Железное сердце

      Утро для Тины было отнюдь не добрым, так как первое, что она услышала и увидела по пробуждении – это заледеневшие скалы и гогочущих гоблинов, которые осторожно подкрадывались к пленнице с недобрыми целями. Справа и слева, в хищных позах, бормочущие что-то на своём мерзком языке. Встрепенувшись и отогнав от себя остатки сна, Тина приготовилась давать им отпор, но буквально сразу же поняла, насколько она не способна даже на ноги подняться от усталости. Ночь совсем не восстановила её силы, а как будто наоборот отняла их и сделала тело феи окоченевшим, деревянным и непослушным. К тому же ей жутко мешали цепи, которые всё ещё сковывали её запястья и лодыжки крепкой хваткой, и горный холод, который пробирал до костей.       – Ч-чего вам надо от меня? Отстаньте, слышите?! – сиплым со сна голосом выкрикнула она, отползая к скале и пытаясь принять максимально воинственную позу. Правда, судя по хитрым и улыбающимся мордам гоблинов, Тина их совсем не пугала, и они прекрасно понимали, что преимущество в данный момент на их стороне. Кто-то из уродцев подскочил к фее и игриво дёрнул её за ставшие короткими волосы, кто-то подошёл с другой стороны и дёрнул её за подол шерстяного платья. Тина взвизгивала и отскакивала от них настолько, насколько позволяла ей цепь, но всё было тщетно: гоблины были везде, и от их внезапного назойливого внимания никуда было не скрыться. Отскочишь вправо – наткнёшься на врага, отскочишь влево – там тоже тебя уже поджидают.       – Уберите свои лапы, пока без них не остались! Эй, не поняли что ли?! Что вы пристали, уйдите! На помощь!       Однако помогать ей никто не собирался, а гоблины уже становились настырнее: хватали своими холодными влажными лапами то за руку, то за ногу, некоторые даже за шею Тину пытались потрогать. И в момент, когда её с разных сторон схватили уже четверо гоблинов и она начала отчаянно верещать и брыкаться, откуда-то раздался резкий и неприятный трубный вой, сотрясший воздух. Услышав его, гоблины тут же разбежались как ни в чём ни бывало и послушно выстроились в две шеренги справа и слева от феи.       Пытаясь отдышаться после домогательств с утра пораньше, Тина увидела перед собой самого главного гоблина, который и разогнал всех остальных. Этот громила, чьё тело было покрыто шрамами с ног до головы, убрал мундштук трубы ото рта и затем медленными шагами, по-хозяйски, начал приближаться к фее, однако не с теми же целями, что и его подчинённые – он, в отличие от них, собирался вести переговоры. Правда переговорами это считалось только с точки зрения гоблинов – любой из лагеря гномов, людей и эльфов назвал бы происходящее сейчас ультиматумом.       – Ты жена Дубощита? – низким голосом, плохо выговаривая буквы, спросил главный гоблин. Тина нахмурила брови и ничего не ответила. Сердце её колотилось в груди, как сумасшедшее, из-за чего фее оставалось только молиться, как бы оно у неё не остановилось от страха. – Отвечай мне, ты та самая фея, обладающая сверхъестественной силой? Учти, если это не ты, то я прикажу тебя сейчас же убить!       – Да, это я, – с презрением выплюнула фея, исподлобья глядя на огромного и сурового гоблина. – Но прежде, чем я буду отвечать вам, ответьте мне сами: зачем я вам нужна? Вы собираетесь шантажировать моей жизнью Торина? В таком случае спешу вас расстроить: Королю Эребора отныне нет дела до моей сохранности. Единственное, чем он теперь дорожит – это золото, так что вы очень сильно ошиблись, взяв меня в плен... Я требую сейчас же меня отпустить, иначе потом, когда я приду в себя и наберусь достаточно сил, я не оставлю от вашего лагеря ни единой пылинки!       Стоило Тине договорить свою угрозу, как гоблины все как один разразились гогочущим, издевательским смехом, который ввёл фею в ступор. С каждой секундой она ощущала себя всё более нелепо и униженно, но в то же время она ничего не могла с этим поделать – оставалось только терпеть, сидя перед этими уродцами в драном платье, на изодранных коленях, прикованной к скале четырьмя ржавыми цепями.       – Какая же ты наивная, – с наслаждением проговорил главный гоблин, закончив смеяться, и для внушительности своих слов чуть ближе наклонил к Тине своё вздутое уродливое лицо. – Мы и сами знаем, что ты больше не нужна Дубощиту, иначе ты бы до сих пор сидела с ним в Одинокой горе. Но ты здесь, ведь он тебя изгнал. Тебя бросили и выкинули, как нечто бесполезное и ненужное, я прав?.. О, этот алчный гном даже не представляет, какая огромная сила в тебе скрывается. Каким мощным оружием ты могла бы стать в нужных руках, – и с этими словами урод медленно, как заворожённый гипнозом, начал протягивать свою ладонь к лицу феи, что мигом привело её в себя.       – Руки прочь, вонючий мерзавец! – рявкнула она, отстранившись, из-за чего гоблины встрепенулись и направили на Тину десятки стрел и мечей. Только главный гоблин остался спокоен и опустил свою руку на полпути к лицу феи. – Я тебе не оружие, я – всё ещё Королева Эребора, которая способна размазать и тебя, и всю твою армию одним пальцем! Так что впредь выбирай выражения в разговоре со мной.       Гоблины за спиной своего командира возмущённо шумели, однако он сам всё ещё сохранял насмешливое спокойствие на своей гнусной исполосованной морде.       – Я бы советовал тебе вести себя дружелюбнее, не то я могу и обидеться. А если я на кого обижаюсь, я тут же спускаю на него свою свору, – и он кивнул головой на гоблинов, стоявших у него за спиной и истекавших слюнями, глядя на Тину. – Ты против них не выстоишь, фея. Сейчас ты лишена своих сил, и твои угрозы бесплодны. А вот мои – нет.       – Я не боюсь умереть, так что гибелью ты меня не напугаешь.       Гоблин распрямился и с хитрецой оглядел фею с ног до головы, словно выискивая на ней её слабые места, её страхи. И, к несчастью Тины, один страх ему найти удалось, и он тут же его озвучил:       – А не умереть ты боишься, фея? Боишься провести остаток своей жизни на цепи, в горах, в плену у своих ненавистных врагов, без еды и воды и без магических сил? Готова ли ты к вечному заключению, в котором тебя с утра до вечера будут насиловать мои подчинённые – а ведь они это сделают, если я им позволю, – он торжествуя поглядел на фею сверху вниз и увидел, как та опустила глаза в землю и смертельно побледнела от ужаса. Гоблин побеждал в этом споре. – Подумай хорошенько, фея: либо ты воюешь на нашей стороне и пользуешься самыми лучшими привилегиями, либо ты сидишь на цепи, пока не скончаешься. Выбор не такой уж и сложный, сама посуди.       – Откуда мне знать, не врёшь ли ты насчёт привилегий?.. – тихо заговорила она. – Даже если бы я согласилась перейти на вашу сторону, я была бы всё таким же рабом – вам была бы нужна от меня только сила, и больше ничего. Вероятно, вы даже будете держать меня в клетке, чтобы я от вас не сбежала – где же тут привилегии?.. Большей привилегией для меня будет смерть, нежели жизнь среди вас. Так что я выбираю сидеть на цепи до конца. Умру, но вам мою силу использовать я не позволю, – и Тина снова с вызовом вскинула лицо и встретилась глазами с командиром гоблинов. Тот в свою очередь издал презрительный смешок и развернулся, собираясь уходить.       – В таком случае, вот это тебе будет "на завтрак", – и он тихо отдал приказания самым ближним к нему гоблинам. – Избейте её хорошенько, но так, чтобы не сдохла. Можете выдрать ей волосы и разбить нос, а ещё побольше бейте по ногам, чтобы точно не сбежала, поняли?       – Да, господин, – свирепо улыбнулись гоблины и вооружились деревянными, опасного вида, дубинами. В желудке у Тины пошёл холодок от страха, и в какой-то момент она даже была близка к тому, чтобы попросить у главного гоблина пощады. Но она не позволила себе этого сделать – это было бы ужасной трусостью и унижением с её стороны.       – Приятного вам аппетита, Ваше Величество, – ехидно улыбнулся гоблин. – Через два часа я снова задам свой вопрос: вы за Дубощита или за нас? – и на том он скрылся из поля зрения феи. Теперь всем, что она видела, были четверо рослых гоблинов и четыре огромные дубины, которые вот-вот выбьют из неё весь дух. Приготовившись к боли, Тина закрыла глаза...       В это же время в лагере гномов была суета. Некоторые из них строились в шеренги и с боевым кличем и боем барабанов отправлялись на поле боя, на помощь своим товарищам. Некоторые в волнении бегали между широких палаток и раздавали направо и налево приказания. А самая маленькая часть гномов собиралась в тайную вылазку на северные скалы, прямиком к Вороньей высоте – в их числе были Балин, Двалин, Кили, Фили и конечно же Торин Дубощит, который вплоть до самой отправки в горы не мог найти себе места от ужаса. Он боялся даже представить, что сейчас происходит с его женой, боялся вообразить её замученную, заплаканную и покрытую синяками и ссадинами, в изодранной одежде. И ведь это меньшее из того, что способны сотворить с пленными гоблины. Он бродил, не находя себе места, и всё хмурил и хмурил свои чёрные брови.       – Ваше Величество, вот ваш Оркрист: начищенный и заточенный! Даже дракону лапу перерубит, клянусь чем угодно! – окликнул короля юный гном, аккуратно протягивая ему двумя руками наточенный меч.       – Благодарю тебя, – рассеянно кивнул ему Торин и принял меч, после чего он вложил его в свои ножны.       – Удачи вам в вашем походе, Господин, – с робкими, горящими восхищением глазами, проговорил юноша. – Я бы очень хотел присоединиться к вам и хоть как-то помочь...       – Ты будешь намного полезнее здесь, сын мой, – ласково ответил Торин, положив парню ладонь на плечо. Тот аж засиял от счастья разговаривать с самим королём Эребора. – Поверь, не все подвиги совершаются на поле битвы – некоторые происходят и за кулисами. От того, насколько хорошо ты заточишь мечи и секиры наших воинов, будет зависеть очень многое – возможно даже чья-то жизнь. Понимаешь меня?       – Да, я понимаю, мой Господин.       – Вот и молодец, – и на этом король отпустил счастливого юнца, который с вдвое большим энтузиазмом принялся за свою муторную и когда-то казавшуюся ему неважной работу. А Торин тем временем снова мысленно вернулся к своим переживаниям и с хмурым видом расшагивал в ожидании отправления в путь. Душа у него ныла с каждой секундой всё ощутимее.       – Ну чего, скоро там, Балин? – проворчал он.       – Скоро, скоро. Сейчас приведут последнего барана, и уже можно будет ехать, – как всегда спокойно отозвался Балин, сидевший на небольшом валуне. Уловив настроение короля, гном внимательно к нему пригляделся. – Ты как себя чувствуешь?       – Как полный кретин, который из-за своей же дурости с минуты на минуту может лишиться жены... – злясь на самого себя, буркнул тот.       – Торин, ну как же ты до сих пор не понял: это была не твоя вина, а охватившего тебя недуга. Если бы не он, ты бы никогда так с ней не поступил, сам же знаешь... Я чувствую, Тина ещё жива, и она ждёт нас. Мы обязательно успеем прийти ей на помощь.       Не в силах ответить от волнения, Торин только кивнул на слова Балина и продолжил бродить взад вперёд, иногда поглядывая на щетинистые от копий войска с Железных Холмов и на видимое вдалеке поле битвы – кипевшее криками и брызгавшее кровью. "Вот ведь проклятье, сколько наших там сейчас погибает. И ведь не разорваться, хочется помочь сразу всем: и нашим воинам, и Тине... Чем угодно клянусь, хоть своею сокровищницей: я отыщу их командира, этого пресловутого Азога Осквернителя, и лично раскрою ему башку. Какой же я буду король, если я этого не сделаю?.."       В этот момент вокруг задумчивого Торина началось активное движение: привели последнего горного барана с седлом и уздечкой, затем начали выходить из палаток шумно переговаривавшиеся Двалин, Кили и Фили, а ещё откуда ни возьмись к Торину подскочил сторож и тихо шепнул ему какую-то новость. Однако в этот же миг его перекричал и заглушил другой гном, оповещавший громовым басом, что к отбытию всё готово.       – Отлично, дайте мне одну минуту! – отозвался Торин и уже тихим голосом обратился к сторожу. – Прости, я тебя не расслышал. Что ты хотел мне сказать?       – Ваше Величество, вас спрашивает некий чужак, очень сильно рвётся к вам, чтобы поговорить.       – Что за чужак? Как он выглядит?       – Полурослик, Ваше Величество, – на этих словах сторожа сердце у короля до боли сжалось от волнения... и в то же время от радости. – Совсем крошечный, но такой бойкий, что я даже не знаю...       – Это наш товарищ, – нетерпеливо прервал его Торин. – Отведи меня к нему, скорее.       – Дядя, куда же ты? – воскликнул Кили. – Я думал, мы уже отправляемся!       – Бильбо вернулся! – крикнул король через плечо и ушёл вместе со сторожем, оставив гномов в радостном недоумении.       Король и страж широкими шагами шли через лагерь, а Торин тем временем подбирал у себя в голове извинения перед отважным полуросликом, которого он так несправедливо изгнал из Эребора, да ещё и на глазах сотен эльфов и людей. Чувствуя нехватку в груди воздуха от подступивших мук совести, король следовал за сторожем по пятам, огибая шедших навстречу воинов и их громоздкие снаряжения. Но вот сторож вдруг остановился у одной из палаток, и из неё тут же выскочил старый-добрый хоббит – Бильбо Бэггинс. Немного бледный, с наложенной на затылок повязкой, но всё такой же улыбчивый и неунывающий, с разлохматившимися от ветра кудряшками на голове.       – Торин!.. – воскликнул он, желая как следует обняться со старым товарищем, однако воспоминание об их последней встрече его останавливало. Видя смущение хоббита, Торин сам подошёл к Бильбо и крепко обнял полурослика, окунув того в пышный мех своей чёрной шубы. Страж тем временем тактично скрылся в палатке, позволяя им поговорить без свидетелей.       – Бильбо, боже мой, прости меня, – без предисловий заговорил гном, едва сдерживая в глазах слёзы. – Ты не представляешь, как мне перед тобой стыдно...       – Да что ты, Торин, не переживай ни минуты: я уже давно тебя простил, – успокаивал короля Бильбо. – Я вообще ни разу за эти дни на тебя не сердился!       – Да как же, так-таки и ни разу? – добродушно усмехнулся Король под Горой и отпустил Бильбо, с умилением осматривая того с ног до головы.       – Ну, я же понимал, что ты болен, поэтому... не было смысла держать на тебя обиду, вот и всё... К слову, я как только узнал, что ты с остальными нашими покинул Гору, тут же примчался сюда, чтобы повидаться. Ну и помириться, само собой...       – Как же Гендальф тебя отпустил? Он обычно и шагу тебе без присмотра ступить не разрешает.       – А он меня и не отпускал, кхм, – смущённо ответил Бильбо, что опять заставило Торина посмеяться. – Я сбежал из лазарета, совсем на рассвете. Но мне уже намного лучше, чем вчера, поэтому не думаю, что я поступил неправильно. Со мной уже ничего не случится, всё в порядке!       – Ну, посмотрим, что об этом скажет наш Гендальф.       – О-о-о, даже знать не хочу, что он скажет. Опять будет ругаться, устроит мне домашний арест, как ребёнку – это мы уже много раз проходили... – и тут Бильбо замолк и робко перебил сам себя. – А ты сам на меня не злишься, Торин? Ну, за тот сговор, который мы устроили с Тиной?       – Что ты, что ты, какая уж тут злость? Это я натворил много дел – вам же ничего не оставалось, кроме как терпеть мои самодурства... Наоборот, я тебе очень признателен, Бильбо, – и король положил свою широкую ладонь маленькому хоббиту на плечо, отчего у мистера Бэггинса радостно засияли глаза. – Ты хотел решить всё мирно, предотвратить войну за сокровища. Во многом ты действовал мудрее меня, так что никакое это было не предательство... Знай, ты один из самых верных товарищей, которых я встречал за всю мою жизнь. Я рад, что ты больше на меня не в обиде... – но тут Торин снова вспомнил о Тине, и перед глазами у него встали кровавые, мрачные картины. Он мгновенно потемнел лицом, как у него это часто бывало, и принялся торопливо заканчивать разговор. – Однако, сейчас у меня не достаточно времени на душевные беседы. Ты, конечно, молодец, что приехал и поговорил со мной, но теперь я вынужден тебя здесь оставить.       – Постой, куда же ты, Торин? Вы собираетесь выручать из плена Тину, так ведь? – засуетился хоббит.       – Как ты узнал?       – Да об этом уже весь противоположный лагерь оповестили. Говорят, эльфы тоже сегодня отправятся к северным скалам, только с другой стороны горы.       – В таком случае, это славно: нам не помешает их помощь. Ну всё, Бильбо, извини, мне надо торопиться.       – Но подожди, Торин, я хотел отправиться туда вместе с вами! – догоняя уходящего гнома, воскликнул Бильбо.       – И речи об этом быть не может! – и король на ходу категорически покачал головой. – Ты посмотри на себя, Бильбо, ты ведь ещё не поправился: голова в бинтах, похудел, и оружия у тебя нет никакого! Я не могу взять тебя с собой в горы!.. И без спроса ты в них тоже не пойдёшь, – предугадав ответ Бильбо, добавил король, шагая по коридорам меж палаток. Но хоббит не унимался и всё бежал вслед за ним с отчаянным выражением лица.       – Торин, ну пойми же: я устал находиться в тылу без дела. Все чем-то заняты, все делают что-то полезное – один я сижу в палатках и распиваю чаи с утра до ночи! Неужели никто не понимает, что я при этом чувствую?! Мне, в конце концов, стыдно!..       – Бильбо, я тебе клянусь, – наконец остановился король и со вздохом посмотрел прямо в глаза полурослику, – ещё настанет час, когда ты себя проявишь. Но сейчас это не он, и скалы – по настоящему опасное место даже для гномов. Даже для эльфов, если это лучше тебя убедит. Оставайся пока здесь, и как только мы выручим Тину, мы снова будем все вместе, обещаю. Каждый из нас вступит в бой, и мы будем сражаться спина к спине, как в старые добрые. Придёт твоё время... Но пока что будь в лагере и даже не думай втихаря нас преследовать.       – Эх, ладно, Торин... Я тебя понял, – сдался наконец Бильбо. Выглядел он теперь крайне расстроенным, и потому король ободрительно похлопал его по плечу. Убедившись, что хоббит точно за ним не пойдёт, Торин в последний раз попрощался с Бильбо и ушёл прочь, к ожидающим его товарищам.       Погода была нехорошая: начиналась метель, небо темнело, но ничто не могло остановить вылазку по спасению Тины, так как каждая минута в этом деле была на счету. Оседлав грозных баранов, нагруженных оружием и провизией, гномы тронулись в путь: стремительными и точными прыжками горных рогатых зверей – прямо к северным скалам и к проклятой Вороньей высоте, на которой издевательски развевались вражеские алые знамёна.       Через пару часов жестокая вьюга разыгралась уже не на шутку. Она гудела и ревела между древними скалами и впивалась своими острыми снежинками в кожу, будто зубами. Видимость резко испортилась, и потому Торину с его небольшим отрядом стало в разы тяжелее пробираться по горным тропинкам. Шаг влево, шаг вправо – и уже не видно ни зги. Кругом только белое месиво, которое резало и поглощало всё на своём пути.       – Не стоит ли нам сделать привал, Торин?! – крикнул через пургу Балин, щуря глаза от летевшего ему в лицо снега. Его баран также постоянно мотал косматой головой и фыркал ноздрями.       – Никаких привалов! Пока мы стоим, Тина продолжает находиться в плену. К тому же, не дай бог тропу ещё сильнее завалит. Останавливаться нельзя! Продолжаем идти за мной, шаг в шаг, вам понятно?!       Торину приходилось орать во весь голос, однако не потому, что он был зол или недоволен, а потому, что вой ветра было буквально невозможно перекричать. Он гудел и стонал, как взбешённое приведение, и то и дело швырял в гномов, ехавших на горных баранах, по большой горсти снега. Задувало за шиворот, задувало даже в рукава. Носы и пальцы у всех уже давно онемели и только тупо болели.       – Да, не самая удачная погодка, – прокряхтел Двалин, чья татуированная лысина в этот раз была прикрыта меховой шапкой. – Как бы нас сейчас в ущелье не сдуло...       – Чего ты там говоришь?! – гаркнул Кили, отгибая высокий ворот своей шубы, который всё это время прикрывал половину его лица.       – Говорю, как бы нас таким ветром в ущелье не скинуло!! – повторил в два раза громче Двалин, и тут же замолк и сощурился от очередного снежного облака, прилетевшего ему прямо в рот и в глаза. – Да чёрт бы побрал эту бурю!.. Тфу!..       – Ты всё ещё против привала, так? – с тусклой надеждой спрашивал Балин, видя перед собой размытый силуэт Короля под Горой, покрытый снегом аж на несколько сантиметров. – В такую пургу тяжело куда-то ехать. Нужно ненадолго укрыться и переждать её кульминацию, иначе мы и сами можем погибнуть!       Не успел Торин ему ответить, как в строю что-то изменилось, и гномы дружно обернулись через плечо. Оказывается, ехавший в самом конце Фили вдруг соскочил со своего барана и, оставив его на дороге, убежал куда-то в сторону, на сугробистую обочину.       – Фили, а ну назад!! – чуть не сорвав голос, заорал Торин, тревожно вглядываясь в бесконечный белый туман вперемешку с метелью. Кили хотел было побежать вслед за братом, но Двалин остановил его жестом могучей руки. Ждали своего молодого товарища гномы где-то минуты полторы, и за всё последнее время эти полторы минуты стали для них чуть ли не самыми тревожными. Когда же русоволосый гном вернулся обратно, весь усыпанный снегом и съёженный от холода, рассерженный Торин на него накинулся.       – Я ведь предупреждал, чтобы никто из вас не баловался в дороге! Куда тебя вдруг понесло?!       – Но я не баловался, дядя! Я просто нашёл на обочине кое-что очень важное! Вот, гляди, – и он вытащил из-под полы мохнатой шубы заснеженный и немного завявший от мороза букетик белых высокогорных цветов с необычными лепестками. Где-то гномы уже видели такие цветы. – Это эдельвейсы, я их сразу узнал! Я подумал, что было бы неплохо сорвать их для Тины. Она ведь заряжается энергией растений, а эти растения к тому же её фамильные – вдруг они ей будут полезны?       Вспомнив о магической способности своей жены, Торин тут же остыл от внезапного приступа гнева. Переглянувшись прищуренными глазами с отрядом, он вновь перевёл взгляд на племянника и ответил:       – Да, пожалуй, эти цветы не будут для неё лишними... Ты молодец. Но теперь возвращайся обратно в строй и в следующий раз предупреждай прежде, чем захочешь куда-то сорваться. Понял меня?       – Конечно, дядя, – смущённо кивнул молодой гном и пошёл обратно в конец колонны, по пути получив лёгкий подзатыльник от Двалина. – Эй, да за что?       – Да напугал ты нас, обормот – вот за что... – проворчал тот, и Фили, недовольно фыркнув, дошёл до своего барана и взобрался на заметённое снегом седло.       Отрядик продолжал свой тяжёлый путь по высоким сугробам, сквозь острые скалы и ледяные ветра. Единственное, что поддерживало в них какую-никакую бодрость – это надежда на то, что их милая боевая подруга всё ещё жива...       И да, Тина ещё была жива – и в тот день, и на следующий, и ещё несколько последующих. Физически она так уж точно считалась живой, но в моральном плане она была полностью разбита. Если посмотреть на неё ту, какой она была в самом начале путешествия, и на неё сегодняшнюю, то любому покажется, что перед ним две абсолютно разные феи. Какой уж тут теперь озорной блеск в глазах и развевающиеся вороные волосы, какой уж тут заливистый девичий смех? Нет ни того, ни другого, ни третьего – только искалеченное, исхудавшее нечто с дикими пустыми глазами, которые затравленно и в то же время зловеще глядят из угла.       От летающей вокруг копоти костров и от голода её кожа стала чёрной, будто обугленной. Губы обветрились и покрылись кровоточащими трещинами, от ссадин и синяков живого места не было на теле, а платье превратилось в клочья рваного то тут, то там тряпья. Когда она пыталась пошевелиться, её ржавые оковы жалобно звенели на всю округу. Когда же её избивали дубинами, эти же цепи грохотали и взвизгивали, как расстроенная скрипка в неумелых руках. И после каждого ритуала избиения к ней снова и снова подходил главный гоблин (которого, как Тина позже узнала, звали Азогом Осквернителем), и одинаковым елейным голосом спрашивал, на чьей фея теперь стороне. Ответом ему каждый раз был презрительный плевок под ноги...       Тина уже потеряла счёт времени, практически потеряла надежду на какое-никакое спасение, и единственное, что ей осталось потерять – это свою личность. Но её она кое-как старалась сохранять, напоминая себе вечерами, кто она такая и на что она бывает способна, будь у неё достаточно сил. "Мне бы только совсем чуть-чуть энергии растений, чтобы хоть сознание не терять от усталости... Хотя бы от какого-нибудь вшивого засохшего мха подзарядиться... Но ведь даже его тут не растёт – ничто не выживает по соседству с этими уродами. И я с ними не долго протяну..."       Предаваясь таким мрачным раздумьям, Тина сидела на своём привычном месте, свернувшись в калачик – точно чёрный бездомный котёнок. От неё в четыре стороны отходили недлинные крепкие цепи – две на руки, и две на ноги. Так как ночь в этот день была морозная, с минусовой температурой, железные цепи стали ещё в три раза холоднее обычного и потому неприятно морозили Тинины запястья и лодыжки. Однако она уже настолько привыкла к гоблинским пыткам, что не обращала на холод ни малейшего внимания: ну замёрзнет и замёрзнет – может хоть умрёт наконец спокойной смертью... Совершенно одна, в диких горах, зимней непроглядной ночью...       Если бы она продолжала размышлять в том же духе ещё хотя бы минут пять, то она бы точно расплакалась или вовсе начала сходить с ума. Но её отвлекли: в кромешной темноте вокруг неё вдруг началось шевеление. Звуки шлёпающих по камням голых ног, мерзкое хриплое хихиканье и звук сухих потираемых ладошек – гоблины задумали неладное. Тина быстро подобралась и принялась изо всех сил вглядываться во мрак перед собой. На удивление, ей удалось увидеть своих врагов, а точнее их поблёскивающие в свете костров клыки и глаза. Они смеялись, они издевались, они кружили вокруг своей пленницы и чему-то безумно и бесконечно радовались. Чему же? Что они собираются делать?..       Ответ не заставил долго себя ждать: следом за хихиканьем и задорным писком раздались гулкие удары барабанов, и из чернильной темноты показались факелы, а в их тусклом золотом свете – сам Азог Осквернитель, который и вёл переговоры с феей. На его искалеченной морде как всегда было выражение самодовольства и не пойми с чего взявшейся гордости. Всем своим видом выражая превосходство над пленницей, он заговорил:       – Добрый вечер, Ваше Величество. А я решил вас навестить, чтобы вам было не так скучно коротать время перед сном.       – Вы же говорили, ч-что... больше одного раза в день меня не тронете, – дрогнувшим от холода голосом, отозвалась Тина, сидя на шершавой земле. Оттого, что она пошевелила губами, ранки на них дали о себе знать и неприятно защипали.       – Верно, обычно мы приходим к вам только один раз. Но сегодня – исключительный день, и у меня для вас, можно сказать, есть приятный сюрприз.       – Что, решили сразу забить меня плетью или секирой? – безжизненно усмехнулась Тина, глядя куда-то мимо командира гоблинов.       – О нет, орудия останутся всё те же – ваши любимые дубины, – но другим в этот раз будет моё условие... Вы готовы узнать, что же такого я вам преподнесу?       Тина не смогла выговорить ни слова в ответ – то ли из-за того, что у неё так сильно болели губы, то ли от нервного спазма, который вдруг сжал ей горло и грудь. Ей было не по себе от этой непривычной радости, которая охватила гоблинов. Это даже была не столько радость, сколько злорадство. Им хотелось увидеть чьи-то страдания – конечно же, Тинины, чьи же ещё?..       Снова загремели во тьме барабаны, а колышущиеся на ветру огни факелов образовали собой небольшой полукруг, в который вдруг вошли те самые ненавистные четверо гоблинов. Только Тина прищурилась и приготовилась к тому, чтобы увидеть у них в руках взятые на изготовку треклятые дубины... как ожидания её не оправдались. В их руках не было никакого оружия. Зато был пленник... Очень знакомый ей пленник.       Это был Фили!       Фея даже вздрогнула, когда опознала в этом измученном и избитом существе, которое еле стояло на ногах, своего друга-гнома. Всё его лицо было залито кровью, отливающей бликами на свете огня. Глаза у него то и дело закатывались, а четверо уродов-мучителей крепко держали его за руки, плечи и голову, чтобы точно не вырвался. Ноги у него были туго перевязаны цепями, почти как у Тины. Вид у Фили был просто ужасный, истерзанный, и фея не смогла скрыть на своём лице страха за друга. Её глаза расширились, тело напряглось, и гоблины тут же поняли, что верно угадали со своей добычей. Обнаружили больное место королевы.       – Я так понимаю, вы знакомы с этим юношей, Ваше Величество? – с лёгким, неуместным смешком спросил Азог, любуясь Тининой реакцией на приведённого пленника. Фея вновь не отзывалась – она была в ступоре. Она не понимала, как ей в таком положении спасти Фили, как не дать этим уродам с ним разделаться. Она ведь даже себя сейчас спасти не может! Сердце её сжалось в тугой болезненный комочек и забилось сильнее, на языке выступила горечь. Она не смотрела ни на кого, кроме Фили, а тот очень слабо ей улыбался краешком губ – он-то был рад увидеть подругу живой.       – Значит, знакомы, – сам сделал вывод командир и принялся медленно прохаживаться между пленницей и пленником, сложив могучие руки у себя за спиной. – В таком случае, я полагаю, что в этот раз вы будете куда расторопнее, Ваше Величество, и дадите мне свой ответ быстрее. И, прошу заметить, не абы какой ответ, а определённый – тот, который мы от вас ждём всё это время.       – Вы ведь понимаете, что не дождётесь от меня такого ответа, – чужим голосом ответила Тина, всё ещё глядя Фили в глаза, словно пытаясь запомнить его раз и навсегда. Словно прощаясь с ним и в то же время подбадривая, мол "зато мы здесь вместе, мы рядом, я с тобой до самого конца".       – Ну тогда и вы должны понимать, что если ваш ответ снова будет отрицательным, то этому милому гному не поздоровится, – фея на этих его словах нервно сглотнула, ощутив, что от страха ей стало тяжелее дышать. – Это и есть мой маленький сюрприз, Госпожа. Выбор для вас резко становится легче: ваша жизнь в обмен на чужую или наоборот. Не станете же вы, в самом деле, жертвовать своим другом ради собственной свободы? Чтобы он остался жив, можно и согласиться на наши условия, ведь я прав?       От понимания собственного бессилия в глазах у Тины невольно начали набираться слёзы, замутняя ей вид на гоблинов, траурный полукруг факелов и Фили. Тот, к слову, вдруг дёрнулся в руках своих врагов и из последних сил, с придыханием, выкрикнул:       – Не надо, Тина! Ни в коем случае не смей поддаваться им, слышишь?!.. Обо мне не думай – ты ещё нужна нашим! Именно ты, а не я!..       Азог резко нахмурил лысые брови и пророкотал какой-то приказ на своём языке. Четверо мучителей, державших Фили, тут же зловеще оскалились и со всей дури ударили гнома в живот, отчего у того перехватило дыхание, и он замолк и безвольно повис в руках этих безмозглых упырей.       – Я повторяю свой вопрос в последний раз, фея, – уже без прежнего притворного дружелюбия заговорил командир, исподлобья глядя на пленницу, которая всем корпусом тянулась к раненному гному. – Ты за нас или за этот сброд, который захватил Одинокую Гору и её сокровища?       Тину била крупная дрожь от всего происходящего в данную минуту. Если бы ставкой была всего лишь её собственная жизнь – о, она бы уже давным давно не церемонилась с этими выродками, а просто в очередной раз плюнула бы им под ноги и дело с концом. Но теперь ставкой является Фили – её добрый друг, старый знакомый, верный товарищ, который всегда был готов ради неё на всё. И она тоже была готова ради него на многое – хоть в огонь сейчас же прыгнуть, хоть под вражеские стрелы!.. Надо всё обдумать, и очень быстро – времени нет, у неё лишь несколько секунд.       Что произойдёт, если она согласится на шантаж гоблинов? Что будет, если она к ним примкнёт?.. Они отпустят Фили на волю? Да куда уж там. Они людоеды, они ни за что его не пощадят – скорее сожрут живьём, даже с костями!.. То есть что бы Тина ни выбрала – Фили убьют. Сама она высвободиться и его защитить сейчас не может. Она бессильна, Фили беззащитен. Значит, всё кончено. Наступил тот самый случай, когда ситуация стала безвыходной...       С усилием воли приняв это как неизбежный факт, Тина прикрыла веки, опустила лицо, не в силах больше видеть своего друга, и еле слышно ответила:       – Я не изменю своего решения... Я на стороне гномов – была, есть и останусь навсегда... Таков мой ответ...       Пару секунд в скалах была тишина, и Тина поняла, что скорее всего Азог находится в разочарованном ступоре. Ему явно хотелось зрелищ, хотелось посмотреть на то, как Тина бьётся в истерике, пытаясь с корнем выдрать те цепи, которыми она прикована к скалам. Но вместо этого она лишь в очередной раз упёрлась в тот же ответ. Концерта не случилось... Жалобно засвистел поблизости ветер, и острыми снежинками, как наждачкой, лизнуло Тинин подбородок, шею и нос.       – Что ж, – сухим голосом, с едва скрываемой злобой, заговорил командир. – Значит, мне не остаётся ничего другого, кроме как... убить этого юношу! – тут Тина почувствовала, как волосы у её корней становятся дыбом. – А вы уж будьте любезны на это посмотреть, Ваше Величество! – прикрикнул вдруг гоблин, сам наклонился к Тине и за подбородок поднял её лицо на Фили и огненный зловещий полукруг. – Давайте!! – гаркнул он уже своим подчинённым, и бедного Фили отпустили и грубо пнули под ноги.       Он, бедняга, не удержал равновесия и рухнул на каменную, заснеженную землю, что окончательно ознаменовало его поражение. Где-то далеко на подсознании Тина вспомнила, что Торин говорил ей с Кили и Фили, что когда ты падаешь или показываешь врагу затылок, то ты тут же, считай, проиграл. И Фили проиграл. Его катали по земле и пинали сразу десятками ног. Это было зверское, страшное зрелище, от которого Тину затрясло ещё сильнее. Она смотрела на это месиво из гоблинских белёсых, как варёное мясо, тел, на их дубовые кулаки, которые выколачивают весь дух из её друга. Она видела, как с каждым пинком и ударом от Фили остаётся всё меньше. Фили постепенно утекает прочь, вытекает алыми пятнами и каплями на снег...       – Хватит! – сорванным голосом выкрикнула Тина – не выдержала этого зрелища. – Перестаньте, слышите?! Прекратите это! Оставьте его в покое, кому говорю?! – но гоблины от этих слёзных отчаянных выкриков только ещё сильнее вошли в азарт и прямо на глазах феи начали впиваться в гнома зубами. – Животные! Скоты! Перестаньте!!.. Безмозглые!.. У вас нет сердца!       И только на этой последней реплике – когда у Тины уже окончательно сел голос, а Фили перестал подавать признаки жизни – гоблины её услышали. Они вдруг все хором оторвались от своей расправы, посмотрели недоумевающими задорными глазами на фею, потом друг на друга... и засмеялись. Загоготали, захрюкали, завизжали в восторге, даже в ладоши захлопали. Тина, сквозь льющиеся по её лицу слёзы, смотрела на это сумасшествие и после этого медленно перевела опухшие глаза на Азога. Тот глядел на неё в ответ безжалостно и всё также торжествуя победу. Концерт-таки произошёл – его подчинённые повеселились, выпустили пар.       – Довольно! – скомандовал он, но не из-за того, что сжалился над Фили, а скорее для того, чтобы тот подольше помучался – пленник, оказывается, всё ещё был жив и слабо дышал, хрипя и покашливая. Шум и бардак тотчас же прекратился, и гоблины замерли в ожидании приказа. – На сегодня с него хватит. А вот с неё – ещё нет. Подтащить гнома сюда, да поближе!       Гоблины явно нехотя исполнили его приказание, голодно облизывая свои пасти. Фили быстро оказался прямо около Тины, и с такого расстояния ей стало видно, во что эти мрази его превратили. Вздрогнув от отвращения, Тина подняла холодно-разъярённые глаза на командира, и тот со злорадством продолжил:       – Хочу, чтобы он пролежал у тебя под носом эдак парочку суток – пусть создаёт приятную атмосферу с таким же приятным ароматом, который от него скоро пойдёт. Думаю, это куда быстрее склонит тебя на верную сторону.       Тина вспыхнула. Она не выдержала всех этих издёвок и унижений и потому рывком вскочила на всю длину своих цепей, чтобы изо всей силы впиться в сплющенный нос этого выродка. Ей удалось это сделать, и, пользуясь моментом, она стиснула свои зубы на его носе настолько, насколько могла. Чёрная гоблинская кровь тотчас же залила ей губы и подбородок, но фея лишь усиливала хватку, слыша у себя под зубами треск кожи. Гоблины зашипели и зашевелились, а укушенный Азог взвыл, разразился ругательствами и отпихнул от себя фею, при этом не забыв её пнуть напоследок. Удар его тяжёлой ноги пришёлся ей прямо в голову, и Тина отлетела от него в скалу, оглушительно звякнув цепями.       – Вот же шалава, – рычал командир, прикрывая ладонью свой порванный нос. – Оставьте её, пусть валяется. Завтра на ней отыграетесь...       В голове у Тины всё поплыло, факелы удалились к костру – видимо, отправились ужинать, – а фея не выдержала, и разрыдалась, уткнувшись лицом в камень. Она никак не могла сдержать эти слёзы, и они были вызваны даже не болью – она плакала от бессильной злобы на всех и от сводящего с ума отчаяния. Единственное, что она может в своём положении – это кусаться, и то при условии, что кто-нибудь подойдёт к ней достаточно близко, как это сделал командир. Она отощала, она хочет пить, хочет увидеть родных, хочет, чёрт возьми, увидеть хоть что-нибудь, кроме этих кривых и отвратительных извергов и таких же отвратительных скал!       – Неужели это ник-когда не закончится?.. – прошептала Тина, всё ещё содрогаясь в рыданиях и размазывая горячие, солёные слёзы по всему лицу. Но тут Фили рядом с ней слабо закашлялся, и Тина решила переключиться на него, пока он был ещё жив. Она, продолжая плакать и волоча ослабевшие ноги по земле, подползла к нему поближе, убрала его волосы с окровавленного лба и заглянула другу в глаза.       – Фили, милый... П-п-прости-и... Я н-не хотела, чтобы с-с тобой в-всё это случилось... Мне так жалко!..       – Постой... Я должен успеть сказать тебе кое-что...       Тина замерла и ждала, не перебивая, пока он скажет то, что хочет. И, ожидая, что это будет нечто наподобие признания в любви, Тина услышала нечто абсолютно иное:       – В моей сумке... букет... для тебя... вытащи его обязательно и спрячь от них... Это тебе поможет...       – Хорош-шо, я его вытащу, не б-беспокойся, – капая ему на лицо слезами и не сильно понимая, при чём тут букет, ответила Тина и взяла Фили за руку. – Я с тобой, Фили. Я тут, я рядом. Не бойся ничего, хорошо? Ты не один з-здесь... Мы ещё покажем этим уродам, зададим им жару! Я клянусь, я сделаю так, чтобы ни ноги их больше не было на нашей земле. Побегут они у меня только так – чтобы их грязные пятки сверкали!.. Так ведь, Фили? Ты в меня веришь?.. Фили?.. Фили, ответь! Ты меня слышишь?..       Прошёл где-то час, как Тина лежала у Фили головой на груди, в ледяном мраке, окружённая снежным вихрем и запахом крови. Ей не хотелось ничего, кроме смерти. Хотелось, чтобы её унесло туда же, куда унесло её друга. Теперь ему хотя бы спокойно, не больно и не страшно – а ей всё ещё больно, всё ещё голодно, всё ещё страшно. Она лежала без движения целый час, надеясь околеть насмерть, чтобы не застать завтрашний день, когда на ней "отыграются". Она смотрела в пустоту перед собой и невольно перебирала ужасные воспоминания сегодняшнего дня одно за другим... И так она мысленно дошла до последних слов Фили. Зачем он вообще так торопился сказать про этот букет? Почему именно о нём? Что она с этим букетом теперь будет делать – есть его с кашей?.. Конечно, цветы это красиво и мило, но... Но?..       ... И тут, неожиданно для неё самой, её словно током ударило от пришедшего в голову понимания, и она резко села, а затем принялась колотить себя по голове, сердито шепча: "Идиотка! Вот ведь идиотка!"       Цветы – ну конечно же! Как же она могла об этом не подумать? Это ведь растения, а растения – это её сила. А сила – это ключ. Ключ к заветной свободе!..       Фея вновь вернулась к жизни, вновь стала готова к борьбе, однако это была не радость и не счастье – скорее её охватило какое-то нервное возбуждение, которое очень скоро сменилось на жажду отомстить. "Грядёт, грядёт ваш час расплаты за всё: и за цепи, и за дубины – только подождите, только дайте мне добраться до сумочки..."       Вытягиваясь телом изо всех сил, Тина схватилась зубами за лямку сумки и рывком головы подтянула её к себе – так она хотя бы сможет дотянуться до неё руками. Она судорожно принялась вскрывать сумку, затем проникла в неё дрожащей от волнения рукой, пошарилась в ней в поисках заветного букета – и в итоге нашла его. Пышный букет эдельвейсов! Какая красота, какая удача. Только где бы его теперь спрятать до завтрашней ночи?       Оглядев место своего заточения, Тина заметила небольшой булыжник, за которым скрывалась объёмная щель. Однако гоблины в то место никогда не заглядывали и даже вряд ли догадывались о его существовании, поэтому фея посчитала, что спрятать эдельвейсы там будет хорошей идеей. Затолкав белые цветы в щель между камнями, Тина внезапно ощутила то, что уже давно не испытывала – долгожданное чувство превосходства над соперником. Теперь-то у неё есть свои козыри. Теперь-то она не только кусаться будет способна. Ещё один день пересидеть в плену, обдумать план, а следующей ночью поднять эту чёртову скалу на воздух вместе со всеми её обитателями... И ведь всё это случится благодаря бедному Фили.       Обняв тело гнома и прошептав ему тысячу благодарностей (как будто он мог их услышать), Тина так и уснула с ним в объятиях: с тёмными мыслями в голове и с подозрительной пустотой на душе...