Крыса и змей. Часть вторая. Карнеол

Алабандин пошевелился. Сперва он решил, что утро выдалось не таким уж плохим: ему было тепло и мягко… Нет, пожалуй, даже жарковато. «Это был плохой сон», - подумал он. Сапфир. И вот угораздило же!.. Или нет? Под обнаженным телом шанейца что-то зашевелилось, и мальчишка, еле сдержав вопль, понял, что это шевелится огромная змея, а змей он боялся до одури, как и всяческих неприятных букашек, подскочил – и, пролетев какое-то расстояние, приземлился на пол пещеры. Перед глазами засверкали разноцветные искры, круги поплыли, в ушах зазвенело. Тело тут же отозвалось: заболело все, навалилась страшная усталость, словно Алабандин и не спал вовсе. Попытки подняться оказались безуспешными. С кряхтением и оханьем, достойными почтенного старца, мелкий перевернулся на спину и уставился в расплывающийся перед глазами потолок жилища змеелюда. Очень неприятно, когда твой ночной кошмар оказывается явью, которая, возможно, станет еще большим кошмаром. Как же юный шанеец сейчас жалел, что не ушел отсюда, пока у него была возможность. «А она была?» - ехидно поинтересовался внутренний голос. «Не нужно было вообще сюда идти… И уходить из дома», - начал корить себя Алабандин, понимая при этом, что он просто не мог предугадать, что с ним случится. Наг продолжал спать. Несмотря на то, что змеи считались чуткими существами, а наги –и того пуще, он, похоже, не проснулся даже после того, как с него скатился его внезапный гость. Алабандин, немного придя в себя, пересиливая желание заорать от боли в полученных при вчерашнем падении ранах и ссадинах, приподнялся и посмотрел на того, кого он назвал Сапфиром. Так смотрят под кровать дети, посчитав, что цапнувшая их за пятку кошка, - страшное ночное чудовище. Но любопытство, коим наш шанеец совсем обделен не был, взяло верх и… Пока он не смотрел на змеиное тело, молодой наг казался Алабандину милым. Паренек в какой-то миг даже умилился: змеелюд улыбался во сне, скорее всего принимая свой хвост за беловолосую добычу, новую любимую забаву. По крайней мере, этой самой добыче казалось, что пытавшаяся обнять змеиное тело рука была похожа на позу ребенка, выпустившего во сне игрушку. Алабандина передернуло. «Он же ничего со мной плохого не сделал?» Он абсолютно не знал, как определить, сделали с ним что-то этакое или нет, он был еще слишком мал для взрослых забав. Не сказать, что связь с мужчиной Алабандина пугала: для шанейцев считались нормальными отношения с особями своего пола. У его отца были и женщины, и мужчины, у его дяди – Императора – был целый гарем… даже два: с прекрасными юношами и крепкими воинами и с гибкими, очаровательными девушками… Даже у его мачех, а их у Алабандина было несколько, и это тоже нормально, имелись любовницы и любовники… Правда, вот к любовникам отец относился не очень хорошо и предпочитал время от времени выпускать им кишки. Что же до «особей», то все завоеванные и порабощенные народы считались у шанейцев скорее за животных. Такой вот неприятный народ эти шанейцы… Не удивительно, что их ненавидели. И боялись, очень боялись. Мальчишка повернул голову, с наслаждением ощущая кожей прохладный ветерок, попадавший в пещеру из ее прохода и скользящий по неровным стенам. Алабандину не было холодно, хотя с такой погодой должно было бы. Мелкие ранки и царапины постепенно заживали – и тут шанейцы славились своей ускоренной регенерацией. Заживали и начинали чесаться. Снаружи шумели деревья; они шептались подсохшими после ливня темными листьями, скрипели, трещали… Пахло сырой землей и подгнивающей опавшей листвой. Где-то раздавался тихий звук капающей воды – наверняка с краев углубления в пещеру стекала дождевая вода. Беловолосый снова посмотрел на змеелюда: тот продолжал спать, цепляясь за свой чешуйчатый хвост. Он забавно поморщился, чуть перевернулся – и в следующую секунду Ди чуть сдержал испуганный вопль: змеиное тело заскользило, перемещаясь, скручиваясь в новые кольца, и замерло. Паренек дернул плечами и поспешил отвернуться; он часто дышал и готов был броситься наутек. Так страшно ему, наверное, еще не было. Осознание того, что он спал на змеином теле, и ничего с ним не произошло, не помогло справиться с ужасом – наоборот, хотелось содрать с себя собственную кожу, чтоб даже не вспоминать. Мальчишка поднялся, пошатнулся и медленно, еле передвигая ноги, поплелся к выходу. Небо было серым, неприветливым и готово было разразиться новым мелким, отвратительным дождем. Внезапно по телу прошел холодок, зубы застучали, и шанеец понял, что без одежды убегать от нага не стоит. Босиком уж точно. Он обнял себя за плечи, потер бледную кожу и вернулся в пещеру на поиски своих вещей. Заботливый Сапфир, как назвал его Алабандин, разложил все на камни, даже пояса лежали ровными линиями вдоль друг друга. Потеряшка удивленно дернул бровью, а затем огорченно выдохнул: когда-то белоснежные его одежды стали похожи на старые лохмотья, даже рабы в его доме не ходили в таком. Но в его случае выбирать было не из чего, и воротить нос от вещей – своих вещей, а не покрывальца нага – было бы крайне глупо. Не дойдя нескольких шагов до одежды, Алабандин понял, что она расплывается перед глазами в белые пятна. В глазах потемнело, ноги ослабли и подогнулись, и прежде, чем мальчишка понял что-либо, он рухнул на каменный пол без сознания. - Упрямый шанеец, - шипел Сапфир. Его лицо было нечетким, волосы бледным голубоватым ореолом, как небо, совсем легкими, красивыми волнами, падали на плечи. Алабандин почувствовал, что его приподняли, ощупали горячее лицо, убрали прилипшие к щекам белые пряди, он услышал ругательства и снова стал проваливаться в темноту. Наг разлепил веки – и первое, что попалось ему на глаза, был мальчишка, лежавший недалеко от потухшего костра и разложенных шанейских тряпок. Не успев еще до конца проснуться, змей, путаясь в собственном теле, соскочил с широкого выступа в скале, служащего ложем, и подполз к своей находке. Мальчишка лежал в неестественной позе, лицом вниз, его волосы спутавшейся паутиной разлетелись по холодным камням. Проклиная дрожь в еще не проснувшемся теле, змеелюд аккуратно перевернул Ди и приподнял, подложив под спину свою руку. - Все неймется тебе… упрямый шанеец, - сквозь зубы проговорил синеглазый гад и с каким-то неожиданным внутренним испугом понял, что все тело найденыша горит. Он ругнулся, провел тыльной стороной ладони по щеке мальца, всматриваясь в его серебристо-голубоватые глаза, но тот вновь закрыл их. - Эй, не спи… Открой глаза, - наг похлопал Алабандина по щекам, и тот, застонав, вновь пришел в себя. – Болван мелкий. Пожалуй, Сапфир был готов к тому, что мальчишка сейчас огрызнется, но белячок снова тихо застонал и уронил голову. Змей прикусил губу, поднял легкое тельце и перетащил его на место, где они недавно спали. Заботливо завернул детеныша в теплые меховые шкуры животных – кто знает, сколько еще у этого нага хранилось разного добра и как он его нажил: вот этих зверюшек он, вероятнее всего, съел. Шанеец тут же вытянул руки и попытался раскрыться, прошептав, что ему жарко, но Сапфир упрямо завернул добычу снова, убрал вновь прилипшие волосы с его лба и быстро выполз из пещеры. Алабандин как сквозь дрему проследил за ним – и в очередной раз раскрылся. Сил подняться не было, перед глазами все плыло, все тело будто сдавило, в груди скребло… В общем, чувствовал он себя отвратительно. Шанейцу стало казаться, что змея нет слишком долго. Он даже начал жалеть об отсутствии нага, ведь очень сильно хотелось пить, да и присутствие хоть кого-то рядом успокоило бы, подавило чувство одиночества. Шум сваленных в кучу свежих веток, которые принес наг, бесцеремонно выдрал Ди из дремы, и он не сразу понял, что Сапфир сердито смотрит на него. Змеелюд вновь старательно и быстро завернул больного в шкуры, но больной снова откинул часть меховой капусты. Наг недовольно зашипел и принялся грубо заматывать Алабандина, но тот не давался, пытаясь помешать ослабевшими руками. Это вывело существо из себя. - Упрямый недоумок! – воскликнул он и завернул шанейца так сильно, что тот не мог пошевелиться в своем коконе. - Но жарко… - тихо заныл Ди. Сапфир оскалился и прижал локтем грудь мальца, не давая ему даже пошевелиться. Выглядел наг более чем угрожающе. - Лежи. Спокойно. Шанейское. Отродье, - процедил он. – И не смей даже носа высовывать. Алабандину хотелось заплакать; ему было очень некомфортно, однако перспективы быть избитым или, еще чего хуже, съеденным разъяренным змеем, пугали слишком сильно, чтоб ему не повиноваться. Правда, начинали закрадываться сомнения, что нагу так хочется потрапезничать тощей добычей: во-первых, он сам об этом упоминал, а во-вторых, разве стал бы охотник так заботиться о еде. Это не отменяло того факта, что Алабандину вдавили локоть в грудину так, что терпеть боль было уже невыносимо. Он поморщился и зашевелился в попытках столкнуть змеелюда с себя. Сапфир зашипел и вжался в бедняжку еще сильнее. Шанеец сдавленно, коротко закричал, зажмурился, по вискам потекли слезы. Перепуганный наг, не рассчитавший своей силы, резко отпрянул и уставился большими глазами на страдающего ребенка, который тут же с облегчением захрипел, прижимая руки к груди. Облегчение испытал не только он: синеглазый гад не на шутку перепугался, посчитав, что сам же мальцу и переломал косточки. И пусть еще вечером он бы об этом не пожалел, но сейчас… сейчас все изменилось. Мотнув головой, откидывая навязчивые мысли о том, что враг стал для него дороже, чем ему казалось, Сапфир уполз разжигать огонь и кипятить воду. Затем он соорудил нечто вроде шалаша у ложа, со всей ответственностью и отменным мастерством плотно закрывая еловыми ветками, которые надрал ранее, и шкурами любую возможность проникновения холода в маленькую обитель Алабандина. Все это время виновник этого безобразия лежал без движения, не то уснув, не то снова потеряв сознание. Он вернулся в неприветливый мир, когда наг приподнял его и поднес к губам тонкую глиняную посудину с горячим травяным напитком. Приятный запах ударил в нос, жидкость коснулась губ – и варево показалось Ди невероятно вкусным: то ли дело было в его жажде, то ли наг оказался искусным травником. Шанеец вылакал все содержимое большими глотками, едва не подавившись, чем немного удивил и очень обрадовал змея. Когда стемнело, паренька начало трясти. Сапфир грел его своим телом, обвив вокруг змеиным хвостом и прижимая дрожащее бледное тельце к себе. Прерывистое дыхание Алабандина щекотало шею, беловолосый потеряшка, сложив лапки на груди, искал тепло, вжимался холодным носом за ухо того, кого так сильно боялся, но уже не помнил и, должно быть, не понимал, кто рядом с ним. Он потерялся в ледяном мраке. Его дыхание было хриплым, кашель драл легкие. Затем его телом вновь завладел жар. В бреду он пытался высвободиться из уютного теплого кокона, Сапфир то и дело ловил его руки, когда шанеец расцарапывал себе грудь, словно хотел вырвать мучивший его кашель из нее. Ему на какое-то время становилось легче от прохладных примочек и травяных напитков, но потом снова и снова болезнь мучила необычно слабого для своего народа Алабандина. За несколько долгих дней наг практически не сомкнул глаз; он спускался со скалы за водой и деревом для костра, а когда возвращался, поспешно укутывал стонущего детеныша, поил его, успокаивал, приговаривал что-то, возился с ним и ухаживал. В одно утро, когда тяжелый сон свалил Сапфира, он проснулся от движения рядом и чьего-то бормотания. - Есть хочу, - услышал он, проснувшись окончательно. Распахнул глаза – на него смотрели бледные, почти прозрачные серебристо-голубые глаза Алабандина. Шанеец похудел еще сильнее, он выглядел очень уставшим, но его глаза были настолько поразительными, что наг замер и боялся дышать, будто перед ним было наваждение, которое так легко спугнуть. Паренек улыбался и, казалось, уже совсем не боялся змеелюда. Или просто еще не пришел в себя окончательно, не понял, кто перед ним. Болезнь, которую он смог побороть с помощью змея, сблизила их, хоть никто и никогда не поверил бы в подобный союз: враги могут стать друзьями и любовниками, наг и шанеец – никогда. Сапфир заулыбался в ответ и чуть было сдержался, чтоб не обнять Ди. Он смущенно опустил глаза. - Сейчас, - ответил наг и быстро выполз из пещеры.