Butterfly Kiss

      Нью-Йорк проводил его разноцветными огнями и яркими вспышками фейерверков в честь французских героев. Что для одних стало победой и праздником, для Габриэля обернулось сокрушительным поражением: ему так и не удалось добиться своей цели и получить магический камень орла. Да, его догадка подтвердилась: во всём мире полно утерянных талисманов, замаскированных под обычные амулеты и украшения; и благодаря переведённой теперь книге чудес он найдёт их все и заберёт себе для борьбы с Леди Баг и Котом Нуаром. Тогда-то им точно несдобровать!.. Он долго и терпеливо успокаивал себя мыслями о мести, о новых изощрённых планах, о пусть неблизком, но несомненном триумфе, — однако разочарование от провала породило в нём странную пустоту, сжимающую грудную клетку и сдавливающую надежду на исполнение его мечты.       Париж встретил его горевшими и кое-где обвалившимися зданиями и треснувшими дорогами, обрушенными мостами, поломанными памятниками и царившей в столице уже некоторое время атмосферой страха и недоумения. Габриэль смотрел последние новости, но причинённый городу и людям ущерб его особо не тронул: настолько привык он выпускать акум, видеть ужас на лицах прохожих и чувствовать этот ужас каждой клеточкой своей души.       Особняк Агрестов не пострадал — неудивительно; он остался таким же величественным и мрачным, как и до его отъезда. В холле было привычно пусто. Тишина гулко звенела в ушах, церемонно встречая своего хозяина. Иногда Габриэлю думалось, что дом — безрадостное отражение его самого. Каменные ступени вели в никуда, так же как и его призрачный замысел; торжественные, но такие бездушные комнаты милостиво напоминали об огромной скорби, раз проникшей в это место и желавшей поселиться навсегда в неподвижном воздухе и в его уставшем разуме.       Габриэль оставил лакированный чёрный чемодан у лестницы, а сам прошёл в свой кабинет. Его не было всего несколько дней, а ощущения — словно даже мраморные безликие статуи успели заскучать без него. Да и сам он предпочитал покидать поместье как можно реже, — как будто его длительное отсутствие могло сказаться на связи с Эмили. Габриэль обвёл взглядом строгие стены, ненадолго остановившись на позолоченном портрете жены и фотографиях Адриана; с последним ему ещё предстоит серьёзный разговор. Было ошибкой отпускать его в чужую страну, где он едва не потерялся. Габриэль не винил себя — давно уже разучился — в том, что акуматизированный снёс колонны музея именно в тот момент, когда у класса была экскурсия, — виноваты были обстоятельства и Леди Баг с Котом Нуаром, — но кошки от этого не перестали навязчиво скрестись на сердце. Он вздохнул и медленно, считая свои звонкие шаги, пошёл прочь из ателье.       Натали не ответила на тихий стук в дверь. Создание сенсомонстра наверняка утомило её, несмотря на то что талисман больше не причинял своему владельцу вреда, и Габриэлю стоило бы уйти, дождавшись, когда она сама позовёт его, отправив сообщение с планшета. Непонятным образом ручка с негромким скрипом опустилась, и комната Натали встретила его прохладой, — окно было приоткрыто, — знакомым запахом медикаментов и назойливым пиликаньем аппаратуры.       Паркет не скрипел под ногами, когда Габриэль неспешно ступал в глубь её спальни, такой отличной от остальных помещений особняка; здесь не было угрюмого уныния и необъяснимого напряжённого ожидания, не висело густым облаком ощущение безысходности. Шторы были плотно задёрнуты; тусклый тёплый свет исходил от единственной лампы, находившейся на прикроватной тумбочке рядом с камнем павлина, призывно мерцавшим небесной синью, и нежными пятнами падал на утомлённое лицо Натали. Неизменный планшет лежал сбоку, верно, она проверяла какую-то информацию, прежде чем уснуть; даже во время болезни ответственная Натали не прекращала работать.       Габриэль, сам не зная зачем, присел рядом с её постелью и бессмысленно уставился на неё. Светло-розовая кожа на фоне белых простыней казалась болезненно-бледной. Он убрал упавшую на лоб тёмную прядку, случайно дотронувшись пальцем до гладкого лба; брови Натали чуть сдвинулись, образовав невидимую морщинку, но дыхание не участилось — она всё ещё спала. Спала тревожным сном, судя по смятому и наполовину спущенному покрывалу. Стараясь не разбудить её, Габриэль укрыл худые плечи, обтянутые в тонкий халат, и с облегчением выдохнул. Его вдруг охватило чувство поразительного спокойствия; да, Натали была истощена, обессилена, но ей определённо не становилось хуже, а это значило, что она обязательно поправится, — с его помощью и заботой её здоровье должно восстановиться. Габриэль находил такое необычное утешение в уходе за Натали, — возможно, потому что был очень признателен ей за поддержку, что она бескорыстно оказывала ему долгое время в ущерб себе, возможно, потому что она стала важна ему, помогая и приободряя при любых неудачах.       Когда она выздоровеет, они придумают ещё больше хитрых планов, ещё ближе подойдут к заветной цели, и однажды — они победят. С Натали Габриэль точно победит. Но до тех пор ей нужен отдых и покой.       В знак благодарности Габриэль прикоснулся губами ко лбу Натали, мягко и почти невесомо, не без удивления понимая, что тянущая пустота уступает место давно забытому теплу, и ушёл, не заметив, как губы Натали растянулись в слабой сонной улыбке.