Пламя дракона

      Когда Бэкхён покинул стены дома, первым, что бросилось ему в глаза, был яркий высокий костер, который тянулся пламенем к небу, уже успевшему покрыться вечерней синевой и мелкими крапинками звезд, которые так походили на глаза местных жителей. Возле огня, зажженного в центре поселения, собралась куча народа, но среди них Бэкхён не заметил никого знакомого, а вот на него, главную достопримечательность сегодняшнего дня, постепенно начали обращать внимание. Омега моментально почувствовал себя неуютно, взглядом пытаясь найти Чанёля или хотя бы Ханя. Среди множества глаз, большинство из которых смотрели с явным восхищением, Бэкхён чувствовал и злые, завистливые, неприятные. Он уже успел пожалеть, что сетовал на излишнюю доброту тех, с кем успел пообщаться – боги будто услышали его слова.       Нельзя было не заметить, что все присутствующие тоже оделись празднично и были в прекрасном расположении духа; некоторые семьи, как Бэкхён догадался позже, носили одежду одинакового цвета и вплетали в волосы одинаковые украшения, чтобы показать принадлежность друг к другу. Это показалось ему очень символичным. Мимо постоянно сновали дети и разгоряченные подростки: именно их больше всего радовал большой праздник и возможность бодрствовать всю ночь без родительских упрёков над ухом. Когда Бэкхён набрался смелости направиться прямиком к костру в попытке найти вожака, который, между прочим, пообещал его ждать, ему в ноги буквально влетела светловолосая девочка лет трех. Волосы у нее были красиво заплетены в длинную косу, а глаза, наполненные тысячей золотистых искр, смотрели с явным любопытством.       Ребенок кого-то неуловимо напоминал, но Бэкхен как ни старался, не мог вспомнить, пока рядом не оказался взъерошенный Хань. Несмотря на то, что он явно запыхался и растрепал волосы, все равно завораживал своей красотой. Он что-то сердито произнес на ихтире и поднял угомонившуюся девочку на руки, а Бэкхен, наконец, понял, кого она так явно ему напоминала: в ее детском лице уже сейчас проглядывались резкие черты скул и острого подбородка, которые она, очевидно, унаследовала от Сехуна, а крупные глаза и курносый носик были копией Ханя. Безусловно, результат союза дракона и человека вышел удивительно красивым, а в крови этого ребенка текло наследие двух разных народов, и Бэкхен невольно задался вопросом, смогут ли они с Чанелем произвести на свет нечто подобное. Эта мысль сразу же напугала его до нервного вздрагивания: неужели всеобщее внушение подействовало, и он перестал противиться своей участи? — За ней невозможно уследить, — пожаловался Хань уже на человеческом, обращаясь к омеге. Дочь на его руках постоянно ерзала и без перерыва тараторила что-то на драконьем языке. Бэкхен невольно улыбнулся. – Познакомься, это Сяомин, наша с Сехуном дочь, — Хань погладил ребенка по ладошке и сказал дочери что-то на ихтире, но у Бэкхена получилось распознать только свое имя. — Я рад, что ты настроен гораздо более дружелюбно, чем прежде, — доверительно добавил Хань, заметив его настроение. — Если ты не понял, мне не оставили выбора, — не смотря на смысл фразы, тон у Бэкхена был спокойный. Он не собирался посвящать Ханя в свои планы о побеге, догадываясь, что тот либо начнет переубеждать его, либо пугать, а в крайнем случае пожалуется Чанелю или мужу, и все надежды Бэкхена рухнут. Он и сам пока точно не знал, что и когда будет предпринимать, а решил только, что ни за что не вернется в свою старую деревню. Возможно, подастся в город или ринется на окраину. — Не куксись, тебе не идет, — пожурил его Хань, ненавязчиво уводя омегу за собой в сторону широкого навесного шатра, под которым находился длинный стол со всевозможными яствами. Вокруг были разбросаны подушки и яркие ткани, а по соседству собралась небольшая группа музыкантов с бубнами, дудочкам и барабанами. Кто-то ненавязчиво перебирал струны на музыкальном инструменте, который Бэкхен раньше никогда не видел, но звуки, рождающиеся под пальцами музыканта, увлекали его настолько, что он беспрепятственно позволил Ханю вручить себе целую посудину, наполненную ароматной едой, даже не заметив этого. Старший омега не забыл о том, что Бэкхен за весь день и крошки в рот не положил, поэтому теперь тщательно накладывал ему на тарелку всевозможную вкуснятину. Местные время от времени подходили к шатру, быстро чем-то перекусывая и негромко переговариваясь между собой, но уже через несколько мгновений изумленно глазели на Бэкхена, пока Хань сердито не шикал на них. Некоторые даже пытались что-то сказать и завести разговор с красивым гостем из другого селения, но Хань объяснял им что-то, а потом убеждал Бэкхена, что драконы от него в восторге, потому что редко встречают новеньких. — Это Чондэ, — подсказал он омеге, заметив, как тот то и дело оглядывается на музыканта, руки которого рождали те удивительные звуки струн. – Он прекрасно играет на музыкальных инструментах и потрясающе поет, ты сегодня еще услышишь. А там Ифань, один из советников Чанёля, — Хань указал на мужчину, пару мгновений назад подошедшего к шатру, но остановившегося с кем-то побеседовать. Через несколько секунд Хань успел назвать уже большую часть присутствующих, которых видел омега, и Бэкхен понял, что его пытаются ознакомить с местным населением. Сам Хань постоянно выбирал что-то со стола и подкладывал то Бэкхену на тарелку, то дочери, хотя та вечно морщилась и отворачивалась, не желая принимать еду и вынуждая отца жаловаться на ее несносный характер, который «ну точно достался ей от Сехуна». — У меня сейчас голова лопнет, — пожаловался Бэкхен, прерывая омегу. Хань все никак не прекращал говорить и уже успел перейти на описание местных традиций, которые сегодня необходимо будет соблюдать. Коротко говоря, ближе к полуночи появится шаман, которого звали Кенсу, посвятит Бэкхена в драконы, оросит его кровью священный костер и благословит на дальнейшее проживание в драконьем поселении. По сути, омега отрекался от своей прежней религии ради нового дома. Хань убедил его, что это не страшно и не больно, но очень символично и необходимо для того, чтобы местные начали принимать Бэкхена за своего.       Хань еще много говорил: про границы их земли, обращение в драконов и то, что у драконов не бывает свадьбы – только скрепление душ перед святыми, что и должно было сегодня произойти. Несмотря на то, что у Бэкхена голова пухла от обилия новой информации, самого главного Хань даже издалека не упоминал, а спрашивать самому про то, что непосредственно ждало его после окончания вечера, Бэку было стыдно. Хань выглядел как человек, которому можно доверять и у которого можно спросить о чем угодно, но Бэкхен относился к нему с прежним подозрением и стеснялся интересоваться интимными подробностями супружеской жизни. Захваченный водоворотом праздника, он совсем забыл, что был здесь абсолютно чужим. А сейчас, когда не знал, с какой стороны подступиться к Ханю, это чувство вновь к нему вернулось, заставляя ощущать себя неуютно под множеством незнакомых взглядов. — Наконец-то, — вдруг пробормотал Хань над его ухом, пока Бэкхен жевал жареное мясо. Он проследил за взглядом светловолосого и увидел в проеме домов две размытые фигуры, в которых угадывались высокие мужчины. Когда они подошли ближе, Бэкхен различил в них Чанёля и Сехуна. Хань сразу оказался за пределами шатра, направляясь к мужу, а Бэкхен стоял как вкопанный, не зная, куда себя деть, пока Чанель не оказался рядом. Теперь, среди множества незнакомых запахов его тяжелый аромат давил на омегу не так сильно, но четко прослеживался среди остальных. В руках он держал небольшую, богато украшенную коробку, которую сразу же отдал Бэкхену. — Позже тебе это понадобится, — только и сказал Чанель, — если ты поел, мы можем идти. Кенсу скоро придет, — Бэкхен только сейчас понял, что до сих пор держал в руках тарелку с едой, но в присутствии Чанеля, который привлек к ним еще больше любопытных взглядов, ему бы и кусок в горло не полез. Он отложил посуду на стол и кивнул. Немногословность Чанеля его напрягала: тот казался мрачным и замкнутым, хотя издалека Бэкхен видел, как он открыто говорил о чем-то с Сехуном и даже улыбался обычной доброжелательной улыбкой, а не тем насмешливым оскалом, которым одаривал омегу. Чанель взял его за руку и провел сквозь толпу веселящегося народа к костру, за которым Бэкхен сумел различить каменный пьедестал, устланный яркой богатой тканью и мехом. Близость к огню Бэкхена пугала, и когда ветер направлял пламя в их сторону, он инстинктивно вздрагивал, цепляясь за чужую ладонь. — Не бойся, Бэкхен, огонь – стихия драконов и не причинит тебе зла, — успокоил его Чанель, заметив состояние омеги. — Дракон тут только ты, — не удержался от недовольного тона Бэкхен, отдергивая руку, когда пламя утихло. Если раньше его пугало, что всё так быстро решили за него, то теперь это злило до зубного скрежета. Бэкхена раздражало, что местные верили в глупые легенды. Как будто если капля его крови попадет в костер, он тоже станет драконом. Какой же бред! Бэкхен никогда не сможет обратиться и встать с ними наравне, а их с Чанелем ребенок будет даже не настоящим оборотнем, а всего лишь полукровкой. И омега навсегда останется чужим среди этих людей, не отречется от прежней жизни и никогда не уподобится людям вроде Ханя, променявшим достойную жизнь среди себе подобных на огненную клетку. Чанель ничего не ответил, одарив его нечитаемым взглядом, который Бэкхен сам интерпретировал как недовольный, и усадил на пьедестал, взбираясь сверху. Рядом с огнем и на теплых камнях стало жарко, но омега не знал, позволительно ли было скинуть плащ. Сердце колотилось как бешеное, потому что никаких признаков шамана поблизости не предвиделось, и они с Чанелем неловко сидели в тишине, отстраненно наблюдая за весельем. Если бы Бэкхен соизволил поглядеть на альфу, то понял бы, что тот любовался вовсе не чужими танцами, но собственные страх и гордость не позволяли этого сделать. — Когда можно будет уйти? – просипел он, разглаживая шерсть под коленками. — Когда церемония закончится, — в тон ему ответил Чанель. – Я тебя не съем на глазах у всех, можешь так не дрожать.       Бэкхен шумно выдохнул и нахохлился, вскидывая показательно смелый взгляд на альфу. Когда он хотел было уже придумать новую колкость, к ним вдруг подошла молодая девушка и обратилась к Чанелю на ихтире, перед этим склонившись в поклоне. Ее заискивающий взгляд раздражал, и Бэкхен язвительно подумал, что Чанель мог выбрать любую девушку или омегу из «своих», но решил испортить жизнь именно ему. Когда альфа вновь повернулся к нему, Бэк резко отвел взгляд. — Кенсу задерживается. Ты пока можешь заняться тем, что тебе интересно. Бэкхен принял это как прямое руководство к действию и быстро соскочил с камней, теряясь в праздничной толпе. Ноги сами вели его подальше от шума, огня и людей и через несколько минут он обнаружил себя на окраине поселения, вглядываясь в густую лесную чащу. Высокие ветвистые деревья оставляли прекрасный полет для фантазии, а Бэкхен, у которого воображение всегда было богатое, углядывал в ночной тьме жутких чудовищ и призраков. Он и так не посмел бы ринуться за пределы поселения в разгар праздника, но высокий костер вдруг показался более надежным местом, чем непроглядная чаща. — Что ты тут делаешь? – послышался поблизости незнакомый голос, и Бэкхен вздрогнул от неожиданности, услышав родную речь. Он наткнулся взглядом на Чондэ и выдохнул, понимая, что его жизни ничего не угрожает. Альфа смотрел в замешательстве, наверняка не понимая, как виновник торжества оказался так далеко от священного огня. Бэкхен и сам бы удивился, что его так легко отпустили, но он отчетливо чувствовал на спине чужой прожигающий взгляд, следящий за каждым его действием. — Стало жарко, решил пройтись, — ответил омега. Чондэ на подсознательном уровне не представлял угрозы, и Бэкхен не нашел причин не ответить. – А ты? Я только несколько минут назад видел тебя среди других музыкантов. — А я выманивал из леса нашего ручного зверька, — хохотнул Чондэ. Бэкхен непонимающе нахмурился, но альфа вдруг обернулся на звук ломающихся веток в чаще и посоветовал Бэкхену отойти подальше от кромки леса.       Сзади его кто-то дернул за руку, настойчиво потащив прочь, и Бэкхен, оглянувшись, встретился взглядом с Ханем. Позади него нашлось несколько зевак и Сехун, а на его руках – лепечущая что-то на драконьем Сяомин. Чондэ несколько раз провел рукой по струнам, пробормотав что-то себе под нос, и из леса сначала послышался рев, а затем показался огромный бурый медведь. Омега в ужасе разглядывал ревущую махину и понимал, что от ужаса и шага прочь сделать не может.       Девочка вдруг соскочила с рук Сехуна и кинулась к медведю, повисая у него на шее, а Бэкхен в шоке глядел на то, как огромный зверь опирается на передние лапы и поднимает ребенка в воздух. От удивления омега аж онемел и не понимал, почему Хань не кричит и не бросается спасать дочь. Но гораздо больше его удивило даже не это, а то, что вышеназванный отец откровенно забавлялся, наблюдая за удивленным лицом Бэкхена. — Это же… Как так… — омега чувствовал, как от ужаса подрагивают поджилки. — Это Кай, познакомься, — Хань решительно схватил Бэкхена за руку и подвел прямиком к медведю, не давая омеге броситься наутек от страха. – Не бойся, он вполне разумный зверь, точнее оборотень. Кай – тотемное животное нашего шамана, Кенсу. На полнолуние он оборачивается в медведя, его истинная сущность питает магию Кенсу силой, и все обряды мы проводим именно в такие ночи. Как только луна начнет убывать, он превратится в человека и станет нашим Чонином. Однако в облике зверя ему проще существовать в лесу, а выманивать его оттуда может только наш шаман или призывающая мелодия Чондэ.       Хань почесал медведя за ухом, а затем буквально силком заставил Бэкхена прикоснуться к жесткой бурой шерсти, чтобы тот перестал дрожать от страха. Животное действительно никак не среагировало, продолжая играть с Сяомин, и омега несмело запустил пальцы глубже в жесткий мех. Некоторые из присутствующих так же одарили зверя своим вниманием, лепеча что-то по-детски невнятное и писклявое, будто говорили с котенком. Через некоторое время девочка заметно утомилась и едва не засыпала, сидя на пушистом загривке. Хань сказал что-то на ихтире, и Сехун кивнул головой, улыбнувшись и прошептав мужу нечто, что для Бэкхена было недоступным, на ухо. — У вас в деревне разве не было шамана? – спросил Хань, наблюдая за тем, как Сехун поднимает Сяомин на руки и уносит подальше от леса. Девочка доверчиво обняла его за шею и уложила светловолосую голову отцу на плечо. Бэкхён никак не мог понять, в чем был подвох. Люди здесь казались слишком… обычными. Исключая их глаза и факт того, что по желанию они могли обращаться драконами, поселение жило так же, как и все другие, может, лишь чуть успешнее. Здесь были такие же семьи, альфы, омеги, дети, старики. Однако Бэкхёна все никак не отпускала мысль, что драконы жили даже слишком хорошо, практически идеально для их мира. Те кровожадные монстры из детских страшилок оказались обычными людьми, и это никак не вписывалось в картину мира омеги. — Был, но его тотемным животным была ворона, и я даже не знал, что они умеют становиться людьми, — нахмурившись, ответил Бэкхён. В его прежней деревне шаман был старым разваливающимся стариком и появлялся только на похоронах и свадьбах, вечно недовольно бормоча что-то себе под нос. — Шаман может выбрать как тотем любое существо, способное питать его силой, но наш Чонин оборотень-медведь, и хотя в поселении живут одни драконы, никто не посмел перечить Кенсу, когда тот притащил медвежонка к нам на порог. Кстати говоря, если Кай здесь, сейчас подойдет Кенсу, и начнется церемония.       Бэкхён вернулся к костру с остальными и поймал на себе насмешливый взгляд Чанёля. Как только он залез на пьедестал, наблюдая за стихающим гомоном, альфа наклонился к его уху. — Как ты будешь реагировать на дракона, если так испугался, увидев медведя? — Ты что, всевидящий? – недовольно отозвался Бэкхён, коря себя за трусливость. Конечно, никто бы не смотрел молча на то, как ребенка разрывает на куски дикое животное, и Сехун бы наверняка уже обратился драконом. — С таким мужем мне никуда не деться: он вечно норовит от меня сбежать.       Пока Бэкхён соображал, как принизить чужое чувство собственного достоинства, Чанёль не упустил случая сжать его ладонь в своей и потянуть наверх, заставляя подняться. Омега непонимающе нахмурился, а Чанёль жестом указал на новоприбывшего: невысокого черноволосого юношу. Если бы Бэкхёна до этого не предупредили, что тот шаман, он бы никогда не подумал, что такой молодой человек может обладать достаточным уровнем магии. — Не ведись на его внешний вид, Кенсу ведь все-таки не от мира сего, — прошептал Чанёль, заметив удивленный взгляд омеги. – Он пребывает здесь гораздо дольше нас, — присутствующие вдруг принялись петь хором, словно приветствовали шамана, а Бэкхён заметил, что из-за спины Кенсу появился медведь. — Откуда ты знаешь мой язык? – не удержался от вопроса омега, поняв, что Чанёль не поет с остальными. — Я двадцать лет имею дело с твоим родом, волей не волей выучишь, — ответил альфа, скосив взгляд. — А Чондэ? – не успокаивался Бэкхён. – Он не похож на человека. — Его муж наш дипломат. — Дипломат? Кто это? — Тот, кто ведет переговоры с другими народами. С его помощью мы общаемся с нашими союзниками и врагами, пока дело не доходит до войны. Он говорит на многих языках, чтобы помогать при заключении союзов и договоров. — На каких, например? — На твоем, моем, языке народов севера, юга и тех, кто за морем. — Зачем вам так много союзников? — Чтобы присылали любопытных омег вроде тебя. — Когда я не говорю, ты недоволен, когда говорю, тоже недоволен, может, ты еще… — Можешь помолчать хоть секунду? – Чанёль едва сдерживал смех и указал взглядом на застывшую в ожидании толпу. Бэкхён и не заметил, как песня стихла, а теперь краснел, понимая, что приставал к мужу с расспросами на глазах у всех.       Кенсу окинул их серьезным взглядом и кивнул, принимаясь громогласно говорить на ихтире. Все остальные слушали его, раскрыв рты, а омега только старался дышать потише и не дергать затекшей ногой. Стоять на одном месте ему надоело, но двигаться лишний раз под внимательным взглядом Кенсу не хотелось. Наконец, Чанёль снял его с каменного пьедестала, повел в центр сборища, огибая огонь, и приказал взять с собой коробочку, подаренную ранее. Бэкхён поднял ее с мехового коврика и позволил Чанёлю остановиться напротив шамана и его медведя. Животное все еще не внушало Бэкхену доверия, и он напряженно косился в его сторону, пока Кенсу вновь во всеуслышание разглагольствовал на ихтире. — Открывай, — Чанёль кивнул на коробочку, когда шаман замолк, и Бэкхён достал изнутри обмотанный золотой цепочкой кинжал. – Нужно сделать надрез, чтобы закрепить союз кровью.       Омега неуверенно посмотрел на оружие и несмело взял кинжал в руку. Он был красивой ручной работы, с изящным острым лезвием. — Я не могу помочь, ты должен сам, — сказал Чанёль, глядя на метания Бэкхёна. Наконец, собравшись с мыслями, омега приложил лезвие к свободной ладони и мягко надавил, пока нежная кожа не поддалась. Наружу выступили сначала капли, а затем струйки крови, и Чанёль, взяв его за подрагивающее запястье, направил поврежденную руку прямо к огню. Когда первая алая капля упала в пламя, толпа взорвалась оглушительным довольным улюлюканьем, а Кенсу вновь выкрикнул что-то величественное.       Только сейчас Бэкхён вспомнил, что так и не успел узнать про поцелуй и окончание вечера, но было уже поздно, так как чужие губы настойчиво смяли его собственные, и дыхание в момент сбилось.