***
С того беспрецедентного, если не сказать позорного случая, из-за которого Лю Цингэ удостоился плевка в лицо, причем в буквальном смысле, Шэнь Цинцю напрочь отказался вытаскивать его из кутузки из своих личных средств, и вот так получилось, что сегодня деканат исторического факультета отмечал десятый день без присутствия этой особы, и каждый вечер подобное отмечание дополнялось не самым дорогим шампанским, что они пили из пластикового стаканчика, и с особым удовольствием чокались им о рамку с фотографией Лю Цингэ, что с перекосившимся от недовольства лицом позировал в обтягивающем спортивном трико на ежегодных соревнованиях между факультетами по пересечению местности на велосипедах. — Шэнь, ты идешь обедать? — всунув голову в его аудиторию, спросил изнывающий от жары Шан Цинхуа. — Нет, я еще не закончил с делами. Вообще у Шэнь Цинцю была слава ну очень требовательного преподавателя, у которого за всю его карьеру не было ни одного любимчика, и большая часть студентов считала, что эту роль может взять на себя разве что убежденный мазохист, потому что Шэнь не успокоится, пока не докажет, что тот или иной студент не заслуживает высший балл, а если и заслуживает, то все равно никогда не добьется того, чтобы рядом с отметкой А стоял хоть один, или, что казалось просто невероятным, сразу два плюсика, что было в высшей степени редким сокровищем на экзаменационных листах, если они попадали в руки Шэнь Цинцю, а посему когда настала очередная экзаменационная неделя и бурные потоки зубрящих материал студентов словно кровь наполняли вены университетских коридоров, некий преподаватель радовался аки малое дитя, поскольку за все несправедливости жизни он с лихвой сможет отыграться на этих неокрепших умах, что жалостливыми, дрожащими от страха глазами смотрят ему прямо в душу не подозревая, что все они не больше чем кролики, а удав, само собой, только Шэнь Цинцю, который находясь на своей территории может делать всё что душе угодно. Да, приятно иметь власть над столькими людьми одновременно, если только… если только не считать одну паршивую овцу, что немножечко так выбивается из этого стада и которая лишает одного препода возможности получить свою полноценную долю удовольствия, а все потому, что он всегда приходит последним, и именно ему достается честь стать финальным воспоминанием всей этой экзаменационной одиссеи. Отпустив последнего, как он думал, студента (жертву), Шэнь Цинцю наконец выдохнул и уже было приготовился встать со своего места, когда приглушенный скрип двери, которого он совсем не ждал, тут же вернул его на место. «Вот он! — навострив уши, Шэнь Цинцю чуть вжал голову в плечи и сузил глаза. — Тот, из-за чьих шагов у меня мурашки по коже. А я имел радость надеяться, что вчерашний пропуск таки окажется его неожиданной болезнью на время экзаменационной недели…» А шаги, что буквально парили над землей, а не с отчётливым стуком обуви касались её, шествовали мимо столов, длинные прямые ноги двигались изящно и неторопливо, чуть волнистые волосы пружинились при ходьбе, так как он почти всегда держал их распущенными. Они не спадали на его плечи ровными слоями, а были такими же дикими как, собственно, и их хозяин, чьи глаза почти всегда вызывающе сверкали, когда дело касалось других, и стыдливо приглушались, когда он оставался наедине с этим строгим, порой ворчливым, но все же справедливым преподавателем. От его одежды всегда приятно пахло, но Шэнь Цинцю, которому однажды «посчастливилось» на своем горьком опыте познать, что же такое предрассудки, эту привычку своего студента душиться не очень то и любил, а все потому, что однажды тот, сдав очередной экзамен что-то там не понял и обойдя стол склонился над тетрадью, что держал Шэнь, и его волосы и одежда коснулись плеча мужчины, оставив на нем свой запах. Так как из-за его любви обсудить любую мелочь, что, кстати, занимало достаточно времени, Шэнь Цинцю ударялся в ответы и привыкал к запаху, вскоре переставая обращать на него внимание, и естественно уже не мог учуять его на себе. Наивняк. Даже не догадываясь, что его «ненавязчиво» пометили, он монотонно отвечал на все вопросы, пока одна кудрявая голова, склонившись к нему, внимала всему, чему угодно, но только не смыслу сказанных слов. Выйдя из кабинета и пересекая корпуса, Шэнь Цинцю не мог понять, отчего же каждая девушка, что проходит мимо него тут же замирает, будто её парализовало, и в недоумении поворачивается на него, а некоторые даже принюхивались. Конечно же они не могли не узнать знакомый запах, который наполнял любую аудиторию, где сидел этот студент, а посему были сражены новостью, что этот же запах был учуян ими на профессоре! С тех пор всякий раз, когда этот паршивый студент дожидался своего часа и входил последним, уставшие и голодные ребята уже не так быстро расходились, а прилипали ушами к двери прислушиваясь к любому скрипу, звуку и даже тишине. Чего они там пытались уловить Шэнь искренне не понимал, но когда обычно безразличный ко всему Мобэй запустил в его мозг «особую» пищу для размышлений об этом, Шэнь Цинцю озверел и стал выбегать из аудитории и орать на притихших студентов, что толпились у его двери. Студента это, к слову, совсем не смущало, он даже как будто хотел, чтобы они что-то там услышали. В любом случае это его не возмущало, хотя он клятвенно убеждал, что это всё лишь глупые слухи и чрезмерно разыгравшееся воображение. «Если это воображение, что же ты не орешь благим матом, коль уж и твоя гордость тоже должна быть задета! — про себя возмущался Шэнь Цинцю, но видя искреннюю улыбку этого парня тотчас же откладывал этот вопрос в длинный ящик. Сам мужчина всячески это отрицал, но со стороны отчетливо было видно, насколько в подобные моменты он ему благоволит… — Учитель, — сев на стул и положив на стол зачетку, Ло Бинхэ как всегда сиял довольной улыбкой, наполняя эту серую, пропахшую слезами студентов аудиторию. — Я уже давно не твой учитель, — подняв на него безразличный взгляд, заметил Шэнь Цинцю. — Перестань меня уже так называть. Взгляд Ло Бинхэ мягко сверкнул, словно бы по воде пробежал луч света. Сегодня он облачился в темную рубашку и брюки, но даже так сияние его ауры, казалось, полыхало еще ярче, из-за чего невероятно бесился один строгий преподаватель, на чьих глазах залегла тень недовольства. — Но ведь последние дни были так чудесны, — радушно улыбнулся Ло Бинхэ. — Этого… Лю Цингэ нигде не видно, а значит мой экзамен учитель может принять без его слишком навязчивой компании. Ох уж эти Ло Бинхэ и Лю Цингэ. Доподлинно неизвестно, что за черная кошка пробежала между ними, но эти двое возненавидели друг друга еще с тех времен, когда Шэнь и это испускающее насильственные пары чудовище десять лет назад были распределены в одну высшую школу для сверхумных и талантливых детей (хотя, чего греха таить: просто для тех, у чьих родителей были деньги, чтобы их чада возвели себя в ранг талантливых и незаменимых). Там-то Шэнь Цинцю и познакомился с немного грустным, но очень усердным учеником Ло Бинхэ, в классе которого преподавал, и так получилось, что этот ученик почти с первого дня настолько восхитился им, что бегал за ним хвостиком до конца его практики. Он был очень смышлёным, а каким милым! Его редкой красоты мордочка так и напрашивалась на то, чтобы залюбоваться ею подольше, а чуть волнистые, еще тогда не слишком длинные волосы так приятно было потрепать, особенно макушку. Когда это происходило этот ребёнок делал такое лицо, словно будь у него хвост, он бы в ту же секунду радостно завилял им. Ло Бинхэ не был сыном богачей, как он утверждал, его воспитывала не родная мама. Как позже оказалось, этот проворный лис солгал — он был сыном главного действующего лица того университета, в котором Шэнь Цинцю намеревался преподавать, а матушкой он называл свою няню, поскольку его родители были очень заняты, и ребенок чувствовал себя одиноко. Он многим нравился, учителя хвалили его, даже Шэнь Цинцю пророчил ему завидное будущее. Все восхищались им, но только не Лю Цингэ, которого в эту практику притянули практически за уши и заставили преподавать детям физкультуру. Он возненавидел этого парня с той самой минуты как увидел его упавшим в объятия Шэнь Цинцю, а после небольшого скандала орал во всю глотку, что Шэню нужно держаться подальше от этой мелкой занозы, ведь мальчишка как-то странно на него смотрит, когда Шэнь поворачивался спиной. Сам Шэнь Цинцю строго отругал Лю, а тот, чувствуя себя оскорбленным, вымещал свое зло на несчастном парнишке, подначивая других ребят втягивать его в перепалки и всячески вредить ему. Ло Бинхэ был в аду и раю одновременно, ведь у него был учитель, который соблаговолил заниматься с ним отдельно после уроков, выделяя на него одного свое личное время. С другой стороны был этот злобный демон Лю Цингэ, что прознав об этом рвался в их двери, колотя ногами и руками, на что получал сразу два разнополярных взгляда: осуждающий от Шэнь Цинцю и полный затаенной ненависти от Ло Бинхэ. Когда Шэнь Цинцю ушел, Ло Бинхэ, всеми правдами и неправдами выпросивший его номер, звонил ему и обещал, что тоже обязательно поступит в тот же университет, где будет преподавать учитель, и обязательно на его глазах добьется всех высот. Шэнь Цинцю лишь вежливо угукал, понимая, что отпрыск его, так скажем, будущего босса и так поступит в какое-нибудь высшее, пусть даже и в это. Мог ли он знать, что парень поступит именно на его факультет? Когда он увидел представшего перед ним Ло Бинхэ после многолетней «разлуки», он малость потерял дар речи, не сразу то и признав в этом видном статном красавце ту мягкую пушистую овечку из прошлого, что ластилась к нему и чье лицо сияло нежнейшей улыбкой из всех. Теперь это был взрослый парень с широкими плечами и длинными ногами. Он слишком ударился в рост, а посему Шэнь Цинцю приходилось задирать голову, если они общались стоя, а не сидя, почему и ненавидел, если они пересекались где-нибудь в коридорах, но самое ужасное было не это, и даже не плюющийся ядом ошарашенный его возвращением (захватом новой территории) Лю Цингэ. Невзирая на то, что сам Шэнь пророчил ему первоклассное будущее, парень, а он вынужден был это признать, был слишком умен. Он все схватывал на лету, а на экзамене выдавал даже то, чего вообще не было в программе, или же было, но как бы проскочило мельком. И Шэнь знал, что этот паршивец не грызет гранит науки сверх меры, он просто слишком внимательно ловит каждое его слово и запоминает всё, что бы он ни сказал, и приходит к нему на экзамен подготовленный лишь лекциями и его собственными методичками. Ло Бинхэ не обращался ни к интернету, ни к библиотекам. Как он сам говорил, все его знания ему дает учитель, а посему если он не может ответить на какой-то вопрос, значит учитель не поднимал такую тему, и в плане на неделю этого тоже не было. Но даже так он умудрялся заработать высший балл, из-за чего Шэнь Цинцю малость коротило, поскольку этот паршивец действительно запоминал всё то, что он говорил, даже если просто мельком вспомнил на лекции и не слишком ясно озвучил. — Пожелайте мне удачи, учитель, — с сияющей улыбкой сказал он, с завидным воодушевлением готовясь принять первый вопрос. Шэнь Цинцю издал какой-то звук, отдалённо похожий на хриплое сверчание сверчка, цыкнул языком и поглубже вдохнул. Своим упорством, а самое главное завидным упрямством этот парень его раздражал, потому что одного его существования, как студента Шэнь Цинцю, было вызовом ему как преподавателю, и если он не найдёт в этом исключительном таланте хотя бы одну проплешину, тогда какую радость он сможет испытать от их взаимодействия? В детстве этот щенок делал массу ошибок, благодаря которым увлеченный его мимишностью учитель мог ласково его журить, а теперь это уже не мальчик, а вполне себе пышущий жизненной энергией мужчина, причем довольно хорошо сложенный мужчина, который за каким-то чертом подкарауливает момент, когда по любой долбанной причине или без неё может сесть на край его стола, закинуть ногу на ногу и что-то там блеять про сроки сдачи очередного теста, который, само собой, ни в жизнь не завалит. Специально для Ло Бинхэ у Шэнь Цинцю был приготовлен отдельный бланк с вопросами, которые он формировал настолько скрупулёзно, что порой излишне нервно придирался ко всяким там деталям. Самым слабым местом при сдаче истории обычно были именно даты, поэтому срезать надоедливого ученика на какой-нибудь мелочи любому преподавателю казалось золотой жилой, за которую можно ухватится при любом неблагоприятном для себя раскладе, но как бы не так. Этот Ло, мать его, Бинхэ, знал, черт подери, всё, даже под каким кустом в какой провинции и в какой лунный цикл был рожден двадцатый ребёнок из какой-то там династии! И ведь Шэнь Цинцю лишь мельком, потратив на это не более десяти секунд, поведал эту замечательную историю на своих парах, а эта… человечина запомнила даже это! Оно и неудивительно, ведь во время занятий бывший ученик не сводил с него взгляда, буквально пожирая глазами каждое выскочившее из его рта слово. Или не слово? — Учитель, — видя слегка покрасневшую, тяжело пыхтевшую, но такую очаровательную морду лица Шэнь Цинцю, с губ Ло Бинхэ не сходила улыбка. — У вас есть еще вопросы? Шэнь Цинцю задержал дыхание, затем глубоко вдохнул, и понимая, что прошел уже час, со скрипом откинулся на спинку стула. Нет, он решительно не мог вообразить, что в мире действительно существует человек, что способен лишить его всяких сил лишь одним своим присутствием, и почему этот золотой фонд выпал на долю именно Шэнь Цинцю, мужчина не мог понять. «Господи, я согрешил, — мысленно стенал мужчина. — Слишком увлекшись в молодые годы я тем самым вырыл могилу своей взрослой версии, которую терроризирует этот кудрявый садист!» Ему всё время казалось, что за неудачи в юности, когда Шэнь Цинцю всяко указывал ему на ошибки, Ло Бинхэ мстит ему в настоящем и не успокоится, пока бывший учитель не изойдет пеной со рта на этом долбанном столе. Ох уж и полюбился ученику этот стол, он с явным удовольствием терся о него локтями, ладонями, ногами, словно это не стол, а его личная песочница для игр, в которой Шэнь Цинцю принесли в жертву на алтарь этого бессовестного студента, которого он ну никак не мог поставить на положенное ему место. С чего это, спрашивается, этот Ло Бинхэ должен выделяться именно на его экзаменах, он что, какой-то особенный для Шэнь Цинцю, или что? — Довольно, — низко сказал он. — Можешь идти, зачетку заберёшь завтра утром. — Так какой у меня балл? — чуть склонив голову, невинно захлопал ресницами Ло Бинхэ. «Вот мерзавец! — сокрушался Шэнь Цинцю. — Ты же прекрасно осведомлён, что доведя меня до такого состояния обязательно получишь высший…» — Учитель? — ресницы Ло Бинхэ затрепетали, и он облокотился одной рукой на стол, подперев ладонью щеку, на запястье которой болтались большие, под стать излишне самодовольному эго, наручные часы от Gucci. Каждый раз видя эти часы Шэнь Цинцю по какой-то непонятной фантомной причине не мог отделаться от чувства, что если рука с такими часами шлепнет кого-нибудь, то на коже обязательно останется след с отпечатком ремешка или же циферблата. — Ты… как всегда на высоте, — памятуя о том, что Ло Бинхэ найдет любой повод, чтобы погостить в аудитории подольше, если учитель как-нибудь не похвалит его, Шэнь вынужден был пойти на уступки с чувством собственного достоинства, и в этой нелёгкой борьбе его лицо сморщилось, прибавляя ему именно того очарования, которое так ожидал увидеть Ло Бинхэ. Ну, или которое он единственный видел как нечто очаровательное, а не искаженное гневом. Он, как и ожидалось, растянул довольную лыбу до ушей, и глазами полными какого-то нежного восхищения позволил себе залюбоваться Шэнь Цинцю чуточку подольше. Находясь под прямой атакой этого не сходившего с него взгляда, Шэнь Цинцю чувствовал себя лягушкой под пристальным присмотром змеи. — Тогда до завтра, профессор, — тоже решив погладить Шэнь Цинцю по шёрстке более не прибегнув к слову «учитель», полный энергии Ло Бинхэ бодрой походкой покинул аудиторию, а вот Шэнь Цинцю, который чувствовал себя изможденным, будто на нем катались всю ночь, глухо плюхнулся лицом в стол. В зачетке Ло Бинхэ, как и ожидалось, стоял высший балл.***
Будучи проректором и имея возможность гулять на широкую ногу, Мобэй Цзюнь никогда не устраивал дорогие гулянья в день своего рождения. Он, как человек слишком суровый (все же на севере родился) и даже немного скрупулёзный предпочитал просто запрячь свою ездовую лошадку Шан Цинхуа, который служил у него секретарем, и устроить послерабочие гулянья (то есть скромный прием пищи с совсем нескромным распитием алкоголя) в своем кабинете, в котором могла разместиться небольшая футбольная команда. — Конечно, великие мира сего предпочитают компенсировать своего «недорослика» чем-то, где можно похвастаться большими габаритами, машина там или собственный кабинет, — болтая в пластиковом стаканчике не слишком дорогую водку, сокрушался Шан Цинхуа. — Нет, ну серьезно, где справедливость?! Продукты купи, алкоголь купи, бумаги прошурши, попку ему подотри… а этот неблагодарный даже зарплату не повысит! Я ему чуть ли ножки не вылизываю, а он то и дело лишь недовольно на меня косит! — Ты ему просто уже очень давно нравишься, — засмеялась Нин Инъин, которая в этом году должна была закончить аспирантуру, а посему пила очень маленькими глотками. — Да Мобэю вообще плевать куда вставлять, лишь бы ноги раздвигали, — зло скривилась Ша Хуалин. — Да и этот пусть не лжет. Все и без того знают, что всё свое свободное время он только то и делает, что трахается с Мобэем. — Госпожа, не хмурьте свое милое личико, это прибавит вашей красоте морщин, — попытался успокоить разбушевавшуюся женщину Шэнь Цинцю, но лишь услышав её слова Шан Цинхуа вскочил с места и от злости даже начал задыхаться. — Да не трахаемся мы, что за вздор?! Да и где, по-твоему, это сделать во время разгара рабочего дня? — На столе или под столом, — не задумываясь выпалила Ша Хуалин и криво улыбнулась. — И только попробуй отрицать! — Не было такого! — Тогда почему у Мобэя стол вечно ходуном ходит, а одна ножка перемотана скотчем? — Это всё бумаги, бумаги! Метровые стопки бумаг, из-за которых… — Ты хотел сказать «на которых» с тебя, блудливая ты свинья, сняли праздничную обертку? — Господа, — подав голос, Тяньлан Цзюнь замахал руками. — Пожалуйста, здесь же присутствуют неокрепшие умы. Ша Хуалин лишь презрительно фыркнула. — Ну надо же, главный блюститель морального кодекса этих стен подал голос, — съязвила женщина. — И даже не вздумай заикнуться, что тебе такие разговоры не по душе. — Сокровище, — улыбнулся Тяньлан Цзюнь, — гораздо более было бы по душе останься мы в приватной комнате тет-а-тет… — Чтобы твоя жена с меня потом кожу спустила? Нет уж, спасибо. Ты слишком невыгодный любовник, а женушка твоя явно под стать такому извращённому уму, как ты. Даже сына сумели заделать, и это при её-то запросах, из-за которых тебе пришлось ухаживать за ней семь лет, чтобы получить возможность запрыгнуть даме в трусы. — Госпожа… — вновь было подал голос Шэнь Цинцю, но Ша Хуалин ткнула в него пальцем. — Не лезь, Шэнь, не то тоже огребешь. Этот Ло Бинхэ, твой студент, просто ходячая катастрофа! С тобой он такой учтивый и нежный, прям сама невинность, а с нами он ведет себя так, будто мы враги, что не дают ему торчать у тебя в аудитории днями напролёт. Знаешь, что он сделал неделю назад? Опозорил меня! Шэнь Цинцю отвернулся и сделал вид, что попивает алкоголь, в то время как изо всех сил пытался сдержать смех. Ша Хуалин преподавала логику и правоведение, а посему была необычайно кичлива и строга со своими студентами. Так получилось, что видный Ло Бинхэ ей понравился, но так как эта сильная волевая женщина привыкла доминировать везде где только можно, то решив привлечь внимание ученика на одну из своих пар надела блузку не застегнув несколько пуговиц, так что аппетитные полушария её груди стали темой номер один обсуждений среди мужской половины коллектива. Когда же вышел отвечать Ло Бинхэ, он сперва начал говорить, но потом видя, что Ша Хуалин ненавязчиво встала слишком близко, скинул с себя куртку и накинул на плечи женщины. — Чтобы ветром не продуло, — улыбнулся он, кивнув в сторону открытого окна, от которого плавно отходила пришедшая в движение тюль. Аудитория взорвалась смехом, так как все видели, что преподавательница явно желала привлечь к себе именно его внимание, а эта добрая овечка, кажется, заботится не о своём мужском здоровье, а о благополучии этой побагровевшей от злости женщины. — Мерзавец! — громко ставя бутылку на стол и изо всех сил сжимая горлышко, Ша Хуалин была близка к нервному срыву. — Вот явится он ко мне за оценкой. Как говорится, сессия покажет, кто где сдал! — Шэнь, сделай-ка мне затычки из алкоголя, а не то меня сейчас вырвет от этой истерички, — подвинув свой стакан, тихо шепнул Шан Цинхуа. — Ну, а к слову, как сегодня прошел день? Длинный, идущий в форме буквы U стол ломился от количества еды и бутылок, а открытые настежь окна уносили вздымающийся глубокими парами запах алкоголя, который производили пропитанные высоким градусом тела, что словно цыгане дорвались до бесплатного, а еще учитывая, что рабочий день закончился, а завтра был выходной, дали себе волю не отказывать ни в чем. Мобэй, как второе главное действующее лицо сидел по правую руку ректора, то есть Тяньлан Цзюня и о чем-то переговаривался с ним, изредка стреляя глазами на Шан Цинхуа, что спрятался за фигурой Шэнь Цинцю и вообще старался не смотреть в его сторону. Заслышав его вопрос лицо мужчины снова сморщилось, и повернувшись к нему он с глубокой обидой выпалил: — Он сдал, — глухо отозвался Шэнь Цинцю и потянулся за своим стаканом. — Ну, — протянул Шан Цинхуа, — он ведь сдал только теорию, да? Шэнь Цинцю на одном выдохе выпил полный стакан, громко приземлился ладонями на стол и согнулся в спине, проглатывая огненную воду. — Он сдал всё, — скрипя зубами и смотря куда-то в стену, выпалил Шэнь. — И теорию, и результаты исследований, и даже схему с датами мне начертил, — широко распахнутыми глазами Шэнь Цинцю вновь повернулся на Шан Цинхуа. — Я не знаю, что происходит в этой кудрявой голове, но я больше чем уверен, что учитывая, что он сын вот этого, — Шэнь кивком указал на ректора, то есть на Тяньлан Цзюня, — то большую часть своих талантов он сгреб со стороны своей матери. — Ты ведь учил его еще когда он был в школе, — заметил Шан Цинхуа, — и насколько я помню ты сам говорил, что мальчик немного туповат, хотя и не лишен таланта. — Потому что в школе, сколько бы я его ни учил, он вечно что-то забывал, и я вынужден был проходить один и тот же материал пару раз и, разумеется, брать дополнительные занятия, — отмахнулся мужчина, — да и делал я это лишь потому, что уже тогда Тяньлан Цзюнь поставил меня в известность, что желанное мною место работы напрямую зависит от обворожительной улыбки его сыночка. То есть, это не значит, что я преследовал какие-то свои скрытые цели, просто этот ребенок был ангелом с грустным личиком и глазами, что порой при мне наливались слезами, я… я просто не мог сказать нет! — Господа, — Тяньлан Цзюнь поднялся со своего места и торжественно подняв стакан обратил на себя всеобщее внимание. — Прежде чем пить за именинника давайте осушим наши чарки за Лю Цингэ, который, к сожалению, присоединится к нам только на следующей неделе. Мы едва смогли договориться, чтобы его отпустили раньше, гораздо раньше, прежде чем он разворошит кутузку в которой сидит и не поднимет на восстание всех бездомных, что ютятся рядом с ним, за дебош на частной территории. Ну, вздрогнем. Ах да, Лю Цингэ. Шэнь Цинцю кривенько улыбнулся и с особым удовольствием осушил свой стакан. После того как его посадили за дебош в салоне предсказательницы, той пышногрудой цыганки или кто она там, Шэнь Цинцю наконец-то обрел долгожданную свободу. Этот агрессивный эскорт, который ранее неотступно следовал за ним, теперь наминает баланду за решеткой, а посему Шэнь с особым удовольствием принимал экзамен и даже прогулялся по корпусам, понимая, что люди уже не будут от него шарахаться, а станут улыбаться ему, поскольку того чудовища, что дышит огнем и плюется ядом, рядом нет. — Не понимаю, почему Лю Цингэ так ненавидит Ло Бинхэ… — медленно ворочая языком, пробормотал Шэнь. — Он ведь… милейшая овечка, такая милая и пушистая… когда молчит и получает по моим экзаменам неуд, разумеется. Ах, до чего же прелестным созданием он был в школе, просто ангелочек. Когда он чувствовал свою вину передо мной за что-то, его глаза так очаровательно увлажнялись и сияли словно… — У нарика? — предположил Шан Цинхуа, видя как Мобэй сам лично ставит на их сторону стола бутылку странной вычурной формы, и выразительно посмотрев на секретаря сделал легкий кивок головой. Плечи мужчины сами по себе вздрогнули. — Какого нарика? — Того, который зависим от своего личного сорта «учителя», я полагаю? — Нет! — отрицательно мотнув головой так, что сам чуть не блеванул, Шэнь Цинцю сквозь зажатую на губах ладонь пробормотал: — Словно звезды в ночи, звезды! — Вот влепит он тебе эту звезду между ног, тогда и повторишь, приятно ли созерцать эти наркоманские звезды в его глазах. Шэнь, ты явно противоречишь себе, и к этому гаду у тебя тоже есть какой-то скрытый интерес. — Ты что, тоже что-то имеешь против моего ученика? — грубо спросил мужчина, явно пропустив фразу про скрытый интерес. Если бы был трезв, то само собой громко бы всё отрицал. Хотя с другой стороны, отрицает только тот, кому есть что скрывать. Шан Цинхуа немного насмешливо уставил на него свои чуть затянутые поволокой глаза. Мда, и как же всё дошло до такого? Что там происходило в школе Шан Цинхуа не знал, зато был свидетелем тому, что уже происходит несколько лет. Ло Бинхэ, сын Тяньлан Цзюня, который хоть и поступил в его же университет, но уж точно не ради своего папочки, и Шэнь Цинцю, который два раза в год плачется о том, как его терроризирует этот Ло Бинхэ тем, что идеально сдает все его экзамены и всегда получает высший балл. Хоть и плачется, но когда Лю Цингэ начинает открывать рот с неподобающими словами в сторону его бывшего ученика, Шэнь навостряет уши и всячески пытается охладить пыл этого чудовища. Если он так терпеть не может этого студента, зачем он это делает? Потом Шан Цинхуа присмотрелся к самому Ло Бинхэ, и, честно сказать, лучше бы не смотрел: у парня не только на лице, но и, кажется, во всех его движениях было прописано как же он зависим от одного преподавателя, причем, кажется, этот террорист прочувствовал, что у такого самовлюбленного эгоиста, как Шэнь Цинцю, долгосрочное впечатление о себе оставит не плохая сдача экзамена, а хорошая, причем очень, очень хорошая, ведь выражение лица Шэнь Цинцю кривилось и шло по швам, когда он заносил руку с ручкой над зачеткой, где своим каллиграфическим почерком был обречен вывести этот высший балл, и кто-то явно тащился от такой его реакции. Интересно, кто же это мог быть? — Слушай, Шэнь, во-первых, он не твой ученик, а твой студент, который, походу, выходные считает за адские мучения, потому что они лишают его возможности пожирать тебя глазами. Во-вторых, Лю Цингэ обладает особым даром толковать чьи-то извращенные помыслы, хотя сам он тот еще простак. Грубоватый и хамоватый, но простак. Он невзлюбил Ло Бинхэ еще когда тот был сопляком, называя его приблудышем-цыганом, что таит за плачущими глазами какие-то подозрительные мотивы, но сейчас этот приблудыш вырос, а цыган, видимо, остался, ибо именно на него у Лю Цингэ так остро наточен зуб. Я больше чем уверен, что этот парень — оборотень, и чем ближе ты его к себе подпускаешь, тем больше он желает занять места в твоей жизни и вытеснить всё остальное. Он уже и так пошатнул твое преподавательское эго став лучшим студентом за последние десять лет, а пока ты тут рвешь на себе рубашку, защищая его, он наверняка метит захватить территорию пообъемней, так сказать. Ну неужели твой зад совсем не горит, посылая тебе предупредительный болезненный пердеж о том, что малейший недосмотр может закончиться тем, что… Он не договорил, так как увидел, что Шэнь Цинцю, который точно прослушал добрую половину его душераздирающей тирады, потянулся рукой к той самой бутылке с розовым шампанским, которую перед ними, а точнее перед Шан Цинхуа поставил Мобэй, и начал с интересом её рассматривать. — Почему у неё горлышко выдуто так, словно это не бутылка, а танхулу? Точно, тебе еще эти засахаренные фрукты на палочке напоминали анальные бусы, — и так и сяк рассматривая нежно-голубого цвета емкость, пробормотал Шэнь. — На такую только сесть можно. — Положи эту дрянь на место! — нервно дернулся вперед Шан Цинхуа, ладони которого слегка вспотели. — Отдай! — Что, прикипел к ней? — пьяно усмехнулся Шэнь Цинцю. — О, мне звонят, погоди малёха… Но Шан Цинхуа не собирался сдаваться, будто в своих руках Шэнь держал не странной формы бутылку, а ядовитую змею, от которой то ли его хотел спасти, то ли наоборот, сам намеревался обжечься. — Алло, — протянул в трубку, Шэнь Цинцю одновременно отмахиваясь от кинувшегося на него Шан Цинхуа. — Что? Бинхэ? Какой еще отчет? Ты соображаешь, что сейчас мое личное время, куда ты и со смазкой залезть не сможешь… Шан, мать твою, убери руки! Мне и самому приглянулась эта бутылка, дай открыть. — Шэнь, еще одно слово, и я засажу тебе эти «анальные бусы» в глотку! — Что?! — нервно воскликнули по ту сторону трубки, что уже упала на стол, а сам Шэнь Цинцю, спасаясь от не вовремя активизировавшихся щупалец Шан Цинхуа и сам залез на него, отчего-то находя это противостояние до нелепого забавным. — Учитель, какие еще… — Лю Цингэ… тьфу ты, то есть Ло Бинхэ, помоги! — обычно зовя именно Лю Цингэ, который мог услышать его вопли за три аудитории и за несколько секунд примчаться как свирепое бедствие, Шэнь Цинцю слегка напутал имена. — Он хочет украсть мои «бусы» с розовыми головастиками внутри! От этого шампанского сперма становится розовой, что ли? — Да что за дичь ты несешь! Изрядно опьяневший, как раз вошедший в свою главную фазу Шэнь Цинцю продолжал бесноваться с Шан Цинхуа, который с опаской зыркал глазами на совершенно безэмоционального Мобэя, что даже не смотрел в его сторону, хотя пронырливый секретарь понимал, что это только видимость. И как Мобэю стыда хватило выставить эту бутылку на всеобщее обозрение, просто уму не постижимо. «Не думаешь о своей репутации, так хоть о моей бы позаботился!» — мысленно вскричал Шан Цинхуа, в который раз убеждаясь, что Мобэю действительно плевать на все, из-за чего главной грушей для издёвок и битья всегда делают его, Шан Цинхуа! — Учитель! — чуть ли не с ноги выбитая дверь в кабинет явила покрасневшее, запыхающееся лицо Ло Бинхэ, чей локатор был настроен на поиск Шэнь Цинцю, которого он все же нашел, но зато как! Когда дверь с грохотом отошла в сторону, Шан Цинхуа, за годы принуждений и стыда привыкший от такого звука сразу же прятаться под стол, резко отскочил назад, отпустив руки Шэнь Цинцю, которые держали бутылку. Шэнь Цинцю, который до этого усиленно тянул на себя бутылку лишился той силы, что удерживала его, так скажем, посередине, и резко откинулся назад, больно приложившись задницей по столу, и одному богу известно, как он вообще не сбил его с ножек, но самым поразительным было не это. Пробка, что уже кое-как болталась в горлышке и жаждала своего часа смачно «чпокнула», вылетев и попав прямо в вазу по правую сторону Ло Бинхэ, и Шэнь, держа бутылку между ног увидел, что она фонтанирует белой, обворожительно шипящей пеной, а так как бутылку он держал ровненько между ног, то такая картина хочешь не хочешь, а была похожа на то, что с такой точностью имитировала. Белый фонтан меж раскинутых ног Шэнь Цинцю медленно опал, и кажется только тогда глаза Ло Бинхэ наконец-то поднялись на уровень его лица. Шан Цинхуа, что от злости не находил себе места, грубо схватил Шэнь Цинцю за руку, спустил его со стола и проковыляв с ним до двери буквально выбросил его в объятия Ло Бинхэ. — На, пользуйся, — грубо слетело с его губ, после чего он вытолкал застывшего ученика вместе с Шэнь Цинцю на руках за дверь и, громко хлопнув ею, одновременно получил неодобрительный взгляд Мобэя. — Денег на новый ремонт у меня нет, и ты прекрасно об этом знаешь, начисляя мне те копейки, что ты называешь зарплатой! «Натурой оплатишь, — про себя подумал Мобэй Цзюнь и добавил: — Как, впрочем, и всегда…» — Стой, верни бутылку! — поздновато вспомнив об этом, Шан Цинхуа снова кинулся к двери. — Слушай, ты, секретарь «задним» числом, — услышав его слова, снова взбесилась Ша Хуалин. — Не мог бы ты перестать испражнять тут свои отвратительные фантазии! — Да ладно тебе, это всего лишь голубая бутылка с дутым горлышком. Когда допьем, можно в неё даже подуть и загадать желание, вот. — Ага, а ты небось спишь и видишь, как кто бы вдул тебе, да? — снова скривилась женщина. — И самое поразительное, что потребность загадать желание тут же отпадет, два в одном же. — Ты!.. — Шан Цинхуа от злости смешно перекосило. — Ты кобра, а не женщина, вот ты кто! — Что ты сказал?! Шан Цинхуа ни за что бы не рискнул сцепиться в неравной битве с женщиной, которая играючи могла запросто придушить его своим бюстом, а посему затолкав чувство самоуважения поглубже, сделав выбор в пользу инстинкта самосохранения он начал спасаться бегством, нарезая круги вокруг стола, сбивая по пути книги и стопки бумаг с полок, и даже перевернул декоративную пальму, бросив её под ноги обезумевшей пьяной женщине. Тяньлан Цзюнь, перед глазами которого развернулось сие масштабное действие удрученно покачал головой, однако его скорбный многозначительный выдох относился явно к другой парочке. — Сынок, твой отец не был таким, — глухо промычал он себе в ладонь. — Твой отец никогда не выбирал старых девственников, и даже твоя мама не досталась ему в праздничной упаковке…***
А тем временем пытаясь удержать равновесие на отчего-то двигающийся земле, Шэнь Цинцю брел, как говорится, куда глаза глядят, и чуть не навернулся с лестницы. Благо, что у него был надсмотрщик, который дотошно следил за каждым его движением, и явно пребывая в сомнениях все же не удержался и подставил мужчине свое плечо, на которое Шэнь с удовольствием упал, прислонившись к нему щекой. — Учитель… — так как снаружи уже вовсю расстилались сумерки, а университетский день был окончен и свет в коридорах верхних этажей выключили, они, можно сказать, брели в заманчивом полумраке. — Учитель, осторожно. — Зачем ты пришел? Шэнь Цинцю был пьян в стельку, но его разум, кажется, все еще пытался бороздить сознание, и лодчонка его мыслительного процесса худо-бедно, но еще заплывала в гавань этого самого сознания, во всяком случае свой голос и голос ученика он слышал отчетливо. — Я звонил, потому что вы не уточнили в каком часу приходить. Я знал, что у проректора день рождения, так что наверняка застал бы вас здесь, — ответил Ло Бинхэ. — Я позвонил и услышал… — Я что, не имею права выпить с коллегами? — Имеете, но… — тут Ло Бинхэ осекся и с некой тревожностью сказал: — Но у Шан Цинхуа такая неустойчивая репутация, вы ведь и сами знаете, как его за глаза называют и ваши коллеги. — Как? Ло Бинхэ просто не мог сказать такие слова, дабы они не ранили благородный слух его учителя, однако помявшись немного и собравшись с мужеством он все равно не смог произнести это. Нет, перед другими, может быть, и сказал бы, но перед учителем такие слова не должны выходить из его рта. — Да все и так говорят, что он личность секретутской направленности, ты это порывался сказать? — улыбнулся Шэнь Цинцю. — Но это же неправда. Мда, ему просто не повезло. Мы хоть и не учились вместе, но я немного знал его до того, как его приняли на должность секретаря, а всё этот Мобэй. Странный он человек, но Шан Цинхуа как-то изворотился приспособиться к его характеру, что ли… Хотя погоди. Вообще странно всё это, ведь, как я сейчас вспомнил, они кажется были знакомы еще до принятия его на должность секретаря. — Достаточно, учитель, не тратьте силы, — поудобней разместив его руку, перекинув её через свои плечи, Ло Бинхэ вынужден был немного горбиться, так как он был выше Шэнь Цинцю, а в том состоянии, в котором находился учитель, он согнулся и едва шевелил ногами, так что казался еще более хрупким. — Я отвезу вас домой. Сквозь пелену алкогольного дурмана Шэнь Цинцю боковым зрением бросил взгляд на ученика. — Отпусти меня. Ло Бинхэ послушно снял с себя его руку и как мог поставил его в прямое положение. — Теперь возьми меня. — Учитель? — глаза Ло Бинхэ резко расширились. — Возьми меня так, как держал до этого! Ло Бинхэ без возражений снова перекинул его руку через свое плечо. — Вот оно, — взъярился Шэнь Цинцю. — Вот оно, черт возьми! Ты как послушное животное, трудолюбивое и усердное, без единого изъяна, но вместе с тем ты настоящий террорист моей же системы обучения, потому что тебе единственному удалось сломать её так, чтобы я чувствовал себя идиотом! — Учитель, что вы такое говорите? — занервничал Ло Бинхэ. — Я лишь усердно стараюсь, дабы умножить славу учителя как лучшего из преподавателей. — Блин, ты можешь хотя бы сейчас, когда я тебя ругаю без причины сделать вид, что ты в чем-то виновен и дать мне наконец выпустить пар?! — пошатнувшись, Шэнь Цинцю чуть не станцевал себе перелом позвоночника, запутавшись в собственных ногах, но тут же был придержан парой крепких рук. — Но неужели учителю это не нравится? — нахмурился Ло Бинхэ. — Но я думал… Учитель ведь даже не представляет, насколько послушным я могу быть. — Сделай уже хоть одну сраную ошибку, за которую я бы с чистой совестью мог бы боднуть тебя между ног, — он не уточнил чем бы боднул, так что эта недосказанность дала некое пространство для чьего-то излишне разбушевавшегося воображения. Из-за Ло Бинхэ, что существовал как его студент, Шэнь Цинцю мало того, что испытывал вредный для его здоровья праведный гнев, так еще и постоянно чувствовал себя неудовлетворенным, так как всегда оставался в проигрыше. Эта неудовлетворённость скопилась на всех физических и ментальных уровнях, и каким бы счастьем было для него найти лазейку, дабы отыграться так, чтобы вдоволь порадовать свою озлобленную душу. Простодушно отмахнувшись от ученика рукой, Шэнь Цинцю, уже успевший выбраться на улицу хотел было пойти вперед, когда та же сильная рука, что почтенно и осторожно поддерживала его всего пару мгновений назад, резко потянула его на себя. — Эй, что ты… От того сокрушительного дрожащего тепла, что накрыло его губы, Шэнь Цинцю показалось, что он даже протрезвел на мгновение, и лишь обдавшая его волна знакомого запаха наконец-то заставила поверить, что это не собственная блювотина, в которую он по неосторожности мог упасть лицом, а довольно мягкие, но до смешного дрожащие губы его ученика, что просто вжался в его рот и вот в таком положении застыл, как будто не зная, что делать дальше. Хлопнув ладонями по его груди, Шэнь Цинцю отстранил его от себя и внимательно всмотрелся в это горящее пунцовым цветом лицо, что выглядело до того беспомощным, что в таком его виде мужчина не узнавал своего прежде пышущего самоуверенностью студента. На удивление Ло Бинхэ, вместо того, чтобы обдать его матами и побоями, и быть может позвать на помощь, лицо Шэнь Цинцю поразила улыбка до ушей, в которой он обнажил ряд своих белых зубов. — Неуд, — торжественно сказал он. — Ты, чёртов невежда. Ну наконец-то появилось хоть что-то, где ты не вытряхнешь из меня ни одного дополнительного балла. Такие поцелуи не возбудят даже на полшишечки. Вымахал в такую детину, и так плохо целуешься, какой позор… Что? Ло Бинхэ показалось, что он попал в параллельную Вселенную. Учитель его сейчас… журит? За плохой поцелуй? А то, что его поцеловал именно Ло Бинхэ, осквернив прямо перед дверьми их священного мавзолея знаний и даже не получил за это ожидаемую пощёчину! Однако погодите, пощечину он все-таки получил. Учитель ведь с презрением раскритиковал его технику, да и вообще поставил под сомнение его мужество! — Постойте! — пока Ло Бинхэ что-то там медленно осознавал, Шэнь Цинцю, довольный словно сытый кот уже успел отойти метров на десять, медленно ковыляя по дорожке из серого камня. — Учитель, дайте мне шанс, я могу лучше! — Пересдача в этом экзамене не предусмотрена, — довольно отозвался Шэнь Цинцю. — В этом предмете ты ни на что не годен. — Но учитель, — не пытаясь его остановить Ло Бинхэ лишь послушно шел следом. — Это ведь ваш экзамен, значит вы ответственны за мои знания. — Что ты имеешь в виду? — скосив на него взглядом через плечо, глаза Шэнь Цинцю зловеще сверкнули. Ло Бинхэ, замявшись немного, все же набрался решимости. — Если этот ученик, как вы говорите, ни на что не способен, значит это вина учителя. — Ты смеешь ставить под сомнение мою профпригодность? — мгновенно ощетинился Шэнь Цинцю. Ло Бинхэ тут же дал по тормозам и послушно принялся наглаживать мужчину по шёрстке. — Нет, вся вина лежит на этом ученике, он и правда ни на что не способен… — Ло Бинхэ посмотрел на мужчину и сконфуженно пробормотал: — Поэтому, если учитель не возражает, почему бы ему не дать этому ученику несколько пробных занятий? Будь Шэнь Цинцю пьян или трезв, а долгожданное созерцание того, как прежде идеальный студент чуть ли не ударяется в слезы, признавая свою полную беспомощность и отсутствие должных знаний раздуло его исхудавшее за годы страданий самодовольство так сильно, что он, сложив руки на груди, с высоты своего совершенства наблюдал как перед ним наконец-таки выслуживается тот, кого он так страстно желал поставить на колени. — Ну, — Шэнь Цинцю чуть склонил голову. — Приступай. Ранее опущенная голова Ло Бинхэ вновь поднялась, он внимательным и осторожным взглядом коснулся лица учителя. Ему показалось, что его бледно-розовые губы, кажется, иссушил легкий ветерок, а посему как бы сильно после всего не ругал его мужчина, Ло Бинхэ был обязан что-то сделать с этими сухими губами. — Прошу прощения, — тихо сказал он и наклонившись снова коснулся губ Шэнь Цинцю своими, но в этот раз решился сделать осторожное движение языком, чем вызвал легкий блеск в глазах учителя, который не смыкая век наблюдал за ним. Чувствуя, что не получает сопротивления, Ло Бинхэ раскрыл языком преграду хоть и не отвечающих, но и не отталкивающих его губ и коснулся кончиком неплотно сжатых зубов, стыдливо просясь внутрь. Покуда руки Шэнь Цинцю так и оставались скрещенными на груди, Ло Бинхэ рискнул положить свои ладони на его плечи и чуть склонил голову, продолжая нежно ласкать его повлажневшие губы и более настойчиво вылизывать эту преграду из зубов. В какой-то момент то ли желая сделать вдох ртом, то ли просто измучившись от этой щекотки, зубы Шэнь Цинцю разомкнулись и язык Ло Бинхэ тут же торопливо скользнул внутрь, мгновенно оплетаясь на другом, причем сделав это так естественно и быстро, словно для него подобное не было в новинку. Заподозрив неладное Шэнь Цинцю уже было хотел боднуть его коленом, но ладони ученика легко и ненавязчиво прижались к его щекам, будто в своих руках он держал драгоценную чашу из которой утолял жажду, и из трепетного поцелуй стал более настойчивым, в донесшихся до ушей чуть хлюпающих звуках Шэнь Цинцю точно услышал какие-то подозрительные намерения. «Почему у меня ощущение, что происходит что-то, что происходить не должно?» — поскольку алкоголь из его крови все еще не выветрился, а губы Ло Бинхэ казались чересчур сладкими, разумная мысль, едва пробившись в его голове, тут же угасла, и он, сам закрыв глаза наконец ответил на движения языка своего ученика, уже более смело переплетая с ним свой. Похоже, годы преподавательских унижений дали свои плоды: Шэнь Цинцю искренне возбудился на то, как его ученик заглаживает перед ним вину, а поскольку «экзамен» этот мужчина придумал на ходу, то даже в случае хороших результатов лишь ему решать, сдал ученик или нет, ведь под рукой не было методичек, чтобы в случае чего доказать учителю, что он не прав. Сегодня Шэнь Цинцю сам как методичка, с удивительной способностью подтасовывать результаты и менять состав содержимого. — Я и представить не мог, что смогу вот так целовать учителя перед кампусом в тени слив, — взволнованно прошептал Ло Бинхэ, когда спустя какое-то время их поцелуй наконец разорвался. — И что учитель мне это позволит по собственной воле… Теперь этот ученик не обманул ваших ожиданий? Изрядно покрасневший, отчего-то вспотевший Шэнь Цинцю издал какой-то непонятный звук, чувствуя тянущую его вниз тяжесть, и Ло Бинхэ, воспользовавшись его промедлением, ласково потерся кончиком носа о его ушную раковину, при этом счастливо прищурив глаза. — Учитель, этому ученику удалось вас порадовать? — еще раз спросил он, пытливо всматриваясь в его глаза. От этого взгляда по коже Шэнь Цинцю пробежали стада мурашек, и невольно сделав шаг назад он прикрыл губы ладонью. — Нет, — упрямо твердил он. — Плохо, всё совсем плохо, Ло Бинхэ. Этот учитель все еще недоволен. Это трудно было заметить, так как было слишком темно, но кажется Ло Бинхэ совсем не расстроил его «приговор», наоборот, он лишь воодушевился сильнее, а его взгляд из смущенного стал донельзя пытливым, как у хищника, что тайком следит за предметом своей заинтересованности. Его никак не покидало чувство, что учитель ведет с ним какую-то игру, и чем больше он проявлял недовольство, тем сильнее Ло Бинхэ должен стараться. Но ведь он целовал его так откровенно и нежно, неужели многолетний опыт учителя сделал его настолько требовательным, или же… или же он попросту лжет, чтобы Ло Бинхэ не останавливался на достигнутом? — Возможно этому ученику стоит продолжать трудиться усердней? — отчего-то хриплым голосом предложил Ло Бинхэ. — Учитель позволит увести его из этой холодной улицы в место, где ему будет тепло и хорошо? Я буду очень стараться, приложу все возможные усилия, обещаю… Говоря это, он уже обнимал Шэнь Цинцю за талию, из-за чего мужчина чувствовал волну непрекращающегося жара, что лизала ему область тела между ног и не мог понять откуда же прет эта волна, что вызывает такое сильное… воодушевление. — Постойте, — едва ли не отскочив от учителя, лицо Ло Бинхэ стало на порядок суровей. — Где Лю Цингэ? — А Лю Цингэ в тюрьме, — откровенно заржал Шэнь, словно жена, что засадила мужа за решетку, чтобы вовсю резвиться с любовником. — А разве он не в отпуске? — наигранно удивился Ло Бинхэ. Он прекрасно знал, что это дикое животное наконец-то находится в положенной ему клетке с крупным замком, но не знал, когда его выпускают. Радостный голос, с которым учитель озвучил ему ответ так понравился Ло Бинхэ, что он решил поиграть в эту игру еще немного, чтобы услышать больше. — Да, в отпуске, — кривенько улыбнулся Шэнь Цинцю, — где ему ничего не мешает принимать солнечные ванны через стальную решетку. Жаль, конечно, что этот курорт заканчивается на следующей неделе. Бедняга израсходовал положенный один бесплатный звонок, чтобы передать мне, чтобы до его возращения я сидел дома. Интересно, почему он так нервничал? — Понятия не имею, — широко улыбнулся Ло Бинхэ, и придерживая мужчину за талию последовал вместе с ним к своей машине.***
Когда спина Шэню Цинцю больно задела уже второй по счету шкаф, в голову мужчины наконец-то задуло сомнениями. «Что за чертовщина… — думал он. — Почему перед входом в университет он был сама невинность, даже чуть не заплакал, когда меня целовал, а тут прям альфа-самец какой-то, уже несколько раз заставил мою спину протереть ему шкафы, и видимо никак не угомонится, пока не побросает меня на всю свою мебель…» То, что делал Ло Бинхэ, можно было назвать сумасшествием голодного щенка: он облюбовал шею Шэнь Цинцю, и кажется не успокоится, пока не излижет её, не оставит на ней с десяток постыдных меток, за которые не любящему застегивать рубашку до ворота мужчине определённо будет стыдно. Бинхэ, что явно воодушевился таки сдать этот «экзамен» на высший балл, не то интуитивно, не то намеренно начал загонять Шэнь Цинцю так, чтобы у того позади не было никакого пустого пространства. Ученик прижимал его к стене, прижимал его к шкафам, даже умудрился протереть им зеркало, подхватив слегка взвизгнувшего мужчину за задницу, и вжать спиной в отражающую поверхность, причем ни на секунду не прерывая этот страстный глубокий поцелуй, из-за которого по подбородку текли влажные дорожки, а губы раскраснелись так, что багровели в темноте словно тревожная кнопка. — Подожди… — телефон Шэнь Цинцю ожил, и он полез в карман, доставая аппарат, пока тяжело дышащий Ло Бинхэ коснулся губами алеющей мочки и мягко её поцеловал. — Что такое, у меня выходной… — Немедленно возвращайся в университет! — почти что кричал Шан Цинхуа, что кажется был изрядно взволнован. — Я занят, — пробормотал Шэнь, слегка склонив голову, когда кончик языка ученика проник ему в ушную раковину. — Это срочно! — Позовешь, когда случится катастрофа. — Она уже случилась, — нервно продолжал Шан Цинхуа. — Непонятно каким чудом Лю Цингэ добился еще одного звонка и теперь вопит в наш телефон, чтобы мы немедленно дали ему послушать тебя. Сказал, что тебе не смог дозвониться. — Правильно, потому что я номер поменял, а ему не сказал, — заржал Шэнь Цинцю. — Возвращайся! Немедленно! Или ты хочешь, чтобы он там устроил побег? Этот псих орет что-то про вишню, что взорвалась у него в руке, что-то про знаки свыше, и требует услышать тебя! Вишенка, вишенка… Это была банка с закатанной вишней в собственном соку, которую так любил Лю Цингэ. В его привычках было открывать всё либо руками, либо зубами, и вот у драгоценной банки, к которой он уже приблизил челюсть, сорвало крышку, разбрызгав все соки на лицо Лю Цингэ, чье его и без того зверское выражение лица дополнилось новыми декорациями. — О, я понял, что это могут быть за знаки свыше, — воскликнул Шэнь Цинцю. — Раз вишня, значит вишневый мальчик! Может Лю Цингэ наконец-то лишится излишнего напряжения не в драке, как обычно, а… И тут в его и без того разряженном телефоне вконец исчерпался запас энергии, он резко потух и перестал подавать признаки жизни. — Что-то срочное? — тихо спросил Ло Бинхэ. — Если вдруг приспичило об этом поговорить, не мог бы ты перестать лапать мой зад? — усмехнулся Шэнь Цинцю, на что Ло Бинхэ кивнул, но руки с задницы не убрал. — Ничего сверхъестественного, просто Лю Цингэ вновь начали мучать боли в области души. — М-м, — пробормотал Ло Бинхэ. — Видимо он очень скучает по времени, когда мог бесноваться на лоне природы, щипая травку вместе с горными козлами. — Ты тоже посещал ту деревеньку? — воскликнул Шэнь Цинцю. — Нет, просто слышал, что только упрямая рогатая скотина находит этого… человека, в каком-то смысле, привлекательным и не боится его. Еще я слышал, что эта скотина паталогически упряма и будет биться головой об камень до тех пор, пока не треснет что-то одно из них. Осталось неизвестным, так как он не уточнил, о какой конкретно скотине вел речь Ло Бинхэ. — Ха-ха, я тоже слышал эту историю. Родители тогда отправили его к родственнице на горные вершины и поселили в доме, где были вот такенные каменные стены высотой в несколько метров вокруг дома. Так этот дурень начал валить цветочные деревья, складывал их и пытался взобраться на них как по лестнице, чтобы перелезть через стену и сбежать, потому что на всех воротах висели замки, которые он не смог перегрызть… Похоже Ло Бинхэ было не интересно слушать эту историю, потому что начав посасывать губы Шэнь Цинцю, он тем самым отвлек его внимание на дела более насущные, и этот страстный, полнившийся возбуждением способ вызвал на лице Шэнь Цинцю пьяную расслабленную улыбку. Ло Бинхэ еще никогда не был так близок к тому, что можно было бы охарактеризовать как седьмое небо. Повалив учителя на кровать, он увидел его раскрасневшееся, всё еще томно-расслабленное выражение лица, его раскинувшиеся на одеяле волосы, что соблазнительно темнели на светлой ткани, чуть согнутые ноги, которые Ло Бинхэ, смотря в лицо Шэнь Цинцю, медленно развел и приник между бедрами своим телом. — Ай, щекотно, — тихонько засмеялся мужчина, когда ученик снова начал лизать его шею. — У меня кожа сползет от этого жара. — Тогда где мне целовать? — спросил Ло Бинхэ. В привычке Шэнь Цинцю не было застёгивать пуговицы на рубашке до самого ворота, поэтому, подумав немного, он положил руки на голову Ло Бинхэ и опустил её ниже, так, что его губы были на уровне ключиц. — Поцелуи должны двигаться как вода во время утреннего душа, — тихо сказал Шэнь Цинцю. — Ты ведь в курсе, куда она стекает? Ло Бинхэ сглотнул и едва заметно кивнул головой. Дрожащими руками он начал медленно расстёгивать пуговицы на рубашке Шэнь Цинцю и обнажать белую, чуть влажную от пота кожу. Тяжело дыша, взгляд Ло Бинхэ застыл на двух набухших бугорках на груди мужчины, и, облизнув губы, он мягко вобрал их в рот, начав неторопливо посасывать. Сверху он услышал, как дыхание Шэнь Цинцю тоже сбилось, и его голос сорвался легким полустоном, который раздался новой волной возбуждения прямо внизу живота Ло Бинхэ. — Учитель… — жарко простонал он, когда от сосков начал спускаться к животу, облизывая и кусая пупок. — Учитель… Чем ниже он спускался, тем слабее становился его голос, который томно звал Шэнь Цинцю, и это «учитель» не могло не будоражить сердце мужчины сладкой истомой. Его ученик, что сейчас возился с пряжкой ремня и стягивал с него штаны, казался таким, таким… беззащитным, хрупким, боязливым. Где бы он ни касался его, Шэнь Цинцю чувствовал, как дрожат его пальцы, как он сосредоточен и осторожен. Глядя на такого своего ученика, Шэнь Цинцю мерещился дрожащий цветок, на котором искрят капельки росы, ведь когда Ло Бинхэ чуть не заплакал он тоже дрожал, и слезы так же блестели в его глазах. Однако не то пьяный занавес пустил ему такую иллюзию, не то Шэнь Цинцю видел то, что ему просто давали увидеть, однако когда ученик освободил его от штанов и увидел нижнее белье, из резинки которого показывалась головка его возбужденного члена, он схватил мужчину под коленями и задрал его задницу вверх, после чего приподнял сей последний элемент оставшейся одежды, частично обнажив две аппетитные половинки. — Учитель, — снова простонал он, и склонившись коснулся губами члена через ткань нижнего белья, словно целуя, но затем, будто осмелев, обхватил его зубами и осторожно прикусил, чувствуя твердый орган, что явственно дёрнулся от такой ласки. — Бинхэ! — воскликнул весьма раздраженный таким дерзким движением Шэнь Цинцю. — Ты где этого нахватался? — Этот ученик ни для кого не делал подобного, учитель первый и единственный, — продолжая мягко покусывать, тихо сказал Ло Бинхэ. — Но этот ученик был влюблён в учителя так долго, что посмел хранить в своем сердце надежду, а чтобы не разочаровать учителя смотрел некоторые… наглядные пособия в этой области. — И сколько же часов ты насмотрел? — тяжело прохрипел Шэнь Цинцю, почувствовав, что головка его члена снова показалась из края нижнего белья и теперь атакована кое-чьим бесстыдным, влажным и слишком горячим языком. — Сто часов, учитель. «Немыслимо! — не то от гнева, не то от удовольствия сокрушался Шэнь Цинцю, начав немного подмахивать своими бедрами в такт дразнящим движениям ученика. — И где, спрашивается, ты находил время на мои предметы…» И, погодите, сто часов? Глаза Шэнь Цинцю резко распахнулись. — Сто часов?! — поднимаясь на локти воскликнул он, даже не представляя какое же содержимое варится в этом ведьмином котле под названием «Сто часов». — Ло Бинхэ, по… Но ученик явно решил продемонстрировать чему же он обучился на своих приватных внеклассных занятиях, потому что двигаясь словно скоростной шанхайский поезд, который определённо опаздывал в свою состыковку с «депо», он стянул с Шэнь Цинцю труселя, широко раздвинул его ноги и гладко скользнул своими губами по члену мужчины, опускаясь до самого основания, и, поплотнее сомкнув их, начал двигаться на стволе так быстро и жестко, что от нахлынувшего на него шока в глазах Шэнь Цинцю заплясали звезды. Он протяжно и громко застонал, вцепившись ладонями в одеяло, и комкал его так сильно, что побелели костяшки пальцев. Мягкие, немного волнистые волосы Ло Бинхэ черным каскадом рассыпались по его бедрам, немного щекоча кожу и пах, и видя, как они закрыли его лобковые волосы, ведь голова Ло Бинхэ так и не отстранилась, и даже лица ученика он не видел, Шэнь Цинцю всерьез задумался, а не задохнётся ли он, и протянув руку приподнял голову Ло Бинхэ, нырнув пальцами в его волосы. То, что он увидел, заставило мужчину непроизвольно открыть рот, но в итоге так и не вымолвить ни звука. Взяв в руку его член Ло Бинхэ с явным наслаждением принялся облизывать ствол языком, его кончик, нащупав набухшие вены, дразнящими короткими движениями ласкал их, и опускаясь к основанию, он вбирал губами мошонку, с причмокиванием обсасывая её, из-за чего Шэнь Цинцю чувствовал, как вязкая слюна начала стекать ниже, впрочем, учитывая кое-что еще, это была не только слюна Ло Бинхэ. — Учитель, вы видите? — улыбнулся ученик. — Вот здесь, прямо из этой влажной дырочки вы так течете… неужели этот ученик вот-вот заставит вас кончить? Улыбнувшись, при этом ни на мгновение не сводя взгляда с Шень Цинцю, он принялся толкаться кончиком языка в маленькую щелочку на головке, делая это так, будто всерьез намерен протолкнутся внутрь. — Н-наглец, — с чуть сорванным дыханием сказал Шэнь Цинцю. — Кто тебя только научил так не уважать взрослых… Улыбка Ло Бинхэ стала шире. — Вы всегда были так недосягаемы, учитель, — с толикой грусти сказал он, продолжая наглаживать его член, — что когда этот ученик понял, что его чувства отнюдь не те, за которые не было бы стыдно, он сказал себе, что такой человек, как учитель, никогда не посмотрит на него таким взглядом, который прятал я. Ваше появление в моей жизни стало чем-то таким, что наполнило её безграничным смыслом, будто одно ваше существование в ней это так естественно, так нормально, что не любить вас было бы преступлением. Этот ученик приложил столько усилий, чтобы хотя бы быть рядом с вами, видеть ваше прекрасное лицо, иметь возможность любоваться вами, хотя бы только это. Но сейчас, когда глаза учителя так смотрят на меня, этот ученик не может не сходить с ума от счастья. Учитель, причиной того, каким человеком стал этот ученик, только вы. Бровь Шэнь Цинцю гневно дёрнулась. — Ты был моим учеником, — воскликнул Шэнь Цинцю, порываясь вперед. — А потом ты стал моим студентом, и моей… моей самой большой гордостью и недоразумением одновременно, ведь так внимательно ко мне еще не относился никто, никто никогда не посвящал мне столько времени, никто никогда так не злил меня тем, что вынуждал ощутить собственное бессилие! — Учитель… — было поражённо начал Ло Бинхэ, но тут же почувствовал, как затвердел в его руке член Шэнь Цинцю, будто чем сильнее он злился, тем более возрастало его желание. — Я все еще жду, когда ты с почтением опустишься предо мной на колени и признаешь, что чего-то не можешь, чтобы я мог снова, как раньше, погладить тебя по голове и сказать, что в итоге у тебя всё получится… — было загрустил Шэнь Цинцю, так как в его голове пронеслось очаровательное лицо ученика, но тут же вскипел, когда перед глазами возникло хоть и то самое, но уже повзрослевшее лицо студента, что с самодовольной наглой улыбкой забирал у него зачетку. — Чтоб тебе было неладно, Ло, мать твою, Бинхэ! Начав вырываться Шэнь Цинцю стал похож на разъярённого тигра, только с эрекцией. С его тела пот валил ручьями, а из прежде сдержанного рта лились грубые неподобающие слова, которыми он ругал ученика, даже цеплялся за его волосы и, тяжело дыша, обжигал воздух вокруг себя огнём и пламенем. Ло Бинхэ, который нехило завелся от его сопротивления и сам чуть ли не потерял разум: повалив учителя обратно он перевернул его на живот, подтянул к себе за бедра и раздвинув его ягодицы скользнул между ними языком. От странного, ранее неизвестного чувства Шэнь Цинцю замер словно пойманная в сети дичь. Стоило ученику убрать ладони, которыми он раздвинул его ягодицы, как они тут же шлепнули его по щекам, а посему, просто сжимая их и массируя, он продолжал вылизывать анус и покусывать мягкую кожу вокруг него. — Ло Бинхэ… — низко застонал Шэнь Цинцю и чуть подался назад. — Ло Бинхэ… От полнившегося возбуждением голоса учителя, Ло Бинхэ, продолжая вылизывать Шэнь Цинцю толкнулся в узкое колечко языком, пытаясь пробиться внутрь. Его горячая влажная слюна смягчила проникновение, плотное кольцо мышц затрепетало и чуть приоткрылось. Ло Бинхэ толкнулся языком глубже, одновременно лаская источающий вязкую влагу член учителя, а пальцами другой руки проникая в кольцо, разминая его и лаская внутри. Его лицо буквально прилипло к этому месту, и чем усердней он старался, тем больше ему подмахивали бедрами, словно бы этой дразнящей ласки было мало, и вскоре уже будучи не в силах терпеть собственное возбуждение, что из-за сильного напряжения становилось болезненным, Ло Бинхэ оторвался от столь желанной задницы и, выпрямившись, подтянул на себя бедра учителя, с легким звенящим шуршанием избавился от пояса и расстегнул ширинку, спуская штаны вместе с бельем. Услышав эту возню, Шэнь Цинцю, чьи глаза полнились хищным возбуждением, повернул голову, устремив взгляд на Ло Бинхэ, и улыбнувшись сам развел свои ягодицы будто приглашая его внутрь. — Покажешь этому учителю, как усердно ты выучился его любить? Ло Бинхэ сглотнул, его кадык отчётливо перекатился вверх-вниз, и он приставил головку своего возбужденного члена ко входу Шэнь Цинцю. Чуть толкнувшись, будто прощупывая себе путь, он медленно начал скользить внутрь, медленно, очень медленно, чем доставил мужчине невероятный стыд и мучение от жгучей потребности желать большего. — Бинхэ… — сквозь зубы простонал Шэнь Цинцю, на что ученик лишь усмехнулся. — Учитель, оказывается, так страстен в постели… — жарко прошептал он. — Или же… или же это ученик смеет надеется, что такое происходит только когда учитель рядом с ним? — Бинхэ! — взорвался Шэнь Цинцю, и, быстрее толкнувшись внутрь, Ло Бинхэ вошел насколько смог и ударился в резкие, не терпящие промедления движения, из-за чего комнату наполнили звуки шлепков и развратного хлюпанья. То, как начал стонать Шэнь Цинцю, едва ли не заставило Ло Бинхэ кончить сразу же, ему потребовалась вся выдержка его самообладания, он даже закусил зубами собственную руку, оставив на ней глубокий отпечаток своих зубов. Внутри Шэнь Цинцю сжал его так словно пытался сломать пополам, но чем дольше Ло Бинхэ продолжал движения, тем явственней чувствовал, как учитель начинает ему уступать, как его мышцы становятся более податливы, как проникновение постепенно лишается прежнего сопротивления. — Учитель, вам нравится? — замедлив толчки, но взамен скорости делая их более глубокими, выдохнул Ло Бинхэ. — Нравится? Нравится? Этот ученик достоин похвалы? Сквозь череду бесвязных стонов, Шэнь Цинцю проблеял: — У этого ученика… самая паршивая техника… Неуд! Чуть ли не выкрикнув это, Шэнь Цинцю с сильным шлепком столкнулся с бедрами Ло Бинхэ, чем вынудил его сесть на колени, после чего соскользнул с его члена, повернулся, и оседлав опешившего ученика вновь протолкнул его член в свою задницу и широко раздвинув ноги начал бесстыдно, с развратным хлюпаньем, ласкать себя рукой. Буквально прыгая на члене Ло Бинхэ он с явным наслаждением наяривал себе, кажется возомнив чей-то член своей живой игрушкой для утех. — Нравится? — сквозь страстный, наполненный легкой издевкой смех Шэнь Цинцю передразнивал ученика. — Нравится? Нравится? Всё повторяя «нравится» он поднимал задницу так, чтобы внутри оставалась только головка, а затем грубо насаживался до самого конца. Этот чертов член был слишком хорош, твёрдый и ровный, он будто был создан, чтобы стать усладой для этой, как оказалось, развратной задницы, что похоже была предназначена только для Ло Бинхэ, который со смесью чуть ли не религиозного обожания смотрел как человек, что был ему недоступен столько лет, прыгает на его члене, одновременно бесстыдно лаская свой собственный, и всё это прямо перед глазами ученика. — Ах, какой позор, — рукой, которой ласкал свой член, Шэнь Цинцю прижал эту ладонь к своему животу, медленно повел вверх, пока наконец пальцами коснулся своих губ. С точки зрения Ло Бинхэ это уже тянуло на шоу, за которое он просто обязан засунуть в трусики своего учителя крупную сумму денег. — Этот ученик, как оказалось, совершенно безнадежен, и без помощи учителя ни на что не способен… В глазах Ло Бинхэ полыхнул огонь яростного несогласия, и повалив мужчину на спину он начал неистово вбиваться в его тело, пока Шэнь Цинцю, выгибаясь в пояснице, протяжно стонал. Сжав его член, Ло Бинхэ начал крутить подушечкой большого пальца вокруг головки, Шэнь Цинцю начал метаться по простыням активней, и когда ученик, войдя в него так, что между нижними частями их тела не осталось никакого пространства начал кончать, Шэнь Цинцю, ощутив небывалый жар и наполненность тут же кончил следом, обдав собственный живот своим же семенем, что вязкой белёсой жидкостью расплескалось на его поверхности. Обозревая подрагивающее, все еще не отошедшее от сладких конвульсий тело, по чьей коже расплескалась белая жидкость, Ло Бинхэ подумал, что было бы неплохо будь это его собственная, поэтому потянувшись рукой к животу он с нежным взглядом начал размазывать по коже Шэнь Цинцю густую, явно передержанную сперму, и улыбнулся. — Учитель, — тихо прошептал он, — я кончил в вас, и вы кончили следом. Я хочу думать, что это моя сперма, ударив в ваш член, изверглась из него во второй раз. Учитель, учитель… я сдал ваш экзамен? На сколько вы оценили такую пересдачу? Слабо трепыхаясь, губы Шэнь Цинцю начали двигаться. — Двойной… неуд… — слабо пролепетал Шэнь, и по его лицу видно было как он кайфует от одного произношения слова «неуд», если за ним стояло имя Ло Бинхэ. Всё же изрядно измучился он за все те годы, когда дрожащей рукой выводил в зачетке этого студента высший бал. — Почему двойной? — удивился Ло Бинхэ. — Потому что яиц тоже два, — пробормотал Шэнь Цинцю, и с довольной улыбкой провалился в мир грёз.***
Два дня спустя Громкие тяжелые шаги торопливо пересекали коридор, пока наконец дойдя до нужной двери не пихнули её так, что та едва не слетела с петель. — Шэнь Цинцю! — во всю глотку заорал Лю Цингэ, из-за чего сидевший на своем месте Шэнь Цинцю с немым удивлением уставился на него, так и не отпив из своей чашки намеченный глоток чая. — Тебя уже выпустили? — удивленно спросил он, ставя чашку на стол. — С возвращением, что ли… Освободившийся этим утром Лю Цингэ поспешил не домой, не в ближайший салон, где бы его побрили, и даже не в баню, где можно было смыть с себя запах тюрьмы и вишни, нет. Он быстрее ветра побежал в университет, чтобы увидеть, что Шэнь Цинцю, кажется, остался таким же, как и прежде, разве что рубашку почему-то застегнул на все пуговицы. — Мы за тебя переживали, даже гостинец прислали, ты его получил? — улыбнулся Шэнь Цинцю, приглашая его сесть. — Гостинец? — Как же? — еще сильнее удивился Шэнь Цинцю. — Та банка вишни в собственном соку, я попросил Ло Бинхэ привезти её тебе, потому что в тот день он как раз был на машине. — И он согласился? — нервный прищур Лю Цинцэ стал еще более пугающим. — Ну, он сказал, что будет проезжать мимо, и я велел ему купить какой-нибудь гостинец и передать в качестве моральной поддержки. — Ты о той самой банке, что взорвалась прямо у меня в руке?! — Ой, не преувеличивай ты так, просто слетела крышка. Видно он не заметил, как её надуло, но так как студент мой, то недосмотр тоже мой. Тебе, можно сказать, еще крупно повезло, потому что учитывая, что ты с ним делал в школе, я удивлен, что взорвалась банка с вареньем, а не банка с дерьмом. — Знаешь, от этого ни хрена не легче. Сев на стул, Лю Цингэ начал пристально всматриваться в непонимающе моргающего Шэнь Цинцю. — Отчего это ты свои привычки переменил? — глухо спросил он. — В смысле? — Я об этом, — его пальцы в хищной змеиной хватке потянулись к вороту рубашки. Это же как пристально он всматривался в Шэнь Цинцю все эти годы, что смог заметить даже такую незначительную деталь. — Чего это ты так под горло застегнут, а? — Так я это, простудился. Бровь Лю Цингэ нервно дернулась, в глазах полыхнуло сомнение. — А-а, ты про пластырь, — издав нервный смешок, хихикнул Шэнь. — Комарик укусил, вот и залепил. — Комарик? — глаза Лю Цингэ сузились еще плотнее. — Кудрявый небось?! — Да какие кудри, о чем ты? — продолжал отмахиваться Шэнь Цинцю. — Так, продырявил малость, заживет. Лю Цингэ недоверчиво хмыкнул и посильнее вжался в стул, требуя сделать ему кофе, когда глаза его внезапно упали на зачетку, в которой его орлиный взгляд уловил знакомое сочетание иероглифов. — Неуд? — со странным удивлением пробормотал он. — И у Ло Бинхэ? Неужели тебе все же удалось срезать его, чего с упорным эгоизмом он не позволял тебе многие годы. Шэнь Цинцю с молчаливой улыбкой налил Лю Цингэ кофе в красивую чашечку с голубой каемочкой, подал другу напиток и, сев на место, поставил в зачетке свою подпись. — Главнее не то, что не сдал, а то, что мы упорно будем добиваться лучших результатов, назначив пересдачу, — смотря на дивные виды за окном, сказал Шэнь Цинцю. — Мы будем делать это снова и снова, пока мой первоклассный ученик не порадует меня вдоволь хорошим результатом…