Чистый белый лист

      Я забыл задернуть шторы вечером, и чертово солнце резало мое лицо и комнату лучами. Это я ненавидел. Дело в том, что мне не нравится свет, что льется через окно, когда я прячусь под одеялом, потому что бессонница заставляет его встречать.       Дал себе мысленное обещание когда-нибудь выспаться.       Спустя какое-то время после окончательного пробуждения я почувствовал дьявольски аппетитный запах. Он просто заставил поднять с кровати свое существование и потащил за собой. Выйдя из комнаты, я услышал, как напротив Артур препирался по телефону с Базилем, и тихо прошмыгнул в гостиную. В обеденной зоне я увидел причину ванильного шлейфа – Эмма вместе с Алфи творили завтрак. – Поверить не могу, что встал позже всех, – я заскочил на стол. Он стоял посередине комнаты, и мне нравилось отсюда наблюдать за милой возней на кухне, которую обычно устраивала сестра. – В последнее время ты стал поздно вставать, – подметила Эмма. Она вытащила руку из пакета с мукой и неосторожно оставила белый след на столешнице. – Снова бессонница? – спросил Алфи.       Вот почему Алфи – мой особенный из 7 миллиарда людей. Мой внимательный и по-детски обидчивый друг.       Полгода назад мы сняли дом в Западном Сассексе. Мы с Эммой, братья Демори и наши общие друзья из Blood Like Wine закрылись на две недели в доме-студии, чтобы подурачиться вдоволь и записать небольшой совместный альбом. В том месте после нас осталось много тёплых воспоминаний.       И я сейчас специально игнорирую 16 сентября – запредельно щемящий день. Так я его назвал.       На третий день нашего пребывания в студии я записывал в блокнот вырывающиеся из головы строки, когда из него выпала потертая театральная программка. Столько времени она лежала, запрятанная среди последних страниц, что я успел забыть о ней. И вот она упала на пол, а вместе с ней и все то, что не хотелось вспоминать. Все это разбежалось по полу колкими напоминаниями и вопросами – зачем ты все ещё носишь её с собой? Внутри все превратилось в тяжёлый камень, и я сел на пол рядом с этим куском бумаги. Передо мной снова встало то глупое и острое лицо, которое я давно перестал искать в каждом прохожем. Глупое лицо, которое ставило на сцене мои первые рассказы, то самое лицо, с которым мы вместе слушали Тома Уэйтса, хватали друг друга за локти, смеясь, которое в один день мне сказало «Кажется все зашло слишком далеко, Лука. Ты действительно подумал, что я гей?» и исчезло. Я был тогда так наивен и разбит.       Не помню как Алфи тогда вошел в комнату. Позже он сказал, что проходя мимо увидел меня, сидящего на полу с потупленным взглядом через полуоткрытую дверь, и ему стало тоскливо. Он только спросил, все ли в порядке, как я тут же раскололся и рассказал ему все: про проблемы со сном из-за ужасных и навязчивых мыслей, про то, что не могу перестать грызть себя за прошлые ошибки, про кошмарно красивого режиссёра-студента. Я задыхался от нехватки воздуха, который кончался от большого количества слов, а Алфи молча гладил меня по руке.       На самом деле мы все очень беспокоимся и присматриваем друг за другом, но с того вечера Алфи стал ещё более внимателен к моему состоянию. – Нет, Алф, с этим проблем нет, – уверенно сказал я. Вернее пытался так звучать. – Ты как? – А я же почти не спал, – тёмные круги под глазами Алфи действительно говорили об этом. – Элиотт не звонил? – Может быть и звонил, но я не включал телефон с ночи, – перемешав тесто для блинчиков, Алфи добавил. – Честно я немного удивлён, что он ни с кем из вас не связался. Неужели настолько забил и все же уехал на этот чертов фестиваль.       Мы с Эммой молча согласились, что сейчас лучше не пытаться придумать оправдание Демори старшему для успокоения младшего. – Плита разогрелась, время для панкейков! – Эмма довольно громко хлопнула в ладошки, Алфи же, глубоко вздохнув, принялся за готовку.       К этому моменту Артур выполз из комнаты и, наконец, присоединился к нам. – Ресторанное дело точно не для меня. Какого хера я ввязался в это?       За завтраком мы старались разговаривать на отвлеченные темы: никаких фестивалей, общепита, проблем со сном и излишней раздражительности. Все шло замечательно, пока мой телефон не нарушил все звонком. – Это Элиотт, – тихим голосом проговорил я. – Эм...– было начал Алфи и тут же замолчал. – Ну и чего ты уставился в экран? Отвечай! – вскрикнула Эмма. – Не говорите ему, что я здесь, – простонал младший. – Ты спятил?! Он с ума сойдет! – после этих слов Эмма стукнула его по руке. – Привет, Элиотт, – я встал из-за стола и направилась в коридор. Все остальные тут же двинулись за мной. – Да, он здесь, – закрыв трубку рукой, я шепнул Алфи, – прости, но он и правда должен знать, – после чего вернулся к Элиотту. – Нет, не думаю, что приезжать сейчас хорошая идея. О, хорошо. Постараюсь там быть через час. – И что он хотел? – Алфи начал закипать и хмуриться в своей привычной манере, скрещивая руки на груди. – Во-первых, удостовериться, что ты жив. Во-вторых, он бы очень хотел поговорить, но ты пока не в настроении, как мы знаем. – Конечно нет! – А выговориться ему надо, поэтому он предложил мне встретиться с ним. – И ты поедешь? – его ребяческое поведение начинало проявляться все сильнее. – Алф, не заставляй нас становится между вами. Да, я иду собираться. – Отлично! – недовольно вскрикнул он. – Только, пожалуйста, не приводи его сюда.       Я ничего не ответил ему и направился в свою комнату. Разумеется я не собирался притаскивать Элиотта с собой, а выслушать его возможно и правда стоило. За дверью я слышал, как Эмма предложила Алфи посмотреть и доработать вместе с ней наброски Яна – лишь бы угомонился. Одеваясь, я одновременно пытался собрать все силы, чтобы при встрече с Элиоттом не сломать ему нос или не совершить очередную глупость. Каждый раз я задаю себе один и тот же вопрос – когда все началось?       Вышел я почти вовремя, честно опаздывая на несколько минут. Я долго искал свою лучшую футболку.

***

      Днем в «Вилмингтоне» было немного людей, поэтому, войдя, я быстро обнаружил Элиотта. Он сидел за дальним столиком и нервно складывал салфетку пополам. – Привет, – вполголоса сказал я, садясь напротив, – и прости за опоздание.       Элиотт оставил салфетку и поднял свои серо-зеленые глаза на меня. Мне пришлось поднять все свое самообладание и не сбежать. – Я заказал тебе латте с корицей, – сказал он, наклоняя голову так, словно пытался поймать мой взгляд. – Спасибо, – ответил я. Латте – мой любимый кофейный напиток, и он помнил об этом. – А ты себе взял, дай угадаю, романо? Губы Элиотта растянулись в улыбке, и он кивнул. – Ты такой клишированный художник! Еще и с этой помятой сигаретой, торчащей из кармана, – я указал подбородком на самокрутку, которая вот-вот собиралась сбежать на стол. – А тебе не терпится записать эту фразу для своего клишированного рассказа?       Мы одновременно рассмеялись. Спокойная пауза перед тем, что должно было последовать дальше. – В чем дело, Элиотт? – Я облажался – вот в чем дело. Алфи рассказал все?       Я лишь молча кивнул. – Действия всегда опережают мысли, так ведь? Мне казалось, что от этого никому не станет хуже, но этот чертов ребенок! – на последних словах Элиотт совсем разорвал салфетку и нервно откинул клочки в сторону. Его колени чуть ли не били крышку стола от того, что он не мог успокоить свои длиннющие ноги. – Ок, хорошо, я и правда поступил подло, ничего ему не сказав, но на то были причины. Я хотел избежать скандала, но в итоге умножил его надвое. И знаешь, что самое обидное? Всегда! Всегда я жертвовал многим ради него, а тут всего лишь один глупый концерт на крутом фестивале. Он даже выслушать меня не захотел! – Ты же знаешь, как он ревнует тебя. Мне это, например, очень знакомо, – Демори на мгновение перестал дергать ногами и снова взглянул на меня. – Я имею в виду, что тоже по-братски ревную Эмму. – Ага… Да я бы никогда не променял его! Это всего лишь одно выступление и только. Большего мне не надо. – Тебе стоило просто сказать о том куда ты собираешься и с кем. – Вся проблем как раз таки с «кем». Ладно, как он вообще? – Ну, подавлен, периодически изучает пустоту, а еще он, кажется, забыл твое имя.       Элиотт издал смешок, так похожий на Алфин. – Но он вскоре отойдет, ты знаешь это лучше всех, поэтому приходи завтра к нам. Он уже точно никуда от разговора не сбежит, а ты в свою очередь обещай, что расскажешь ему как все было. –Клянусь–клянусь. Мне как можно скорее хочется решить эту проблему.       Какое-то время мы просидели в тишине, делая вид, что слушаем фоновую музыку, поглядывая на посетителей паба. – Как ты сам? – Элиотт стал первым, кто нарушил тишину. – Нормально, – на самом деле я думал ответить на этот вопрос как–нибудь необычно. Но я правда был просто в порядке. – Так спрашиваешь, будто мы давно не виделись. – Пытаюсь отвлечься и не думать о том, какой я мудак. Совесть вцепилась в меня пиявкой и все в этом духе. Да и вообще-то мне на самом деле интересно, что нового происходит у тебя. – Ничего особенного и ты это знаешь. – А когда мы уже будем читать твою книгу? – Пока не знаю, – почему-то мне захотелось спрятать лицо в руках от этого вопроса. – Скоро. – Блин, знаешь, обожаю, как ты носишься везде со своими блокнотами и ручками, помнишь однажды мы потеряли тебя с Йенесом в Уотфорде в том году, а ты спрятался за какой-то чужой тачкой и писал что-то на карте фестиваля, потому что у тебя закончились листы в тетрадке, – Элиотт облокотился на спинку стула и смеялся. Кажется, он наконец расслабился. – Я тогда еще подумал: как ты потом там что разберешь? И что тебе надо подарить штук двадцать блокнотов и букет из черных ручек.       Я слабо улыбнулся в ответ, когда на самом деле неистово кричал внутри – он помнит все эти вещи и говорит о них так бережно. Меня никогда не отпустит. – Да, тогда на меня внезапно свалилось вдохновение. – Не терпится уже наконец самому прочитать, – проговорил Элиотт чуть ли не шепотом. Он провел пальцами по верхней губе, в точности как и тогда.       И вот тут мысли вернулись в дом в Сассексе, в тот момент, о котором знали только мы оба. Именно после этого мы поклялись вслух друг другу в братских отношениях, а в голове я кричал «нет, черт возьми». И все это еще раз напомнило мне о том, какой я трус и мастер ломать все хорошее, что происходит со мной. Запредельно щемящий день. – Как Идрисс? – выпалил я, смотря в окно. – Отлично. Сейчас в Ирландии с мини–туром, – ответил Элиотт, также уставившись в окно. – Правда мы снова немного повздорили перед его отъездом, но сейчас, вроде, все хорошо. – Хорошо, – тихим эхом повторил я.       Элиотт и Идрисс – любимая пара поклонников. Ну, конечно. Мне вспомнилось, как в предыдущий тур Идрисса Элиотт поехал с ним, и как в этот период лента Instagram сыпала их совместными приторными фотографиями. Как же я чертовски рад, что в этот раз у них с Алфи концерты, и старший не смог сопровождать своего ненаглядного бойфренда. Наверное эти мысли делают меня ужасным человеком.       Пока Элиотт размешивал кофе и проверял сообщения в телефоне, я украдкой смотрел на него и думал: как же ему все-таки идут эти растрепанные волосы, темный свитер и даже след от ручки на большом пальце. Пока я тихо любовался, фоновая музыка решила добить и заиграла skinny love. Элиотт резко оторвался от телефона – О, ты слышишь? – радостно сказал он.       Я кивнул и улыбнулся. Он улыбнулся в ответ.       Правильные песни всегда должны быть в нужный момент – они лучше подбирают слова.       Мы стали тихо напевать под нос эти чувственные строки, которые знали наизусть. Уверен, что в эту минуту он тоже подумал о том как мы все вместе кричали «who’ll love you, who’ll fight?» в коридоре, на ступеньках, когда они с Алфи выступали на площадке в Оксфордшире, наслаждаясь акустикой и нашей гармонией. После этого мы были одержимы идей вытащить из квартир всю мебель и в звуках, отталкивающихся от стен, записать песню с пересекающимися голосами, смехом и кашлем на заднем плане. Это мы потом и сделали в Сассексе. – Обожаю, – с восхищением вырвалось у меня. – Да, знаю. Я тоже, – сказал Элиотт.       Господи, Время, вернись и отбери у Джастина Вернона* ручки, карандаши и все, что оставляет чернильный след. Запрети сочинять эту песню – мне тут, в настоящем, невыносимо. Невыносимо видеть как этот парень напротив напевает строки, как кончики его волос медленно покачиваются в такт мелодии. Это до боли красиво. Об этом хочется писать бесконечно, пока не кончатся все листы в мире, пока руки не сотрутся в кровь. В такие моменты я понимаю, что очень глубоко тону. Тону в определенном человеке.       Песня закончилась, и мы еще полчаса поговорили о разном, а после приняли решение перенести себя на улицу. В полупустом баре было приятно, но от ощущения замерзающих пальцев в марте мне становилось еще лучше. Когда температура опускалась ниже пятнадцати градусов, то я считал, что день удался. В шапках, кстати, мне тоже чувствовалось комфортнее. Не знаю, что я пытался таким образом спрятать или же старался не растерять все мысли, что рвались наружу. – Хочешь провожу тебя до дома, но подниматься не буду? – спросил Элиотт. – Не стоит, лучше приходи завтра. – Тогда до метро?       Я молча кивнул и запустил руку в карман, чтобы найти запутавшиеся наушники. В этих узелках пытался найти спасение – всю дорогу пытаться распутать их, чтобы лишний раз не взглянуть на него. Это была моя цель на ближайшие 20 минут, столько занимал путь до станции. – Расскажи чем сейчас занимаются Эмма и Артур, – попросил Элиотт, когда мы перешли на другую сторону от паба. – Эмма сейчас разбирается с набросками Яна, он задумал оркестровую пьесу. Артур в данный момент отдыхает и, по-моему, пытается избавиться от ресторана, что остался в Париже. Ты бы мог чаще к нам заходить, знаешь. – не знаю, зачем я тогда добавил последнюю фразу, но за это я оставил себе на пальце след от ногтя. – Знаю, – тихо проговорил Элиотт. – Постараюсь это исправить.       В метро от скопления людей мои веки стали весить по тонне каждая и стремились вниз. Эта аллергия началась еще давно, кажется, я схватил ее в одном из крупных продовольственных магазинов. Находясь в кольце из разных лиц мне очень хотелось спать. Так я защищался от ненужных физиономий, потому что знал, что они хватаются за кожу и после снятся, а видеть их я не хочу.       Поезд по моей ветке обычно приходил быстрее, и, зная это, Элиотт заранее попрощался: – До завтра, – он навис надо мной так близко, что на воротнике его куртки чувствовался запах выпитого ранее кофе.       Я все же не удержался и поднял глаза. Взгляд серо-зеленых пригвоздил меня к полу, и я видел, как от улыбки, что Элиотт пытался сдержать, тряслись уголки его глаз. На самом деле это был не взгляд, а крюк, что проткнул запястья, колени и спину. Я представил, как вернусь домой и сразу же пойду в ванную промывать оставление им швы. –До завтра, – я уткнулся в его грудь, потому что по другому не мог спрятаться. Он потрепал мою шапку.       В вагоне я наконец закрыл глаза и включил skinny love.