Это будет новая сказка для моей дочери

Глава 15

      Я открыла глаза, солнце освещало комнату Мелек. Но мой взгляд упорно не мог оторваться от потолка. Я попробовала встать, но тело словно окаменело. Меня охватила паника, я чувствовала себя запертой в клетке. Попыталась закричать, но снова неудача. «Это лишь очередной кошмар!» — проговаривала я, пытаясь взять себя в руки. Но это мало помогало.       Ужас, настоящий ужас, охватил меня тогда, когда я не смогла повернуться и ответить Мелек. Испуганный голос дочери раздавался так близко, но я ничего не могла сделать. Ни обнять, ни успокоить. Я кричала, билась руками и ногами, но тело оставалось неподвижным.       Слышала, как прибежала Эльван, чувствовала ее руки, словно моя кожа онемела. Она заглядывала мне в глаза, трепала лицо. От истерики я начала задыхаться, и снова провалилась в забытье.       Очнулась от голоса Гедиза и заметила, что положение моего тела изменилось: он прижимал меня к себе и словно укачивал, нашептывая слова колыбельной. Мне хотелось прижаться к нему так крепко, чтобы рукам и груди стало больно. Но я все так же была обездвижена.       — У неё ступор, ей нужен постоянный присмотр и препараты, которые я уже не смогу достать, брат, — тихо и с сожалением говорила Мюге. Она была вне зоны досягаемости моих глаз. Но где-то очень близко. — Нам нужно отвезти ее в психиатрическую клинику.       Только не это! Прошу, только не туда! Так я потеряю дочь! Почему, почему вы молчите?! Нет, пожалуйста, только не туда…       — Это навредит ей? У нее могут из-за этого отобрать права опеки на Мелек? — голос Гедиза надломленный, я слышу слезы и невыносимую боль.       — Нет, все сделаем через знакомых. Никто даже не узнает. Записи о ее лечении будут храниться у меня, никто не сможет ими воспользоваться. Только врачи, если ей снова потребуется помощь… — приглушенно добавляет его сестра.       — Это может случится снова? Даже после лечения? — он даже не пытается скрыть ужаса, что охватывает его.       — Маловероятно, если все будет сделано правильно, но предугадать реакцию организма невозможно. Зависит от того, как быстро она будет идти на поправку и как долго будет сохраняться прогресс.       Мюге старается говорить не как врач, а как близкий человек, но получается все равно сухо, безэмоционально. Все врачи когда-то выгорают.       — Мы точно ничего не можем сделать? — надежда.       — Если промедлим, то можем навредить. А это понесёт неизгладимые изменения психики, Гедиз. Нужно действовать.       Его руки гладят мое лицо. Я так скучала по его прикосновениям. Даже через толщу онемения они обжигают, плавят мои мышцы. Его лицо оказывается в моем обзоре, глаза мокрые, испуганные. Но в них столько тепла и… любви?       — Все будет хорошо, я позабочусь о Мелек. Ты скоро поправишься, Наре… Чем это могло быть вызвано? Как это предотвратить в будущем, Мюге? — возвращается он к сестре.       — Терапия, меньше стресса, беседы с психотерапевтами. Пока это все, что я могу сказать. Мне очень жаль. Я говорила, у всего есть предел, а она была очень близка к краю.       Мне тоже жаль. Жаль, что не хватало сил удержаться. И я снова закрываю глаза.       Когда испуганная Эльван верещала мне в трубку, что с Наре что-то случилось, я думал, что умру. Ее сообщение накануне успокоило меня, я почувствовал возвращение той самой девушки из аэропорта. Но не стал беспокоить в первый же вечер спокойной жизни. Боялся потревожить ее счастье, оказаться лишним.       Теперь же я гнал машину на полной скорости, рядом сидела перепуганная, но при этом очень собранная Мюге. Она ни звука не произнесла, когда машина с визгом шин залетала в повороты. Лишь крепко цеплялась за ручку двери. Сердце бешено стучало в ушах, я торопился, как мог. Но все равно не успел.       Наре уже не было в том доме. Было лишь ее тело. Худое, обмякшее. И распахнутые зеленые глаза, лишенные всяких эмоций. Она дышала очень тихо, ни на что не реагировала.       Разговор с Мюге окончательно поставил точку в моих попытках привести ее в себя. Зато мы точно знали, что делать. И теперь я был уверен на все сто процентов, что больше не оставлю ее без присмотра. Мое отчуждение в последние дни было ошибкой, я буду корить себя за это до конца жизни.       — Мелек, мы отвезём маму в больницу, только там ей могут помочь. Скоро приедет папа, ты пока побудешь с ним, ладно?       Я сидел на корточках рядом с укутавшейся в одеяло девочкой. Она была напугана, и моя миссия состояла в том, чтобы успокоить ее. Но справлялся я, откровенно, херово.       — Я поеду с ней! Я не оставлю ее одну! Сделай что-нибудь ещё, Гедиз! Ты совсем не помогаешь ей? — я не принимал близко к сердцу сказанные ею слова, но понимал всю ее боль и ужас. Как мог.       — Если мы промедлим, то можем навредить твоей маме, Мелек. Ты должна быть сильной, как твоя мама, ради неё. Ты сможешь?       Слезы, что катились по щекам девочки, прожигали во мне дыры. Это ужасно.       — Я смогу ее навестить, когда ей станет лучше? — смирилась.       Я выдохнул — самое тяжелое пройдено.       — Когда ей станет лучшему заберем твою маму домой, договорились? Мюге поможет тебе собраться, скоро приедет папа, — она обняла меня, уткнувшись влажным лицом мне в грудь.       — Обещай, что с мамой все будет хорошо, Гедиз.       — Обещаю, Мелек, обещаю…       За те полчаса, что я уговаривал и успокаивал Мелек, Мюге и Эльван собрали вещи девочки и ее мамы. Я подошел к Наре. Теперь ее поза была напряженной: она скрутилась в эмбрион, зубы были крепко стиснуты. Я боялся, что сейчас она чувствует боль или страх. Но сестра успокоила, что ее сознание находится далеко от нас, и она вряд ли чувствует хоть что-то.       — В ступоре больные не реагируют на раздражители. У неё уже напряжена шея и жевательные мышцы. Если промедлим она вся будто окаченеет. Я уже вызвала машину для перевозки. И ей прямо здесь поставят успокоительное, — она положила руку на мое плечо. Но это мало помогало. Сердце билось так бешено от боли и вины…       Когда мы перевезли Наре в клинику, начался осмотр. Мы просидели ещё час — я, Эльван и Мюге. Последняя время от времени разговаривала с врачами, с кем-то созванивалась и снова садилась рядом, взяв меня за руку. Эльван плакала, тихо и безэмоционально. Ее губы шептали молитвы, одну за одной. Я взял ее за руку, и она слабо улыбнулась мне.       — С ней все будет хорошо, — с теплом и со всей уверенностью, что сейчас у меня есть, прошептал я.       — Сейчас да, ей помогут. Но что будет потом, брат Гедиз? Санджар опять вставит ей палки в колёса, а она снова замкнется в себе? — новая порция горьких слез. — Я не понимаю, честно. Все мы знаем их легенду, но почему я сейчас не вижу никакой любви?       — Реальность, она разочаровала тебя? — хочу дать ей выговориться, потому что так поступает друг. Она ещё больше всхлипывает, во взгляде появляется злость, кивает.       — А разве не могла не разочаровать? Все мечтали о такой любви, но теперь я вижу цену и даже рада, что и близко не подошла к ней. Хорошо, что Аллах не позволил мне любить так, как любила Наре. Я не такая сильная, я сломалась бы быстрее, чем она.       — Эльван, тише, успокойся, — приобнимаю ее за плечи, Мюге обнимает ее с другой стороны, обойдя нас. — Помнишь, ты говорила, что кому-то Аллах даёт любить, а кому-то нет? Думаю, что Санджару он этого не дал. Поэтому не бойся и не говори, что тебе не позволил.       — Ты так думаешь? — поднимает она на меня мокрые черные, как ночь, глаза. Слезы мерцают в них будто звезды.       — Конечно, кто, если не ты, заслуживаешь любить? И быть любимой? Вредная, правда, бываешь, но я думаю, тот, кто полюбит тебя, вытерпит и это. А ещё ему очень повезет — не каждая жена умеет так готовить… — я прикрыл глаза и замычал, вспоминая вкус ее стряпни. — Очень везучий человек будет, я тебе скажу.       Она смеётся, смахивая ладонью слезы, ударяет меня легонько в плечо.       — Шутник опять в деле, он опять здесь!       — Госпожа Мюге, доктор Ибрагим просит всех вас пройти к нему в кабинет, — проговаривает миниатюрная девушка в белоснежном медицинском костюме. Маска на ее лице скрывает все эмоции. Я сомневаюсь, что они вообще есть.       Мы встаём дружно, как заведенные солдатики, и идём по длинному коридору. Сестра ведёт нас, зная дорогу. Внутри меня все подрагивает от волнения. Но сомневаться и терять надежду нельзя. Даже в этих стенах, что давят своей чистотой и холодом. Хорошо, что здесь не видно пациентов. Мы остановились у одной из дверей, и Мюге с уверенность распахнула ее.       — Ибо, доброе утро. Спасибо, что помогаешь нам, — они пожали друг другу руки.       Доктор Ибрагим выглядел не так, как обычно выглядят врачи в больницах. Он был среднего роста, но видно, что занимался спортом: вытянутая, строгая осанка. Может он бывший военный? Но глаза были приветливые и очень мягкие. Такой контраст приводил меня в небольшое замешательство.       — Добрый день, никаких проблем. Всегда рад помочь тебе.       Он кидает взгляд на нас с Эльван, и сестра поочередно представляет нас Ибрагиму. Тот понимающе кивает и предлагает присесть, а сам садится за свой стол, очень аккуратный, даже пустой. Лишь фотография в рамке и небольшая тетрадка перед ним. Ручку он уже держит наготове. Рядом большая тетрадь, скорее всего карта Наре. Меня передергивает — тетрадь очень толстая и из неё торчат множество бумажек. Скорее всего анализы, расшифровки, справки, выписки.       — Как прошёл осмотр, что скажешь про состояние Наре? — без лишних слов спрашивает Мюге. И я благодарен ей, сколько можно тянуть?       — Состояние среднее, успокоительное расслабляет ее мышцы, но реакции нет. Сейчас моя помощница делает анализ карты, медсестра возьмет анализы госпожи Наре. От этого будем отталкиваться. Так понимаю, все собравшиеся здесь — самые близкие для нее люди. И вы были с ней последние три дня? — начался допрос.       Он внимательно вглядывается в каждого из нас, готовый впитать каждое слово.       — Я, — не смело начинает Эльван и, откашлявшись, продолжает, — я была с ней последние три дня. Мы с сестрой Наре живем в одном доме с ее дочкой. Я ходила с ней на суд по опеке над Мелек, — Эльван пытается сдержать слезы.       — Опишите мне поведение госпожи. Если можете, то и сон.       Эльван глотнула воды, которую доктор налил ей из графина, глубоко вдохнула и собралась, как по щелчку пальцев. Она рассказала о том, какая Наре была до суда, что она не спала, ей снились кошмары.       — Она кричала, потом долго сидела в саду и снова уходила спать. Примерно на час или два, и потом снова крики. Ее приходилось заставлять есть, мало очень кушала. С дочкой была как будто прежняя, смеялась, много разговаривала, двигалась все время. В суде очень переживала, моя дорогая. Всю ее трясло, зуб на зуб не попадал. А обратно мы уже ехали втроём, песни пели, за продуктами заехали, и я даже подумала, что вот и вернулась наша птичка, — с грустью добавила Эльван.       — Алкоголь или что-то подобное употребляла?       — Нет! — в один голос все втроем произнесли мы. Посмотрели друг на друга. Я прокашлялся и уточнил:       — Наре пьет очень редко, не переносит алкоголь, — Ибрагим понимающе кивнул.       — Значит у нее был сильный стресс — дело с опекунством. Что-то странное еще замечали?       Я вспомнил, как она зависала, будто вслушивалась в какие-то звуки, а после мрачнела на глазах.       — Она говорила про голос, — тихо проговорила Мюге. Я в шоке обернулся к ней. Она виновато посмотрела на меня и кивнула. — Описывала, как второе «я», ее это очень пугало. Буквально пару недель назад она уже была в ступоре.       — Наносила себе вред? Спрашиваю, потому что ладонь с порезом, очень глубоким, но нет швов. И небольшая царапина на шее.       С ужасом вспоминаю тот момент, когда Наре шантажировала своего бывшего возлюбленного. Тогда я увидел ту Наре, что сидела на полу в ванной, которая улыбалась, как псих, что-то шептала себе. В этот раз она не шептала, кричала громко, хохотала. Глаза были безумные, страшное зрелище.       — Нанесла, разрез на ладони — следствие шантажа бывшего мужа, чтобы тот оставил опеку над дочерью Наре. На шее, следовательно, тоже.       — Она угрожала самоубийством? Как давно? — хмуро посмотрел на меня доктор.       — Неделя.       — Как смогли остановить?       — Шантаж удался, опека над дочерью в ее руках. Она умеет добиваться своего всеми способами. Особенно если это касается Мелек, — с сожалением проговорил я.       До сих пор не верил, что, если бы Санджар ей отказал, она бы разрезала свое горло. Но и не верить не мог — в том состоянии, это была не Наре. Это была сумасшедшая. И уже тогда нужно было тащить ее к Мюге. Но разве ее заставишь?       Ибрагим еще сделал какие-то пометки, спросил Мюге о препаратах.       — Как только получим необходимые анализы, начнем терапию. Спасибо, что рассказали о последних днях, очень важно понимать, в каком состоянии был пациент, если он сам не может рассказать, — снова с теплом и неким сожалением смотрел на нас доктор. Он говорил это сложив руки на столе, каждому по очереди заглядывая в глаза. — Хорошо, что госпожа Наре теперь у нас, мы о ней позаботимся, не сомневайтесь. Прогнозов пока не даю, нужно хотя бы начать лечение, уже от его результатов будем плясать. Но, судя по вашим описаниям, это сильная женщина. Она справится с этим, — заключил он с улыбкой. Но этого мне было мало.       — Когда с ней можно будет увидеться? — он улыбнулся ещё шире, глядя на меня.       — Несколько дней она будет на сильных успокоительных, следом подключим нейролептики. Если результат терапии будет положительным, в ближайшие четыре дня вы сможете ее навестить, она будет в состоянии. Но хочу предупредить, — снова улыбка ушла, лицо серьезное, даже угрюмое, — быстро она не поправится. Не давите на нее, дайте время. Не ожидайте, что через неделю вы увидите прежнего человека. От двух месяцев до полугода будет просходить лечение. Это при самых благоприятных прогнозах.       У меня воздух застрял в легких. Полгода? Хорошо, Мелек будет со мной, надо лишь устроить ее в школу. Или учителя на дому? Я решу это. А жить где? То есть, Мелек ведь будет комфортно у меня? И ещё Эльван, про нее нельзя забывать.       — Это не должно отразиться на ее родительских правах, Ибо, — чуть наклонив голову, произнесла Мюге.       — Никаких проблем. Если все будет идти, как должно, через две недели, максимум месяц, я смогу отпустить ее домой. Надо будет лишь следить за тем, чтобы она посещала психотерапевта и принимала препараты, которые ей назначат, — понимающе кивнул он. — Поймите, восстановление после такого состояния всегда долгое, это большой труд не только для врачей, но и пациента. И если госпожа Наре не будет трудиться вместе с нами, придется начинать все сначала.       Как и говорила Мюге. Выдыхаю все свое напряжение, и мы прощаемся с доктором, покидаем его кабинет. Я оставляю Наре здесь на самое долгое и болезненное время для меня. Но главное, чтобы ей стало лучше.       Я всю ночь не спал, как и Мюге с Эльван. За это время, пока Наре вне доступа, мы должны сделать все необходимое для Мелек. Оставалось составить четкий план.       — Если с учебой решить легко, то у нас есть вопрос поважнее, — деликатно начинает Мюге.       — Этот горный человек, из-за которого моя душа в таком состоянии? Да я убью его! — вскрикивает Эльван, но я усаживаю ее обратно на стул.       — Я решу это. Главное, не дать забрать ему Мелек. Боюсь, он может воспользоваться ситуацией. А когда Наре очнется, она нас за это по голове не погладит, — чешу затылок, начинаю ходить вокруг стола. Нет сил больше сидеть.       — Завтра же с утра едем и забираем нашу малышку, нечего ей там делать! — снова рвется в бой Эльван.       — Но ведь все равно стоит сообщить ему, что Наре в таком состоянии? Или нет? — не понимающе начинает Мюге. Я тоже не знал ответа на этот вопрос.       С одной стороны Санджар отец Мелек, имеет полное право (и даже обязан) присматривать за ней. Но вопрос в том, пойдет ли ей это на пользу? Могу ли я быть уверенным, что его законная жена будет вежливой и приветливой с девочкой? Решат ли вопрос с учебой? И главное — не заберет ли Санджар Наре из клиники, обустроив в своем доме больницу.       — Он может забрать Наре в особняк, — озвучиваю я последнее предположение. Эльван прикрывает рот и громко ахает.       — Настолько он с ума сошел? Под одну крышу законную жену и бывшую? Ещё и к ребенку, которому лучше не видеть свою мать в таком состоянии?       — Настолько, Эльван, — она снова схватилась за голову и начала плакать. Мюге поглаживала ее по спине.       — Я не понимаю, не могу понять.       Киваю Мюге в сторону Эльван, и та начинает ее успокаивать. Я больше не в силах это делать. Знает ли Эльван все от начала и до конца? Вряд ли, она бы не стала так яро меня отчитывать тогда. Не прятала бы от меня местонахождение Наре. Хотя…       К моему удивлению Санджар был готов к диалогу. Неужели все донесли его верные псы? Когда мы приехали за Мелек девочки тут же улизнули от нас, не пришлось выдумывать повод отойти.       — Иди за мной, — буркнул Санджар одними губами.       — Как скажите, господин, — с издевкой ответил я, спрятав руки за спину. Как же хочется ему впечатать, чтобы он осознал всю свою вину и никчемность!       Мы идем долгими длинными коридорами, петляем из здания в здание и оказываемся в подсобном помещении, даже складе. Тут пахнет маслом и деревом. Так всегда пахнет от Санджара. Неожиданно этот аромат становится мне неприятным, как смердящая вонь от гниющей плоти.       Он останавливается и молча смотрит на меня, изучая и выжидая.       — Ну, и зачем вы пришли? И где Наре? — говорит быстро, сбивчиво. Не отрывает внимательных глаз от меня. Широко улыбаюсь, стараясь сдерживать свой гнев.       — Пришли за Мелек, разве не понятно? — он дергается в мою сторону, как кобра. Но я не из трусливых. Вышагиваю на него грудью вперед, сжав кулаки до хруста. Он то ли рычит, то ли хрипит. Я остужу твой пыл. — Наре вне зоны досягаемости, — развожу руками широко, обнимая воздух. Он хмурится, застывает. — Ооо, сам Санджар Эфе в замешательстве? Где моя камера, я сниму. Ты не против? На слово мне никто не поверит, — хохоча шепчу ему.       — Хватит играть со мной в игры, Гедиз! — он хватает меня за грудки, но дури не хватает поднять меня от земли. Кажется, что его белки покраснели.       Стряхиваю его грабли. Омерзительно. Будто испачкался. Этот человек напротив кажется мне кучей влажной липкой грязи.       — Я не играю в игры, дорогой, я говорю прямо. Но до тебя все не доходит! Подумай, хорошо подумай своим котелком, где находится Наре, раз не приехала за дочкой?! — выкрикиваю эти слова, и грудь снова пронзает тугой болью. Она далеко, она улетела. Здесь ее нет.       Санджар смотрит на меня со злостью, пока мысль не бьет его током. Испуг, нет, ужас, самый настоящий искажает его лицо. Он хватается за голову. Как поздно, мой дорогой, как несвоевременно! Моя очередь и теперь уже я хватаю его. Но моей ярости, ненависти и гнева хватает, чтобы встряхнуть его, как куль с картошкой.       — Наре впала в ступор! Она в психиатрической клинике! Она улетела так далеко, что никто не может достучаться! И вина только на тебе, Санджар, — хриплю ему это в лицо, а его глаза слезятся. — Тебе стало больно за нее? Страшно?       — Я дал ей опеку, она должна быть в порядке! — шепчет он, отталкивая меня. Мужчина напротив меня растерян, загнан в угол.       — Ничего. Она. Тебе. Не. Должна, — чеканю каждое слово. — Ничего. И ты отдашь мне сейчас Мелек. Сам приходи хоть каждый день, сейчас ей нужен отец, родной человек. Стань ей опорой хоть в этот раз! — ехидно улыбаюсь. — И да, не смей приближаться к Наре, это было ее условие у хижины. Не думай, что хоть что-то изменилось. И вини себя каждый день, Санджар. Каждый гребаный день.       Плюю ему под ноги и ухожу. Шагаю прочь из этого дома, прихватив Мелек, которая крепко сжимает мою ладонь и улыбается, как ее мама.       — Все будет хорошо, Гедиз?       — Не иначе, моя госпожа.       Дни стали похожи один на другой: дикий марафон, который я бежал не смотря на усталость, безнадежность и страх. При Мелек нельзя было показывать это. С ней мы занимались: играли, делали домашнее задание. На прогулки меня не хватало, но Мюге и Эльван прекрасно справлялись с этим. Санджар приходил пока меня не было. Но Мелек относилась к нему холодно, словно чувствуя, что именно он причина, по которой ее мама не рядом.       Я вставал еще до рассвета, собирал продукты, которые готовили Эльван и Мелек, в сумку-холодильник, ехал на работу и до десяти старался сделать все неотложные дела. После прыгал в машину и гнал до клиники. Передавал еду, расспрашивал Ибрагима о каждом часе Наре.       Первые три дня он говорил одно и тоже, ступор проходил довольно медленно. Я ловил жалостливые взгляды медсестер, но старался не киснуть, как советовал Ибрагим.       Потом снова на работу: встречи, собеседования на должность Наре, горы бумаг, которые мне хотелось сжечь. Вечером вновь заезжал в клинику, чтобы узнать как прошел день Наре. И снова натягивал улыбку, убеждая себя, что все это временно, скоро пестрая птица прилетит обратно в наши края, согреет нас своей улыбкой, смехом, зелеными неповторимыми глазами. Ехал домой и старался убедить в этом маленькую девочку, которая своими пронзительными глазами копалась у меня между ребер, молча обнимала, иногда плакала. И засыпала у меня на руках.       На четвертый день я получил вознаграждение в виде хороших новостей. Перенес все дела и летел будто на крыльях к ней. Как мальчишка, и мне не было стыдно. Дыхание прервалось, ком в горле и единственная мысль в голове — я скоро ее увижу. И плевать, что сказал доктор Ибо, она всегда будет той Наре, которую я знаю. Сколько бы времени не потребовалось.       Медстестрички улыбались мне, заботливо провожая в комнату для посещений. И я улыбался, искренне. И задержал улыбку, хотя это стоило нечеловеческих усилий, когда увидел ее.       Испуганная, худая девочка. С блуждающим отсутствующим взглядом. Как только она смогла сфокусироваться на мне, ее лицо стало светлеть, губы очень медленно растягивались в улыбке. Мне стало больно дышать. Глаза, мои изумруды, были полуприкрыты, затуманенные всеми препаратами, что принимала их хозяйка. Она медленно выдохнула, облизнула пересохшие губы.       — Ты пришёл, Гедиз, ты здесь…       Я шёл к ней, очень аккуратно, стараясь не испугать. Она протягивала свои ручки ко мне, и я взял их бережно, как самое ценное в этом мире. По мне пробежали мурашки, когда я ощутил мягкость ее кожи на своих пальцах.       — Конечно, Наре, я здесь. И ты, наконец-то, тоже, — не могу, глаза предательски слезятся.       Сажусь к ней в ноги, как преданный пёс. Она глядит сначала растерянно, потом хмурится. И снова оживляет меня своей улыбкой. Я знал, что она будет заторможена, что может нести бред. Лишь бы ей стало легче, я готов вынести все. Готов ей помочь.       — Мелек, — снова облизывает губы, и я одной рукой тянусь к сумке, где лежал сок, который дочка выжала для нее. Передаю ей, и Наре счастливо улыбается, прикрыв глаза. Отпивает, придерживая двумя руками. Не тороплю, даю время каждому ее движению и вздоху. Я терпелив, торопиться некуда. — Моя дочь, она в порядке?       — Обижаете, госпожа, она в целости и сохранности. Это она выжала для тебя сок и готовила все, чем тебя кормили здесь. Они с Эльван познают кулинарное искусство. И я бы на твоем месте мне завидовал, очень вкусно выходит!       Удивление, радость, облегченный вдох. Медленно моргает. Наверное, неосознанно гладит мои пальцы.       — Они живут у тебя? Тогда я спокойна… Мне за всю жизнь не отплатить тебе, — ее язык заплетается, и я понимаю, что времени все-таки мало. Ее клонит в сон, она еще слишком слаба.       — Будь спокойна и поправляйся скорее. Я оставлю тебе здесь некоторые вещи, тебе помогут донести. Тебе что-то хочется, привезти? — она медленно и испуганно вцепляется в меня. — Нет, я тут, никуда не ухожу, говорю, пока ты еще слышишь меня, — мягко сжимаю в ответ ее руку, и она послушно разжимает свою твердую хватку.       — Шоколадный пудинг, — смущенно улыбается моя девочка. Я киваю, счастливый тем, что ей снова что-то хочется.       Мы молчим. Разве нужны слова? Я просто наслаждаюсь ее присутствием. А она нуждается во мне.       — Сколько дней я здесь? — она щурится, ее голова качается. Еще минут десять и она уйдёт в царство сна.       — Четыре, и я уже рад твоему прогрессу. Ты и так слишком долго меня морозила, — пытается шутливо ударить меня в плечо, но сил явно не хватает.       — Не говори так, Гедиз. Разве я могу? У меня столько вопросов по этому будет после. Не думай, что я забыла, — тихонько трясет головой, пытаясь прийти в себя.       Заходит Ибрагим, она медленно кивает ему. Значит пора уходить в палату.       — Я могу сам довести ее? — доктор поджав губы, отрицательно качает головой. Наре поникает, но я лишь широко улыбаюсь ей. — Я тут все свободное время, через стены слышу твой смех. Все будет хорошо, — она улыбается, обнимает меня.       Прижимаю ее к себе. Обязательно будет.