В окружении новых жизней

Время исчезло. Когда-то, непроглядной ночью, когда я, тогда еще со стороны, увидела настоящий ужас впервые. «Время исчезло!» — произнес дрожащий голос. В темноте невозможно разглядеть выражение лица или глаза, но одними только звуками передо мной была нарисована полная, красочная картина происходящего. Тогда я не понимала, что на ней изображено. Сейчас понимаю. Подо мной грязный, жесткий матрац из грубой ткани. Я одна в какой-то комнатушке, палате, карцере. Не знаю где. Вместо изображения глаза выдают дымное серое марево. «Здесь достаточно светло», — зудит внутренний голос, — «просто ты ослепла». Не хочу верить, не хочу об этом думать. Но какая теперь разница? Они отправили меня сюда умирать. Выжав все, что могли, выбросили как пустой баллон из-под краски. Именно так. Пустота, муть перед глазами и обрывки смазанных, теперь уже неподвластных пониманию видений — все, что у меня осталось. Я уже имени своего не помню. Но слышу крики и стоны разделивших мою судьбу. Их было пятеро. Сегодня стало меньше, один из голосов больше не слышен. Кто-то безликий, едва осязаемый навещает нас, ухаживает за несколькими огрызками, остатками людей. Суетиться, тратит свое время, силы… зачем? Проще было бы добить, милосерднее. Я не вижу его, но чувствую, что когда этот человек приходит, в моей каморке становится светлей. Он включает свет? Но я вижу то же размытое ничто, только не темно, а светло-серое. Снова накатывают странные тревожные видения, я сворачиваюсь в комок под крики своих заочных товарищей, в надежде защититься. Только от чего? Внутренний голос заверяет, что все плохое со мной уже произошло. Кричу ли я в этот момент — не знаю, кажется только издаю болезненный сип, способность говорить, издавать звуки утрачена. Как и способность заявить о себе, дать знать, что еще существую. Попросить о чем-то? Сил встать с неудобной койки нет. Время исчезло для меня, но для всего остального мира оно идет. Хочется спросить у нашей сиделки, сколько времени прошло, о ее приходе я узнаю по светло-серому мареву перед глазами. Но сейчас темно и я чувствую, что не одна в своей последней обители. Со мной кто-то сидит, рядом с постелью. В темноте. Слышу дыхание, тяжелое, сбивчивое, ощущаю тепло от находящегося рядом тела. Это не один из моих товарищей по несчастью — человек не выжат досуха как все мы. Но он здесь. Напуганный, прячущийся. «Он сбежал», — твердит голос поверх безумных несвязных видений, — «он в опасности, его ждет такая же судьба, как и тебя». Чтобы что-то предпринять, приходится напрягать уже давно разрушенный разум, с болью, не сразу, но это получается. Я вижу, не глазами, а каким-то шестым чувством, кто передо мной. Совсем молодой парень, идеалист, наивный романтик с претензией на геройство. От него веет теплом, давно не виденными добротой, состраданием. Он такой же, как я. Попал сюда по той же причине, но еще не прошел всех экзекуций, которые делают из людей овощи. Я — его будущее, хотя доживают далеко не все. Никому бы не пожелала выжить после всех экспериментов и оказаться здесь. «Он сочувствует мне?» — не верит, отвыкший от любых проявлений тепла, задушенный, но еще живой, голос разума. Тем временем, нежданный гость обращает внимание на меня. С тяжелым вздохом приподнимается, отчетливо слышно громкое шуршание его одежды. Человек смотрит, шестое чувство, так не кстати проснувшееся, улавливает потоки тепла. Это сострадание, это моя боль, которую испытывает гость. От этого хочется заплакать, но давно не помню как это делается. — Совсем тебе плохо… — тихо произносит он. — Помоги… — пытаюсь произнести я, но сил хватает только на громкий выдох. Обострившийся слух улавливает далекие голоса: это те, кто ищут моего гостя, они скоро будут здесь. Схватят бедолагу и после долгих мучений, он окажется здесь, возможно на койке, на которой сейчас лежу я. Если выживет. Дышать становится особенно тяжело, каждый вздох выматывает. Возможно, этот день станет для меня последним. Хоть бы это было так. — Прости, я ничем не могу помочь… — извиняется парень, тоже почувствовав опасность. Невыносимо громко скрипнули пружины, горячая ладонь почти ласково легла на мою голову. Захотелось запротестовать, попросить, из милости, убить меня, но я не успела. Калейдоскоп забытых образов, как фильм, только во много раз ускоренный прошил меня как разряд тока. В попытке заскулить от боли, я снова начала задыхаться. Образы сменяли друг друга неуловимо быстро, но каждый кадр безошибочно находит свое место в моей покореженной памяти. Вот я разговариваю с жутковатым зверем ночью на лужайке, с собственным отражением, с другими неведомыми сущностями, еще не понимая, что происходит и пытаюсь самостоятельно найти всему объяснение. Вот встречаю единомышленников и неведомые сущности становятся визуализациями, вот единомышленники заменяют мне семью. Один сходит с ума, второй пропадает, третий умирает у меня на руках. Я проклинаю свой дар и пытаюсь восстановить свою жизнь из руин, боюсь, как и сейчас, страх становится вечным спутником. Люди, предавшие меня: самый дорогой для меня человек, муж и последняя надежда сам приводит ко мне врагов, обрекая на мучительную смерть. — Не надо… — бессильно шепчу я. — Это для твоего же блага! — заверяет уверенным голосом. Интересно, горевал ли он, узнав что натворил. Его слегка-виноватая полуулыбка, когда я в ужасе осознала, какая участь меня ждет и кто в этом виноват, преследовала все время мучений, каждую секунду пыток, я видела перед собой это лицо и горела ненавистью. Возможно, благодаря ей и выжила. Мне же хуже, что выжила. Даже в этом ты оказался виноват! Тварь, предатель! Время исчезло. Не знаю, сколько его могло пройти, не исчезай оно, но все картинки встали на свои места. Я поняла, что свернулась на своей узкой койке калачиком и трясусь от беззвучных рыданий. Нелегко оказалось заново переживать горькое прошлое. Внезапно я почувствовала, что дверь в мою каморку открыта настежь. Не знаю, зачем персонал запирал полутрупы и запирал ли, но дверь открыта. Я видела это, но не глазами. Цвета и мелкие детали оставались недоступными, но контуры предметов были видны, я просто знала какие они и где находятся. «А что, если попробовать встать с кровати?» — сказал внутренний голос. Странно, но теперь он звучал не как нечто чужеродное, а точно отражал мои мысли. С трудом, опираясь на стену, я поднялась на нетвердые ноги. Словно со стороны могла разглядеть свое слабое истощенное, как у больной тяжелой формой анорексии, тело, укутанное в мешковатое подобие пижамы. «Не вижу, но пижама, наверняка, белая,» — не глядя решила я. Каждый шаг давался с трудом, я выбилась из сил, взмокла, словно бежала несколько километров по жаре, почти теряла сознание, но упорно шла на звуки. Моего ночного гостя поймали, я видела это, но не глазами, глаза не дают такого широкого обзора. И видела куда нужно идти. Знала зачем: отомстить тем, кто мучил меня и за тех, кто был мне дорог, помочь тому, кто проявил сострадание. В последний раз. Они были уже близко, когда я, как умела раньше, обратилась к неживым предметам, созданным человеком. Я еле держалась на ногах, но сила во мне била через край. Переливалась как волны в море, распирая тело жертвы концлагеря, узловатыми руками опирающееся о стену. Моя цель находилась за дверью. — Убейте этих двоих, — еле слышно, но зная, что слова дойдут до адресата, — раздавите. Стеллажи, где персонал хранил разный хлам были тяжелыми, надежными и устойчивыми. Но этой ночью, а я знала, что сейчас ночь — видела, опять же не глазами, звездное небо через пять верхних этажей и крышу. Видела, что мы находимся в подвале, за которым никто особо не следит, что в самом здании почти никого нет. Видела моего гостя, двух неприятных мужчин в синих комбинезонах. И еще двух парней — крупных, квадратных по комплекции, одетых в жилетки с кучей карманов, по которым рассован разных хлам. Хлам из комнаты за дверью. Но ее открывать не обязательно, хоть и осталась всего пара шагов. Квадратные парни заметили меня, услышали мои слова и ехидно улыбнулись. Никто больше не мог их видеть. Грохот заложил уши, мне показалось, что обрушивается здание, но это всего-лишь упали ребята-стеллажи. А стояли твердо, ничего не предвещало беды. Долго ждать не пришлось, дверь открылась и оттуда выбежал мой недавний гость. Жутко напуганный, он уставился на меня. Представив, какое у него должно быть сейчас глупое выражение лица, я беззаботно, словно ничего ужасного за последнее время не происходило, широко улыбнулась. Даже приветливо, насколько это было возможно: — Услуга за услугу, — мой голос походил на шипение умирающей змеи, звучал тихо, слабо, но достаточно четко, чтобы ночной гость уловил смысл, — ты смог мне помочь. Только… лучше бы убил. Силы оставили меня и мир заполнила темнота. Скорее всего персонал этой живодерни добьет меня как нечто опасное, вышедшее из-под контроля. Пусть так и будет. А у парня появились шансы спастись.