Пламя дракона

      После ухода Ханя Бэкхену стало только хуже, даже несмотря на то, что местный лекарь Исин всячески пытался приободрить его и был исключительно добр. Он действительно проявлял удивительный такт и не спрашивал ничего слишком неловкого, что могло бы вогнать нахохлившегося омегу в краску, и даже не провел осмотра, ограничившись вопросами о прежней жизни, стабильности цикла и самочувствии. Позже он предложил Бэкхену поспать, потому что вечером намечался праздничный ужин, и присутствие новоприбывшего омеги на нем было обязательно. На небольшую тумбу рядом с широкой постелью Исин поставил несколько колбочек, содержание которых оставалось для Бэкхена загадкой, и зажег ароматные свечи на подоконнике, которые должны были успокоить взволнованного гостя, однако пока не возымели должного эффекта.       Когда за лекарем тихо закрылась дверь, а по ту сторону стены все еще слышалась возня жителей поселения, Бэкхен понял, что доброта и ласка окружающих его только пугает. У него складывалось впечатление, словно его заманивали в клетку, и как только он потеряет бдительность, решетка захлопнется, оставляя его в закрытом пространстве один на один с ужасным монстром. И хотя хорошее отношение было куда лучше того, если бы к нему относились с грубостью и пренебрежением, омеге хотелось знать правду, а не выслушивать снисходительные советы и сочувствия. До сих пор ни один из новоявленных знакомых так и не соизволил объяснить, что конкретно из себя представлял Чанёль, лишь только раз Хань упомянул, что тот в его понимании был хорошим человеком, однако процентов доверия от подобных слов у Бэкхена не прибавилось: Хань был скрытным и непонятным, а его поведение вгоняло Бэка в замешательство. К тому же, Бэкхен был хоть и юн, но знаком с понятием власти. На его памяти большинство людей, наделенных этой привилегией, отличались особой жестокостью и наглостью.       Не выдержавшего потока тяготивших мыслей омегу сморил сон. Спать на мягком перьевом матрасе было куда приятнее, чем на его прежней постели в деревне, но избавить хозяина от кошмаров у мягкой подушки не вышло. Лишь когда день начал клониться к закату, Бэкхен смог избавиться от воздействия усыпляющего аромата, которым наполнил комнату Исин. Во всем теле ощущалась ломота и слабость, хотя мозг отлично отдохнул и теперь с новой силой генерировал ужасные окончания дня. Не разлепляя глаз, омега потянулся на постели, пытаясь хоть как-то размять тело, и до слуха вдруг донесся звук скрипящих половиц, который не смог скрыть ковер. В ужасе затаив дыхание, Бэкхен приоткрыл один глаз, наблюдая у окна высокого незнакомца, повернутого к нему спиной.       Со своего положения Бэкхен мало что мог сказать о мужчине, однако по слаженности фигуры и росту сразу было понятно, что перед ним альфа. Омега вдруг догадался, отчего проснулся: в комнате больше не витал запах трав, оставленных лекарем, теперь, казалось, даже постель пропиталась терпким ароматом лесных деревьев и хвои, наполняя помещение свежестью. Стараясь как можно меньше обращать на себя внимание, Бэкхен разглядывал незнакомца, силясь понять, кто перед ним. Вариантов было немного, да и осанка и одежды мужчины особо выбора не оставляли, но омеге страшно было верить, что перед ним сам вожак. Он не видел его глаз и лица, лишь только крепкую спину и черноволосый лохматый затылок, но даже по этим признакам можно было легко понять, что такой человек силен и непреклонен по характеру, и идти на уступки не будет.       К горлу подкатил неприятный ком, и Бэкхен зажмурился, пытаясь успокоиться и прогнать из сознания силуэт альфы. Когда он вновь открыл глаза, его встретил внимательный прищуренный взгляд, на дне которого плескались золотистые крапинки, придавая образу хозяина некую ирреальность. Омега и рад был бы, окажись все происходящее плодом его фантазии, однако цепкий взгляд вожака никуда не девался, а спереди он показался Бэкхену еще более пугающим. Слишком высоким, слишком широким в плечах, слишком сильным. Его запах подавлял все остальные в комнате, а аура вгоняла омегу в бессильную истерику, однако вместо того, чтобы ринуться наутек, что было первой мыслью воспаленного сознания, Бэкхен смело смотрел в чужие глаза, словно показывая, что физически превосходящий его облик абсолютно не пугает его.       Спорить с тем, что альфа был красавцем, не приходилось, и любой другой омега, возможно, был бы рад оказаться парой для такого мужчины, однако Бэкхена данная перспектива одновременно злила, пугала и вводила в замешательство. Он не хотел становиться ручным щенком, не хотел возиться с хозяйством и рожать кучу детей, не хотел терять свободу и беспрекословно выполнять прихоти мужчины, слишком чужого, непонятного и пугающего для его внутреннего мира. О кровожадности и жестокости драконьего народа легенды писались не просто так, и Бэкхен в последнюю очередь желал быть мужем человека, который, возможно, устраивал расправы над ничем не повинными людьми.       А ведь у омеги была мечта. Как и многим молодым людям, ему хотелось когда-то распрощаться с нищетой изжившей себя деревушки на краю леса и поселиться в большом богатом городе, окружив себя роскошью и славой. Или хотя бы оградить себя от влияния чтящих многолетние порядки стариков, которые только и знали, что твердить о том, что омеги вроде Бэкхена ни на что кроме рождения детей не способны. Теперь их слова не казались юному гостю пустым звуком, и при взгляде на неожиданную ухмылку альфы напротив в сердце Бэкхена закралась злая ненависть.       Чанель действительно улыбался чему-то своему, но улыбка была не добрая, а скорее насмешливо-снисходительная, словно он наперед знал, о чем думал омега, и насмехался над его планами и желаниями. Конечно, это было глупо, потому что никто из ныне живущих мысли читать не смог бы, но ощетинившемуся Бэкхену в голову что только не лезло, и он изо всех сил пытался испепелить взглядом подходящего к постели альфу в надежде, что тот побоится его яростных глаз. Однако ни они, ни очевидно враждебный настрой омеги Чанеля не остановил, и через несколько широких шагов он уже оказался возле постели, решительно усаживаясь на свободную сторону покрывала. Бэкхен сразу отвел взгляд, напугавшись, что излишняя дерзость разозлила вожака, но тот не выглядел взбешенным, скорее заинтересованным. — Как тебя зовут? – неожиданно спросил альфа на чистом человеческом языке, отвлекаясь от разглядывания омеги и стягивая с плеч меховой плащ. Бэкхен напрягся, опасаясь, что дальше раздеться попросят уже его, но Чанель не стал продолжать, снова возвращая внимание гостю. Услышав знакомую речь от чужака, который, по сути, и разговаривать должен был на чужом языке, омега растерялся. Он до сих пор лежал на боку, растерянно глядя на альфу снизу вверх. – Ты не говоришь на человеческом или язык проглотил? – поинтересовался мужчина, прекрасно зная, что омега узнал родную речь. Его губы вновь растянулись в ухмылке, которую Бэкхен постепенно начинал ненавидеть. — Говорю, — выдавил он, поднимаясь на постели и кутаясь в покрывало. Смотреть на вожака снизу казалось ему оскорблением. — Тогда будь добр, отвечай на вопрос.       Голос у Чанеля был не резок и не груб, приятный, с легкой хрипотцой, и говорил он вполне спокойно, но Бэкхен улавливал в его просьбе не просьбу вовсе, а приказ. С самого начала гневать дракона он не хотел, понимая, что тот может жестоко наказать или еще больше напугать, поэтому предпочел, хоть и недовольно отвернувшись, бросить: — Бэкхен. — В вашей деревне все настолько плохо, что вместо мужа мне решили прислать ребенка? – Чанель все еще не злился, но в его голосе слышалось напряжение. Он определенно ждал ответа, но Бэкхен понятия не имел, что на такое отвечать. Он выглядел мельче омег в драконьем поселении, но и не мудрено, те были оборотнями-драконами, рожденными от сильных здоровых альф, а Бэкхен был лишь человеком, унаследовав от матери невысокий рост и аккуратные черты лица, а от отца – буйный характер и нежелание прогибаться под мир. Видимо, за это его и убили за пару месяцев до того, как Бэкхен появился на свет. — Я не ребенок, — в конце концов буркнул омега. — Ну и сколько же тебе лет, Бэкхен? – слышать, как Чанель произносит его имя было странно. С одной стороны, он очевидно насмехался, с другой, глубокий голос альфы пускал по спине мурашки. — Семнадцать.       Чанель недоверчиво сощурился, подозревая, что ему всунули совсем ребенка, неспособного даже ночь выдержать с альфой, не говоря уже о том, чтобы родить наследника, лишь бы просто откупиться и вынудить драконов выполнить свою часть сделки. Он скользнул взглядом по телу омеги, останавливаясь на бедрах, скрытых тонким пледом. Бэкхен весь сжался, вспомнив, что после купания отказался одеваться, и оставленная Ханем для него одежда до сих пор лежала где-то в комнате. Непонятно было, остался ли доволен увиденным Чанель, но через несколько секунд он поднялся с постели, пробормотав что-то на своем языке себе под нос, и кивнул на окно, за которым сгущались сумерки. — Поднимайся и одевайся, Бэкхен, скоро начнется праздник. Я буду ждать снаружи, — альфа снова накинул на плечи плащ. – Тебе помогут слуги. Вечер устроен в твою честь, поэтому не опаздывай, — Чанель в последний раз окинул его внимательным взглядом и направился в коридор.       Стоило хлопнуть входной двери, Бэкхен обессиленно повалился на постель, чувствуя, как расслабляется напряженное до этого тело. Если Чанель даже простым разговором смог так утомить его, чего можно ожидать от дальнейшего? Тяжко вздохнув, омега снова поднялся, понимая, что если не начнет приводить себя в порядок, то точно опоздает, и если не разозлит вожака, то точно привлечет лишнее внимание. Зачем, спрашивается, устраивать подобное, еще и в его честь, если Бэкхену абсолютно все равно?       Из глубины дома вдруг послышались чужие шаги, словно кто-то спускался по лестнице, и Бэкхен вспомнил, что Хань заводил его в двухэтажный дом с чердаком под крышей. Через некоторое время в дверях появились две девушки, одетые в одинаковую одежду, и спросили что-то на ихтире. Бэкхен развел руками, давая понять, что не знает языка, и на лицах присутствующих на секунду появилось задумчивое выражение, а затем одна из них шагнула в комнату и указала на гребень в своих руках. — Помощь? – спросила она, слегка коверкая произношение. Омега догадался, что именно эти девушки должны были подготовить его к вечеру, и кивнул, отдавая себя на растерзание чужим порядкам. Его одели в светлые льняные штаны на шнуровке, которые оказались как раз впору и обтягивали везде, где нужно было, вгоняя омегу в краску и заставляя проклинать Ханя, выбиравшего ему наряд, недлинную тунику, заканчивающуюся на середине бедра и перетянутую широким поясом чуть ниже талии, и невысокие аккуратные сапожки. Пока одна из служанок надевала Бэкхену на пальцы тонкие золотые кольца, а на запястья браслеты, вторая расчесывала светлые волосы. В конечном итоге на омегу натянули плащ, напоминающий тот, что носил до этого Чанель, но из белого меха, и подвели к широкому зеркалу в углу комнаты. — Так хорошо? – спросила та из служанок, что немного говорила по-человечески, и поправила выбившуюся шерстку на воротнике. В отражении Бэкхен едва узнал себя. Он ни разу, даже когда выбирался с матерью в город, не носил такую богатую одежду. Теперь он выглядел ничуть не хуже жителей драконьей деревни, даже наоборот, выделялся на фоне их черноволосой «братии» светлым пятном. Одежда выгодно подчеркивала плавные изгибы омежьего тела, но не открывала ничего лишнего, волосы послушно лежали в небрежной прическе, а украшения акцентировали внимание на тонких изящных руках. Собравшись с мыслями, Бэкхен кивнул и коротко улыбнулся, безмолвно благодаря девушек за помощь. Одна из них вдруг достала из кармана небольшой бутылек и, намочив палец, провела скользкой ароматной жидкостью по губам омеги. Он испуганно отшатнулся, но девушка только мягко, словно извиняюще улыбнулась и убрала масло в карман. — Для поцелуев, — пояснила она, кокетливо прищурившись. Бэкхен опешил. Вот так сразу, в первый день и целоваться? Сердце бешено застучало, но времени по-настоящему напугаться ему не дали. Вновь постучали, и одна из служанок указала на дверь, за которой уже слышался гомон людей и звуки музыки.