Приготовленный заранее торт пришлось убрать в холодильник, потому что ни у кого не было желания его есть. Мама уехала по делам сразу после вечернего разговора, а о том, что Кея ночевал дома, Цуко поняла только по мокрому полотенцу в ванной. Утро встретило ее ярким солнцем, промерзшей комнатой и начинающимся насморком, из-за которого нестерпимо чесался нос. Захлопнув отворившееся ночью окно и быстро позавтракав, Цуко отправилась в школу, на ходу размышляя о будущем. Кажется, она становилась похожа на маму, зациклившуюся на том, что еще не случилось, и упускавшую из вида «сейчас». За прошедшую ночь сильно похолодало, и отчего-то проходить привычную дорогу до школы было теперь до ужаса утомительно. Однотипные дома отличались друг от друга мелкими детальками, незначительными и такими неважными, сливались в единое блеклое полотно и исчезали из поля зрения, смешиваясь с дорогой, небом и зеленью. Проходя по привычной дороге, Цуко впервые смотрела себе под ноги, на все замки закрывшись внутри своей воображаемой библиотеки.
Разумеется, на предложение Емицу она согласилась, не стоило даже и думать менять решение в последний момент, но пасьянс до сих пор никак не сложился. Теперь, вовлеченная в мафиозные дела куда больше, Цуко отчасти ощущала себя предательницей, повернувшейся спиной ко всем, кто ее когда-то поддерживал, и эгоистично выбравшей третью, никому неизвестную сторону. Утром Кея ушел до того, что Цуко успела сознаться, и даже нетронутый торт на столе теперь чудился ей болезненным ударом в живот. Не то чтобы Цуко сомневалась в принятом решении, потому что, даже начнись все сначала, она поступила бы так же, но противное липкое чувство никак не желало стираться с ладоней.
Поджидавшая ее у школьных ворот Хару принялась болтать еще до того, что Цуко приблизилась, так что на какое-то время все заботы пробкой из бутылки шампанского покинули ее голову. Конечно, от глаз подруги не укрылось ее чрезмерно задумчивое состояние, и искренние попытки Хару решить ситуацию, о которой она сама ничегошеньки не знала, выглядели весьма умилительно. Впрочем, Цуко вдруг поймала себя на мысли, что смотрит на всех будто бы свысока, отделенная от остальных высоким забором. Не то чтобы она в самом деле уверовала в собственное незримое превосходство, наверное, Цуко всегда считала себя немного лучше других, но теперь окружающие люди и вовсе казались букашками. Травоядными, как называл неспособных постоять за себя Кея, и, хотя раньше относила себя к этой же категории, Цуко все равно была кем-то вроде слона – и животными не питалась, и при случае могла затоптать.
От дурацкого сравнения защекотало в горле, и Цуко невольно хихикнула, прикрывая ладонью рот. Хару тут же повернула к ней голову, перестав жевать, и на лице ее растянулась улыбка такая широкая, что Цуко взаправду испугалась, что сейчас все набитое в рот вывалится наружу. Но, сделав над собой усилие, Хару свой обед проглотила, защебетала еще восторженнее и даже похлопала ее по плечу, хотя когда-то в самом начале их дружбы Цуко предупреждала, что не любит прикосновения. Еще Хару впопыхах рассказала о соревновании сумоистов, в котором участвовали мальчики из средней Намимори, и добавила, что сегодня вечером должна была состояться финальная битва. Цуко, представив Тсунаеши-куна и Кею толстяками в набедренных повязках, снова хихикнула, икнула и тоже едва не подавилась от рванувшегося в горле смешка.
– Последним будет сражаться Тсуна-сан, потому что он самый сильный, а еще капитан команды! – воскликнула Хару, выбрасывая кулак вверх. – Мы с Кеко-чан пойдем поддержать его, ты ведь присоединишься?
Внезапно она очутилась прямо напротив ее лица, и Цуко невольно остановилась, делая в сторону незаметный шажок. Лицо Хару было так близко и светилось такой надеждой, что Цуко ничего не оставалось, кроме как обреченно кивнуть и продолжить слушать восторженные возгласы. Примерно с таким настроением – Хару не переставала придумывать подбадривающие кричалки, а Цуко слушала ее вполуха и думала о своем – они добрались до средней Намимори, где у ворот их уже ждала, заговорщицки улыбаясь, Сасагава Кеко. Взглядом она показала, что Тсунаеши-кун находился на крыше, и Хару понимающе закивала, приложив палец к губам. Впрочем, Цуко пришлось повторить ее жест, когда за углом коридора она вскользь увидела Кусакабе-сана, и тот тоже кивнул, развернувшись в другую сторону.
Первым делом, стоило выйти на крышу, Цуко в лицо ударил ветер с привкусом наступающей осени. Короткие волосы взметнулись, защекотав уши и лоб, ветер мазнул по коленкам и забрался под юбку и в рукава, словно бы собираясь надуть ее изнутри, чтобы подхватить и унести с собой далеко-далеко. Вот только Цуко не поддалась, сама шагнула вперед, невольно прячась за девочками, и неловко улыбнулась, сталкиваясь взглядами с Тсунаеши-куном. Что-то в нем решительно поменялось, можно было заметить невооруженным взглядом, будто крохотный кусочек рыжего пламени все еще горел у него на лбу, отбрасывая на лицо теплые искорки. Вздрогнув, Цуко улыбнулась вспыхнувшему в животе чувству, Тсунаеши-кун подхватил ее улыбку, и растерянность на его лице уступила место решительности и немного задору. Хару и Гокудера наперебой голосили, уже схлестнувшись в споре о том, кто же считает Тсунаеши-куна более потрясающим, и отчего-то никто больше словно ни капли не сомневался в предстоящей победе.
– Ацуко-сан, я, – Тсунаеши-кун запнулся, оглянулся, но никто больше не слушал их, – обещаю, что смогу всех защитить.
Ветер то и дело менял направление, хлестал по лицу и путался в школьной юбке, так что слезились глаза, а еще торчащие во все стороны волосы Тсунаеши-куна забавно трепыхались, то опускаясь челкой ему почти на глаза, то поднимаясь вихрастыми чубами. Исчез, казалось, детский испуг, постоянный навязанный спутник Тсунаеши-куна, разгладились мелкие, незаметные раньше складки в уголках губ, и сам он сделался чуточку выше. Не прямо сейчас, Цуко ни за что не поверила бы, что Тсунаеши-кун вырос на пару сантиметров за один день, но раньше, едва они познакомились, она была чуточку выше, но теперь ей не нужно было опускать подбородок, чтобы смотреть в глаза собеседнику. С их первой встречи Тсунаеши-кун вырос физически и морально, и, пожалуй, Цуко нравился этот его новый вид.
– Ладно, – и все же Цуко пожала плечами, довольно улыбаясь и склоняя голову набок, – я могу прийти за тебя поболеть? Мне любопытно, как люди сражаются с помощью пламени.
Оправдание звучало бессмысленно, где-то глубоко внутри все еще теплился обидчивый страх, что Тсунаеши-кун снова велит ей не приходить, но он просто кивнул и улыбнулся так широко-широко, словно просил прощения за все разом. Не то чтобы Цуко в самом деле на него обижалась, однако слова его, острые и отрывистые, все еще царапали горло, самую капельку мешая дышать. Ветер трепал ее волосы, совсем немного отросшие, но все еще не по-девчачьи короткие, ластился к ногам, точно выпрашивал ласку, а на Цуко снова были ее любимые серые с черными звездочками колготки, упаковка с которыми просто-напросто валялась в шкафу какое-то время.
Разумеется, после заключения соглашения Емицу рассказал Цуко о том, что случилось с Девятым Вонголой, и всего на мгновение в груди ее вспыхнула злость. Она не желала кого-то оправдывать или беспочвенно обвинять, но в мафии действовали другие законы, и власть здесь доставалась сильным и изворотливым, а вовсе не добрым. Тсунаеши-кун, пожалуй, был слишком хорошим для этого мира обыкновенным подростком, на голову которого разом свалилось слишком много забот. Жалости Цуко тоже старалась не предаваться, лелеяла ее в ладонях и выбрасывала прочь, оставляя подле себя одну рассудительность и чуточку подростковой мечтательности.
– Я не хочу, чтобы ты приходила, но не могу тебя останавливать, – Тсунаеши-кун рассмеялся как-то неловко, зачесал пальцами упавшую на лоб челку, – поэтому обещаю всех защитить.
В одно мгновение мир перевернулся с ног на голову и продолжал вращаться стремительно, ни капли не замедляя ход. Можно было уже привыкнуть, но Цуко, которая никогда не любила американские горки, все еще тошнило от скорости и крутых поворотов, так что каждый раз что-то внутри нее тоже переворачивалось. С каждым днем она узнавала все больше и больше, погружалась в мир мафии, но ей отчего-то не было страшно. Тсунаеши-кун обещал ее защищать, а еще у Цуко был Кея как нечто само собой разумеющееся, но в конце концов, наверное, ее нервы должны были кончиться. Натянутая внутри струна должна была лопнуть скорее рано, чем поздно, и Цуко чувствовала ее под ногами, болтающуюся от резкого ветра.
– Я подумаю о твоих словах, – хмыкнула Цуко, разворачиваясь на пятках и наконец укрываясь от пакостной осенней погоды.
Сегодня она взяла с собой обед на двоих, и, несмотря на то, что Цуко пообедала в школе, еды все еще оставалось достаточно много. Мама снова уехала, так что дома было решительно пусто, а еще Цуко не хотела бегать туда-сюда, поэтому путь ее лежал в кабинет главы Дисциплинарного комитета. Тоскливые сомнения все еще терзали ее изнутри, так что Цуко непременно необходимо было с кем-нибудь посоветоваться, а лучшего собеседника, чем собственный старший брат, она найти бы попросту не смогла. Вот только он, как самый настоящий чурбан, даже головы не поднял, лишь Кусакабе-сан кашлянул и приветливо улыбнулся, прежде чем выйти.
– Я приготовила торт в честь твоей победы, ты видел? – вместо приветствия бросила Цуко, опуская на журнальный столик свою школьную сумку. – Ты же победил?
Задавать вопрос было вовсе необязательно, потому что Цуко и так знала исход поединка, однако Кея так забавно скривился при упоминании вчерашнего матча, что не поддеть его казалось попросту невозможным.
– Съем вечером, – Кея мимолетно поднял на Цуко глаза и тут же снова уставился в какие-то бумаги, – у тебя другое лицо.
Иногда, как это случилось сейчас, Кея говорил что-нибудь такое замысловато туманное, из-за чего Цуко казалось, что мозг ее зависает, теряя связь с миром. Смысл его слов всегда оказывался предельно простым, и Кея смеялся над ее несообразительностью, а Цуко дулась на него, пока что-нибудь не случалось. Цуко вообще не умела долго обижаться на брата, и он беззастенчиво пользовался этим, даже не думая принимать правила нормальной игры. Впрочем, на этот раз, похоже, он все-таки решил над ней сжалиться.
– Ты не ждешь от меня подробностей вчерашнего боя. Обычно здесь, – Кея постучал себя карандашом между бровей, – у тебя копится любопытство, а сейчас его нет. За дорого хоть продалась?
Вопрос выбил почву у Цуко из-под ног, и она, протяжно застонав, опустилась между диваном и столиком и накрыла руками лицо. В груди закололо, стыд обдал жаром щеки, и одновременно зябкие мурашки прокатились по позвоночнику. Не то чтобы Цуко всерьез сомневалась, потому что выхода иного у нее все равно не было, но этот вопрос породил новую гору бессмысленных сожалений. Раньше Цуко никогда не приходилось просчитывать выгоду, и оттого теперь ей казалось, что стоило поторговаться подольше. Хотя Кея обычно и вовсе действовал, не раздумывая, плыл по течению и назад совсем не оглядывался, так что не в его праве было осуждать принятые Цуко решения.
– Теперь мне кажется, что продешевила, – Цуко фыркнула, переключаясь на тактику нападения, и, все еще сидя на полу между диваном и столиком, ткнула в Кею вытянутой рукой, – но ты все равно встрял больше, чем я. Сам говорил не связываться с Вонголой, а в итоге стал Хранителем нового босса.
– Это же не соревнование, – Кея, вздрогнувший от смены тональности, вздохнул и покачал головой, добавив, что кольцо он вообще потерял вчера по дороге.
Цуко победно ухмыльнулась, потому что, очевидно, больше сказать ему было нечего. Лоб ее почти упирался в край столика, спиной она прижималась к дивану, и, чтобы выбраться, нужно было отодвинуть что-то одно. Не хотелось признаваться, но Цуко глупо застряла, самостоятельно затолкала себя в неудобное положение и могла только радоваться, что никто больше ее позора не видит. Пожалуй, она могла вытянуть ноги, пригнуться и вылезти под столом, но взыгравшая невовремя гордость, и без того поддетая словами Кеи, не позволяла Цуко даже пошевелиться. Чуть задрав голову, она видела, что Кея продолжает сидеть как ни в чем не бывало, и оттого стыд и обида все больше множились в животе. Стоило попросить Кею о помощи или растоптать несчастную гордость и выбираться самой, но Цуко только уткнулась лбом в столик и обхватила колени руками. Она всегда старалась выглядеть сильной ради защищающего ее старшего брата, но теперь отчего-то хотелось по-детски заплакать.
– Я буду ученицей Савады Емицу, – выдохнула Цуко в колени, – не сейчас, через несколько лет, когда закончится школа. Он мне не нравится.
Послышался скрип отодвигаемого стула, и Кея наконец-то поднялся, но Цуко больше на него не смотрела. Признание далось ей удивительно легко, Цуко почти ничего не почувствовала, только легкое отвращение к собственным действиям ласково погладило по загривку. Цуко понятия не имела, что собирается делать дальше, но в мафию по самое не хочу она уже умудрилась ввязаться, и теперь-то вылезти из болота точно не представлялось возможным.
– Не понимаю только, почему он так уверен, что я выйду замуж за Тсунаеши-куна.
– Он видел тебя-через-десять-лет? – Кея сел рядом, немного отодвинул столик и будто случайно коснулся ее волос на макушке.
Воспоминание всплыло легко, и Цуко кивнула, задумавшись больше о том, что взрослая она тогда разломала базуку и до слез напугала Ламбо. Должно быть, мысли ее нервно скакали, потому что в следующее мгновение Цуко уже вспоминала о несчастном маленьком Ламбо, попавшем в больницу, и о том, что сегодня к нему не пришла.
– Погоди, ты считаешь, что взрослая я замужем за Тсунаеши-куном? – мысли метнулись обратно, и Цуко встрепенулась.
Если бы Кея не отодвинул стол, она бы непременно ударилась о него головой, так резко Цуко подпрыгнула. Краска прилила к щекам, и теперь это был вовсе не стыд, а еще Цуко состригла волосы, так что прикрывать лицо ей было решительно нечем. Сердце колотилось в горле, перед глазами почему-то всплыл Тсунаеши-кун из будущего, и Цуко зарделась, кажется, еще больше. Кея тем временем смотрел на нее насмешливо, как взрослые смотрят на неразумных детей, но Цуко не обращала на его взгляд никакого внимания. Внутри нее происходила настоящая вакханалия из эмоций и чувств, так что рассудительность оказалась выброшена прочь за ненадобностью, и оттого бесконечный поток сбившихся мыслей невозможно было остановить.
– Я считаю, что она просто замужем, а за зверьком или нет – понятия не имею, – Кея пожал плечами, но, сжалившись над ней, все же продолжил. – У нее много колец, но вряд ли кто-то будет специально носить тонкое золотое на безымянном пальце.
Словно выброшенная на берег рыба, Цуко хватала ртом воздух. Получается, она все себе напридумывала, поддавшись глупым увещеваниям Емицу, сама себя всполошила и сама села в лужу. Хотя Цуко все еще терзало проснувшееся любопытство, за кем это она будущая была замужем, сердцебиение постепенно стихало, уступая место колючему разочарованию. С какой стати ей быть разочарованной, Цуко постаралась не думать, уселась на диван и принялась вытаскивать из сумки контейнеры рваными движениями. Со стороны она наверняка напоминала вышедшего из строя робота, не хватало разве что щелканья и дребезжания неисправных деталей, и эта картина, вытеснившая все остальные из головы, немного привела Цуко в чувства.
Ели они молча, только изредка переглядывались, и иногда Кея будто специально смотрел так, что у Цуко кусок становился поперек горла. Обсуждение степени их проблем с Вонголой на время прервалось, но и у Цуко, и у Кеи все еще было слишком много вопросов. Давно уже они не разговаривали так серьезно, начистоту и без всяких секретов, и Цуко, признаться, чувствовала себя немножечко легче. Она все еще считала, что из-за собственного неуемного любопытства наделала глупостей, но, в конце концов, Кея тоже ввязался в эту же переделку, и, Цуко отчего-то была совершенно уверена, побуждения его тоже были отнюдь не альтруистические. Стоило решать проблемы по мере их поступления, а сейчас проблемой оставалась последняя битва, на которую Цуко хотела бы посмотреть. Разумеется, она помнила, что случилось во время поединка Грозы, и именно из-за того тревога не желала отступать ни на шаг. Цуко хотела быть рядом, но ничего поделать все равно не могла, тем более это было опасно. В глубине души ей казалось, что она играет в настольный теннис, отбивая мячик, как аргументы, и находится одновременно по обе стороны стола, ведя битву с одной лишь собой.
– Я тоже считаю, что тебе не стоит там быть, – качнул головой Кея, когда Цуко рассказала ему о словах Тсунаеши-куна, – этот человек… Занзас опасен, и никто не знает, на что он пойдет ради достижения собственной цели.
Перед глазами тут же всплыл направленный ей в лицо пистолет, и Цуко вздрогнула, на мгновение испугавшись. Повисла нестройная тишина, перебиваемая криками за окном, и Цуко, кашлянув, принялась собирать палочки и пустые контейнеры. Это было опасно, страх все еще клокотал в груди вместе с оглушающим пламенем, но именно поэтому Цуко хотела присутствовать. Емицу рассказал ей, что случилось с Девятым Вонголой, и у Цуко мурашки по коже табунами ходили от одной мысли о том, что человек может оказаться заперт внутри беспощадной машины как батарейка. Сколько он там провел, Цуко думать решительно не хотела, сочувствовала разве что Тсунаеши-куну, который едва не убил человека своими руками.
– Когда я узнал, что тот старик – Девятый Вонгола, я почувствовал злорадное удовлетворение, – Кея откинулся на спинку дивана, а Цуко глянула на него искоса, – что-то вроде «так ему и надо». Я, вообще-то, до сих пор так думаю, но… опасаюсь, что он может сделать что-то такое с тобой.
К концу голос его стал совсем тихим, так что Цуко приходилось прислушиваться, чтобы услышать. Она отложила в сторону сумку, и та, потеряв опору, завалилась набок, и одна деревянная палочка выпала из нее и покатилась по полу. Кея смотрел в потолок, не мигая, руки его были расслаблены, и можно было решить, что он устал и уснул, забыв закрыть глаза, но кадык его нервно дергался, словно он раз за разом пытался сглотнуть застрявшую в горле слюну.
У Цуко свело горло, и она опустила глаза на собственные ладони. Надетые на одну руку браслеты едва позвякивали, соприкасаясь, а на другой было пусто, и Цуко стянула один браслет, покрутила его в пальцах и натянула на другое запястье. Вызывать пламя она тренировалась уже несколько раз, и у нее даже через раз получалось, так что, стоило немного сосредоточиться, рыжие с фиолетовым искорки вспыхнули на ладонях. Емицу тоже сказал, что у нее пламя неба с примесью облака, и Цуко тогда хихикнула, что она, должно быть, будущий босс-одиночка. Сейчас Цуко испытывала ни с чем несравнимую гордость, потому что глаза Кеи удивленно расширились, и он, сменив положение, во все глаза уставился на ее руки.
– Видишь, я больше не слабая! – Цуко вздернула подбородок, не уточняя, что до красивого рыжего пламени Тсунаеши-куна ей еще ползти и ползти. – Я могу за себя постоять!
Словно в насмешку над ее гордостью, пламя плюнуло искрами и погасло, оставляя тепло между пальцев. Цуко пискнула и затрясла руками, но зажечь браслеты больше не получалось, словно на маленькую демонстрацию она израсходовала весь свой запал. Цуко так расстроилась, что все оборвалось в самый неудобный момент, что не заметила растрепавшую волосы руку.
– Я никогда не считал Ацуко слабой.
Кея улыбался, смотря на нее, и трепал ее волосы, и отчего-то Цуко сделалось так стыдно, что слезы сами собой выступили в уголках ее глаз.
***
Белый цвет Ацуко никогда не любила, даже свадебное платье выбрала едва заметного персикового оттенка, будто последние солнечные лучи вскользь мазнули по белоснежному кружеву. И оттого, наверное, сейчас слой белых цветов казался ей не пушистыми облаками, а затягивающей пустотой. Она глядела на них сверху вниз, и казалось, будто все это – нелепая галлюцинация, вызванная играми уставшего разума. На плечи Ацуко разом свалилось слишком много всего, так что она отчаянно нуждалась в поддержке, вот только Тсунаеши, вместо того, чтобы чмокнуть в лоб и похлопать ее по плечу, безжизненно лежал в отвратительно белых цветах.
Разумеется, он был еще жив. Цветы скрывали несколько самых современных приборов, поддерживающих жизнь в смертельно раненом теле, но от знания этого легче вовсе не становилось. Ацуко ощущала, как сводит рыданием горло, и изо всех сил старалась натянуть на губы улыбку. Тсунаеши не должен был видеть ее отчаянного лица, потому что тогда все его старания пошли бы пепельным прахом. Всех на свете Ацуко убеждала, что она достаточно сильная, и потому именно сейчас она никак не могла признать собственной слабости.
– В конце концов, это просто нечестно, – Ацуко все-таки опустилась на землю, поджала под себя ноги и оперлась ладонями о краешек гроба.
Прятать его посреди непроглядного леса казалось предательством, самым настоящим безумством, но здесь Ацуко хотя бы могла его навестить. С тех пор, как они вернулись в Японию, она ходила сюда почти каждый день, и теперь, когда фигуры были расставлены, вот-вот должна была начаться игра. Ламбо поехал за Хару и Кеко, потому что они, хоть это и не было запланировано, тоже могли попасть под удар, а Кея завершал дела и тоже должен был скоро вернуться. Сама же Ацуко была решительно не готова, хотела забыть и плыть по течению, но именно она исполняла обязанности босса Вонголы в отсутствие Тсунаеши.
Она опустила подбородок на сложенные ладони, вгляделась в бледное лицо Тсунаеши и представила, будто он дышит. Будто он просто спит, а Ацуко уже проснулась, так что у нее есть капелька времени полюбоваться его безмятежным лицом. Появившийся вчера утром Реборн смотрел на нее подозрительно, но Ацуко пока не была готова с ним говорить. Ей было поручено расставить фигуры по игральной доске, и она следовала этому указанию безукоризненно, не отвлекаясь ни на что постороннее. Маленький, давно погибший для нее Реборн был сейчас посторонним, слишком въедливым и внимательным, и Ацуко не могла позволить ему узнать этот план. Потому что для него маленький Тсунаеши был любимым учеником, а для нынешней Ацуко – всего лишь подопытным инструментом, с помощью которого можно было перевернуть мир обратно нужной ей стороной.
Теоретически, построенная Шоичи машина должна была излечить ранение Тсунаеши, и Ацуко изо всех сил верила этому обещанию. Они придумали этот план вчетвером, находясь вместе, но по разные стороны баррикад, и теперь Ацуко, пожалуй, ничего не оставалось, кроме как верить. Самоубийственная авантюра стремительно завертелась, зашла так далеко, что назад поворачивать поздно, и Ацуко раз за разом прокручивала в мыслях детали. Она дала команду Занзасу подготовиться, и тот с привычной усмешкой пообещал содрать с нее шкуру, если Ацуко угробит его. Занзас не спрашивал у нее ничего, только пил и ругался, и за это Ацуко была ему благодарна. За прошедшие десять лет они не то чтобы в самом деле стали друзьями, но помимо Тсунаеши Ацуко была единственной, чьи приказы Занзас безоговорочно исполнял.
За десять лет, прошедших с первой встречи с Тсунаеши, многое для Ацуко изменилось, мир ее буквально вывернулся наизнанку, и у самой нее в ладонях теперь тоже ровно искрило рыжее пламя с задорными лиловыми искорками.
Осторожно коснувшись губами прохладного лба Тсунаеши и накрыв гроб тяжелой крышкой, Ацуко поднялась и стремительно развернулась. Лал Мирч ждала ее неподалеку, беспощадно летели секунды, и пришло время делать свой ход.
***
На сражение Тсунаеши-куна она почти опоздала, потому что с Кеей они проболтали до самого вечера, а потом он внезапно отправил ее домой переодеваться, потому что похолодало. Конечно, Кея и сам сказал, что ей не стоило присутствовать, но Цуко неслась со всех ног, едва разбирая дорогу. Когда она забежала на территорию школы, ребята стояли в кругу и кричали нечто вроде победной речевки, а Кея и еще несколько незнакомых мальчишек смотрели на все это со стороны. При виде нее на лбу старшего брата образовалась едва заметная хмурая складка, он отвернулся и буркнул что-то себе под нос, но Цуко вовсе на него не обиделась. От быстрого бега в ушах у нее стучало, легкие горели, а колени подкашивались, так что она согнулась, упираясь ладонями в бедра и пытаясь отдышаться. Слишком много людей разом смотрели на Цуко, так что поднимать голову совсем не хотелось, но в конце концов ей пришлось разогнуться.
– Я все-таки пришла посмотреть, – Цуко помахала ладонью серьезному Тсунаеши-куну, и тот просто кивнул, соглашаясь с ее решением.
Острый взгляд мазнул по затылку, но Цуко не обернулась, натянула рукава кофты пониже и сдула со лба растрепавшуюся от бега челку. Реборн как ни в чем не бывало запрыгнул ей на плечо, и от его присутствия разом стало как-то спокойнее. На самом деле Цуко всерьез волновалась о Кее, Ламбо и Тсунаеши-куне, и еще немного обо всех остальных, потому что все еще считала, что школьники не должны драться на равных с настоящими мафиози. Сердце ее колотилось в груди оглушительно, и никакой холодный ветер позднего вечера не мог остудить приливающий к щекам жар. Цуко думала спрятаться дома под одеялом, но пришла к неутешительному выводу, что тогда извела бы себя пустыми переживаниями. В конце концов, раз Цуко ничего не могла поделать, она обязана была хотя бы смотреть, чтобы сделать верные выводы.
Как только Хранители разошлись по местам, а зрители заняли подготовленную для них наблюдательную позицию, Занзас ударил Тсунаеши-куна так, что тот пробил собой стену. Одна из девчонок-организаторов поспешила объявить о начале, и сражение стартовало. Признаться честно, Цуко не особенно вслушивалась в правила, запомнила только, что Хранителей отравили, и на мгновение вздрогнула, подумав о не успевшем оправиться Ламбо. Переживания за Кею отчего-то стремительно испарились, наверное потому, что Цуко все еще считала его самым сильным на свете и больше смотрела на разворачивающуюся прямо над ними страшную битву. Тсунаеши-кун получал удар за ударом, будто специально подставлял одну щеку вслед за другой, прощупывая границы, а Занзас безумно смеялся, и хохот его был слышен даже в разрастающемся гуле.
Нагретый воздух выл, подобно струне, пыль поднималась и мешала смотреть, и, несмотря на окружающих их барьер, у Цуко ужасно слезились глаза. Снова надетые на одну руку браслеты позвякивали, и только десяток минут спустя, пролетевших одним мгновением, Цуко сообразила, что это из-за того, что ее руки дрожали. Еще один младенец с пустышкой, голубой, в отличие от пустышки Реборна, запрыгнул Цуко на другое плечо, и они принялись переговариваться между собой, оценивая действия Тсунаеши-куна. Это был третий из тех, что повстречались ей на пути, и Цуко попыталась припомнить, рассказывали ли ей что-то о них. Как назло в голове было пусто, только сверкали перед глазами рыжие вспышки, так что у Цуко совсем не получалось сосредоточиться. В какой-то момент внимание двух «комментаторов» переключилось на Кею, и Цуко лениво подумала, что на обработку заработанных им мелких царапин потребуется целая вечность.
Пристальный взгляд она не отрывала от Занзаса, пыталась отыскать в его поведении нечто такое, что могло бы все объяснить, но только все больше запутывалась. Отчего-то он походил на ребенка в истерике, только от ужаса сводило дыхание. Цуко смотрела на него, точно загипнотизированная кошкой добыча, и колени ее сами собой пригибались, готовясь к прыжку. Рыжее пламя полыхало вокруг, сыпались во все стороны пыль и осколки камней, Тсунаеши-кун бил и получал удары, а Занзас становился все злее и злее. Вот он поднырнул под рукой замахнувшегося Тсунаеши-куна, ударил его по голове пистолетом и выстрелил, из-за чего заслезились от яркой вспышки глаза. Тсунаеши-кун, скрывшийся в пламени целиком, кубарем полетел по земле, утер перчаткой кровь на виске и снова поднялся. Пламя на его лбу будто коптило, то разгоралось, то почти затухало, и в одно мгновение все снова исчезло, поглощенное дымом.
Реборн читал ей на ухо целую лекцию о прорыве точки нуля, Предсмертной воле и чем-то еще, но Цуко никак не могла разобрать его слов. Голова у нее отчего-то кружилась, живот свело от накатившего ужаса, а колени наконец подкосились, и только чья-то рука удержала ее от падения. Цуко совсем забыла, что рядом был кто-то еще, но лицо, когда она подняла ошарашенный взгляд, оказалось совсем незнакомым. Точнее, конечно, она видела его мельком, когда еще не познакомилась с Тсунаеши-куном лично, а теперь он смотрел на нее сверху вниз, и губы его растягивались в мягкой улыбке.
– Я тренировал твоего брата, но ты, наверное, в курсе, – светлые волосы его казались желтыми в отблесках пламени, а куртка с подбитым мехом воротником выглядела совсем уж не по погоде, – меня зовут Дино.
Признаться, Цуко не поняла, представилась она или тупо кивнула, потому что внимание ее снова привлекла яркая рыже-алая вспышка. Казалось, прошла всего пара мгновений с начала сражения, вот только спина ее затекла, а по шее ползли мурашки от холода. Разумеется, сражающиеся холода не испытывали, но она, стоящая неподвижно, отчего-то замерзла, так что растекшееся от прикосновения тепло немного ее отрезвило. Новый знакомый не спешил отпускать Цуко, мягко придерживал ее за плечо, а его прикованный к инвалидному креслу спутник, тот самый крикливый длинноволосый мужчина требовал от своего босса ни за что не проигрывать. В разгар сражения на поле его не пустили, и Реборн тихо прокомментировал Цуко на ухо, что это Скуало – Хранитель Дождя.
Пронзительный крик, больше напоминающий рев, разнесся над школой, и Цуко подумала, что непременно упала бы, не продолжай Дино держать ее за плечо. Внутренности свело судорогой, перед глазами мелькнула белесая пелена, и Цуко тряхнула головой, отгоняя наплывшее наваждение. Скуало продолжал рассказывать им историю, подкрепленную фактами от Реборна, и в груди у Цуко разливалась неприятная злость. Конечно, в алчных амбициях Занзаса был виноват только он сам, и сам же себя он загнал в ловушку отца, вот только сейчас она видела в нем ребенка. Не стоило спрашивать, сколько Занзасу было лет, когда его сковали во льдах, но Цуко легко могла представить подростка примерно одного с ней нынешней возраста. Еще легче она представила на его месте себя, цепляющуюся за все, что осталось, такую же жалкую, алчущую чужой силы и титулов, потому что выбора ей никто не оставил. Занзас кричал, на лице его расползались огромные старые шрамы, а Цуко не жалела его, скорее испытывала липкое жгучее отвращение.
Сердце ее подскочило, когда крик испарился, и тишина зазвенела в ушах. Обессиленный Тсунаеши-кун упал на разбитую землю, а вместо Занзаса теперь стоял посреди двора настоящий ледник. На этом можно было закончить, подумала Цуко, а руки ее опустились, и оказалось, что до того она изо всех сил тянула браслеты. Запястье отдалось пульсирующей болью, разочарование ядом толкнулось в горле, и Цуко кашлянула, выплевывая его вместе с осевшей пылью на языке.
– Эй, Реборн, – хотела сказать Цуко, но губы ее отказывались разлепляться, – почему мне обидно?
Точно услышав вопрос, Реборн мазнул по ней взглядом, но сражение оказалось еще не закончено. Второй ребенок с пустышкой из тех, что видела Цуко, показал шесть колец, собранных вместе, и яркое разноцветное, почти черное в полумраке позднего вечера пламя вспыхнуло у него на ладонях. Свет разрезал наступившую ночь, у Цуко заслезились глаза, а затем дым снова перекрыл ей обзор.
Радостный крик едва не вырвался из ее горла, но Цуко вовремя затолкала его обратно, пришлепнув сверху ладонью. Занзас был жив, и, пусть ничего хорошего это не предвещало, нечто клекотало у нее прямо в легких. Цуко все еще легко могла представить направленный в ее голову пистолет и нажимающий на спусковой крючок палец, но страх отчего-то больше не вертелся у нее в животе. Этот человек не должен был победить, но он был слишком силен и слишком опасен, чтобы вот так оставлять его скованным льдом. Безумный хохот резанул по ушам, отчаянье толкнулось в груди, и Цуко невольно попятилась, упираясь в грудь Дино спиной. Она скосила глаза на Скуало, и тот улыбался, но улыбка его была отчего-то пропитана странными, горькими чувствами. Занзас смеялся, как сумасшедший, лелеял кольцо босса в ладонях, а затем, словно кто-то нажал не ту ноту, из его рта вырвалась кровь. Смех обратился задушенным воем и бормотанием, проклятия посыпались на голову градом, и Цуко зажмурилась, чтобы не видеть. Всего на мгновение они встретились взглядами, и тот злой, отчаянный страх отпечатался у Цуко на веках. Кольцо не приняло его кровь, отвергло, как чужака, и колючее осознание безнадежности собственной алчности растеклось в воздухе ядом.
Тсунаеши-кун победил, но не было в его победе радости облегчения, только гнетущая скорбь и свербящая в горле горечь, будто в самом деле проиграли здесь все. Домой Цуко возвращалась, крепко цепляясь за руку Кеи, и оба они молчали, думая о своем.
