Триангулум

Том, не двигаясь, смотрел вниз на улицу. Крис набрал номер Тины и услышал слабый звук гитары. Он пошел на него и нашел ее сумочку в шкафу, аккуратно поставленную на полку, рядом с ее любимым набором косметики и духами. Телефон был на блокировке и введенные им цифры ее дня рождения, их даты встре      чи, кода от двери дома ничего не дали. Крис коршуном бросился на кухню. — Что происходит? Том выглядел немного заторможенным, медленно повернулся, будто был сонный или обдолбанный наркотиками. — Я… Я не знаю. — Где она? Где она, Том? — Крис раздражался все более и схватив его за плечи начал трясти. — Где она, мать твою? Чего же ты молчишь, отвечай! Голова тряслась, его рот был приоткрыт, а глаза были пустые, как серый ранний вечер зимой, с туманом и пустотой. Крис оттолкнул его и, бессильный, раненый, начал метаться по квартире. В шкафу были все ее вещи, кроме пальто и, кажется, джинсы и кофты. Все ее сумочки, перчатки, духи, шарфы, все то, что она отбирала, покупала, дошивала, все ее любимые и красивые вещи остались шкафу. Заполненном ее запахом и пустом без хозяйки. Не было ее мягких удобных сапог. Не было ее банковской карточки и паспорта. — Включи мне его! — Крис снова вбежал в комнату к Тому, почти приставил экран к его лицу. Но блокировка сниматься не желала. Крису осталось только материться. Том не хотел или не мог отвечать, сел на широкий подоконник, смотрел на него своими огромными глазами, такими похожими на ее. Крис чуть не замахнулся, но поднять руку не смог. Он перестал сравнивать Тома с ней, теперь он нуждался в Томе, он хотел его в их жизни, уже не мог отделить их. Но она ушла, а он остался. Половинчатый, не сложенный, незаконченный. Разворошенный, сломанный, насильно разодранный. Что будет, если разрубить душу? Если обрубить корни? Что будет, если она не вернется? Крис взвыл, схватил свою крутку и бросился вон, в туман и прохладу. Вернулся он ночью, замерзший и пьяный. С отчаянной надеждой посмотрел на окна и сразу понял, ее там, наверху, нет. Том сидел на кухне, но уже за столом, в темноте, уронив голову на скрещенные белые руки. Рядом стояли две бутылки вина. Крис тяжело скрипнул стулом и сел напротив, Том с трудом пошевелил головой. — Нам нужно поговорить, Том. — Язык ворочался тяжело и медленно. — Где она? Холод обвился вокруг. Если Крис и хотел бы ударить по столу кулаком или заорать, он сделать этого не мог, тишина сковала его физически. Наконец, через несколько часов будто, Том пошевелился и поднял голову. — Я не знаю. Крис поверил ему сразу. Рассматривая его осунувшееся враз лицо, он вдруг поймал себя на мысли. Осиротели. Они оба вмиг осиротели. Их живая вода, их фея всего сущего пропала. Оставила после себя лишь блестящие ароматные баночки и съемные крылья, а в воздухе после нее мертвая пыльца похожая на прах. — Такое раньше было? Он опять ждал вечность. Кажется, Том с трудом мог думать, смотрел в стол, словно долгое событие рассматривая. Затем как-то мучительно вытолкнул: — Нет. Не знаю. Крис помассировал себе виски. Затем протянул руку и схватил бутылку ближе к себе, они обе были опорожнены наполовину. Сделал огромный глоток и вытер рот рукой. — Я объездил половину города. Все наши кафе и клубы, ее подруги, закрытый университет, библиотеки, кафе. Я понимал, что у нее нет друзей, но осознал это сейчас. Блядь, никто и не почесался, на мои расспросы. Когда ушла? Сегодня? Крис, ты слишком заводишься, это даже не два дня, куда она денется, прилетит назад. Мне даже не захотели помочь обзвонить больницы и… — Хватит. — серо попросил Том. Крис резко замолчал словно ему рот прихлопнули. Они сидели на кухне долго. Несколько раз звонили родители и братья, спрашивали, нужно ли им приехать (они жили в пригороде), спрашивали, как он. Крис на все отвечал, что будет с братом Тины и ничего не нужно. После полуночи он смог думать не только о себе. Если он и проходимец для их семьи, вчера появившийся самозванец, то каково могло быть Тому. Разорвали его и оставили, контуженным, ампутированным. — Ладно. Вставай. — грубо сказал он. Том не послушался и Крису пришлось хватать его за руки, талию и поднимать. Затем он заставил Тома стоять прямо в их маленькой ванне и чистить зубы. Скинул на кровать как мешок. Затем прибрался и умылся сам. Придя в темную комнату он снял одежду и, поколебавшись мгновенье у кровати, все-таки лег на Тома. И Тома это оживило. Том обнял его за плечи и прижался всем телом, будто слиться с ним хотел, вжаться, впаяться. Крис знал, что им обоим нравится ощущать на себе его вес, а особенно, когда что-то удручало или делало грустным. Он знал, как дать им почувствовать себя защищенными. Или заполненными. Они занималась сексом очень медленно и Том кусал губы, чтобы тишину комнаты ничего не нарушало. Оргазма Крис не почувствовал, лишь сперма выстрелила и тело нехотя расслабилось. Том выполз из-под него, ушел и вернулся. Кажется, ему стало чуть легче. Крис обнял его, перебирал кудри, шептал что-то, успокаивающе, но сам ни во что не верил. Утром он проснулся от щелканья кнопок. Открыл глаза и долго приходил в себя. Том сидел к нему спиной, затем повернулся и протянул телефон Тины: — Вот, разблокировал. Крис взял его с тяжелым чувством. На экране была их с Тиной фотография, кажется одна из первых. Том лег рядом и положил голову на плечо, Крис обнял половину своей любви, поцеловал в макушку. Замирая, они смотрели фотографии, редкие, короткие, непонятные, как слова Тины. Кусок шарфа на скамейке. Крис знал, что Тина купила его за большую сумму, которую с трудом могла себе позволить, а затем оставила почему-то шарф на скамейке, для кого-то. Теперь он знал почему, она была по-своему странно счастлива, и хотела поделиться этим с миром. Или белая, с красным нутром чаша в которой лежало мороженое. Они тогда пошли покупать ужин на вечер и было ветрено и дождливо, первые дни осени, и их первые дни вдвоем. Она всю дорогу упорно молчал и он перестал говорить, смущенный этим. Он заказал ей мороженое, памятуя совет старшего брата еще с школы, что девушкам нужно покупать сладкое. И она почти час просидела напротив, смотря на него или в темное окно и молчала и даже не притронулась к десерту. Теперь он уже знал шифр ее коротких слов и сообщений, ее молчаливого взгляда. Как и Том, который проводил иногда пальцем по фотографии и видел за ней объяснение ее поступку. Крис не спрашивал ничего, как и Том не говорил, им хватало рассматривать ее закулисную и полную загадочных теней жизнь, ее крики о счастье за всем этим, ее бурную рыдающую радость за то, что ей впервые было хорошо жить. Ее счастье лишь было молчаливым, не умеющим показывать и говорить о себе. И от понимания ее счастья Крису стало лишь хуже. Чрез неделю они привыкли к тишине и начали делать вид, что все налаживается. Ему осталось лишь утешать Тома и быть сильным, не показывая того, как сам он поражен и потерян ее отсутствием. Встретившись после учебы в их м аленькой квартирке он часто успокаивал Тома так, как делал иногда с Тиной, брал его на колени и укачивал. Том ему бывал благодарен, прижимался к шее и целовал. Крис делал вид, будто его любимая просто уехала в долгий отпуск и они ждут с Томом ее вдвоем. Но глубоко в душе он прекрасно понимал как разрушителен его самообман и это недвижимое бесцельное ожидание. У него остался Том, но Том без Тины был как сломанный калейдоскоп, уже не было богатой сочности, живо и быстро меняющейся внутри него. Без Тины он отражал внутри лишь глухую серость. Заглянуть в бездну было жутко. Он впервые влюбился, страшно, сильно, на всю жизнь. Он увидел как девушка, которую он любил без памяти, неожиданно раздвоилась, от неё отделилась тень и воплотилась в парня. Если он не хотел заглядывать в бездну, она сама пришла к нему и проглотила. Все его страхи из бездны были связаны лишь с вопросами о Тине, любит ли она его, нужен ли он ей. Осознав, что Тина двоична и живет в двух лицах и телах, он полюбил и Тома, истово, полно, потому что в них двоих для него соединилась возможность любить Тину. Том перестал вызывать страх и ревность, Том стал полноправной частью одной души с двумя телами. По утрам делая вид, что еще спит, он смотрел как они нежатся, целуют друг друга, ласкают в ритм и такт, повторяя и продолжая, словно единый танец танцевали или играли на пианино в четыре руки. Смотря как они сплетались, становясь единым целым друг с другом, Крис неожиданно осознал, что бездна прекрасна. Эта бездна оказалась домом, в котором были закрыты они трое и которым никто уже не был нужен. Ведь когда он делал вид, что только проснулся это единое расплеталось и тянулось к нему, за взглядом, поцелуем, за ним. Тянуло к себе, постанывало в два рта, обнимало в четыре руки, подставляло два тела под его ласки. В этой бездне они скрылись от всех очутившись в маленькой квартирке с вкусной едой и хохотом, вечерами освещенными свечами, с теплыми простынями. Здесь они сидели на его коленях, здесь были нежные прощания перед уходом в разные университеты, возвращения, когда Крис замирал каждый раз перед дверью, боялся что произойдёт что-то плохое, но в квартире неизменно оказывались они, оба, вернувшиеся к нему, громко говорящие, ругающиеся или смеющиеся над старым английским черно-белым фильмом. И он вздыхал с облегчением на пороге. Его бездна была самым уютным местом на земле, где не было родителей и родственников, друзей, случайных знакомых, а были только они втроём, с чаем и выпечкой, с нежными объятиями. Его личная персонализированная бездна. Его дурман, его наслаждение. Пока не ушла Тина. Разорвав своё единство с Томом, стерев все то прекрасное в чем они купались, ушла молча, без прощания. Без намека на объяснение. — А она вообще… Я ей нравился? Ему казалось, что он будет стоять над банкой с маринованными томатами вечность слушая лишь скрежет консервного ножа, но этого не случилось. Том ответил сразу. — Да Крис, ты ей нравился. Крису нужны были аргументы, чтобы почувствовать спокойствие. — Почему ты так думаешь? Том будто с усилием отвернул голову от окна, в которое он смотрел пока Крис готовил. Несколько секунд смотрел на него, словно осознавая вопрос, а потом медленно повел подбородком в сторону спальни, словно указывал на человека внутри: — Раньше крест давил на неё и пугал, а с тобой он стал ее защищать. Крис кивнул. Он не знал, успокоило ли это его и могло ли что-то его успокоить. Ведь если она никогда не убегала от Тома, то значит Том ее устраивал. И если она убежала сейчас от них, то причина может быть не в брате, а только в нем. Хотя, возможно их решение учиться в разных университетах может говорить, что их в друг друге все-так что-то не устраивало? Тогда причина может быть не только в нем. Острые края банки зубасто плавились возле его руки. Крис быстро смахнул слезы и прерывисто вдохнул воздуха. — Ну, значит нам осталось лишь ждать. Том лишь продолжал смотреть в окно, где вечер понемногу густел. Мысли были ненужными, но изгнать их из головы не было никакой возможности. Время шло, Том все больше терялся, перестал готовить, неохотно просыпался для учебы, мог часами сидеть и смотреть в окно. Крису приходилось быть вдвойне сильным, но это мало помогало Тому. Тот, потерявший половину себя, словно становился блеклым, прозрачным, изъедал себя изнутри, обгладывал свои краски и чувства. Будто все эти недели без своей любимой они оба застряли в маленькой желтой коробке — на кухне их бывшей счастливой квартиры — затерявшейся в черноте космоса. И чтобы как-то остаться живыми, чтобы не потерять окончательно свое умение чувствовать, к ним медленно и неотвратимо пришли темные ночи. Том, испытывавший вину и страх, желающий отгородиться от этих чувств и в то же время отчаянно боявшийся потерять умение чувствовать, обратился к Крису за помощью. И это была та фраза, которая и притянула к ним эти ночи. — Придуши меня. — попросил он. Крис сжимал твёрдую жилистую шею, сперва боясь, а потом все сильнее и сильнее. Ему казалось он мстит Тине за исчезновение, ведь вместо одного лица он видел другое. Ему казалось, что через боль он задушит свои ненависть, злобу и отчаянье. Ему казалось, что если он убьёт Тома, то вместо него в их комнатке появится Тина. Вот так вот, волшебным образом, просто и магически, как утренний свет в окно. Отпустил он шею Тома совершено случайно, будто резко очнулся. Том ужасно захрипел кашляя. А он лёг рядом и молчал слушая как вторая половина его девушки жадно и сипло вдыхает воздух. После первого раза все пошло легче. Он закрывал дверь спальни и отгораживался от всего, даже забыл о своём постоянном ожидании прихода Тины. Он полосовал кожу Тома ремнём, а потом грубо трахал его делая преднамеренно больно. Он бесчисленное количество раз протыкал его узкое горло, заставляя задыхаться закрывая доступ к воздуху, так глубоко как только можно. Он наслаждался ощущением умирающего Тома в темноте, его жалкими громкими задушенными всхлипами, звуками влажными и чмокающими, ощущением его мокрого от слез и слюны лица. Иногда он ставил его на колени и бил по лицу, по левой и по правой щеке, долго, механически, простреливая темноту сухой пощечиной через каждые три секунды, пятой, десятой, двадцатой. Том всегда молчал дергаясь головой, позволял себе лишь тихий жалобный скулёж, когда становилось невмоготу от боли, когда щеки наливались огнём, глаза слезились и опухали. Иногда Крис опускал руку и хватал его грубо за стоящий член, сжимал больно. — Грязный мальчишка. И тот иногда плакал, всхлипывая, кончал ему в твёрдый кулак, сжимающий его беззащитный возбужденный член. — Прости меня, папочка. Простите меня, сэр. Крис частично переставал быть собой. Он становился отцом Тома и Тины, он становился тем самым бездушным бородатым садистом, который растлевал своих детей, приучал к боли и возбуждению, делал их своими маленькими супругами, себе и друг другу. Как ни странно, но именно эта настоящая игра, честная и искусственная, помогала им обоим переживать происходящее. Крис, играющий по-настоящему, не терял своей личности, закукливая и сохраняя ее до светлых времён, откладываясь свое личностное я до утра, до солнечных лучей и до возврата Тины. Осознанно приняв на себя реальную личину чужого человека, он помогал себе не быть собой и не чувствовать себя. А Том возвращался в времена которых боялся больше всего, но когда Тина была рядом, переживая происходящее одинаково с ним. Когда Крис унижал его и бил, когда насиловал его долгие ночные часы, он словно прощался с теми временами проходя их заново, ведь на самом деле этот бородатый и сильный мужчина, по имени Крис, любил его и сестру, любил по-настоящему. И этот мужчина так сильно хотел, чтобы они оба были рядом, что готов был убить одного из них за эту мечту. Он просил бить его и топтать больше и больше, оставлять его, изнасилованного и связанного до утра, не позволять прикасаться к себе или наслаждаться сексом. Иногда, ощущая мимолетный сладкий поцелуй Криса, Том чувствовал дикую надежду и счастье. Он осознавал, что не в своём детстве, вспоминал, что вырвался и улетел, как и она, его сестра и возлюбленная. Затем уже Том вспоминал что она ушла неизвестно куда, и самое страшное, по неизвестной причине, что делало невозможным исправить ошибку, если таковая была. И тогда Том просил наказать его опять. И Крис наказывал его. В какой-то момент Крису стало окончательно ясно, что эта покорность жаждалась Томом и Тиной, она не была для них извращенной или болезненной, она была естественной, стала частью их сущности. Они любили хохотать и ругаться вдвоем, нежно трогать друг друга и замирать, смотря в одинаковые глаза, наслаждаясь близостью схожих губ. Они любили долгие вечера друг с другом, обнимаясь и погружаясь в старое кино, где все было понятно и безопасно. И они любили его, Криса, полной и чистой любовью, его руки, которые умели гладить и сжимать, его мужицкие грубые шуточки, его умение зажимать в угол и заставлять их чувствовать себя маленькими и беззащитными. В нем, простом парне из Австралии они сразу же интуитивно увидели то, чего он не знал о себе. Темную часть его я, мрачную и оскаленную, возбуждающуюся от темноты и грубости, его умение использовать свое больше тело и силу, чтобы заламывать чужие руки, накручивать волосы на кулак и заставлять выгибаться ломаться под ним. Если бы они были бы не человеком, но демоном с двумя именами, мужчиной и женщиной в одном лице, то в первую же встречу с ним, Крисом, вытащили бы свой трепещущий раздвоенный язык и прикоснулись бы к его душе, сладкой и пугающе притягательной. Этот демон бы знал, что за человек перед ними, что этот простой и улыбчивый парень на самом деле может быть пугающе бездушным, идеальным воином и полководцем. Если была бы объявлена война то демон знал бы, что этот парень достигнет высот, уничтожая ряды себе подобных, высвобождая закупоренные в телах души, быстро и спокойно, не имея сомнения и жалости. В Крисе был талант бездушного убийцы, мясника с высокими идеями. Его руки могли ломать шейные позвонки и вторгаться в плоть вместе с ножом. Его глаза оставались бы несмущенными, его душа оставалась бы цельной. Но демона не было, а были сестра с братом, и не было войны вокруг и возможности темной натуре проснуться, а поэтому руки Криса писали эссе для университета или загружали белье в стиральную машинку. И только встретив Тину, а потом и вторую ее ипостась, Тома, малая часть его скрытой темной души проснулась, приняв их треугольник естественно, вгоняя свой член глубоко в их плоти, сжимая их шеи и подчиняя себе, заставляя распахивать в восторге рты, раскрывать свои естества для него, извиваясь под ним, желая быть съеденными им, вбитыми в постель, желая быть удушенными под тяжестью его тела и духа. Они хотели стоять на корточках пока он ест, смиренно ожидая внимания, они хотели готовить ему и наливать вина с двух сторон, хотели ласково целовать его бороду и губы, одевать чулки и пояса только для него, ожидали милостивого внимания и одобрения, хотели его себе навсегда. Они не могли уже быть другими, не могли изменить свою сексуальность. Было ли это удачей для Тины, встретить его там, у огромного платана на университетской земле? И почувствовала ли она сразу, что он тот, кто может принять ее именно такой какая есть, принять ее возлюбленного брата? Он уже даже не спрашивал себя об этом. Он считал, что встретиться им было даровано судьбой, как и остаться вместе. Считал, пока она не ушла. Темные ночи принесли некое облегчение. По утрам, помогая Тому смазывать синяки и порезы от ремня мазью, он нежно целовал его и Том чуть не плакал от счастья, что начинает что-то чувствовать опять. Темные ночи начали пропадать и через два месяца после ухода Тины в никуда, они наконец привыкли к тишине и начали заполнять ее не только грубым сексом и молчаливым криком, они начали разговаривать и готовить вдвоем, обсуждать свою учебу, и даже молчаливые объятья, когда они сидели в Интернете, стали естественно тихими. В один из вечером Крис возвращался с университета и, встав на углу дома, достал сигарету. Он начал курить, а Том не только его не переубеждал, но и сам иногда брал сигарету и затягивался. У него была довольно сложная защита доклада и он задержался до позднего вечера. Холодный весенний вечер заливался ночью, словно в фиолетовая тушь вливалась черная. Желтые окна многоэтажного старого дома блекло горели, открытые занавески показывали с высоким потолком, с двигающимися людьми. Посмотрев на окна их квартиры он увидел включенный свет в спальне. И сразу все понял. Он не смог дождаться лифта и побежал на шестой этаж. Его громкий топот отражался от стен узкой лестницы. Дверь была открыта и он ввалился в квартиру. Том выскочил из спальни и прижал палец к губам. Крис впился в его лицо и понял, все хорошо, с ней все было хорошо. Том сиял, молочно блестел, он выглядел как гладкий юный эльф, которого наградили всем счастьем мира. Том поманил его на кухню, но Крис злобно и тяжело покачал головой. Не снимая обуви он прошел в спальню и если Том хотел его остановить, то он ничего не почувствовал. Он оставил дверь открытой и сел на кровать. Тина тут же открыла глаза, будто шаловливая девочка, которая делала вид что спит, но не смогла продержаться долго и захохотала. Но в ее зрачках не было ничего от ребенка, если ее глаза и были покрыты поволокой нежности и усталости только проснувшейся женщины, но в зрачках ее была узость и острота. Она зацепила его глазами как острым крюком. Тина медленно приподнялась (она была в своей любимой шелковой сорочке) и села, устало облокотившись о изголовье кровати. Над ее головой раскинул руки крест. — Ну, здравствуй, Крис. Я тебя очень рада видеть. Крис молчал, ошеломленный, смотрел на нее всю. Затем он сделал то, что мог сделать только он. Он медленно потянулся к ней и поцеловал в лоб. Затем помог снова лечь и укрыл одеялом. Тина немного посмотрела на него, а потом закрыла глаза. Том ждал его на кухне, так и не сел кажется, стоял и ждал. Крис покачал головой, что ужинать не будет и Том кивнул в сторону маленькой спальни, в которой никто не спал давным-давно. Крис кивнул и они легли в узкую кровать вдвоем, не обнимаясь, спиной друг к другу. Заснул ли Том, Крис не знал, но сам он лежал очень долго, затем вышел покурить на балкончик, время было пять утра, и наконец помучавшись еще час он заснул. Проснулся утром как будто от удара в бок, вскочил и оглянулся. Он проснулся от смеха, которого не слышал очень давно. Том встал навстречу ему, а за ним на кровати лежала Тина, расслабленная, в серебристой гладкой сорочке, с более длинными волосами, похудевшая и прекрасная. — Она боится, что это может навредить малышу. Ты же понимаешь. Крис кивнул, с трудом сглотнув. Том смотрел на него жадно, разглядывал его всего. Между ними пропали их тишина и крики, их темные ночи с ремнем и пощечинами. Он был свеж и молод, полон жажды и энергии, он соединился с своей половиной и стал цельным, он ощутил неистовое счастье от той новости, что ему сказали, он был ребенком, которому под елку положили целое богатство и сделал это его любимый отец, на которого он теперь смотрел жадно и с благодарностью, готовый влезть на колени и целовать его бороду, обнимать крепко за шею, прижиматься всем своим дрожащим телом. А Тина за ним смотрела нежно, мягко, улыбчиво и Крис смотрел на нее только. Том закрыл ее собой, словно ревнуя, закусывая губы, боясь быть настойчивым, желая его всем своим естеством и стесняясь этого, словно подросток. — Она хочет, чтобы мы делали это рядом с ней. Чтобы не чувствовать себя одинокой. И Криса взяли за руку и повели к кровати. Ему помогли раздеться, а он только стоял и смотрел на Тину. Но когда он лег на Тома, то немного очнулся, повернул его голову и целовал, входил в него медленно и нежно. Он двигал тазом так, чтобы Тому точно было приятно, и парень под ним исходил от эмоций, раздвигал все шире длинные ноги, сжимал простынь, поднимал бедра чтобы Крису было удобнее, стонал громко несдержанно. Крис трахал его медленно, иногда целовал в шею, продолжал смотреть на Тину. И она смотрела на него поощрительно улыбаясь, томно гладя себя по еле заметной выпуклости живота. И когда Крис начал кончать, продолжая двигаться мягко и нежно, она медленно развязала свои тесемки, чтобы оголить маленькие красивые груди, призывно смотря на него, и Крис, глядя на них кончил в Тома. Тина теперь смотрела, улыбаясь на Тома, начала гладить брата по голове, а он схватил ее руку и прижал к губам, целовал быстро каждый пальчик, тяжело дыша и закрыв глаза. — Побудь во мне. — хрипло попросил он Криса. — Будь с нами. — прошептала, улыбаясь Тина. Крис лег полностью на Тома, и он вздохнул с облегчением, расслабился. Тина легла на свою подушку, подложив ладошку под щеку, словно маленькая девочка, улыбаясь смотрела на него и на Тома. Крис приподнял голову Тома и потянулся к губам, Том ответил сразу, жадно и болезненно, продолжая сжимать руку сестры. Крис оторвался от знакомых губ и остался лежать на Томе, они оба смотрели на нее, освещенную рассветом с окна, а она смотрела на них.