Butterfly Kiss

      И как только такой замечательный праздник мог омрачиться пропажей Адриана!       Натали не находила себе места несколько часов. Она обзвонила всех знакомых и одноклассников мальчика, довольно резко отвечая на поздравления и тут же спрашивая о нём, но не получила ни одного ответа «да» на вопрос: «Вы знаете, где Адриан?». Удивлённые родители и дети либо предлагали получше поискать, и тогда Натали еле сдерживалась, чтобы не бросить телефон не прощаясь, либо молчали в трубку, переваривая услышанное: где это видано, чтобы ребёнок исчезал в рождественскую ночь? Да, она смотрела в его комнате. И на кухне. И нет, за ёлкой он тоже не прятался. С каждым набираемым номером надежда найти Адриана угасала, как одинокая свеча, и после двадцатой попытки — или сотой, она не считала — Натали не выдержала и чуть было сама не кинулась на поиски. Её остановил Габриэль, сказав, что она нужнее ему здесь; в его голосе не было злобы, только тоска и грусть, навеянные мыслями о возможно добровольном бегстве сына. Может быть, Габриэлю тогда помощь была нужнее, чем Адриану. Натали осталась.       Габриэль всё это время ходил взад и вперёд по кабинету, широкими шагами измеряя дорогой кафельный пол. Стук каблуков напоминал Натали мерно тикающие часы, аккуратно и точно отсчитывающие время и создающие всё новые трещинки в её терпении. Габриэль не мог думать ни о чем, кроме сына, — наверное, впервые после смерти Эмили, — но в то же время не предпринимал никаких благоразумных действий. Он мешал Натали своим бормотанием, из-за чего бедной ассистентке приходилось закрывать рукой микрофон трубки, чтобы что-то расслышать; в какой-то момент Габриэль начал наворачивать круги по комнате, так что у Натали зарябило в глазах. Потом, наконец осознав, что толку от него мало, подошёл к картине Эмили и начал ей молиться. Или сокрушаться о том, что, если бы Адриан не был так похож на мать, ничего этого бы не произошло — Натали так и не поняла, да и волнение не позволяло отвлекаться на что-то незначительное. Бражник даже собрался отправить акуму на поиски, но под строгим взглядом Натали быстро передумал и замолчал.       От очередного телефонного разговора её оторвала просьба Габриэля проверить комнату Адриана ещё раз: вдруг тот вернулся таким же странным способом, как и исчез. Натали едва слышно вздохнула и, поблагодарив человека по ту сторону трубки, вышла из кабинета, не сообщив старшему Агресту о том, что делала это уже дважды. Не обнаружив никаких изменений, Натали устало закрыла дверь спальни и направилась обратно в кабинет, но не успела спуститься с лестницы, как раздался звонок: у ворот особняка смущённо топтался Адриан. Чудом не упав со ступеней, Натали выбежала ему навстречу и даже не подумала надеть пальто.       Холодный снег тихо падал ей на руки, лицо и волосы, ненавязчиво напоминая о температуре снаружи; стёкла очков медленно леденели, превращая окружающую действительность в один расплывчатый морозный туман. Сердце сжалось при виде бледного Адриана; снежинки не успели растаять в его побелевших локонах, и Натали лёгким движением стряхнула их, взъерошив и без того испорченную укладку. Он был похож на замёрзшего котёнка; Натали захотелось обнять его, утешить и согреть своим нерастраченным материнским теплом — но вот, в руках у неё только плед, прохладный уличный воздух сменился духотой протопленного особняка, а Адриан уже поднялся по лестнице, бросив напоследок подобие поздравления. Двери закрыты, но почему по спине бежит холодок, когда Натали видит его потускневшие глаза? Примерно то же она испытывала, когда видела двух Агрестов вместе: ни тени улыбки на лице у старшего, ни капли радости после общения с отцом у младшего. Даже в рождественский вечер Габриэль все-таки посмел выпустить акуму — и это вместо того, чтобы извиниться перед Адрианом! В Париже температура падает только зимой, а в этом поместье даже воздух, кажется, прочно сковало льдом из-за отношений между его обитателями. Натали понимала, что растопить его она не в силах, но хотя бы надломить этот неприступный айсберг уныния и равнодушия — просто обязана. Пускай Габриэль потом накричит на неё, сделает выговор, да что угодно: Натали готова на всё, чтобы то, что происходило в стенах этого дома, стало хотя бы немного похоже на семью. С этой целью — и отчасти назло его отцу — она пригласила одноклассников мальчика и их родителей. И светящийся от счастья Адриан и проникшийся атмосферой всеобщего веселья Габриэль показали, что у неё всё-таки получилось.       Натали вдруг чувствует чужое тепло и детское тело, прильнувшее к ней; Адриан крепко сжимал её в объятиях, безмолвно благодаря за праздник и волшебство, которые, как казалось сначала, были совсем утрачены. Это продолжается не так долго, как Натали бы хотелось, и драгоценное тепло быстро улетучивается — но часть его всё же остаётся у неё в сердце. Адриан было бросился и к отцу, однако в нерешительности остановился под его непроницаемым взглядом, не уверенный, что это хорошая идея. В конце концов Габриэль решился и прижал счастливое чадо к себе, стараясь не смотреть на Натали, с души которой только что упал тяжёлый камень. Продолжалось это объятие ещё меньше: оба знали, что не готовы измениться, не могут пока пробить этот лёд и начать всё сначала. Слишком много недомолвок и тайн появилось между ними, такими близкими, но такими далёкими родными людьми. И здесь Натали была уже бессильна.       Мужская рука невесомо ложится ей на талию, когда подросток скрывается в комнате, и чужие губы обжигают её ледяные щеки. От места поцелуя по всему лицу разносится жар, и Натали слегка краснеет, что ей совсем не свойственно — и потому очень идёт; искренние слова благодарности трогают её слух, а в глазах Габриэля, отчасти скрытых за запотевшими стёклами очков, впервые за долгое время она видит теплоту — или ей хочется это видеть. Внутри вновь поднимается чувство, имя которому слишком прозаично; благодаря ему Натали может одними губами шептать, что готова на всё ради этой семьи, ради Адриана и ради самого Габриэля, что поможет обрести давно потерянные тепло и любовь, в которых они так нуждаются. В которых он нуждается, пусть и не хочет признаваться в этом ни себе, ни кому бы то ни было ещё.       Но Натали не может знать, что Габриэль всё понимает… где-то в глубине своей промёрзшей души.