Слабость

Небеса нам — не ширпотреба. Мы ведь, милая, вместе всесильны. Смастерим собственное небо И зажжём лишь для нас светила…

      — Здравствуй… Маргарита… — опустив взгляд, проронил Воланд.       — Здравствуй, — холодно, пытаясь сдержать внутреннюю бурю, молвила женщина.       — Позволишь пройти?       Молча она стояла несколько секунд, после чего, не поднимая глаз, ответила:       — Входи.       Дождь намочил дьявола насквозь. Плащ он снял ещё на улице, чтобы не вылить на порог дома целую порцию дождевой воды. Остальная одежда была хоть чуточку суше. Обувь мессир незаметно оставил за дверью.       — Спасибо, — Воланд закрыл дверь, — я приш… Прости, прости!       Он поспешно отвернулся от Маргариты. Подняв голову, Сатана увидел, что на ней надета лишь ночнушка и полураскрытый халат.       Правый глаз кольнуло.       Марго, похоже, сама забыла о своём домашнем виде. Проклиная себя, она быстро затянула халат и накинула сверху недосохшее большое платье — в свободное время Наташа сшила его одной из своих родственниц.       — Я пришёл… — опустошённо сказал Воланд, — чтобы попрощаться и поблагодарить. Можешь не брать это, если не желаешь. Нехорошо было бы прийти с пустыми руками…       Он протянул женщине необычайной красоты кулон в виде небольшой серебряной книжонки с маленьким зелёным кругленьким сосудом внутри. Кулон был подвешен на крошечную цепочку, которая своим блеском словно озаряла смуглые ладони мессира.       Он горько улыбнулся и положил подарок на кухонный столик рядом с бокалами.       — Выпей жидкость из сосуда, если тебе будет худо. И если сможешь поверить…       — Благодарю, — отрезала Марго, боясь посмотреть на прекрасную вещицу и заплакать, — но я не могу принять это. Гелле бы эта подвеска понравилась куда больше.       В её словах просквозило явное презрение.       Воланд не стал убирать принесённой книги.       — С ним всё в порядке?       — В… полном порядке, не обременяй себя, — Маргарита прикусила губу и предательски печально вздохнула.       Дьявол обвёл взглядом вычищенный, как дорогое украшение, дом.       — Здесь очень чисто и просторно. Должно быть, нелегко это всё держать в идеальном состоянии? — он помолчал. — Я должен извиниться, что отобрал Н… Наташу и сделал её ведьмой.       Воланд понял, как глупо звучали его слова. Будто бы прислуга — самая острая причина для извинений.       — Она сама этого попросила. Каждый сделал свой выбор, — от ледяной интонации Маргариты у мессира перехватило дух.       «Каждый сделал свой выбор, Воланд. И её — не в твою пользу»       — Я знаю, Марго, мой визит неуместен, и скоро вернётся твой супруг, но мне хотело…       — Не вернётся, — бросила женщина резко, словно метнула нож. — Тебе ли не знать?!       — Не пойму… Он… Что случилось?       Маргарита сдержала дрожь от бессильной ярости. Зачем, зачем он ранит её, так беспризорно издевается? Если всё устроил сам, закинув мужа куда подальше, лишь чтобы использовать её… Ничего, ничего не говорит, чтобы хоть капельку смягчить её ненависть к нему. Потому что ему доподлинно известно, как она этого хочет…       — Ты ведь понимаешь всё! Я не знаю, почему и за что заставляешь меня думать самое плохое о моих близких и наказываешь их страданиями, но ты ничего этим не добьёшься, — стараясь придать дрожащему голосу смелость, выступила Маргарита. На мгновение её даже охватил страх от сказанного — не следовало забывать, с кем она имеет дело. Однако следующие слова собеседника окончательно превратили сомнения в гнев.       — Я клянусь, Маргарита, что не имею ни малейшего представления о местонахождении твоего мужа. И не заставляю тебя ни о чём думать. Уж тем более ничего от тебя не добиваюсь. Чего я могу добиться, Марго? Кого? — Воланд обронил последние слова, не успев подумать. Как, как он мог такое сказать? Мессир чувствовал, как пропасть между ним и женщиной растягивается все больше, углубляясь и углубляясь, руша всякие их отношения и надежды.       — Которая я? — неожиданно спросила Маргарита.       — Что… Что ты имеешь в виду? — изумился Сатана.       — Которая я у тебя по счёту? Скольких ты так… «Не добивался?» Скольких приглашал на бал? Демонстрировал свите? Поил чаем? Сколько тебе поверило? Впрочем… Вряд ли ты считаешь! — она резко отвернулась, обожжённая встревоженным и сочувственным взглядом мессира. И зачем он притворяется? Ведь всё же ясно… Так предельно ясно. А она продолжает вынуждать его сказать что-то в своё оправдание!       — Которая по счёту… У меня? — голос Воланда затрясло. Он медленно шагнул к женщине. — У меня? — ещё шаг. Теперь они были совсем близко. — У меня?       Маргарита собрала последнюю волю в кулак и отступила. У тебя… Словно она сама обрекает себя быть собственностью дьявола.       — Почему, почему ты это спрашиваешь? — молвила она уже спокойно, преодолевая озноб и опуская взгляд, — почему зовёшь на бал, привлекаешь свиту, обещаешь исполнить желание? Почему ты говоришь со мной и просишь приходить, исполняешь просьбу и тут же отнимаешь подаренное, а затем снова возвращаешь? Почему, наконец, приходишь и даришь кулон, почему тратишь столько времени, если сам по горло увязан собственными делами? Почему… Не пытаешься оправдаться, если желаешь использовать меня? Почему, почему, Воланд?!       Она говорила это так безжизненно и отчаянно, что мессир невольно отвёл взгляд. Сколько разочарования, сколько откровения в её острых словах! Видимо, этот тон искреннего недоверия и осуждения, этот звон страданий заставили Сатану позабыть напрочь о всяких аргументах и намёках.       Она прощалась. Прощалась, говорила самоотверженно и храбро, будто в последний раз. Мессир понимал, что настал этот самый последний раз, последний их разговор, и именно эта горькая, обжигающая безысходность заставила его вылить все содержимое мыслей наружу.       — Потому что… — Воланд склонился к её уху, — потому что… — он почти коснулся губами её кожи. Маргарита не смогла найти в себе сил отойти, — потому что я… Люблю тебя…       Эти слова, до ужаса громкие, хоть и сказанные едва различимым шёпотом, пронзали раскалённым мечом сердце женщины. Она вконец потеряла веру во что-либо. Марго совсем, совсем не знала, что ей делать, что ей предпринять, как среагировать на это трепетное признание. Она стояла, не дыша, уже разрешая солёным капелям течь по её щекам.       Воланд плавно поднял голову, поверженно посмотрел в глаза ведьме и резко отступил.       Маргарита была готова упасть от дрожи в коленях и от бешено стучащего сердца, которое, казалось, превращало всю плоть в один пульсирующий разорванный клочок. Впрочем, это она и решила сделать. Хватит, хватит терпеть эти невыносимые минуты!       Она не знает, с кем встретится, куда попадёт и что ещё переживёт. Возможно, когда-то даже увидит его, хотя будет уже очень поздно. Сейчас ей всё равно. Только бы прекратить, оборвать скорее эти ужасные мгновения.       Маргарита Николаевна схватила бокал с треснувшей ножкой и поднесла к губам.       Она собиралась уже сделать первый глоток, но не успела. От дьявола ничего не скроешь: Воланд заметил на стенках бокала густые капли, гуще, чем вино, и сразу обо всём догадался.       Одним шагом он перемахнул вплотную к женщине и выбил у неё из рук бокал.       Вдруг правый глаз ударила такая жгучая боль, что Воланду показалось, будто его проткнули шпагой. Содрогнувшись, он рухнул на пол, ударившись при этом коленом, тоже уколовшим со страшной силой.       Послышался хруст разлетевшегося вдребезги стекла.       Мессир повалился на бок, не находя сил даже на стон. Его передёргивало, не было мочи и пошевельнуть рукой, не то, чтобы зажать глаз.       Все действия с вином и острой болью в глазу заняли не больше трёх секунд, но заставили Маргариту повернуть все мысли в противоположную сторону.       — Воланд! Воланд, что случилось? — она опустилась на колени и согнулась перед ним. — Скажи, что мне сделать. Что делать, Воланд?       Дьявол почти не слышал её слов. Он пытался хоть на несколько мгновений взглянуть на женщину, перевернувшую с ног до головы все его представления о мире.       Полюбил…       За три с половиной тысячи лет, за бесконечно долгий отрезок жизни мессир не чувствовал ничего подобного, не подозревал, что, побывав в надцатый раз на Земле, так внезапно и горячо влюбится.       «Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих.       Так поражает молния, так поражает финский нож!»       Это произошло так молниеносно, так неожиданно, вдруг… Одно движение, один взгляд зажёг в нём искру, стремительно разросшуюся в беспощадное пламя. Золотая искра на дне зелёного глаза, что отбирала теперь у него жизнь.        «Тебе нельзя влюбляться, Воланд. Нельзя. Неужели ты думал, что кто-то ответит на твои тёмные чувства?»       Ни за что он не поверил бы, что однажды такая банальная и несчётное количество раз наблюдаемая им вещь, как любовь, станет поводом для его одинокой кончины. То ли от горечи этого осознания, то ли от жажды несбыточного желания остаться с Маргаритой, Воланд из последних сил выдавил:       — Зови… а… зел… — и судорожно закатил глаза от убийственной боли. — Хорошо, хорошо, Воланд. Кого, кого мне звать? Зел… Что? Воланд, стой, только не…       Что он хотел ей сказать? Что режет зелёный глаз? Что нужно какое-то зелье? Какая-то зелень?..       «Если мы Вам понадобимся, просто позовите нас, как позвали Фриду. Вы в полном праве покинуть эту квартиру навсегда, но, даже если Вы объявите это мне, а когда-то снова придёте и позовёте, знайте: мы будем рады, и ни капельки зла не удержим на Вас»       Марго осенило.       — Азазелло! — вскричала она, — Азазелло, скорее! Азазелло!       Мессир в предсмертном болезненном состоянии напрочь забыл, что разрешил свите ещё вчера вечером вернуться назад. Однако его свита, как и можно было догадаться, пропускать даже малейшие детали виртуозного романа господина отнюдь не собиралась. Они остались, побоявшись, правда, что он узнает об этом. Но Воланд, по видимому, влюбился в простую смертную с такой неимоверной силой, что не обращал теперь внимания на вещи, отличающиеся от обыденного мира земных людей. Надо сказать, что мессир не подумал обвинить свиту в пропаже мужа Маргариты по той же причине, поступив верно, так как покорные слуги Сатаны урок действительно восприняли серьёзно и имитировать отсутствие супруга не собирались.       Как бы там ни было, через несколько секунд после отчаянных возгласов женщины в дверь вломился взмыленный Азазелло. Глаза его горели неподдельным любопытством.       — Звали, почтеннейшая королева? Что Вам уго… Мессир! Мессир, что с Вами?! — клыкастый демон подлетел к согнувшему на полу Сатане, не замечая осколков и разлитого вина. — Что произошло?       — Я… Я не знаю… Он схватился за глаз и упал на пол. Потом… потом, видишь, у него судороги? Он сказал звать тебя… Что нам делать? — растерянно, зажимая губы рукой, выронила Марго.       — Мессир… — Азазелло пошатал лежащего за плечо, — чёрт! Он не слышит. Хорошо, тогда мы… Что за?!       Тут член свиты разразился весьма бурным потоком непечатных слов. Маргарита полностью оправдывала его поведение, так как слышала, что сыплет бранью рыжий исключительно из-за испуга, из-за страха за жизнь дьявола.       По правому глазу Воланда поползла чёрная тень. Марго не знала, что это значит, но догадаться было несложно: ничего хорошего.       Азазелло выхватил из кармана свой чудодейственный крем и приказал женщине вместе с ним натирать правое веко Сатане. Он — нижнее, Маргарита — верхнее. Свободной рукой последняя утирала влагу с глаз.       Вот он, единственный миг, когда всесильный подарил ей жизнь, лишившись собственной. А она отвергла его. Отвергла по-настоящему близкого человека, который её предал.       Скоро за пеленой слёз она ничего не видела, только на ощупь втирала мазь в кожу и тихо всхлипывала.       Азазелло старался не подавать виду и, сдвинув брови, сосредоточенно расходовать содержимое флакона. На самом же деле он был ужасно взволнован и напуган: могучий, неподражаемый, всевластный мессир в один же миг мог навсегда застыть, словно камень, и больше никогда не проронить ни слова своим твёрдым низким голосом. Да что там! Он мог больше не позвать свиту, не пообещать им визит на Землю, не развлечь на Патриарших, не провести бал, которого так ждёт Гелла, не сыграть партию, не пригласить гостей, не разрешить выступить в театре, даже не сделать замечание! Наверное, долгая жизнь тем и плоха, что за её время успеваешь привязаться намного больше и сильнее, чем за человеческую, и прощание ощущается в три с половиной тысячи раз болезненней. А всё из-за этой Маргариты! Азазелло злился на неё, ужасно злился, а поток женских слёз только усиливал это чувство.       — Скажите, королева, что же такого произошло, что мессир вдруг стал умирать? — спросил он, яростно натирая веко. — И перестаньте рыдать наконец!       — Не понимаю, Азазелло. Не… понимаю, что произошло… Он… он… — Марго не могла об этом говорить. Слова вертелись у неё на языке, но вымолвить их она не находила духу, — он выбил у меня из рук бокал и упал.— Прямо-таки просто от бокала?       — Зачем, Азазелло, зачем он добивался моего внимания? Всё могло бы быть иначе, если бы… Воланд не заставил вас топить мастера. Ведь он утопился из-за него! И я чуть не погибла дваж… И я чуть не погибла! Зачем, скажи, нужен был бал, разговор, утешение, если он в итоге предал меня, лишив и мастера, и мужа?       — Да что Вы говорите, королева! — тень на глазу перешагнула за половину радужной оболочки. Страх заставил женщину и члена свиты стать гораздо откровеннее. — Зачем Вы обвиняете мессира в том, чего он не делал? Ведь знаете же правду!       — Какую правду, Азазелло, какую правду? Или ты думаешь, что слова о его чувствах ко мне так просто всё изменят?! — Маргарита наконец-то выплеснула из себя эти слова о признании Воланда.       Азазелло на миг даже перестал мазать глаз.       — Вол… Мессир сказал Вам об этом? — уже тихо, серьёзно спросил он, снова вернувшись к работе.       Женщина кивнула.       — Что ж, королева, он добивался не Вашего внимания, а Вас. По видимому, настолько сильно и отчаянно, что предпочёл признание в любви оправданиям. Чёрт, а ведь он перешагнул через собственное достоинство и упал в Ваших глазах, только чтобы дать знать о чувствах! — прежде, чем ничего несмыслящая Маргарита успела задать вопрос, Азазелло на него ответил. — Ничего с мастером мессир не делал и мужа Вашего никуда не отправлял. Это мы, свита, подумали, что мессиру нужно… Хотя, право слово, он никогда так не поступал! Нужно было Вас весьма быстро расположить к себе, вот и натравили на Вашего мастера эту Наташу. Ну, а потом мессир его вытягивал. Чтоб Вы понимали, он перед Левием Матвеем на колени встал. А про Вашего супруга ясно одно: прознал о мастере, давно прознал, вот и решил, никому не навредив, уехать. А мессир ничего не сказал Вам, потому что знал, что не поверите, — упорно, но тщетно натирая глаз, отрезал Азазелло, — и над нами сжалился, потому что надежду всякую потерял. Довольны Вы моим объяснением, королева?       Тут в дверь ворвались остальные члены свиты.       — Азазелло, ты где носишься? — совершенно спокойно поинтересовался Бегемот.       — Не запамятовал ли, что нам отчалить раньше мессира надо, потому что мы это ещё вчера вечером собирались сделать, а? — пригнул голову Фагот.       Но Гелла вывела спутников из беззаботного замешательства.       — Мессир! — она подбежала к нему, упала рядом с Маргаритой и стала интенсивно гладить волосы, — очнитесь, мессир!       Кот с Коровьевым, остолбенев, пооткрывали рты. Наступило мёртвое затишье, среди которого слышно было лишь тихие всхлипы Маргариты и движение рук Азазелло.       Тень на правом глазу почти заполнила его огненно-зелёное свечение.       — Прости меня… Прости меня, Воланд! — не переставая втирать в покрасневшую кожу мазь, прошептала Маргарита, — прости…       — Но нам нельзя допустить, чтобы он просто взял и откинул ноги! Кто вместо мессира-то будет? Что мы скажем? Как мы вернёмся? — Коровьев не на шутку разволновался, как и все, находящиеся в доме. — Нужно что-то делать! Звать кого-то, варить, поить его, оживлять! Пока он совсем не умер!       — Как, Фагот, как? Песенку ему споёшь? В лобик поцелуешь? Волшебным вином напо… — возмутился растерянный Азазелло, и вдруг понял, что придумал наконец-то способ. Свита догадалась о плане.       Решение за Маргаритой Николаевной.       — Что, что может его спасти? Говорите же! — женщина перестала втирать крем, потому как поняла, что дело это совершенно бесполезное. Она склонилась пониже к Воланду и лишь умоляла черноту поглощать глаз не с такой беспощадной скоростью.       — Ему можно подарить отсчитанные годы. Ваши годы. Королеве нужно лишь выпить вина с кремом и каплей крови мессира, — предупредил Бегемот.       — Я умру? А он проживёт ещё тридцать лет?       — Нет, не так просто. Вам нужно пойти с ним. Земли больше не будет существовать для Вас. Вы проживёте ровно столько, сколько сейчас мессиру — три с половиной тысячи и уйдёте в небытие вместе с ним, хоть при обычной смерти жили бы потом гораздо дольше. Ему и осталось бы жить примерно столько же, но одному. А так как он перешёл черту и выбрал Вас взамен на смерть, не передав свою должность другому, только Вы можете продлить свою и его жизнь, приняв согласие остаться с дьяволом навсегда без возможности посещать Землю без его разрешения.       — Я и так собиралась покинуть этот мир. Это Воланд подарил мне жизнь, избавив от нужды пить яд! Я прожила бы ещё не больше сорока лет, а вы предлагаете мне три с половиной тысячи, рядом с ним, без возвращения в это ужасное место! — говоря это, Маргарита доставала нож из серванта.       Вот и настал решающий час. И Маргарита ни капельки не сомневалась. Один раз в жизни ей стало всё предельно ясно, и эта ясность была как нельзя прекрасной. Не умирая, она избавится от страданий с любимым и счастливой покинет этот дом, этот город… Ведьма Марго… Впрочем, сейчас она ужасно волновалась, чтобы чувствовать приподнятость.       Женщина выхватила уцелевший бокал, зачерпнула ножом крема и быстро размешала в вине. Она с ужасом увидела, что тень на правом глазу уже съела радужку. Остался какой-то миллиметр, несколько секунд! Маргарита дрожащими пальцами надрезала запястье Воланда. В бокале растворились три чёрные капли крови.       Жидкость запенилась, позеленела, стала дымится и пахнуть. Маргарита крепко прижала руку ко лбу мессира, глубоко вздохнула…       Осушила содержимое бокала.       Правый глаз Сатаны полностью почернел.       Маргарита почувствовала боль. Во всём теле, от макушки до пяток, её сжало, словно ком, защемило каждую мышцу. Еле дыша, она схватила руку Воланда. Он перестал содрогаться, дышать, просто замер, словно в камненном сне. Обездвиженная королева повалилась на пол рядом с дьяволом и молящим взглядом уставилась на его мёртвые глаза.       Воцарилось молчание.       Свита затаила дыхание. Неужели не успели? Неужели всё было зря? Гелла уткнулась носом в волосы мессира. Фагот с Бегемотом печально вздохнули. Азазелло в ужасе закрыл глаза.       Вдруг… Показалось?       Тихий вздох. Едва уловимый звук дыхания. Ещё один, ещё… Глубже. Выдох. Вдох-выдох. Вдох-выдох.       Маргарита почувствовала, как затрепетало её сердце. Оно готово было взорваться, вылететь из груди, разлететься на тысячи мелких кусочков от неописуемого счастья и надежды, которые в нём зажглись.       Жив… Жив! Жи-и-ив!       Хотелось кричать это слово, каждому прохожему шептать на ухо, рассказать всему миру. Жив! С ней на целых три с половиной тысячи лет!       Боль постепенно утихла, появились силы, и Маргарита плавно приподнялась, уперевшись на локти. Потом села на колени и, наконец, оторвала руки от пола.       Свита облегчённо вздохнула и еле слышно засмеялась. Они боялись помешать мессиру, опасались спугнуть лишним звуком жизнь, пока что так неуверенно окутавшую Воланда пеленой.       Постепенно его дыхание становилось более глубоким и слышимым, бледная кожа снова приобретала привычный загорелый оттенок, на щеках выступал лёгкий румянец, нос и губы теплели, а пальцы на руках слегка сгибались.       Едва заметно мессир пошевелил глазом. Невидимо моргнул. Снова. Краснота ушла с его правого века, и он понемногу стал двигать зрачком. Сначала вверх, затем вниз, вправо на миллиметр… Раскрыл глаза чуть шире, резче моргнул, окинул ещё мутным взором помещение. Что-то тихо простонал…       Все широко заулыбались. Вот, этот миг, когда всесильный ожил. Маргарита почувствовала, как розовеют её щеки, и приливает к лицу кровь.       Воланд видел всё размыто, большими пятнами, медленно превращавшимися в привычные очертания предметов. Он чувствовал небольшую тошноту и тяжесть в мыслях, а в целом не очень понимал, что происходит. Видимо, умер. Что произошло? Кажется, он постарался не дать ей покончить с собой и рухнул на пол. Маргарита… Сатана вспомнил, как признался ей, как наклонился, разбил бокал… Да, у него заболел глаз и колено, а теперь он очутился где-то, куда попадают погибшие дьяволы. Но разве они куда-то попадают? И почему он слышит чей-то смех?       Картинка перед глазами стала чётче, а звуки более различимы. Да, что-то знакомое: эти голоса, образы…       — Воланд… Воланд… — Маргарита тихо и нежно произносила его имя, постепенно возвращая к реальности, — Воланд, это я. Марго. Слышишь? Твоя Марго, Воланд…       Смех. Это кто-то смеётся. И зовёт его. Да, это имя. Вот рыжий, с клыком. Ещё один — кот. Другой клетчатый. Снова рыжая. И… Тёмные волосы, светлая кожа, утончённые черты, зелёные глаза. Это…       — М… Марга… Рита… — пошевелил он губами, — Маргарита… Маргарита!       Воланд прохрипел её имя так отчаянно, с такой жаждой, взахлёб, словно вдыхая свежий воздух после долгой задержки дыхания, словно жадно глотая воду среди знойного дня.       Кстати говоря, воды он выпил. Коровьев поднёс стакан к губам господина и влил жидкость, пока тот делал прерывистые глотки. Свита… Да, это его свита. Азазелло, с клыком, Фагот, заботливо пóющий его, Бегемот, впервые не жалующийся на неуважение к котам и Гелла, с рыжими, как огонь, волосами. Самые знакомые лица. И она, единственная и родная.       Был только один способ оставить его в живых, способ, который он не желал бы использовать, но, к которому, похоже, всё-таки прибегнули они.       Он сделал последний глоток, заморгал, с трудом облокотился на локоть и попытался подняться. Бегемот помог Воланду стать на предплечия и сидя упереться спиной о столешницу. Взволнованные взгляды продолжали окружать его.       — Вы… вы… Спасли… — он приостановился, — меня. Ты спасла… Но… Но… Зачем?.. Почему?       Из глаз дьявола полились густые угольные слёзы. Он тихо вздохнул. Маргарита первым попавшимся под руку полотенцем стала вытирать чёрную жидкость из-под его глаз. Взгляд его стал совсем чистым, прозрачным, и только слёзы лились безустанно. Несколько минут женщина вытирала их, а Воланд, склонив от бессилия голову, продолжал думать о принятом королевой решении.       Скоро поток слёз стал редеть, а потом и вовсе исчез. На лице осталось несколько пепельных отпечатков. Но глаза! Оба глаза стали глубоко-зелёными, и в них тут же вспыхнули золотые искры. Почувствовался прилив сил, ушла тошнота.       Он не спеша поднялся на ноги. Скромно отряхнул одежду, протёр рукавом рот и наполнил лёгкие воздухом.       — Как Вы себя чувствуете, мессир? — спросила Гелла.       — Превосходно… — смущённо улыбнулся тот, — Спасибо…       Сатана обвёл свиту благодарным взглядом, не опуская улыбки, каждому незаметно кивнул и опустил взор. Покорные слуги всё поняли без слов и, поклонившись Маргарите, медленно растворились в воздухе.       — Ты спасла мне жизнь… Лишила себя выбора, хотя прежде хотела умереть… — Воланд смотрел на неё в упор, осознавая, что сдерживать огонь в глазах бесполезно. — Почему, Марго?       Он затаил дыхание.       Ведьма Маргарита шагнула вперёд и наклонилась к его уху.       — Потому что… Я люблю тебя… Люблю, Воланд, — и плавно выпрямилась.       Теперь уже настоящие, прозрачные слёзы наполнили глаза мессира. Он прищурился, чтобы их удержать.       «Я люблю тебя… Люблю, Воланд»       — Маргарита…       — Воланд…       Они смотрели друг на друга, не осмеливаясь пошевельнуться, сделать лишний вздох, лишний жест. Стояли так около минуты, проникая всё глубже в пелену бездонных зелёных глаз. Его, пылающие, острые, прямые. Её, гладкие, нежные, отчаянные…       Воланду эта минута показалась выпавшей из времени, остановившей весь мир вокруг. Очарование, чистое очарование наполнило его, не давая прервать эти волшебные мгновения.       И всё-таки он это сделал.       Дьявол крепко обнял женщину, в миг обхватив спину руками. Маргарита, ожидающая этого уже неведомо сколько, тут же прильнула к его горячему телу и заключила в объятия.       — Марго… — Воланд почувствовал, как по коже пробежали мурашки, а волосы стали дыбом, — так ты пойдёшь со мной? — сказал о шёпотом.       — С тобой. Пойду с тобой… Куда только скажешь.       Они перенеслись на крышу. Мессир, подавляя желание, опустил руки со спины женщины. Маргарита плавно повторила его действие.       Их озаряли персиковые лучи вечернего солнца, порубленного острыми крышами зданий. За высокими мраморными перилами фигур не было видно.       — Ты будешь скучать по городу? По людям, местам, дорогам, погоде? Ведь ты выросла здесь…       — Мне тут нравится. Места, дороги, погода — всё это родное и прекрасное. Но люди… Моя жизнь здесь была пустой, Воланд, совершенно пустой, и пойти с тобой могло быть только моей несбыточной мечтою. Боюсь, мне нет больше смысла оставаться на Земле.       — Хорошо. Очень хорошо. Значит, я тебя ни к чему не принуждаю, — улыбнулся дьявол, — и… Насчёт твоего вопроса… Первая.       — Какого вопро… Когда я спросила, которая по счёту? Прости, прости, я не хотела этого говорить. Не отвечай, было глупо этим интересоваться.       — Моя Маргарита… Не извиняйся, никогда, никогда не извиняйся передо мной. Это я должен попросить прощения. Ведь уже дал тебе ответ.       Марго недоверчиво подняла бровь. Сузила губы, пристально посмотрела…       — Нет… Нет, погоди… Тебе три с половиной тысячи лет! Я… не могу быть первой. Это невозможно…       — Тем не менее…       — Ты… Ты никогда не влюблялся? Никогда даже не испытывал симпатии? Среди миллионов женщин, которых встречал?       — Ну… До позавчерашнего вечера нет, пожалуй. Знаешь, я так ждал, чтобы этот бал закончился. А потом ещё ужин… Я забыл совсем, что тебя нужно вознаградить! Когда ты собралась уходить, мне только Азазелло напомнил, что тебя нужно остановить, а не поглощать взглядом, — он засмеялся, прикрывая рот рукой.       — И какого это… Полюбить кого-то?       — Неимоверно. Сначала я думал, что всё это мне лишь кажется. Что любовь — это не то, чего следовало бы добиваться. Но было очень сладко внутри, когда ты ушла ночью. Потом, утром, я не мог понять, что изменилось, до того момента, как прибежала ты. Наверное, отрицательные чувства на меня острее влияют. Понял, что хочу быть с тобой, но не понял, как. А потом… Сама знаешь… Бедная свита, — он снова смущённо засмеялся, — я потерял всякую надежду, когда понял, что ты мне не веришь. Но когда ты собралась отравиться… Я подумал, что больше никогда не скажу тебе ни слова… Что больше не услышу твоего голоса… Тогда я окончательно осознал, что люблю. Как-то так…       — Ты и вправду необыкновенный… Всесильный. Ты всесильный!       Да, вот оно, это чувство. Маргарита ощутила его каждой венкой, каждым нервом, каждой клеточкой мозга. Ведьма… Невидима и свободна… Да, как и тогда ночью. Бушующая радость переполняла её сердце, теперь ещё и смешиваясь с безудержным вихрем любви. Она бы поклялась, что сможет сейчас взлететь и без всякой метлы, лишь заглянув Воланду в глаза.       — Я не всесилен, Марго, нет. Помнишь, уже сказал тебе, что единственной твоей ошибкой может быть такая мысль? Мне и не нужно быть таковым. Знаешь, это так ужасно — всё всегда знать, да ещё и не иметь возможности что-либо изменить! Хватит всесилия. Хватит власти.       — Но ты никогда не злоупотреблял этим! Почему в твоих словах столько стыда?       — Это не стыд, Маргарита, это благодарность. Тебе. Рядом с тобой я чувствую себя всесильным. Ты дала мне на это право.       — Ты тогда сказал… Что-то вроде: «и так ли всесилен тот, кто этой слабости поддаваться не имеет права?..» Наверное, многим бы хотелось услышать это. Но что же лучше? Всесилие или слабость?       — Некоторые слабости и делают нас всесильными. Не следует разделять эти понятия на противоположные, — он прерывисто вздохнул и заломил руки. — Повторю: ты делаешь меня по-настоящему всесильным.       Маргарита почувствовала дрожь в спине.       Лучи солнца резко ударили им в лица, словно последним золотым светом брызнули в глаза. Волнение разогрелось до предела.       — Поэтому слабость — это, наверное, самое сильное, чему можно подчиниться. И если подчиниться успешно, почувствовать всесилие… — Сатана несколько раз моргнул.       — И это… С тобой произошло? — почти шёпотом спросила ведьма-Марго. Казалось, её слова состоят лишь из одного вожделения.       Дьявол, дрогнув, ответил самым понятным образом:       — Ты — моя слабость, — прямо сказал он.       Свет окунул их фигуры в сплошное золото. В следующий же миг они исчезли.       Воланд помнил только, как сладко было его губам, и как тепло стало на душе от этого долгожданного неземного поцелуя...