Это будет новая сказка для моей дочери

Глава 10

      Он уверенно подтягивает меня, и я уже стою на ногах. Клубок в животе свернулся сильнее, я даже жалею, что поела. Мне кажется, от страха меня сейчас вывернет.       — Эй, если ты передумала, то можем не ехать, — Гедиз смотрит на меня беспокойно. Нельзя его бояться, он не обидит. Улыбаюсь, он улыбается в ответ, и меня отпускает паника. — Я возьму рюкзак из машины, ты ведь не против? Правда, тебе придется на себе его везти, я немного это не продумал, — он потирает шею, опускает глаза на наши сплетенные руки. Я не хочу выпускать его ладонь.       — Если он не слишком тяжелый, чтобы меня не утянуло с мотоцикла, — еще шире улыбаюсь.       Аккуратно, медленно, проводя пальцами по внутренней стороне его ладони, отпускаю. Удивительно приятные руки: немного грубые, как у любого мужчины, даже шершавые. Но не ранящие, теплые, уютные. Я, наверное, второй раз в жизни беру кого-то за руку. Настолько непривычное, непонятное чувство. Не хочется прекращать и выпускать его руки.       И он так же медленно отходит, а потом ускоряется в сторону машины. Не делаю ли я того, что может его ранить? И вообще, правильно ли это? Демон, конечно, обливает меня с головы до ног дерьмом, напоминает о легенде и той «вечной любви». Настроение падает, во мне раскрываются сомнения, как шарики гидрогеля набухают от воды, заполняя собой все пространство. Но не успеваю впасть в панику, как мне на плечи накидывают рюкзак. И как ребенок, пытаюсь протиснуть руки. Гедиз смеется. Краснею. Почему рядом с ним я такая неловкая?       — А что там внутри? Он очень легкий, — смотрю на него, прищурив глаза.       Но он с невозмутимым лицом приглашает меня сесть на мотоцикл.       — Хочешь надеть шлем или?.. — он неуверенно смотрит на меня через плечо.       — Мы же будем аккуратны? Я могу ехать без него? — придерживаюсь руками за сиденье мотоцикла.       Не хочу прежде времени прижиматься к его спине. От его аромата и так кружит голову. Почему я раньше не замечала, что от него так вкусно пахнет? Свежесть, хвойные нотки, цитрус и что-то еще, я никак не могла понять, что это за запах.       — Я буду очень аккуратен, госпожа. И без шлема ты почувствуешь всю прелесть скорости и езды на мотоцикле. К тому же, в нем жарко, — улыбка залегла в уголках его губ, глаза немного прищурены, голос, как у чеширского кота.       Что этот мужчина делает со мной? Я на все согласна, во всем ему доверяю, и это страшно. Но я киваю головой.       — Ты можешь обхватить меня руками, чтобы держаться. На поворотах следуй за мной, то есть не наклоняйся в другую сторону. Доверяй мне, хорошо?       Когда мы уже должны были тронутся, узелок в моем животе развязался, а легкие дышали свободно. Не знаю, что это, но мне было легко и беззаботно.       — Поехали, разукрашенная палочка, — прижимаюсь к его спине щекой, обхватив торс.       Он теплый, даже горячий. А запах еще сильнее, слаще. Я глубоко вдохнула, чтобы навсегда оставить его в своей памяти. От этой мысли глаза защипало, и я их прикрыла.       Мотор заурчал, отдаваясь где-то в солнечном сплетении мягкими вибрациями. И мы поехали.       Пусть меня называли пестрой птицей, пусть я упорхнула от своего Эфе с острых скал, но я никогда не летала по-настоящему.       Мы ехали молча, мои волосы разлетались от потока ветра в разные стороны. Пролетали вглубь леса, ветер пел песни, шумел листвой. Некоторые листья не выдерживали его игры и падали наземь, перед этим вдоволь накружившись в воздухе. Последний предсмертный танец. Я, прижавшись щекой к спине Гедиза, смотрела на все это и впервые почувствовала себя человеком. И плакала. Слезы сами катились по моим щекам, а ветер уносил их. Некоторые впитывала футболка мужчины, так уверенно петляющего по этим дорожкам. Иногда прижималась к нему сильнее, боясь, что это опять все глупый сон. Неужели чувствовать все — это так больно? Я чувствовала разочарование и грусть. Даже отвращение.       Я столько всего упустила, прошла мимо, проигнорировала. А иногда и правда не могла узнать. Сколько еще всего не попробовала?       Я никогда не напивалась в клубах или барах, я даже не была там ни разу.       Я не танцевала с подругами, забыв обо всем.       Я не купалась ночью в море!       Не спала в палатке рядом с костром.       Не ела жареный хлеб.       Столько мелочей… Но ведь именно из них состоит что-то большое, значимое. А значит, и я упустила что-то очень значимое. Не сумела обрести, потеряла.       В этой погоне за легендой растратила всю себя, обрекла на это и дочку рядом с собой. Она никогда не была в море! Как стыдно, ведь мы всегда жили близ него. Мне казалось, что я хорошая мать. Но неполноценный, покалеченный духовно человек, не может быть хорошим родителем. Он, лишенный чего-то важного, и сам не знает этого, но лишает своего ребенка. Ограничивает его. Но я исправлю эту ошибку. Потому что с моих глаз спала эта чертова повязка, и я вижу мир! Вижу все сочные краски, эти звуки и движения. Я вижу, как птицы свободны в небе, вижу, как прекрасна природа, какая она живая, чистая! И мне хочется кричать об этом на весь мир, чтобы все знали, что я не пестрая птица. Я человек, живущий полной жизнью, вдыхающий воздух так глубоко, что легкие сводит и покалывает нос.       — Ты можешь покричать, если тебе хочется, Наре! Тут никто не осудит.       Вот почему я влюбляюсь в этого человека. Он слышит и чувствует меня, даже когда я молчу.       Улыбаюсь. Уверена, он чувствует и это.       Набираю побольше воздуха, ослабляю хватку, немного отстранившись от Гедиза, и кричу, что есть мочи, совсем забыв про стеснение:       — Я живая! Я все смогу! К черту проклятые легенды! Я видела вас в аду!       И заливаюсь смехом. Боже, когда я думаю, что уже лучше некуда и более счастливой быть нельзя, я тут же ощущаю еще больше счастья! И всегда рядом с ним. Удивительно.       — Молодец, девочка, так их всех! Пошло все к черту!       Гедиз поддает газу, и мы вылетаем на более широкую дорожку. Здесь дорога выглядит более укатанной, не такой рыхлой. И кочек не так много. Мы хохочем, кричим и снова хохочем. Даже живот устает смеяться, а лицо улыбаться. Было ли у меня такое хоть раз до этого дня? Я не помню.       Мы едем дальше и из леса выезжаем на поле. Оно очень похоже на то, что было в моем сне: так же много цветов, душистых трав. Нет лишь девочки и коня.       — Гедиз, что это за место? — пытаюсь перекрикричать звук мотора.       — Скоро увидишь, не переживай.       И волнение, как послушный ребенок, тут же уснуло в моей груди. Поплачусь ли я когда-нибудь за такую безоговорочную веру в его слова и действия? Пускай.       Мы пересекаем это поле, мотоцикл чуть сбавил скорость. Я руками глажу траву, она щекотит мои ладони. Бабочки и другие насекомые кружатся в воздухе, у меня рябит в глазах от многообразия цветов и форм. Сново вдыхаю до боли в ребрах, чтобы запомнить этот аромат. Аромат моего счастья. Запах полевых цветов, свежести и Гедиза. Прижимаюсь вновь к нему, слышу, даже чувствую (а может это от кочек?) биение его сердца. Знала ли я когда-то, как бьется сердце отца Мелек? Даже в ночь нашей близости он держал дистанцию от меня, я не могла дотронуться до него или почувствовать что-то, кроме раздирающей боли внизу живота, его грубых рук. Жмурюсь и выкидываю это воспоминание из головы. Я обнимаю совсем другого человека, он не такой. Даже сквозь футболку чувствую, как напрягаются его мышцы на кочках или поворотах. Не припомню, чтобы слышала от Гедиза о тренировках или зале, но он в отличной форме.       Чувствую наклон вниз и распахиваю глаза.       — Не бойся, это всего лишь спуск, — но я почти не слышу, что говорит Гедиз.       Я вижу небольшое озеро или пруд, с золотой рябью на поверхности. На него больно смотреть, так оно слепит. Легкий ветерок сразу приносит прохладу, и у меня формируется новое желание — хочу искупаться! Но тут же разочарованно вздыхаю — я не брала купальник, да и все эти шрамы на моем теле… Я поморщилась, представляя, какую реакцию они вызовут у Гедиза.       Мы остановились у самой воды, он заглушил мотор.       Смотрю на нее с небольшой опаской. И не зря — она выглядит злой.       — Зачем мы приехали сюда? — губы поджаты, брови сведены, руки скрещены на груди. Всем видом показывает свое недовольство. Что ж, посмотрим, что будет дальше.       — Купаться, — коротко бросаю ей.       Она кивает, отворачивается в сторону воды, все так же держит руки на груди.       — Отвези меня обратно, Гедиз. Мне не в чем купаться, если бы ты предупредил…       — Я взял тебе вещи, в которых тебе будет комфортно, — обрываю ее. Она непонимающе смотрит, склонив голову набок. — В рюкзаке большая футболка, плотная, если намокнет не будет просвечивать. С твоим ростом я даже боюсь, что она слишком длинная, — протягиваю ей рюкзак. Она шокирована, но все-таки берет его.       — Кхм, а где мне переодеться? — я снимал с себя футболку, поэтому не видел ее лица. Но она отвернулась, голос был сконфужен.       — Здесь на ближайшие 5-7 километров никого. Мы далеко заехали. Я сейчас зайду в воду, подсматривать не буду, обещаю.       — Задержи дыхание и нырни, пока я переодеваюсь, — все так же не глядя, бормочет Наре.       Я удивлен. Думал, что придется долго уговаривать, что она испугается. Но она… удивительная.       — Хорошо, как прикажешь. Я ушел.       Вообще, это карьер, который наполнили ключи, бьющие из-под земли. Но вода, на удивление, прогрелась довольно хорошо. Я зашел почти по пояс: теплая, как парное молоко. Дно не илистое, мягкий песок, небольшие камушки. Я удивлен, что в такой солнечный день здесь нет ни души. Оно и к лучшему.       — Ты все еще не нырнул! — зло кричит моя подруга.       — Уже ныряю!       Зашел по горло, спуск был мягким, так что я довольно далеко от берега. Набираю воздуха побольше и шагаю дальше. Вода чистая, я вижу дно. На нем бегают блики от солнца. тени от облаков, даже какие-то рачки. Мальки снуют близко ко дну, блестят, как фантики.       Давно я не плавал. Когда заходил в воду, а особенно когда нырнул, захватило дух. В подростковом возрасте мне очень нравилось плавание, даже хотел профессионально им заниматься. Ощущение свободы и невесомости было так необходимо рядом с душным отцом, что я готов был утонуть, но не видеть его лишний раз. Но отношения с ним внесли свои коррективы, я не хотел быть зависим от него, хотел сам строить свою жизнь. Хотел быстрее сбежать.       Из мрачных мыслей меня выводят шлепки по воде. Выныриваю, все еще стою спиной к Наре:       — Ты готова?       — Я боюсь, Гедиз, — по голосу она чуть ли не плачет. Нет, нет, нет, я не для этого тебя сюда привез.       — Я могу подойти к тебе?       Она шмыгает носом, как маленький ребенок.       — Да, я переоделась.       — Тогда я иду к тебе, не бойся.       Сначала пятюсь назад, дойдя по пояс, предупреждаю:       — Я оборачиваюсь, — слышу ее согласие и медленно поворачиваю корпус.       Она стоит в этой огромной белой футболке, что доходит ей до середины бедра. Вырез неглубокий, чтобы намокнув она не оголяла плечи Наре. Волосы убраны в аккуратную высокую шишку, оголяя тонкую шею. Босые ноги топчутся по берегу на песке, то подходя к воде, то пятясь от нее. Зеленые большие и такие живые глаза бегают из стороны в сторону. Руки спрятаны за спину, наверняка, ковыряют друг друга. Она выглядит, как самая прекрасная фарфоровая куколка. Невольно улыбаюсь, только уголками губ, чтобы не спугнуть Наре. Ее нижняя губа немного выдвинута, брови нахмурены. Вода мне уже по колено. Но я останавливаюсь, не давлю на нее.       — Что тебя пугает, Наре?       Она прячет свое лицо в ладонях, медленно выдыхает ртом:       — Я никогда не плавала, то есть, только в море, в детстве. После того случая я больше не плавала, то есть, больше девяти лет прошло, я, наверное, уже разучилась, мне стыдно, — она тараторит так быстро, запинается, мотает головой, слезы выступают у нее на глазах.       — Ничего, мы не на соревнованиях, чтобы показывать свое мастерство, верно? Да, и я рядом, если что. Глубоко заходить не будем. Что скажешь?       — Скажу, чтобы ты зашел по пояс, ты меня смущаешь. И не брызгайся, пожалуйста!       Подавляю смех, стараюсь держать серьезное лицо. Киваю и отхожу. Терпения мне, но она такая забавная. Медленно заходит в воду по щиколотки. Прикрыла глаза, ладони сжаты в кулаки. Она напряжена, как струна. Грудь вздымается в глубоком вдохе и выдохе. Зеленые глаза вновь прожигают меня, она покраснела, улыбка мягко изгибает ее алые губы.       — Вода такая теплая… Дашь мне руку? — она не смотрит мне в глаза, смущается.       Я снова иду к ней, она протягивает руки, беру ее ладошку. Большим пальцем, уже по привычке, глажу внешнюю сторону ладони и тихонько тяну за собой. Мы зашли уже по колено, идем медленно, ощупывая дно.       — Тут даже рыбки плавают, Гедиз? — удивление и детский восторг.       Она говорит почему-то шепотом. Молча улыбаюсь и киваю. Смотрю за каждым ее жестом. Как она рукой проводит по глади, поднимает пальчики вверх, а капли стекают к локтю.       — Ты взял хорошую длину, спасибо. Моих шрамов почти не видно…       Она опять густо краснеет, опускает глаза. Почему она всегда так неправильно все истолковывает? Немного злюсь, но вовремя вспоминаю, кто передо мной. Моя Наре, с множеством ран, испытывающая столько боли. Не мудрено, что она думает в первую очередь о плохом.       — Меня не смущают твои шрамы, ты очень красивая. Я просто хотел, чтобы тебе было комфортно, — так же тихо отвечаю ей, чтобы не испортить атмосферу.       — Да? Спасибо, у тебя получилось, мне с тобой комфортно. И спокойно.       От ее слов все внутри делает разворот на 180 градусов. Теперь краснею я.       Мы все так же держимся за руки, медленно заходим дальше в воду. Так плавно двигаемся, что от нас почти не идет волн. Прохладная вода остужает кожу, расслабляет. Мы зашли уже по пояс, я вижу как он покраснел. Надеюсь, это от моих слов, а не от солнца. В воде футболка немного «взлетает», но меня это мало заботит — я доверяю Гедизу. Как я завидую той, к кому он будет относиться с таким трепетом! Он умеет любить. Так красиво, так нежно… А что, если он действительно любит? Пальцы бьет током.       — Могу отпускать? Поплывешь или?..       Неуверенно смотрю на сплетенье наших рук, глубоко вдыхаю и отпускаю такую нужную мне опору. Не знаю, откуда мне взять уверенность, и смотрю на мужчину, рядом с которым сама становлюсь сильнее. Мне нравится, что с ним я такая: независимая, смелая, уверенная. Но при этом способная на слабость, страхи и другие чувства. Почему-то я уверена, что он не воспользуется слабыми местами, чтобы нанести удар больнее. Его улыбка... Люди, которых я знала до него, улыбались мне так, но не вызывали таких же эмоций.       Вода такая тёплая, прозрачная. Меня тянет ощутить всю ее прелесть, не оглядываясь на свои страхи. Немного отталкиваюсь ногами и начинаю плыть. Ощущение легкости, свободы, даже грации. Дух захватывает, сковывает дыхание, но все это от счастья. Гребу и расслабляюсь, наслаждаюсь каждым своим движением. Плеск воды позади меня, и я вижу как уверенно слаженно двигаются мышцы Гедиза. Он выглядит как профессиональный пловец. Но мне нисколько не стыдно за свою неуклюжесть. Он быстро нагоняет и обгоняет меня.       Переворачиваюсь на спину и просто замираю от красоты. Как давно я смотрела и видела небо? Наша жизнь похожа на стремительный поезд, что несётся вперёд по проложенным рельсам. Так быстро, что все смывается в одну сплошную стену, и нам не хватает времени разглядеть все красоты, всю прелесть этого мира. По небу плывут перистые лёгкие облака, тонкие, как кружева. С завихрениями и волнами, так похожими на крылья сильной волшебной птицы. Небо такое большое, необъятное для взгляда. В городе такого не увидишь. Здесь же горизонт кажется бесконечным.       Дыхание приходит в норму, как и сердце, я не чувствую дрожи в пальцах и ногах. Гедиз, проплыв далеко назад, возвращается. Красивый, статный, грациозный. Взгляд сосредоточен на мне, изучающий, мягкий. Я невольно улыбаюсь.       — Все хорошо, страхи отступили? — он держит себя на плаву, по его лицу бегут блики от воды, капли стекают по коже, волосы прелестно взъерошены.       — Да, мне очень комфортно.       — О чем ты думаешь, Наре?       Сложно описать коротко, что творится в моей голове: рой мыслей, голос, эмоции. Молчу, формулируя ответ под испытывающим взглядом Гедиза. Мои глаза блуждают по небу, я ищу ответы.       — О том, что давно не видела такого неба, без горизонта, необъятное. О том, что меня разрывает любопытство спросить тебя о вашем разговоре с Санджаром. Но я не стану. Знаю, что то, что ты мне скажешь, расстроит меня, а я не хочу портить день, — грустная улыбка. Его взгляд стал серьезным, напоминание о друге злит его. — Думаю о том, сколько всего я упустила в жизни, о своей неполноценности. И о том, что мои травмы не болят в воде, это приятно.       — Всегда можно наверстать упущенное, особенно если знаешь, что конкретно хочется, — почему его глаза смотрят на меня с восхищением?       — Да, это необходимо, потому что я лишаю этого не только себя, но и Мелек. Спасибо тебе за эту поездку. Я никогда подобных чувств не испытывала, — в его глазах мелькает смущение, но он быстро прячет это за самодовольством. Причём заслуженным. Ему есть за что себя хвалить, несомненно.       — Когда ты хочешь вернуться в Турцию? — меня немного передергивает от его вопроса, а голос задаёт абсолютно неуместный вопрос, вгоняющий меня в краску: «Зачем тебе возвращаться, если он рядом?».       — Клянусь, я стараюсь не оттягивать момент, но и думать об этом мне пока совсем не хочется. Но я знаю, если он звонил, значит в скором времени сам приедет сюда. А я хочу этого меньше всего, ведь тогда все мои воспоминания об этих каникулах будут с его отпечатком, так или иначе.       — Вечером мы ещё вернёмся к этому, потому что мне есть что сказать. Но ты права: не будем портить этот момент.       Он улыбается, немного прищуривается, внизу живота приятно тянет. Боже, что это, что он делает со мной? «Ты никогда не испытывала подобного глядя на своего бывшего…» ехидничает голос. Но я много чего не испытывала.       Краснею, не хочу, чтобы он это заметил, и ныряю с головой. Вода остужает лицо. А движения Гедиза в воде, как искусство. Четкие, слаженные. Он движется как ракета под водой, оставляя за собой след из пузырей. Мне не догнать его при всём желании. Но он и не думает уплывать от меня далеко. Сделав разворот под водой, он так же стремительно возвращается ко мне. А я, как мышонок перед удавом, застываю, наблюдая за этим прекрасным зрелищем. Вода его стихия, она ему очень подходит.       Воздух сгорает в моих легких и я врываюсь на поверхность, жадно глотая воздух.       — Откуда у тебя столько татуировок? — мой вопрос заставляет его врасплох. Гедиз трясёт головой и сново внимательно рассматривает мое лицо. — Это что-то личное? Прости, можешь не отвечать, если не хочешь, — я разочарованно дую губы, но он и правда имеет право хранить свои секреты.       — Молодость, — коротко отвечает он с легкой улыбкой и грустью в голосе, прикрыв один глаз. На мой непонимающий взгляд, продолжает. — Мне казалось, что чем дальше я буду взрослеть, тем меньше воспоминаний смогу сохранить. И, если не оставлю себе напоминаний, они сотрутся, и в один прекрасный день я не смогу их воспроизвести. Так я решил оставлять память на своём теле, но только о значимых вещах. Звучит, наверное, глупо, но я такой, что поделать, — он пожимает плечами и прикрывает глаза. Уникальный, совершенно непохожий на других.       — Ты расскажешь мне о них? О воспоминаниях?       — Когда день будет посвящён мне или выдастся удобный случай — обязательно.       Он не отказывает, значит и расстраиваться нечего.       — Ты очень странная здесь. То естьу меня ощущение, что Наре в Мугле и Наре в Сан-Диего — два разных человека.       Мои губы дрожат в улыбке, так охота расхохотаться во все горло, но слезы предательски подступают к самому горлу:       — Может мне идёт на пользу быть вдали от тех мест?       — Эти места лишаются очень многого, когда ты покидаешь их, — снова этот его взгляд, от которого мне скручивает внутренности в приятной истоме. — Поплыли наперегонки? — опять ребяческий хитрый взгляд и огонь.       Он снова меняет тему, но внутри меня уже поселилось чувство страха, будто вот-вот с потолка упадет хрустальная люстра. Скрываю все это за кривой улыбкой.       — У меня нет шансов. Оказывается, разукрашенная палочка в воде чувствует себя как рыба и даже больше.       — Так быстро сдаешься? — ох и зря он это сказал.       Теперь я изо всех сил постараюсь не уступить ему. Дух соперничества подогревает кровь в моих венах. Разворачиваюсь к берегу, Гедиз учтиво подплывает ко мне, чтобы мы плыли с одного расстояния. Джентельмен.       — Под водой или над водой? — все так же не смотря на него, спрашиваю.       — Как тебе будет удобнее проигрывать, — хитрый лис. Я заведена до предела.       — На старт, внимание, марш!       И мы ныряем оба в воду. Стараюсь не смотреть на него, чтобы не терять настрой, не сбиваться с ритма. Чувство силы, непоколебимости и возможности окрыляет. Я ещё могу противостоять, могу бороться. Я не утону, не пойду камнем на дно. Преодолею все преграды, потому что я — Наре. Меня не сломить. У меня столько причин жить. Столько ещё нужен попробовать, узнать. Да, возможно, я разочаруюсь снова, мне снова будет больно. Но зато я точно буду знать, что приносит мне радость, а что тянет в пучину боли. А знание всегда лучше неизвестности.       Вот уже и берег, касаюсь ногами и стараюсь быстрее перебирать ими, чтобы, наконец, добраться до суши первой. Но нет, длинные ноги мужчины легко перепрыгивают расстояние до сухого песка в два прыжка, и он победно смотрит на меня. А после, так же галантно, протягивает руку, предлагая свою помощь. И я не могу отказаться. Не потому что нуждаюсь в помощи, а потому что хочу вновь ощутить тепло его кожи. Большой палец снова поглаживает тыльную сторону, и от этого движениями хочется просто прижаться к нему.       Я так истосковалась по ласке, теплу и заботе, что физически ощущаю нехватку этого. Но я никогда не испытывала голод по близости с Санджаром. Да, мне хотелось, чтобы в нашу «помолвку» он поцеловал меня в губы, но лишь потому, что мне хотелось ощутить первый поцелуй. Оказывается, и я была не совсем честной с ним.       С Гедизом все иначе. Мне не хватает именно его прикосновений, присутствия, шуток, голоса и даже взгляда. Крепко держу его за руку, стараясь как можно чётче запомнить это ощущение.       Он притягивает меня к себе, но я не решаюсь обнять его, не знаю какой будет моя реакция и не хочу все испортить.       — Ты боролась, как могла, я даже удивлен, — он тоже не спешит сокращать расстояние между нами.       Пусть так. Я не отвечаю, лишь стою и улыбаюсь. Нет стеснения, сконфуженности. И футболка, действительно, не просвечивает.       — Мне нужно переодеться, ты не против?       — Тогда я ещё на один заплыв, — скромная улыбка, и я уже смотрю на его удаляющуюся спину.       Да, вода, действительно, его стихия. Он очень похож на неё: так же забирает всю боль и невзгоды, успокаивает, убаюкивает. Когда нужно, согревает своим теплом или остужает пыл. Стремительный, но при этом неизменный. В нем сочетается, кажется, несочетаемое. И именно это делает его таким, какой он есть.       Вздыхаю и, отвернувшись от воды, стягиваю футболку. Сухая одежда приятно прилегает к телу, волосы все ещё в шишке, но вода мягко стекает с них. Ничего, жара быстро высушит их.       Я стремительно погружаюсь в воду, ведь от ее улыбок, взглядов, касаний просто вскипаю. Уверен, она не осознает всей власти надо мной. Но я рад таким переменам в ней: видеть в ее глазах жизнь, эмоции — бесценно для меня. И пускай она выкручивает мое сердце шиворот на выворот. Даже если она снова упорхнет от меня к Эфе, я буду счастлив за неё. От мыслей об этом в горле встаёт желчный ком. Неужели я действительно третий лишний в этой чертовой легенде? Сестра так не считает, но она ведь может просто любить меня, не замечая очевидного.       Похожие мурашки шли по коже, когда она прижималась к моей спине на мотоцикле, а ее слезы пропитывали мою футболку. Наверняка она закусывала губу, чтобы я не чувствовал ее всхлипы.       Моя сильная свободная птица! Ее израненные крылья кровоточили, когда она пыталась расправить их. Но смелость и отвага каждый раз делали это, и она шла вперёд. Меня обескуражило ее доверие ко мне, ведь я готовился совсем к другому: к долгим уговорам, слезам, крикам и даже ссоре. Но Наре дала себе время передохнуть, выпустить пар. Ее крик в лесу тому прямое подтверждение. Надеюсь, ей стало легче после.       Наре так прекрасна сегодня: ее румянец, длинные ресницы, что скрывают от меня зелень ее глаз. А как она двигается в воде! Нимфа. Меня так тянуло прикоснуться к ней, проверить не мираж ли это. А ее взгляды. Так не смотрят на друзей или я все себе выдумал? Ее вопросы, то, как она ловила каждое мое движение, как загорались ее глаза, как закусывала губу…       Это точно другой человек, ведь в Мугле она была словно застывшая глыба. На ее лице не выражалось ничего, кроме бессонных ночей, слез, боли, горечи, недоверия. Даже моменты смеха перерастали в истерику.       Но здесь я увидел совершенно другую девушку и влюбился ещё больше. Впитывал, как губка, каждый ее вздох и взмах ресниц. Страх, она растворится, снова окажется недосягаемой, где-то внизу рёбер сдавливал мои лёгкие.       Ее интерес сбивал меня с толку, я совсем забыл о том, что хотел спросить. Теперь понимаю, что разговор, который я хотел начать, был бы не к месту, и ее приятное воспоминание об этом дне было бы отравлено им. Но мне придётся поговорить с ней, рано или поздно я разобью ей сердце. Сможет ли она вынести это?       Воздуха не осталось, всплываю на поверхность, жадно глотая необходимый мне кислород. Мельком кидаю взгляд на берег, Наре уже одета. И я без зазрения совести любуюсь ей.       Она распустила волосы и расправляла их на своих плечах и спине, подставляя довольное немного раскрасневшееся лицо к солнцу. Волосы, теряя влагу, мгновенно закручиваются в плавные волны, а после в кудряшки. Выглядит она так, будто пытается накопить энергию. Ее взгляд снова устремлён в небо, куда-то к горизонту. Она витает в своих мыслях.       Подплываю ближе, стараюсь двигаться тихо — не хочу тревожить ее. И понимаю, что, скорее всего, весь день она притворялась, сдерживала себя.       Ее отсутствующий взгляд смотрел на небо, где небольшая стайка птиц кружила и весело заливалась своим щебетанием. Губы были чуть приоткрыты и подрагивали, как и брови. Они собирались к переносице, прокладывая между небольшую морщинку. Грудь часто вздымалась. Я не видел слез, но что-то блеснуло на ее щеке.       Плеск воды, и она, стерев с лица все эмоции разом, снова улыбается мне. Но я не могу ответить ей тем же. Я открыт, искренен. Почему не могу получить того же в ответ?       —Ты быстро, спешишь вместе со мной посмотреть на птиц? — руки убраны за спину, голова чуть склонилась набок.       Зачем ты играешь со мной роль? Я бы мог сейчас вскипеть и расстроить Наре ещё больше, но лучше нарисую на ее лице настоящую улыбку.       — А ты рвёшься к своему птенчику, это видно. Но если хочешь побыть тут немного одна, не вопрос. Не хочу тебя торопить.       Что-то дрогнуло в ее взгляде, улыбка ненадолго сползла, оголяя ее истинное лицо. Но она тут же берет себя в руки, крепко вцепившись в пальцы, выгибая и заламывая их. Она тревожится, боится. И это вполне нормальная реакция страдавшего человека.       — Нет-нет, одна я быть не хочу категорически, — она испугалась потерять меня? Я выкинул эту мысль из головы сразу, как она пришла. И опять Наре мечется, не знает, что сказать, просто выдыхает.       — Тогда можем ещё прокатиться. Бензин есть, время тоже. И я буду рядом.       Да, в ее глазах блестят слезы, а я сжимаю челюсть и стараюсь улыбаться. Я всегда буду рядом, надеясь, что это помогает тебе.       Она делает какое-то непонятное снова незнакомое движение бровями и активно кивает мне. Мы садимся на нагретый мотоцикл, ледяные руки Наре замочком сцепляются у меня на животе, и мы катимся туда, куда глаза глядят.       Ее дыхание немного прерывистое, она временами вжимается в меня, и я готов отдать жизнь за такие моменты.       Думал ли я когда-то, что это так приятно быть нужным? Не говорю слово «любимым», потому что не смею даже мечтать.