Письма из Паталипутры

— Уважаемые кшатрии! — на сей раз Дхана Нанд торжественно обратился к маячившим позади Чанакьи многочисленным воинам Таксилы, Аванти и Поурава, запрудившим вход в здание. — Я обещал, что однажды вместо утомительной войны вы будете вкушать пищу в прекрасном просторном дворце, где хватит места на всех. Проходите наверх по той широкой лестнице. Настало время для меня исполнить давнее обещание. Едва не сбив Вишнугупту с ног, радостно загалдев, приглашённые кшатрии дружно втекли внутрь и, шумно топоча грубо сработанными сандалиями по каменному полу, устремились на второй этаж дворца. — А вы почему медлите? — ласково вопросил Дхана Нанд у Стхула и Чанакьи. — Особое приглашение требуется, или вам помочь махарани занести? — царь небрежно кивнул на лежащую в бесчувствии бывшую царицу Пиппаливана. — Не надо. Сами справимся, — поджал губы Стхул и с неожиданной лёгкостью подхватил Муру на руки и понёс на второй этаж. Чанакья продолжал упрямо молчать, с ненавистью глядя на так и не уничтоженного им царя. — Всё-таки этот толстяк, похоже, любит не только еду, — задумчиво почесав густую щетину на подбородке, заметил Дхана Нанд, проводив Стхула глазами. — Может, Муре ещё улыбнётся счастье? Хороший повар и одновременно молодой любовник — не так уж плохо… Парень заодно лишний вес сбросит… Горячая любовь тому способствует, мне ли не знать! А вы что стоите, многомудрый ачарья? — в тоне голоса царя послышалась издёвка. — Помогите вашей преданной ученице, некогда считавшейся моей родной сестрой, найти дорогу в трапезную. Думаю, у вас обоих получится отыскать правильный путь. Чанакье очень хотелось выхватить меч и пронзить сердце ненавистного соперника, выигравшего у него и в войне, и в любви, но вокруг Дхана Нанда мгновенно сгрудились братья, словно защищая его. Поняв, что напасть не получится, Чанакья зашагал в сторону лестницы. Дурдхара, демонстративно отвернувшись от брата, двинулась следом за своим избранным гуру. *** В трапезной было шумно и чрезвычайно людно. Означенная комната занимала если не весь второй этаж, то точно большую его часть. У ачарьи закружилась голова, когда вокруг замельтешили сотни незнакомых лиц в ярких, разноцветных накидках и тюрбанах. Давно он не присутствовал в помещении, где собралось бы столько представителей самых разных варн. Что удивительно — все общались между собой на равных. Брамины и кшатрии не чурались тех, кто по своему происхождению явно был не выше вайшьи или шудры, а те в свою очередь не выказывали никакого особого почтения к красноречивым отправителям священных ритуалов. Ачарья прежде много говорил о равенстве, но такого вопиющего безобразия точно не представлял себе никогда! Его отнюдь не устраивала свободная Бхарата, где браминам никто не считает нужным поклоняться. Сопя носом и усердно расчищая себе дорогу локтями, Чанакья пробирался ближе к огромному, длинному столу, чтобы выяснить, кто ещё присоединился к Дхана Нанду и Чандрагупте в этом логове адхармы. Неожиданно кто-то столкнулся с ним плечом к плечу и пробормотал неловкие извинения, назвав его «ачарьей». — Балдэв?! — не поверил своим глазам Чанакья, вперив взор в воина, погибшего ещё при взятии Хава Мехел. — Откуда вы здесь?! — Оттуда, — счастливо махнул рукой в глубь трапезной Балдэв. — Кстати, там же и все наши. Ступайте, вам мадхвики поднесут или чего покрепче. Наш принц сегодня добрый. Радость-то какая! — пиппаливанский воин неожиданно крепко сжал Чанакью мощными ручищами, потом, опомнившись, отпустил. — Конец этой бестолковой войне, в которой надо было лишь притворяться, а не сражаться по-настоящему! Ну да царям виднее, а мы — просто слуги, исполняющие приказы. Наконец, в крепости снова забурлит жизнь. И править нами будет наш принц… — Ваш принц — предатель! — не сдержался Чанакья. — Он опорочил дхарму и все мои идеалы! И я сейчас собираюсь вызвать его на поединок! — Нет, я не позволю, — нахмурился Балдэв. — Сегодня праздник. Поединок необходимо отложить. — Не собираюсь откладывать! Этот предатель у меня сейчас же попляшет!!! — бушевал Чанакья. — Вы это… полегче. А то я обидеться могу, — предупредил Балдэв, скроив убийственное лицо, и Чанакья немедленно сбавил тон. — На самом деле поединок действительно можно отложить. Я не спешу. А где «наши»? — вкрадчиво уточнил гуру у Балдэва. — Да вон там… И будьте поосторожнее с высказываниями. Агнимукх уже набрался, а он, когда пьян, становится гораздо вспыльчивее меня. И за Дхана Нанда Агнимукх горой, ведь именно на царские деньги был восстановлен Пиппаливан. Не советую махать своим посохом перед его лицом или перед лицом Чандрагупты. Схлопочете, ачарья! Подавив очередной порыв гнева, Чанакья двинулся в сторону огромнейшего стола, ломившегося от разнообразных яств и источавшего аппетитные запахи. Однако Каутилье было не до еды. Он выискивал в бесконечной толпе хоть кого-то знакомого. И выискал. В центре праздничного стола восседал Чандрагупта с вдохновенно горящими от бханга глазами, а по обе руки от него расположились Индраджалик и Дхумкету. И тоже пили бханг. Приближение ачарьи никто из них пока ещё не заметил. Чанакья пошатнулся и едва не упал, но его сзади услужливо поддержали двое. Ачарья оглянулся и понял: безумие продолжается. — Мартанд? Матсальдэв? — вопросил Чанакья, невольно называя имена юноши, «убитого» Дхана Нандом в Хава Мехел пять лет тому назад, и калеки-главнокомандующего пиппаливанской армии, героически пожертвовавшего собой в той же битве. Сын Джагат Джалы сильно вытянулся и окреп за истекшие годы, но лицо его было вполне узнаваемым. Матсальдэв стоял на собственных, совершенно здоровых ногах и широко улыбался. Перед глазами у Чанакьи потемнело, и он ненадолго потерял связь с реальностью. Придя в себя, он обнаружил, что лежит на длинной деревянной скамье, а Мартанд и Матсальдэв совместными усилиями приводят его в чувство. — Что ж вы так перепугались? — недоумевал Матсальдэв. — Ну не мёртвые мы, а живые. Самрадж Дхана Нанд ведь встретил вас? Рассказал правду? — Да, — болезненно простонал Чанакья. — Но в его рассказ трудно было поверить. — Теперь верите? — широко ухмыльнулся Матсальдев, хлопнув себя по груди. Чанакья молчал. — Коль не верите, я помогу. Во, гляньте! — и бывший генерал армии Маурьев гордо продемонстрировал ачарье совершенно здоровые ноги. — Наконец-то хоть можно больше калеку не изображать, сидя в позе лотоса на самодельной тележке и заворачиваясь по пояс в грязные тряпки. Устал я от этого. — Я убью Чандрагупту, — вырвалось у Чанакьи. — Только не произносите: «Клянусь», как тогда в сабхе у самраджа Дхана Нанда! — предупредил Матсальдэв, нахмурившись. — Если вы поклянётесь, мы не станем ждать. Придётся убить вас ради благополучия нашего принца. — Ладно. Отведите меня к нему, — попросил Чанакья, поднимаясь с места. — Мне надо его увидеть. Матсальдэв помог ачарье дойти до того места за столом, где бок о бок с Чандрой сидели Стхул, Индра и Дхум. Глаза Стхула, казалось, вот-вот выскочат из орбит, пока он слушал повествование троих друзей, изливаемое взахлёб. Дурдхара молчала, спрятав заплаканное лицо на плече Муры, уже пришедшей в себя, но не слишком счастливой. Царица Пиппаливана слушала речи сына с непроницаемым лицом, на котором крупными буквами было написано: «ЭТОТ АДХАРМИК ОТНЫНЕ МНЕ НИКТО!» — Стрелы, выпущенные царевичем Гови в Индру, были не ядовитыми, только сильное зловоние распространяли, так как их пропитали соком редьки и хрена, смешанным с несвежим жиром, — с энтузиазмом пояснял Чандра. — Сошло за яд на скорую-то руку! Хорошо, что вы с Чанакьей в то время копали тоннель. Тебе передали, что Индра погиб, но ты не видел его тела. — Не видел, — растрогался счастливый Стхул. — А сейчас моё сердце чуть не разорвалось, когда я увидел вас всех живыми… Думал, что брежу, — по круглым щекам толстяка катились слёзы. — Дайте же ещё раз вас обнять, — и он потянулся к своим друзьям. Все четверо обнялись над столом, соединив руки, совсем, как прежде, в далёком детстве. Чанакья отметил, что Дхумкету почти не вырос за эти годы, а вот Индра стал крепким, как Балдэв, и самым высоким из всех друзей. — А что стало с Индраджаликом дальше? — вопрошал Стхул. — Как что? Понятно же. Прямо из Хава Мехел после инсценировки смерти от яда я отправился в Пиппаливан помогать Дхуму с ремонтом крепости, — пояснил Индра. — Дхумкету уже был там?! — поразился Стхул. — Конечно! Самрадж Дхана Нанд отправил его туда сразу после того, как вручил мне и Чандре тело преступника, закутанное в покров, чтобы мы могли сжечь его на погребальном костре в присутствии Чанакьи… — Что? — хрипло каркнул Чанакья, словно старая ворона, и глаза всех невольно обратились к нему. — Ты даже не сказал мне, что хоронишь кого-то другого! — Не сказал, — кивнул Чандрагупта, ничуть не удивившись тому, что ачарья явился перед ним сейчас. — Но по-другому, без этой лжи Дхума нельзя было спасти. Этот дурачок, как и моя наивная супруга, по-настоящему предался вам, думая, будто вы — сама добродетель и воплощение дхармы. Дхумкету помог вам сбежать из темницы. Никак нельзя было помиловать опасного преступника, чья вина доказана. Народ бы стал требовать потом помилования для воров и убийц, если уж предателя не казнили. Еле-еле я убедил самраджа, оставшись с ним наедине, чтобы он пощадил Дхумкету. Самрадж согласился. Мы тщательно продумали план. Смерть должна была случиться в сабхе, на глазах у всех. После этого случая никто бы не посмел сомневаться в том, что мы с самраджем — злейшие враги. Я очень волновался, приближаясь к Дхуму с лезвием в руках. Под видом последнего разговора с ним я встал очень близко… Никто не видел, как я украдкой вытащил пузырёк с красной краской. По моему знаку Дхум сделал вид, будто рассёк себе горло. Я только успел ему шепнуть: «Делай всё, что скажет самрадж, и ты спасёшься. Но встретимся мы теперь не скоро». — Да, — глаза Дхума засияли, — встретились мы и правда не скоро, Чандра… Через пять лет! — Пусть ты выжил в сабхе, но тебя должны были забить камнями, пока ты висел посреди площади на деревянном кресте! — горячился Чанакья. — А я там не висел, — задорно отозвался Дхум. — Туда повесили тело другого преступника в моих одеждах. Издалека было похоже на меня, а ближе никто не мог подойти. Воины самраджа никого не подпускали. — Я кидал камни не в тебя? — обрадовался Стхулбхадра. — Нет. Ты кидал их в преступника, казнённого тем утром. — Какое счастье, — выдохнул Стхул, прижимая ладонь к часто бьющемуся сердцу. — А я столько лет живьём себя сжирал! Мне часто снилось, что я набрался смелости и высказал всё Дхана Нанду, отказавшись кидать в тебя камнями, и принял смерть вместе с тобой! А ты был жив… О Махадэв, вы оба были живы! — Стхул снова позорно разревелся, будто ребёнок. Мура кусала себе пальцы, сжатые в кулак, и молча смотрела на того, кого не так давно называла сыном, взглядом, полным откровенной злобы. — Но как удалось уцелеть Мартанду? — спросил Чанакья охрипшим голосом. Чандрагупта в упор посмотрел на учителя. Взгляд юноши отнюдь нельзя было назвать доброжелательным, но Чандра всё же ответил: — Я ему сказал, чтобы он перед отправлением в Хава Мехел, надел двойные доспехи. Под верхние доспехи, сделанные из очень тонкого металла, Мартанд подложил зашитый прочными нитями овечий желудок, наполненный краской. Вторые доспехи были настоящими. Дхана Нанд обо всём этом знал. Он проткнул верхние доспехи Мартанда, и краска вылилась наружу. — И Мартанд знал об обмане? — продолжал выяснять правду Чанакья. — О том, что война между Дхана Нандом и тобой — фарс? — Все знали, — с простодушной улыбкой пояснил Чандрагупта. — Абсолютно все и с самого начала. Кроме вас, Дурдхары, мамы и Стхула. А так… даже обычные воины были осведомлены. Прости! — это последнее восклицание было адресовано Стхулу. — Ты мог проболтаться, поэтому тебе мы не сказали. Толстяк только махнул рукой, утирая слёзы накидкой. — Главное, что вы живы, — бормотал он. — Остальное не важно. — Важно!!! — заорал Чанакья так, что на миг в трапезной воцарилась тишина, но потом гомон голосов возобновился. — А как же простые люди, участвовавшие в этой войне?! Их жизни не важны?! — Но самрадж ведь объяснил, — терпеливо втолковывал Чандра, — никто не погиб. Дрались тренировочным оружием, вместо крови использовалась краска. Всех «покойных» после сражений отправляли в Пиппаливан, куда им привозили лучшие одежды и еду до отвала, а эти люди помогали восстанавливать крепость. Никто их не гнобил и не вынуждал трудиться без отдыха и сна. Каждый делал своё дело в меру сил. Другие «убитые» уезжали в далёкие деревни на самую окраину Магадхи, где встретить их вы, ачарья, уже не могли. Иногда «покойные» менялись местами. Это мне нравилось больше всего. Вы даже не замечали, что некоторые воины Дхана Нанда, якобы встретившие смерть в бою, переодевались в одежды наших воинов, а наши — в одежды кшатриев Магадхи, после чего снова шли сражаться, только уже на противоположной стороне. В этой войне не было потерь. — А ты не подумал о том, что лишил своих людей благословенной смерти на поле боя?! Оскорбил их достоинство лживой войной? Чем ты лучше меня?! — не выдержал Чанакья. — Ты тоже лжец. — Возможно, — мягко улыбнулся Чандра. — Но моя ложь уж точно лучше вашей. Ваша — убивала людей, моя — сохраняла жизни. Кроме того, впереди у этих кшатриев, наверняка много настоящих войн. Неизвестно, какой враг завтра нападёт на Бхарату. Им придётся защищать свою землю, и они успеют принять смерть на поле боя. А пока… Пусть живут. От бесполезной смерти за надуманные идеалы я их точно спас, — гордо прибавил юноша. Чанакья умолк, не зная, что сказать, но тут подала реплику Дурдхара. — Теперь ясно, — медленно произнесла принцесса, — куда пропали все запасы кошенили в нашем дворце, и почему мне для рисования остались куркума да индигофера. — Прости, — только и сумел ей ответить Чандрагупта. — Я должен был подарить тебе счастливую жизнь. Не вышло… — Я скорее в лесном ашраме буду счастливой, чем с тобой! — гордо вскинула голову Дурдхара. — Мы с твоей мамой уйдём из этого вертепа. Правда, махарани? — задала она вопрос Муре. Но та не имела сил даже дышать, ибо она уже с минуту наблюдала за тем, как сквозь толпу, выпрямившись и выпятив грудь, к ней направляется… — Дургам Джала, — Мура едва не рухнула в новый обморок. — Но… Он никак не может быть жив! Чандрагупта и этот проклятый тиран много чего выдумали, но я-то не притворялась! Я Дургама действительно убила! — Зачем так грубо? — Дургам, приблизившись, склонился к Муре, лаская её масленым взглядом. — Мне помогла спастись всё та же уловка: ты ведь не знала, что просто пробила трезубцем мешочек с краской, под которым находился доспех. Твой сын успел предупредить, что на меня будет покушение. Он так мчался меня защищать, что стену покоев обрушил. А ты? Неужели не рада, что я жив, царица моих очей? — Уйди!!! — завопила Мура, по устоявшейся привычке страшно вращая глазами. — О… А я думал, мы побеседуем насчёт свидания в красном сари? Ты задолжала, помнишь? — Сгинь!!! Пропади, проклятый развратник!!! — Жаль. Ну ладно, поживи в лесу, подумай. Может, изменишь своё решение. Одиночество, знаешь ли, творит чудеса, — Дургам развратно подмигнул царице и отправился в другой угол трапезной. Неожиданно возле стола появился Дхана Нанд. Приобняв своего любимого заговорщика за талию и притиснув к своему боку прямо на глазах у всех, самрадж Магадхи громко произнёс: — Не обессудьте, но мы собираемся ненадолго покинуть вас. Я желаю устроить схватку в саду. Возьмёшь меч? — обратился он к Чандрагупте. — Видимо, тоже фальшивый, — скривился Чанакья, выражая явное презрение к происходящему на его глазах. — Почему? Вполне настоящий, — спокойно ответил Чандрагупта. — Несмотря на всю эту надуманную войну, я против Дханы всегда выходил только с настоящим оружием, как и он против меня. Но, знаешь, ачарья, если любишь кого-то, то и опаснейшим оружием можешь прикоснуться к телу любимого так, что не поцарапаешь ему даже кожу. Вам этого не понять, конечно. И, сияя от счастья, Чандрагупта покинул трапезную вместе с царём. Чанакья заметил, что из складок одежд его ученика выпала очередная записка. А, возможно, Чандра её нарочно уронил… Наклонившись, пока никто этого не заметил, Чанакья подобрал и развернул небольшой лист пергамента и прочёл последнее послание, написанное почерком Дхана Нанда: «Пора заканчивать игру, прие. Сделай вид, будто зол на меня, и уходи от Чанакьи. Под любым предлогом. Солги, что в ашрам собираешься! Буду ждать тебя в Пиппаливане. Дворец готов. Пора тебе стать моим наместником на этой земле, а потом и наследником трона Магадхи. Оставь нашу тайную переписку там, где даже глупец её найдёт. Пусть те, кто того заслужили, сгорят от ревности, завидуя нашему счастью. А ты скачи ко мне во весь опор. Люблю, скучаю! Твой Дхана». Если бы злость могла испепелять, записка вспыхнула бы в его руке немедленно, но Чанакья не владел благословением Агнидэва, поэтому просто разорвал пергамент и запинал обрывки под стол. Он знал, что никто и никогда не будет преследовать его. Он спокойно может идти отсюда на все четыре стороны и строить свои заговоры дальше, но… Великий ачарья понимал, что сколько бы он ни строил заговоров, сколько бы ни тщился отомстить, но никто и никогда не напишет ему таких горячих писем, какие он успел прочесть за последние два дня. Никто и никогда не будет его ждать, сгорая от любви. И от осознания этого мудрому Каутилье прямо посреди всеобщего празднества хотелось громко выть, словно раненому волку, забившемуся в глубь пиппаливанского леса. 25.10.2019г.