* — «черт тебя побери»
Поджимаю губы, рассматривая в зеркале бледное лицо. Большие, как у инопланетянина глаза, голубые и холодные, словно суровая норвежская зима, ровный нос, пухлые, обкусанные, розовые губы и черные брови. Не люблю свою внешность. Уж больно она простая и заурядная. Касаюсь пальцами щек. Будь у меня возможность рисовать так, чтобы превращать рисунки в реальность, то я бы точно исправила свое лицо. Нужно больше резкости, точности. Умываюсь. Чищу зубы. Приоткрыв рот, как те самые девушки, красящие ресницы тоннами туши, с горем пополам буквально запихиваю в глаза линзы. Сколько лет ношу эти чертовы линзы, а все никак не научилась быстро и четко их надевать. Промаргиваюсь, чувствуя, как слезятся глаза. Ненавижу свое ужасное зрение. Вот, что я, действительно, люблю в себе — так это густые черные, как смоль, волосы, обрезанные выше плеч. Распускаю некое подобие хвостика, и они тут же волнами спускаются до затылка. Расчесываю волосы пальцами, не пытаясь придать им аккуратности. Мне нравятся, когда они слегка растрепаны и небрежно волнисты. Никогда не заправляю кровать утром. Прохожу мимо нее к стенке и срываю прикрепленный гвоздиком чек со странным рисунком: колибри, делая быстрые взмахи крыльев, пытается дотянутся клювом до цветка. Нужно дорисовать. Аккуратно кладу собственное творение между страниц учебника и закидываю его в черный рюкзак. Он уже собрат с вечера, так что мне остается лишь скрыть косметикой темные круги под глазами и остановить свой выбор одежды на огромном, бордовом свитере, рваных черных джинсах, грубых, рокерских ботинках и… Элегантном темном пальто в пол. На одной руке — часы, на другой — тысяча браслетов. Это я. Я — противоречия в их чистом виде. Рюкзак накидываю на одно плечу. Из-под кровати достаю покоцанный скейт и направляюсь на кухню, стуча тяжелыми ботинками. — Привет, приятель, — шепчу своему верному другу. Разговаривать со скейтом — высшая степень сумасшествия, но я никогда и не отрицала свои психические отклонения. Ладно, может, я и не сумасшедшая, но со скейтом все же разговариваю. Кто ж еще меня так поймет? На телефоне все еще поет норвежский гимн. В кармане лежат спутавшиеся наушники, которые я достану лишь когда выйду на улицу. На аккуратной кухне вкусно пахнет свежеиспеченными блинчиками. Морщусь, глядя на тарелку горячих блинов, и прохожу к вазочке с фруктами. Беру яблоко. Откусывая, чувствую, как по подбородку стекает сок, отчего тут же пытаюсь стереть его первым попавшимся полотенцем. Щурюсь, разглядывая стикер на холодильнике. «Уже уехала на работу. Завтрак на столе. Не забудь закрыть дверь. Вильбек.» Фыркаю. Даю сотку — она подсыпала в эти блины яд. Прохожу мимо стола и направляюсь в коридор. Подпевая гимну, закрываю дверь и бегом спускаюсь по лестнице со второго этажа на первый. Улица встречает прохладным воздухом. Глубоко вдыхаю, прикрывая глаза. Теперь утро доброе. Достаю запутанные наушники, тратя около пяти минут, чтобы их распутать. Но я умею ждать и кропотливо делать что-то долгое время. Теперь гимн звучит прямо в ушах уже который раз подряд. Ставлю скейт на пол. Резко отталкиваюсь от земли, ощущая поток холодного ветра, и улыбаюсь. Небо такое красивое. Розовые цвета нежные и мягкие. Мне бы их нарисовать сейчас. «Ладно, первым уроком английский — там и порисую, » — решаю, чувствуя прилив вдохновенья. В ушах хор поет о норвежском нелюдимом ветре.****
Движения — резкие, четкие. Сильно давлю на карандаш, отчего линии получаются особо темными, а на подушечках пальцев остаются отпечатки. Прямо таки извиваюсь, как змея, наклоняя голову в стороны, чтобы каждую деталь нарисованной колибри рассмотреть под правильным углом. Увлеченная своим рисунком, не замечаю то, как медленно пожевываю нижнюю губу зубами. Когда я рисую, — неважно, что и когда, — всегда ощущаю себя творцом того изображения, что сидело в моей голове. И когда получается нарисовать это так, как я это представляю, сразу чувствую себя могущественной, имеющей превосходство. Хотя бы над этим листом и карандашом. Особое состояние: этакий творческий экстаз, схожий по ощущениям на легкие, приятные разряды тока, проходящие по рукам, рисующим задуманное. Напоминает наркотики: попробовав один раз, хочется возвращаться к этому снова и снова. — Ты сделала домашку? — Изольде, моя соседка по парте, вдруг наклоняется ко мне ближе и шепчет на ухо. Вздрагиваю, резко выпадая из своего собственного транса, и тут же отстраняюсь от нее подальше. Не люблю, когда ко мне прикасаются, или находятся слишком близко. Приподнимаю бровь, глядя в ее молящие карие глаза, и киваю в сторону лежащей на краю парты тетради. Девушка тут же выдыхает и благодарно смотрит на меня, незаметно для учителя притягивая к себе тетрадку, а я вновь смотрю на свой рисунок. Улыбаюсь, опуская голову так, чтобы прикрыть улыбку волосами. Получилось красиво. Птичка наполнена жизнью, а от этого внутри приятное волнение. Но это далеко не все. Тянусь к своему рюкзаку, лежащему на полу, и достаю оттуда черный скетчбук. Без особо интереса пролистываю старые рисунки и, наконец, открыв пустую страницу, обращаю взгляд к окну. Внимательно вглядываюсь в нежно-розовые облака, яркие лучи восходящего солнца и пролетающую мимо стайку птиц, как тут же чувствую желание перенести все это на бумагу. Сейчас. Опускаю голову к скетчбуку, зажав между пальцами карандаш, и вдруг улавливаю краем уха строгий голос учительницы: — Ну, давай же, Мун, не разочаруй меня хотя бы сейчас. Мун? Кто это? Разве в нашем классе есть человек с такой фамилией? Незаметно исследую кабинет взглядом, слыша шорох позади. Слегка оборачиваюсь, хмуро глядя на вставшую для ответа девушку. Она, кстати, сидит прямо за мной, только левее, как и Изольде. Длинные, выгоревшие рыжие волосы неопрятными волнами спускаются почти до поясницы. Пухлые сухие губы нервно сжаты. Странного цвета глаза: то ли зеленые, то ли серые. Вообще непонятно, каким образом рыжие волосы и такие светлые глаза могут сочетаться, но в сочетании с курносым носиком девушка выглядит очень даже мило. Красивая. Похожа на лесную нимфу: стоит пририсовать ей цветы в волосах и длинные, как у эльфийки, остроконечные уши. Хочу нарисовать. Безумно хочу ее изобразить. Рыжая нервно топчется на месте, молча опуская голову, и я вижу, как разочарованно прикрываются ее глаза. Поджимаю губы, вдруг почувствовав особую боль в них. Черт, опять будут раны. — Ева, — учительница недовольно цокает языком, — не молчи. В каком времени стоит это предложение? Закусываю внутреннюю часть щеки, на секунду опустив глаза в пол. Быстро пробегаюсь взглядом по написанному на доске. Ну что ж. — Past Perfect, — шепчу тихо, слегка наклоняясь в ее сторону. Девушка резко переводит на меня непонимающий взгляд, но неуверенно отвечает, не сводя с меня глаз: — Эм… Это Past Perfect, — звучит так, как будто бы она сама не знает, что говорит (в чем я, к слову, уверена), да и смотрит на меня так неотрывно, что мне хочется закатить глаза: неужели она настолько глупая? Учительница же сейчас точно поймет, что я ей подсказываю. — Расскажи правило, — действительно, женщина приподнимает бровь, подозрительно взглянув на меня. Проглатываю желание тяжело вздохнуть. Ну и зачем я, вообще, влезла в эту историю? — Действие совершилось к некоторому моменту в прошлом, — шепчу еще тише, прикрывая рот рукой так, как будто бы чешу подбородок. Ева морщится, явно прикладывая немало усилий, чтобы расслышать меня, и все так же робко произносит: — Действие произошло к определенному моменту в прошлом. Учительница вздыхает, качая головой, и поворачивается к доске. — Садись, Мун, сегодня ты не получишь худшую оценку в классе, можешь порадоваться, — недовольно смотрю на женщину, черкающую что-то мелом. Она не имеет никакого права оскорблять ученика. Наоборот, она должна ее похвалить. Как можно допускать столь некомпетентного человека для работы в школе? — Спасибо, — слышу тихий голос позади. Оборачиваюсь, глядя на Еву, пытающуюся мне улыбнуться. Именно пытающуюся: еле как растягивает сухие губы, видимо, борясь с желанием… Заплакать? Хочется вопросительно приподнять бровь, но я лишь киваю, заметив, как заполнились ее глаза удивлением, стоило ей меня осмотреть. Да, мои холодные, хмурые глаза и полностью черное обличье не особо подходят для того, чтобы приковывать внимание и завоевывать друзей. Отворачиваюсь. Странная девчонка. Красивая и милая, однако, выглядит так, словно на ее плечах — тяжелый груз. Какая-то потерянная. В любом случае, найду ее в фэйсбуке, чтобы достать фотографию, и обязательно нарисую в образе лесной нимфы. — Спасибо за то, что помогла. Удивленно поднимаю голову, еле как справившись с желанием нахмуриться. Внимательно слежу за тем, как плюхается на стул напротив Ева, поправляя рюкзак на плечах. Оглядываю ее огромную толстовку и уже собранные в небрежный пучок волосы, а затем натыкаюсь на неуверенную улыбку. Выглядит намного лучше, чем на первом уроке. — Эм… Пожалуйста? — приподнимаю бровь, вновь опуская голову к скетчбуку, и карандаш в руке дрогнет. Рассматриваю собственный набросок облаков и замираю. Не могу больше рисовать. Ева подошла ко мне сама. Несмотря на мои ледяные глаза, черную одежду и явно не самые дружелюбные манеры. Она первая, кто подошла ко мне сама. — Ты… Ты очень красиво рисуешь, — Мун улыбается чуть шире, кивая в сторону скетчбука, и я внимательно за ней слежу. Есть ли в ней какая-то фальшь? Что ей нужно от меня? Не могла же она просто так заговорить со мной. — Спасибо, — киваю, отложив карандаш в сторону. Оглядываюсь: школьная библиотека почти пустует. Наверное, из-за этой тишины голос Евы и кажется таким громким: — Эм… Пожалуйста? — подражая мне, говорит девушка и тут же заливается смехом, оголяя ряд белоснежных зубов. Замираю. Какая красивая улыбка. Чувствую зуд в пальцах и… Интерес к ней? — Слушай, — начинаю решительно, складывая руки в замок, и упираюсь на него подбородком, — могу я тебя нарисовать? Где-нибудь в парке? Мне нужны деревья. Желательно, ели. И твой профиль. Что скажешь? Вопросительно смотрю на Еву. Она замирает, видимо, не ожидавшая столь быстро разворачивающихся событий, и отводит взгляд в сторону, приоткрывая рот. Через пару секунд вновь смотрит на меня, сглатывая, и неуверенно отвечает: — Да… Наверное… Я думаю, да. Так, дай подумать… Сегодня я свободна целый день. — Я не настаиваю, — тут же говорю я, хмурясь, и начинаю собирать свои вещи в рюкзак, — если ты не хочешь, то… Конечно она не хочет, Ольсен. Думала, раз она поблагодарила тебя и один раз улыбнулась, то теперь вы будете лучшими подругами? — Нет-нет, — Ева спохватывается и встает за мной вслед, когда я резко поднимаюсь, — я хочу, правда. — Дашь мне свой номер? — приподнимаю брови. Девушка растерянно кивает, пытаясь скрыть, что, действительно, ошарашена происходящим. — Я позвоню тебе и скажу, куда подойти, — оправдываю свою просьбу. Ева опять кивает, как болванчик, а я записываю цифры прямо в одном из облаков на своем же рисунке. Решила не убирать скетчбук, а нести его в руке, что оказалось как раз кстати. — В четыре подойдет? — вновь вглядываюсь в миловидные черты лица. Мун улыбается увереннее, словно вдруг найдя интерес во встрече со мной, и ее глаза резко останавливаются за кем-то за моей спиной, однако, сама я не оборачиваюсь. — Я буду ждать звонка, — она вновь смотрит на меня, да только я вижу, что что-то в ее взгляде изменилось. Какая-то маленькая, совсем крохотная деталь прямо в зрачках словно сломалась. Наклоняю голову в сторону. Молча смотрю на нее последний раз и обхожу. Быстро иду в направлении кабинета математики, чувствуя на спине взгляд. Оборачиваюсь. Ева все смотрит мне вслед, а я рассматриваю компанию девушек, куда недавно засматривалась сама Мун. Они о чем-то тихо шепчутся. Кажется, одну из них зовут Ингрид. Вновь смотрю вперед. Крепче сжимаю скетчбук в руках. Она даже представить не может, как я поражена самой собой, и… Как же я рада. Ведь сегодня появится хоть что-то новое, кроме ссор с Вильбек, сотни рисунков, скейта и зубрежки домашних заданий.****
— Знаешь, а ты ведь так и не представилась, — Ева игриво улыбается мне. Незаметно усмехаюсь, благо, прячась за холстом, и резко взмахиваю кистью. Черный — весьма опасный цвет. Стоит хотя бы чуть-чуть переусердствовать — и ничего не исправишь. А я в выборе одежде переборщила чересчур, отчего теперь мою любовь к этому цвету никак не убавить. — Я, конечно, знаю, что тебя зовут Соня, но мы уже провели с тобой около часа, и… И ты все еще не представилась сама, — Ева коротко смеется, смешно морща нос из-за попадающих на нее лучей солнца. Ей приятно, что я так много молчу, давая ей возможность почувствовать себя, скажем так, ведущей, доминантной. — Сонья Ольсен, — выглядываю из-за холста, внимательно исследуя взглядом ее густые волосы, — теперь ты довольна? Вновь погружаюсь в картину, временами останавливаясь и закусывая кончик кисти. Чертовы волосы всегда были моим слабым местом. — О да, еще как, — Ева усмехается, разминая шею. Не удивлюсь, если все ее конечности затекли на этой лавке. А я не настолько жестокая, чтобы мучить девочку еще дольше. — Я закончила с основной частью. Фон дорисую попозже, — выпрямляюсь, ощутив, как у самой хрустит позвоночник. Да уж, рисовать с живого человека — то еще испытание. Может быть много портящих все факторов: погода, свет, многолюдность, неусидчивость «модели.» Благо, сегодня мне повезло со всем. — Правда?! — Мун радостно вскакивает с лавочки и замирает, жалобно скуля, когда разминается, поворачивая корпус в стороны. С легкой улыбкой слежу за тем, как она через пару секунд подходит ко мне и внимательно исследует взглядом свой собственных профиль, изображенный мною с примесью собственного видения: уши стали длиннее и заострились, губы еще более алыми, в рыжих волосах появились белые цветы, а глаза остались такими же — светлыми и добрыми. — Бог ты мой! Это же великолепно, Соня! Господи, как же красиво! — она приближается, придерживая спадающие на рисунок волосы рукой, и рассматривает портрет более детально. Самодовольно усмехаюсь, оставив ее наслаждаться собственным изображением, и начинаю собирать в рюкзак, лежащий на траве, все краски и грязные кисти. Сегодня не буду спать всю ночь не из-за внезапно нахлынувшего вдохновения — буду отмывать херову кучу кистей. — Рада, что тебе нравится, — невольно улыбаюсь шире. Ева поднимает на меня горящие глаза, а я чувствую, как приятно щиплет внутри. — Не прими за оскорбление, но… — Ева отходит на шаг, наблюдая за тем, как я придерживаю в одной руке холст, а второй пытаюсь сложить мольберт, после чего помогает мне, взяв рисунок к себе, — но ты всегда… Такая сдержанная, отчужденная. Какая-то… — Холодная? — приподнимаю бровь, заканчивая за девушку. Она неуверенно кивает, явно не желая меня оскорблять, но я всегда умела оценивать саму себя трезво. — Семейная болезнь, — пожимаю плечами, направляясь к тротуару с мольбертом в руках, и ногой пинаю скейт так, что он катится прямо по траве чуть впереди меня, — все мы выглядим, как чертовы Ходоки из «Игры Престолов.» Ева тихо смеется, прикрывая губы ладошкой, а я слегка улыбаюсь, наблюдая за этим. Все еще не могу понять, как эта девушка, вообще, оказалась рядом со мной, почему все еще не ушла и позволяет мне идти с ней в сторону ее же дома. Краем глаза незаметно слежу за тем, как Мун, стараясь быть предельно аккуратной, в одной руке придерживает собственный портрет, но смотрит только в свой телефон, почему-то, неожиданно посерьезнев. Мы спускаемся с небольшого холмика и по узкому тротуару идем по направлению к дому Евы. Точнее, она идет, а я еду на скейте, прижимая к груди собранный мольберт. Молчим. Меня это молчание никак не напрягает — я, наоборот, ценю тишину. Разглядываю улочки Осло и лишь изредка перевожу взгляд к Еве, замечая, как с каждой секундой она становится все более хмурой: губы сжимаются в тонкую полоску, напряженные глаза почти не отрываются от асфальта, а пальцы сильнее сжимают рисунок. — Я, кстати, ни разу не смотрела «Игру Престолов, » — Мун подает хриплый голос только спустя минут десять. Резко останавливается. Я торможу вслед за ней, спускаясь со скейта, и вопросительно приподнимаю бровь. — Ну, пару серий первого сезона, — вздыхает она, явно понимая, что не смогла нормально начать разговор, а я уж точно не та, кто бы его продолжил, — и все. Все еще молчу. Пустым взглядом смотрю прямо в серо-зеленые глаза и перевожу весь вес на другую ногу. Еву, кажется, смущает мое поведение, отчего она поворачивает голову в сторону и сглатывает. Гул машин и звонкое пение птиц сопровождает уходящее солнце, что розовыми лучами касается лица Мун. — Я намекаю на то, что, может быть, как нибудь встретимся и… — Ева запинается. — Ну, знаешь, посмотрим «Игру Престолов.» Или что ты любишь? — «Ходячие мертвецы, » — наклоняю голову в сторону. Мун слегка открывает рот, приподнимая брови, и пару раз кивает. Замечаю на ее губах веселую улыбку. — В четверг? — Ева слегка щурится из-за солнца и смотрит мне в глаза. Пожимаю плечами. Она вновь улыбается, как будто устав от моего странного поведения, но словно смирившись с ним, и опускает голову. — Ну, тогда… — она морщится, когда опять пытается вглядеться мои глаза, ведь солнце бьет прямо по ее лицу. — Позвонишь? — У меня не так много денег на телефоне, как ты думаешь, — усмехаюсь, — я даже себе автобус позволить не могу. Киваю на скейт у ног. Ева усмехается в ответ, отводя взгляд в сторону, и кивает. — Тогда я позвоню сама, — она улыбается, хихикая, а я не понимаю, что происходит, но… Смеяться хочется тоже. Еле сдерживаюсь от этого, лишь широко улыбаюсь и смотрю в сторону заката. В этом и есть вся прелесть: ты не знаешь, отчего и почему с определенными людьми хочется смеяться, потому что этой самой причины нет. Одно присутствие такого человека и поселяет внутри желание улыбаться. Такие люди — алмазы. И найти такое человека редкое явление. — Пока, Соня, — Ева оголяет верхний ряд зубов и исподлобья смотрит на меня, раскачиваясь на месте. Молча закусываю внутреннюю часть щеки, чтобы смех не вырвался изнутри, и наблюдаю за тем, как она разворачивается, собираясь уйти, но резко оборачивается и взрывается в приступе смеха. — Рисунок! Я совсем забыла! — тихо смеюсь, встряхивая головой, чтобы скрыть волосами улыбку, и забираю холст. Благо, дома оставался как раз только небольшой, поэтому я спокойно могу горизонтально взять мольберт, прижав его к себе, а край портрета сжать пальцами другой руки. — Пока, Ева, — улыбаюсь ей, становясь одной ногой на скейт, и отталкиваюсь от земли. Еду, пытаясь создать равновесие, но все же немного наклоняюсь в сторону, где держу мольберт. Вообще, выгляжу странно: длинное пальто развивается на ветру, цепочки на ботинках звенят, в руках мольберт и холст, на спине испачканный в красках рюкзак. Прекрасно. На секунду оборачиваюсь, вдруг хмурясь. Ева останавливается перед домом, вероятно, своим, складывая руки на груди, ведь на ступеньках сидит какой-то парень. Как он выглядит — разглядеть не могу, ибо мое ужасное зрение не позволяет этого сделать. Чертовы гены. Ненавижу свои глаза. Вновь смотрю вперед. Шмыгаю носом, чувствуя, как играется с волосами ветер, и задумчиво рассматриваю закат. Чувствую я: не такая простая эта Ева Мун. Однако, разгадать ее загадку мне, правда, хочется.****
Мне абсолютно безразличен автобус. Не понимаю, в чем смысл пустой траты денег, но Ева так усердно меня уговаривает, расхваливая своих подруг, что мне совсем не хочется ее обижать. Да, именно так: Сонья Ольсен согласилась. На перемене мы отправляемся во двор, где около из одного из столов сидит группа девчонок. Погода достаточно теплая и я решаю не застегивать кожанку. Буквально кожей чувствую, как любопытно смотрят на нас девушки, пока мы идем через весь двор. — Привет, — здоровается Ева, одаривая всех улыбкой. — Приве-е-ет, — протягивают хором девчонки, приветливо на меня глядя. Какая-то блондинка хлопает своими глазками, смотря на Еву, и я чувствую, как она безмолвно требует объяснений. — Это Сонья, она хочет быть с нами в автобусе, — неуверенно представляет меня Мун. Слова «она хочет» звучат громко, потому что я этого как раз таки не очень хочу. Здравый смысл подсказывает, что это не лучшая реплика при новом знакомстве. Поэтому я поднимаю руку в приветственном жесте и слегка улыбаюсь: — Привет. Девушки по очереди поднимаются, пожимая мне руку, и представляются. — Меня зовут Вильде и я тут главная, — приподнимаю бровь, мол: «Ты?» Но она явно не придает этому значения, — у всех нас есть какие-то, э-э-эм, обязанности. Ведь выпускной автобус это так важно, — ее энтузиазм я не разделяю, поэтому буркаю что-то вроде: «Угу, круто.» Она оставляет меня в покое, переключаясь на блондинку с каре. По-моему, Нура. — Нура, тебе тоже нужно принимать участие в развитии автобуса. Благодаря Еве мы идем на Хэллоуин, а я неплохо поработала с Вильямом. Вильде мне уже не нравится. Слишком много слов и мало смысла. И что за нахер? Кадрить старшеклассников ради какого-то автобуса? Судя по виду Евы, она сама не рада, что благодаря ей они туда и идут. — Ты с ним только переспала, он теперь на тебя даже не смотрит, — девушка в хиджабе, или как это называется, складывает руки на груди и смотрит прямиком на Вильде, — если он пошлет тебя, как и всех остальных, толку от твоих стараний будет мало. Вау, мне она нравится. Так умело затыкать людей… Похвально. Она могла бы со мной посоревноваться. — Он просто не любит навязываться, поэтому и не часто со мной общается, — запущенный, однако, случай, такая глупая наивность, аж тошно, — мы, вообще-то, говорили о том, что Нура ничего не делает. — Я не собираюсь спать с мальчиками Пенетраторами, ради приглашений на вечеринки, — Нура странно потряхивает головой и поднимает брови, как бы говоря: «Ясно или нет?» — Но это ведь для автобуса. Я же сделала это, — Вильде смотрит на нее, явно не понимая ее слов. — Вильде, — Сатре приподнимает голову и четко произносит ее имя, — это, конечно, очень благородно с твоей стороны, но я — не ты, — она смотрит прямо на девушку, будто объясняя ребенку элементарные вещи. Вильде же выглядит именно как ребенок. Еве, видимо, это надоело: она переводит тему на грядущую вечеринку. Вильде оживляется и начинает без умолку болтать о костюмах и о том, кто туда пойдет. Мы сидим еще минут десять. Меня благо никто не замечает. Все слушают болтовню Вильде, иногда вставляя реплики, но никого явно особо не интересуют костюмы, но ее это точно не заботит. Мне дают возможность молчать и меня это устраивает. Под конец, когда все уже встают, Сана объявляет, что ее костюмом будет не черный, а серый платок, но Вильде, не понимающая шуток и сарказма, отправляется объяснять ей всю важность костюма. Нура смотрит им вслед, а затем оборачивается ко мне. — Пойдешь с нами на Хэллоуин? — беззаботно спрашивает она. — Да, пойдем, нужно вливаться в коллектив, — Ева поддерживает эту тему, но во мне нет и капельки желания переться на сборище пьяных подростков. — Ну, у меня нет костюма, — пытаюсь найти причину, чтобы туда не идти. — Будешь рок-звездой, — подмигивает она мне, — а сейчас мне нужно удалиться, не хочу слушать нотации он химички, пока, — девушка растягивает губы в странно-неловкой улыбке, разворачивается на каблуках и направляется к входу в школу.****
А хозяин дома явно заморочился. Комнаты освещены фиолетовым цветом, играет громкая музыка, что отдает резонансом по телу и алкоголь, естественно, льется рекой. Вокруг танцуют, кто хочешь: кошки, ведьмы, вампиры, медсестры и прочие. Я себя чувствую вполне комфортно, ибо на мне черные берцы, черные рваные джинсы и косуха. На шее болтаются какие-то медальоны, а на руке я постоянно тереблю браслет с шипами. Самое яркое во мне — это макияж. Однако, не думаю, что темные тени и жирные стрелки вместе с бордовой помадой смотрятся плохо. Мы минуем комнату, где подростки выплясывают в пьяном угаре. Вдоль обеих стен коридора парочки, яро вылизывающие друг другу рты. Пару раз я чуть не вляпалась в готовых совокупиться здесь и сейчас. Доходим до комнаты, где музыка уже тише, стоят диваны и столы с напитками. Вокруг также танцуют, но не так развратно. Садимся на диван, а и без того готовенькая Вильде приносит откуда-то пару бутылок пива. Крис тут же всовывает мне в руку пиво. Оно оказывается вполне неплохим: точно не та дешевая бурда, которую невозможно пить. Ева сидит практически никакая рядом. На все расспросы отвечает: «Все нормально.» Ага, так мы и поверили. Но навязываться я не хочу, поэтому просто наблюдаю за толпой. Сана и Нура танцуют рядом, пытаясь развеселить Еву. Вильде с видом грустного котика, в прямом смысле грустного котика, следит за этим Вильямом, который обжимается с какой-то девкой. Бедная глупенькая девчушка. Внезапно кто-то тянет меня за рук. Автоматом поднимаюсь с дивана. Это Крис. Она разворачивает меня за плечи к Нуре и та руками приглашает меня танцевать. Музыка под стать моему наряду — чистый рок. Нура начинает играть на воображаемой гитаре. Алкоголь дает о себе знать: начинаю повторять ее движения. И вот мы уже звезды рока на пару. Мои кудряшки бьют меня по лицу, кулоны подпрыгивают при каждом моем движении, и я неосознанно начинаю орать слова песни, развернувшись к Нуре. Она поворачивается ко мне, и я вижу настоящее наслаждение на ее лице. Мне неожиданно хочется сделать ее фотографию именно в это мгновение, чтобы потом нарисовать, но именно Сана снимает наш с ней «звездный час» на телефон. Наверное, со стороны выглядит странно: две коротковолосые девушки, — одна брюнетка, а другая блондинка, — танцуют так, будто перед ними стадион поклонников. Музыка заканчивается. Мы с Нурой смеемся и… Она меня обнимает? Я опешила, но это так мило и приятно, что обнимаю ее в ответ. Взгляд падает на диван, на котором мы сидели раннее. Евы нет. — Ева куда-то пропала, я ее найду, — говорю Нуре. Она кивает мне, попивая пиво. Видимо, танцы ее измотали. Поднимаюсь по лестнице, а мне навстречу спускается какой-то парень с черными тенями на веках. Он не обращает на меня внимания, крича что-то парням внизу. Наверху много комнат, но я ищу ванную комнату. Правда, Евы там не оказывается, но я мимолетно поправляю уже не очень свежий макияж. В кармане вибрирует телефон. Сажусь на бортик ванной и открываю сообщения. «Если ты через 10 минут не вернешься домой, то можешь в принципе потом не возвращаться.» Господи, моей сестрице приспичило поиграть с строгую мамашу. Положив один мужской орган на эти угрозы, блокирую телефон и покидаю ванную. В коридоре встречаю девушку в странном полосатом топе и красными пятнами на щеках. — Эм, прости, ты не видела девушку в костюме балерины? — спрашиваю ее, но она отвечает не сразу: внимательно меня рассматривает. — А, Ева, она только что спустилась вниз, — она машет мне рукой куда-то в сторону первого этажа. — Спасибо, — выкрикиваю я, несясь по лестнице вниз. Я застаю ее, когда она берет свою верхнюю одежду. Как только к ней подхожу, она бросает короткое: «Мне нужно идти.» И буквально вылетает из дома. Нура появляется из толпы и спрашивает насчет Евы. Сухо отвечаю, не сводя хмурого взгляда с двери. Тревожно в груди. — Ладно, значит что-то срочное, — Нура пожимает плечами, — итак, моя рок-звезда, я требую второго раунда, — она играет бровями и уводит меня за руки в толпу. Танцую под пару песен, но ни одна меня не цепляет. Полная хрень. Тяжело дыша, плюхаюсь на диван вместе с Нурой. Она молчит, попивая пиво, а я занимаю себя тем, что начинаю разглядывать толпу. — Как-то на одной вечеринке моя знакомая перепила и умоляла какого-то парня в костюме вампира укусить ее, — хихикает она, садясь рядом. Минут двадцать Нура развлекает меня рассказами, из которых я узнаю, что она жила в Мадриде и вернулась в Осло в этом году. — Так, мне нужно что-нибудь выпить, — она поднимается с дивана и поворачивается ко мне, — тебе что-нибудь принести? — О, нет, мне нужно протрезветь или сестра меня убьет, — усмехаюсь. — А у меня нет сестры, — смеется Нура и уходит. Я опять разглядываю танцующих: движения уже не такие резкие, везде звучат пьяные визги и смех. Внезапно натыкаюсь на парня, который внимательно меня разглядывает. А я ж дама не из робкого десятка. Так же нагло на него уставишись на него, начинаю оценивающим взглядом по нему блуждать. Видимо, русые волосы взъерошены, но из-за освещения я не могу нормально определить их цвет. Но вот что было неплохо, так это ярко выраженные скулы. Мое выражение лица так и говорит: «Ну не то, ребятки, не то.» Опять скучающе рассматриваю танцующих.****
— Ты, блять, не имеешь на это право! Я несовершеннолетняя! — Да? Почему-то ты не думала об этом, когда приперлась вчера в два ночи! С кем ты шлялась до этого времени?! Чувствую, как тяжелеет дыхание. Крепко сжимаю руки в кулаки, что ногти больно впиваются в ладони. Холодно слежу за тем, как носится по моей комнате Вильбек в, как обычно, идеальном офисном костюме, стуча этими своими чертовыми каблуками. Двери шкафа открыты нараспашку: она срывает с вешалок вещи и с силой швыряет их на пол, еще и топча их. Ненавижу. Господи, как я ее ненавижу… — С кем ты там трахалась, а?! Поперлась на какое-то сборище пьяных подростков и стала шлюхой?! — глаза у Вильбек, кажется, скоро вылезут из орбит, от громкого голоса треснут стены, а изо рта полетит яд в мою сторону. Надменно приподнимаю бровь, чувствуя, как пульсируют пальцы и начинают трястись ноги. Злость переполняет, злость топит. Но я молчу. Молчу так упорно, так высокомерно, что все самообладание «идеальной» Вильбек идет прямиком к черту. Это выводит людей больше всего: не отрицание, ни грязные оскорбления, а ледяное и презрительное безмолвие. И я умею молчать. Я не скажу ей, что, возможно, впервые почувствовала себя частью молодой жизни, была в окружении людей, которых хотелось бы назвать «друзьями.» Нет, я буду молчать, да так, что она вырвет себе волосы от бешенства. — Что, нечего сказать?! Решила пойти по пути мамочки?! — старшая сестра резко нагибается, собирая в большую охапку мои вещи, и резко кидает их мне в лицо, отчего я не могу ничего видеть. Когда убираю с глаз какую-то кофту, то меня уже грубо тащат за руку к выходу из квартиры. Тут же вырываю запястье, но я оказываюсь на лестничной площадке, а дверь закрывается прямо перед моим лицом. — Открой дверь! Я тоже живу там! Открой чертову дверь! — пинаю прямо по двери, стучу кулаками. Ударяю так сильно, что немеют костяшки, но никаких звуков на той стороне не слышу. Вот же сука. Подлая, мерзкая сука. Резко присаживаюсь на корточки. Грубо и неаккуратно запихиваю часть вещей в рюкзак, не разбирая того, что беру, и бегом спускаюсь по лестнице, слыша, как открывается соседская дверь и старческий голос хрипит: — Да вы что творите?! Выбегаю на улицу и тут же становлюсь под нашими окнами, подставляя ладони ко рту. — Трахаться, как шлюха — твой талант, Вильбек! Только ты можешь сюсюкаться со своим парнем, а потом сосать член босса! Лживая сука! Кричу так, что горло разрывается от боли. Злость застилает глаза, но я не могу остановить поток слов, когда она еще и выходит к окну, выбрасывая из него еще вещи. Они дождем спускаются на мои плечи и голову, и я гневно их сдираю, бросая на землю. — Мама была бы горда тобой, Вильбек! Она бы даже посоветовала тебе позу! Воспитать шлюховатую дочь — вот же ее мечта! А потом она приведет к тебе своего очередного обдолбанного миллионера и у вас будет тройничок, Вильбек! Ты же всегда так хотела угодить ей! У тебя получилось, слышишь?! Она пустым взглядом смотрит мне в глаза сверху. Еле различаю это из-за отсутствия линз, но не собираюсь сейчас доставать очки из рюкзака. Я просто хочу втоптать ее в грязь, частью которой она и является. — Придешь, когда поймешь, как надо вести себя и куда можно ходить приличной девушке! — ее голос резко прерывается хлопком. Она закрыла окно. — Блять, — шепчу под нос и оглядываюсь. Вещи валяются по всей улице, но я не возьму их: пускай сама собирает, унижаясь сильнее. А я то знаю, что она точно уберет их обратно, опасаясь, что потраченные на это тряпье ее драгоценные денежки будут испорчены. Эгоистичная тварь. Поправляю лямки рюкзака, разворачиваясь, и быстрым шагом иду вниз по улочке. Молчаливый рассвет идет со мной. И скейт, и ключи, и деньги — все осталось в квартире. Черт. Вильбек точно не даст мне зайти, пока не решит, что я «одумалась.» Чокнутая. И просто до тошноты эгоистка: ей в голову даже мысль не приходит о том, где я останусь на все это время, пока она успокоит свой недотрах. У нее же босс в командировке. Ах, извините, я забыла. Достаю из кармашка эти чертовы очки с тигровой оправой. Мать купила их. Единственное, что напоминает мне о ней. Хотя, нет. Еще запах алкоголя, дорогих сигарет и предательства.