В окружении новых жизней

— То есть? — возмутился Борис. — Зачем? Мы можем просто попросить. — Нет, не можем: светиться в деревнях категорически нельзя. Лаборатория будет опрашивать местных жителей. Так что идем строго в темноте, сейчас мы выглядим слишком приметно, надо переодеться, слиться с толпой. И найти на чем доехать до города, там затеряться проще. — Но я не хочу грабить людей, — не сдается он, — может это их последние деньги! Спор начинал меня утомлять: — Так найди деревню поприличней и дом побогаче! Понимаешь наше положение вообще? Мы возьмем не больше, чем необходимо чтобы выжить. — Но… может и правда попросить… — Ну ты же ментальщик, а не я: найди человека, попроси и подотри его воспоминания. Борис сдался. Я поняла, что он ментальщик и его область — разум людей, тогда, в подвале. Положив руку на голову он проник в мои воспоминания, я не раз испытывала такое и от друзей и от врагов. Но, в то же время, ментальщики должны были контролировать в какую сторону идет связь: видит ли он воспоминания сам, или вместе с тем, чьи воспоминания смотрит. Мой спутник плохо это контролировал, поэтому мы смотрели их вместе, что наталкивает на мысль о его неопытности. Конечно же, до умения подчинять себе людей ему еще очень далеко, ведь это считалось высшим пилотажем. А то, почему после косячного неумелого проникновения в воспоминания, ко мне вернулся разум — я не могла даже догадываться. Обсуждать это с Борисом не было ни малейшего желания — он точно не знает. Мой спутник не стал спорить дальше, только повторил, что воровать нехорошо, но на этой каше он долго не протянет. Мы договорились, что я остаюсь в лесу, а Борис, как более мобильный и быстрый, отправляется на поиски, возвращается, когда найдет подходящий дом и мы вместе идем воровать свой путь к свободе. — Я индустриальщик, Борь, причем опытный. Много че могу сотворить с приличным домом, если ты его найдешь, конечно. Помнишь как я спасла тебя от тех громил? Вот-вот… Какое сейчас число? — услышав ответ, я не то, чтобы удивилась, мне казалось, с момента, как я оказалась в лаборатории, прошла вечность. Но сейчас, сопоставив даты, было сложно поверить, что я прожила так долго. Должно быть, мой случай, и правда, исключительный. — А я на этой каше продержалась пять лет, просто имей в виду. Был полдень, мой спутник обещал вернуться затемно, оставил мне одеяло, куртку и плошку с водой, зачерпнутой в речушке неподалеку. День обещал быть интересным: я одна в лесу, совершенно слепая. Здесь на природе я ничего не смогу сделать в случае опасности, будь это дикий зверь. Или дикий человек, но не стала делиться своими опасениями: он и так волнуется. Уверенности в том, что мой, давно никак не задействованный дар опытного индустриальщика не подведет во время исполнения плана, что вообще будет действовать как надо, не было. Я легла на землю, пытаясь увидеть, но не глазами, злосчастную плошку: она сотворена руками человека, но, судя по всему, до этого момента не использовалась, и не впитала в себя мысли и эмоции людей, значит и фон излучала едва уловимый. Увидеть такой предмет сложнее, но до попадания в лабораторию, я справлялась с такими задачами вполне успешно. То, что я смогла провернуть в подвале, можно посчитать внезапным рывком, превышением своих возможностей, чудом. Или одержимостью, так мне думалось, когда я, лежа на земле, не могла найти проклятую плошку, спрятанную среди невидимых для меня деревьев и травы. Нескоро, но и это удалось. Чтобы закрепить результат, я не подкашивающихся ногах, все-таки годы взаперти сильно меня ослабили, но худо-бедно ходить получалось, ощупала плошку с водой, положившись на более надежные органы чувств. Все припасы до того, как Борис не вернется. «А не решит ли он сбежать без меня, это было бы разумно. Я бы так и сделала, если бы не слепота», — забеспокоилась я, сразу же себя одернув, — «когда я стала такой циничной?». Однако, мысли о морали не вызывали даже незначительного отклика. Предать, ограбить, убить — все, казалось, я могла бы сделать ради своей цели. Только цели, возможно к счастью, у меня сейчас не было. Используя плошку с водой как маяк, я отправилась изучать местность, осторожными шагами и ощупывая деревья. Надо же было занять себя чем-то на время, пока мой спутник ищет, какой дом в какой деревне удобнее обокрасть. Мало интересного оказалось в изучении мира посредством ощупывания коры деревьев, но другого выбора не было. Приходилось занять себя чем-то, чтобы сковывающая апатия не перешла в кошмары наяву — воспоминания о последних пяти годах. После очередного эксперимента, когда хотелось только лежать плашмя, тяжело было даже думать. Это было испытание лишением сна — несколько дней, а казалось, вечность в бункере словно кто-то сверлил стену перфоратором, а каждый раз, когда я пыталась прилечь, то получала разряд электрического тока. Даром я тогда уже почти не владела. Без необходимости ко мне никто не заходил, а тогда решил зайти. Неприятный мужчина средних лет, взлохмаченный, неопрятным, его присутствие казалось чем-то нереальным, в первые секунды я посчитала, что это галлюцинация от недосыпа. Но он уверенно шагал ко мне, где на откидывающейся койке я пыталась спать. Получалось плохо. А тут еще этот? Он странно смотрел, ухмылялся. Тогда, до превращения в овощ, мой дар выстрелил в последний раз. Я тяжело поднялась с койки, сначала увидев визуализацию — мальчика в оборванной одежде, постриженного ежиком, смотрящего на меня исподлобья, с угрозой, а потом только то, что гость начинает расстегивать штаны. — Сделай так, чтобы язычек ремня впился ему в ладонь, да поглубже, — отдав быструю команду мальчику, я стала ждать. — До этого ко мне не подходили, боялись что-ли? А с этим что? Да по его лицу видно, что три класса образования. Но это научная лаборатория, уборщик что-ли? Сидя на краю своей белой, жесткой лежанки, я наблюдала, как он приближается. Эмоции словно утопили в киселе, после того, что со мной уже произошло, едва ли изнасилование сильно что-то изменило, сил переживать из-за него у меня бы не осталось. «Но я снова вижу их, я снова могу управлять ими!» — эти мысли вселяли радость. В моем бункере не появлялись визуализации: откидная койка без особых примет, белое одеяло, душ, спрятанный в потолке, чтобы я не видела из чего льется вода, одноразовая посуда. — «А теперь этот дебилыч! Решил, что это безопасно. Если напрячься, то можно вытянуть с десяток визуализаций из барахла, которое он принес с собой, устроив для всех кровавое шоу». Поздно я заметила, что дверь в бункер все это время оставалась открытой. Тогда бы сосредоточилась на побеге, а не на справедливом наказании. Уборщик собрался было уже приступить к делу, начал расстегивать пряжку ремня, и дикими криками, баюкая окровавленную руку, бросился бежать, когда я угрошающе стала наступать. Но не успела: неудавшийся насильник пулей вылетел прочь и закрыл за собой дверь. Раньше, не видя как открывается дверь, я ничего не могла сделать, но теперь решила попробовать заставить ее выйти из строя. Кодовый замок, работал на электронике, энергия во мне тогда тоже била через край. Секундного взгляда на визуализацию — человека в хромированном скафандре хватило, я скомандовала. Даже сквозь слои стали я слышала чьи-то вопли ужаса, процессор, управляющий дверью, начинал сбоить, а я, смотрела в стену, словно видела сквозь нее, и ухмылялась. Одного не учла — сильный заряд током установил меня, даже не дав увидеть открылась дверь или нет. А изучение пространства, слившегося в одно цветное пятно не приносило облегчения. Я вернулась к постеленному для меня на траве одеялу, к миске с водой. Отпив немного, я прилегла. «Лечь спать? А что еще делать?» — решала я, рассудив: в случае опасности, что спящая, что нет, защитить все равно не смогу. Сны пришли тяжелые, тревожные и, как теперь все вокруг, неразборчивые. Пару раз мне казалось, что кто-то, вроде огромной собаки, громко обнюхивает меня. На второй раз, я проснулась окончательно, поблизости явно никого не было. Зато муть окрасилась в темно-синий и заметно похолодало. — Борис, ты здесь? — позвала я, но никто не отозвался. Плошка изначально была небольшой, а теперь вода в ней заканчивалась. Даже частично ослепши, я чувствовала давление ночного леса, страх, который он внушаел, мнимые опасности за каждым деревом, хотя в сумерках силуэты деревьев я уже не различала. «Ну отлично», — смиренно заметила я, — ночь в лесу, в темноте и холоде, без воды. В одиночестве. — «Впрочем, ничего нового, надеюсь этот мой мальчик на побегушках не заблудился, а то мне конец». Мысли, что я умру от голода и жажды не вызывали страха, еще, пару дней назад я на это надеялась. Закутавшись в тряпки, щедро оставленные, я стала ждать. Мозг рисовал узоры на однотонном синем полотне, которое стало моим миром, время, казалось, исчезло снова, одинокая страшная ночь в лесу растянулась на вечность. Но в конце удалось задремать. — Луна исчезла, смотри. Ей страшно, что я на нее больше не вою. Выть на луну некому, поэтому ты уже не найдешь ее на небе, — сообщил мне, знакомый бархатный голос из далекого прошлого. — А ты где? Вика, ты здесь? — Борь не кричи, медведя разбудишь! Я здесь, — мгновенно проснувшись подала голос я, — а ты нашел нам подходящую жертву? — Конечно, — устало и радостно отозвался он. — Успеем дойти туда до темна? Учти, что с больным, слепым человеком под ручку. — Думаю, да, — подтвердил он. — Ну пошли, — решительно сорвалась с места я. Стояла на ногах твердо, мне бы указывали куда идти, а в остальном я справлялась сама. Борис слабо возразил, сказав, что хотел бы отдохнуть, но я не поддержала его идею, — нехай спать на холодной земле.