пятидесятой квартире. Свита испарилась.       — Прятаться надумали? Недоумки чёртовы!       Хлопком он вызвал бледных, ошарашенных и испуганных слуг. В любой другой момент Воланд задушил бы их разом, не сомневаясь, но теперь чувство отвращения взяло над ним верх. Он одним рывком прижал Геллу к стене, зажимая шею рукой.       — Чтобы я! Никогда! Не видел! Тебя! Без! Одежды! Дрянь ты обнажённая!       Бедная Гелла еле смогла кивнуть. В следующий же миг она облачилась в сплошную чёрную паранджу, из-под которой не были различимы даже её вампирские глаза.       Сатана повернулся к остальной свите. Его сжатые кулаки напоминали побелевшие, накалившиеся от злости молоты.       — Вы… что… себе… — говорил он тихо, холодно, — позволяете?! — последнее слово он прокричал так громко, что подсвечник, стоявший на камине, грохнулся на пол. — Вам кто разрешал?! Что удумали?! Хвастать решили?! Ведьм возвращаете?! На землю?! Сватовством занялись?! И не пришла ли вам в голову бесконечно сложная мысль спросить меня?! Поинтересоваться не хотели?! Нет? Мерзавцы! — он швырнул в них второй подсвечник. У Азазелло отлетел клык, у Коровьева — зуб, а у Бегемота — коготь. Они прижались к стенке.       — Неразлучная парочка! Как же! Фагот и Бегемот! Но ты, Азазелло, ты! Как вы посмели сводить людей?! Это нарушение правил! Как мне теперь объясняться?! Вы изменили характер, вы ведьму вернули! Вы устроили посмешище! Вы опровергли желание, дураки! Вы воспользовались ею! Она потребовала счастья, а вы обременили её страданием! Паршивые, безумные, отвратительные твари!       Воланд резко развернулся, облокотился на подоконник и крепко вцепился в него руками. Оконная рама грозилась треснуть под силой его ладоней. Впрочем, он замечательно держался, всего лишь сдавливая его, а не давая своей безмерной тёмной мощи стереть целый город с лица Земли.       Удушенный угрызениями совести, Азазелло заговорил первым.       — Мы очень виноваты, мессир. Очень виноваты. Мы только хотели помочь. Нам жаль…       Последовало молчание.       — Мы з…за всё ответим сами, мессир. И п…примем все наказания, к…которые л…лишь только вздумаются. Мы о…отплатим за в…всё в и…избытке, мессир, — дрожащим, умоляющим голосом заверял Коровьев.       — Мы всё уладим, мессир, всё уладим, и точно уж вытерпим все, что велите, только позвольте нам самим исправить испорченную репутацию. Эти проблемы не должны касаться Вас, мессир, не должны, — говорил бегло и взволнованно кот, у которого от страха шерсть встала дыбом.       Ни звука.       — Мессир… Простите нас… Мы натворили ужасные вещи, и их уже никак не исправить, — плача, шептала Гелла, — смените свою свиту и не воспоминайте о нас больше никогда, только сейчас, умоляю, умоляю, простите нас… Мы очень хотели помочь Вам…       Воланд только яростно дышал всё это время. Свита его ужасно разочаровала, и не злится на них он просто не мог, но сильнее, гораздо сильнее он злился на себя. Она ушла! Ушла, огрев его тремя полными отчаяния пощёчинами. Думая, что он воспользовался ею, как заводной игрушкой, кидая из одной неприятности в другую. Заплакала… Она, возненавидев сейчас весь мир, гонится со всех ног к своему мастеру и проклинает мессира. Проклинает себя. Да, Марго ужасно гневается на свою доверчивость и раскованность. Это худшее, что мог допустить Воланд! А ведь нужно было всего лишь удержаться от желания поговорить ней вчера… Она была бы счастлива с мастером, а не убивалась бы сейчас в попытках склеить разбитое сердце. Это все его вина… Его вожделение оказалось сильнее рассудка.       — Новой свиты мне не нужно. Я вам этого не забуду, подлецы. — процедил дьявол, а затем резко развернулся. — Где он?!       — Если Вы про мастера, мессир, то сейчас он мирно отдыхает в своём подвальчике. Наташи с ним нет, — набравшись смелости, ответил Коровьев.       — Не смейте отсюда выходить, — строго сказал Воланд и испарился.       Прикинув примерное расстояние, он сообразил, что в запасе у него есть несколько минут. Нужно проверить, всё ли с этим… Мастером… в порядке.       Он очутился в зелёном саду. Вот и этот подвальчик. Разжал ладони, несколько раз моргнул и встряхнул головой. Постучал.       Тишина.       Постучал второй раз, уже сильнее — тишина.       Когда это повторилось снова, мессир раскрыл дверь и вошёл сам.       Квартира и правда оказалась уютной и умиротворённой. В камине до сих пор тлели дрова, поэтому дьявол их тут же потушил прикосновением. Не хватало ещё, чтобы с рукописью сгорел весь подвальчик.       На диване — никого. В спальню идти?       Но и там его не оказалось. Он позвал:       — Мастер…       Мало ли что свита с ним сделала! Он ведь мог решить и в шкафу переночевать. Воланд и там посмотрел, но никого не нашёл. К сожалению, между книг люди спрятаться не могут, поэтому оставалось лишь горько признать, что мастер, ко всему прочему, исчез.       И снова эти шаги… Мессир хотел раствориться и оказаться снова на Садовой, но понял, что не может не увидеть её… Он не позволит себе снова подвергнуть Марго опасности и должен знать каждое её действие, каждое слово. Каким-то особенно удачным образом Наташа оставила крем тут, на тумбочке, поэтому Воланд наспех окунул три пальца в варево Азазелло и произнёс:       — Невидим…       В следующий же миг дверь распахнулась.       — Мастер! Мастер! Прости меня, прости… Мастер, прости… — Марго упала на колени. — Прости… Мастер? Ты здесь?       Мессир затаил дыхание. Бедная… Бедная, несчастная Маргарита! И всё по его вине…       Эта самая бедная и несчастная продолжала звать мастера и обыскивать квартиру. Дураку было понятно, что поиски эти тщетны.       Воланд не смог больше терпеть её истощённого, полного страданий, голоса. Тихо хлопнув, он перенёсся к свите. Маргарита на этот звук даже не повернулась.       Вернувшись, Сатана застал подданных такими бледными и растерянными, словно уже давно зажатыми в холодные объятия смерти… Нет, так оно, впрочем, и было, но другого описания под этот несчастный облик Воланд не нашёл.       — Где… Чёрт… Возьми… Он… Где? — говорил он уже спокойнее, но легче свите от этого не становилось.       — Мессир, он только что… только что… — Коровьев исчерпал лимит своих нервов и без сознания сполз по стене.       — Он только что… Мы сами лишь узнали… Он взял, да и… да и… — Бегемот умоляюще посмотрел на Азазелло, которому предстояло огласить это страшное известие.       — У… Утопился… — еле выдавил тот и повторил действия Фагота, свалившись прямо к ногам Геллы. Она закрыла руками и без того невидимое за паранджой лицо.       Воланд дёрнулся всем телом. Изнутри его словно пронзил раскалённый нож. Мессир опустился на пол, поджав колени и облокотившись на подоконник. Правый глаз разъедала острая боль, но на неё он внимания не обращал.       Утопился…       Выбор нет. Придётся звать.       Звать Левия Матвея.