Сквозь листву она видела звезды

      И по прикидкам Тсуны, и в реальности (у Гокудеры-куна нашлись часы) пять минут давно прошли, а они так и торчали в будущем посреди странного леса. Он не успел сообразить, о чем говорил Гокудера из этого времени, и теперь Тсуне отчетливо казалось, что с самого начала он провалил что-то важное. Еще этот наполненный белыми цветами гроб, в котором он очутился, наводил на странные мысли, от которых оказалось не так-то просто избавиться. Тсуна шарил ладонями в засохших цветах, будто пытался что-то там обнаружить, и пальцы его то и дело натыкались на какие-то выступы. Но, опять же, мыслей в голове было слишком много, чтобы нормально думать о чем-то одном. Все в этом будущем казалось Тсуне поистине ужасающим, несмотря даже на то, что он пару раз видел взрослую Ацуко-сан и все. Будто нарисованная у него на лбу мишень разом стала просто огромной, которую можно разглядеть даже из космоса. Начиная от напавшей на них, но оказавшейся вроде как другом Лал Мирч, и заканчивая странным лесом, сквозь который приходилось просто-напросто продираться, все в этом времени хотело убить несчастного Тсуну.       – Десятый, как думаете, – заговорил Гокудера-кун, когда они расселись вокруг костра, – в этом может быть какой-то особый заговор? Ну, почему мы столько времени в будущем.       Вокруг сгущались темные сумерки, и страх в животе Тсуны сгущался тоже, подступал к горлу сдавленным писком. Дурное предчувствие крепло с каждым мгновением, но спросить, что оно означало, было решительно не у кого. Реборн пропал еще вчера утром, и теперь-то у Тсуны в голове крепла мысль, что он тоже застрял. Вот только учителя все равно не было рядом, и оттого Тсуна все больше убеждался, что сам ни на что не способен. Впрочем, Гокудера-кун верил в него, как верила и его взрослая версия, и оттого на душе становилось чуточку легче. Но Тсуна все равно думал, что, будь здесь Ацуко-сан, она давно бы во всем разобралась, потому что ее он считал просто невероятно сообразительной.       – Может, базука десятилетия просто сломалась? – Тсуна осторожно склонил голову набок, не желая признавать, что все складывалось слишком удачно.       Если его хотели убить, сейчас было самое время, потому что в этом времени Тсуна был совершенно беспомощен. Он не сомневался, что был связан с Вонголой и спустя десять лет, может, даже и вправду стал боссом. Может быть, взрослый Тсуна действительно умер, а его призвали сюда на замену?       – Звучит логично, – Гокудера-кун покачал головой, соглашаясь, – сколько раз тупая корова швырял ее как попало.       Помотав головой, Тсуна отогнал глупые мысли. Кому, в самом деле, могло прийти в голову призвать его вместо его будущей версии? Нынешний Тсуна ведь слабый, ни на что не способный, от которого без Реборна нет совсем никакого проку.       Выросшего позади Гокудеры-куна огромного робота Тсуна заметил уже после того, как мелькнула фиолетовая вспышка, и жуткие многоножки Лал Мирч обвили массивное тело. Он был куда больше Гола Моски, в котором оказался спрятан Девятый, и Тсуна застыл от ужаса, не в силах сдвинуться с места. Взрыв мазнул его по щеке, встрепал волосы горячим ветром, но ноги предательски прилипли к земле, так что Тсуна смог разве что заторможено голову повернуть. От взрыва во все стороны разлетелись щепки, пахнуло гарью, и в следующее мгновение огромная ручища едва не ухватила Тсуну за голову. Нечто заскрежетало надсадно, вспыхнуло снова, и голова робота отделилась от тела, обдав Тсуну горячими искрами. Кажется, прошло всего лишь мгновение, потому что только теперь Тсуна вспомнил, что должен дышать.       Горящий пламенем круг пролетел прямо у Тсуны перед глазами, и он отшатнулся, взвизгнул и рухнул назад, запутавшись в одеревеневших ногах. Растерянный Гокудера-кун стоял, раскрыв рот в удивлении, а Лал Мирч как ни в чем не бывало прятала коробочку под длинным плащом. Она, кажется, даже не обратила внимания на спасшую их взрослую Ацуко-сан, которая смотрела теперь Тсуне прямо в глаза, и от взгляда ее у него мурашки расползались по шее.       – Цуко-сан! – из-за дерева выскочил некто, до одури напоминающий Ямамото. – Не стоило нападать на него так открыто, ты же знаешь, что за тобой следят пристальнее, чем за любым из нас.       – Мне показалось, что Тсунаеши вот-вот умрет, – Ацуко-сан пожала плечами и снова мазнула по Тсуне внимательным взглядом.       Смущенной или хоть сколько-нибудь виноватой она вовсе не выглядела, на лице Ацуко-сан читалась скорее бесконечная усталость, перемешанная с раздражением. Тсуне от ее взгляда снова стало не по себе, но Ацуко-сан уже на него не смотрела. При ближайшем рассмотрении некто похожий на Ямамото и впрямь оказался им, растянул губы в улыбке и встрепал волосы на затылке, резко меняясь, будто слетела с него вся напряженность. Ацуко-сан же, в противовес, осталась до боли серьезной, словно на ее плечах все еще лежал целый мир.       – Б-б-бейсбольный придурок! И сестра Хибари! – закричал Гокудера-кун, от удивления даже начав заикаться. – А вы что здесь делаете?       Тсуне показалось, будто взлетели испуганные, только-только устроившиеся на ночлег в своих гнездах птицы. Он все еще сидел на земле, смотрел на всех снизу вверх, и на лице его расползалась дурацкая, совсем не соответствующая ситуации улыбка. Потому что Ацуко-сан, пусть и взрослая, была здесь, а это значило, что все в любом случае будет в порядке. Окрыляющее чувство это продлилось ровно до тех пор, пока Ацуко-сан не протянула перед ним руку раскрытой ладонью, приказывая отдать кольцо. Впрочем, Тсуна готов был отдать ей все, что угодно, тем более если она хотела забрать проклятое кольцо Вонголы. Вот только на его попытку протянуть кольцо босса, Ацуко-сан устало фыркнула, закатила глаза и потребовала другое. И только тогда Тсуна вспомнил, что во внутреннем кармане кофты у него хранилось полученное от Ланчии-сана кольцо, о ценности которого он и вовсе не подозревал.       – Так это ты виноват! – налетела на него Лал Мирч гневным коршуном. – Ты понимаешь, что из-за тебя мы все могли умереть?!       Кажется, она хотела сказать что-то еще, окончательно опустить Тсуну, но Ацуко-сан взмахом ладони заставила Лал Мирч замолчать.       – Нет смысла обсуждать это сейчас, – Ацуко-сан надела на кольцо скрывающую пламя цепь и протянула его обратно, – к тому же, благодаря нему мы тоже отслеживали ваше местоположение вплоть до этого места. И я ведь все равно обещала встретить тебя на подступах к базе.       На мгновение пальцы Тсуны и Ацуко-сан соприкоснулись, и по телу его будто прошел разряд электричества. В глазах заискрило, кольцо шлепнулось о ладонь, и все исчезло. Ацуко-сан отстранилась, принимаясь рассказывать что-то важное Гокудере-куну и бурчащей недовольно Лал Мирч, и Тсуна запоздало решил, что пора подниматься. Ватные ноги слушаться не хотели, он покачнулся, нелепо взмахивая руками, и Ямамото, единственный все еще не сводивший глаз с Тсуны, поддержал его за плечо.       Оставшийся до базы путь они прошли в полном молчании. Тсуна крутил головой, пытаясь опознать в лесу знакомые деревья, но в голове его никак не укладывалось, где именно они находились. Все леса в мире по мнению Тсуны были решительно одинаковыми, так что с равной вероятностью он мог очутиться в Японии, Италии или каком-нибудь неотмеченном на карте месте, где нет ничего, кроме хищных зверей. Впрочем, неподалеку определенно водились огромные роботы, а значит – были враги, желающие Тсуне скорейшей кончины. И в своем времени он, пожалуй, привык к постоянному напряжению, однако теперь оно возросло троекратно, отпечатываясь в напряженной складке между бровей, такой же, как у Лал Мирч, Ямамото и Ацуко-сан.       О базе Вонголы Ямамото прочитал целую лекцию, а Ацуко-сан со смешком уточнила, что они в лесу Намимори, и тогда Тсуна окончательно растерялся. Недостроенная база принимала их в свои подземельные объятия, и чем дальше они проходили, тем отчетливее Тсуне казалось, что назад пути нет. Словно захлопнулась мышеловка, перебивая хребет, но не было в утешение даже крохотного куска старого сыра. Страх клекотал у Тсуны в груди, бился запертой птицей, он раз за разом вспоминал атаки Лал Мирч, огромного робота и полыхающее кольцо Ацуко-сан, способное снести кому-нибудь голову, и в голове его утверждалась мысль, что нынешний он ни на что не способен. Тсуна едва успел победить ужасного Занзаса, и теперь его забросило в будущее, где каждый встречный оказался в несколько раз сильнее его старых противников. И даже бежать, что самое отвратительное, Тсуне было решительно некуда, потому что в этом времени он был чужаком, занявшим неподобающее ему место в устланном цветами гробу.       Странное, до одури привычное ощущение боли впилось в висок, и Тсуна взвизгнул, теряя равновесие. Перед глазами мелькнули белый пол и черные туфли Ацуко-сан, Тсуна рухнул на спину, и на грудь ему свалилось нечто тяжелое, выбивающее дух. Закричал Гокудера-кун, и пронзительный голос его врезался в уши, оседая плотным туманом. Реборн в самом деле был в будущем, оказался одет в странный белый костюм и все еще бил его, что есть силы. Еще Реборн смотрел на него снисходительно и высокомерно, будто Тсуна был песчинкой под его башмаком, и от этого взгляда злые слезы скапливались в уголках глаз. Тсуне все еще было страшно так, что кружилась голова и едва держали дрожащие ноги, Тсуна понимал, что в самом деле мог умереть в любое мгновение, потому что сам мир собирался убить его, однако в груди его растеклось липкое облегчение.       – Ацуко – нынешняя глава Вонголы, – уведомил их Реборн, когда все расселись по креслам и стульям, – вам обоим стоит ее безоговорочно слушаться.       Сам он единолично занимал большой диван в самом центре маленькой комнаты. Все еще одетый в странный белый костюм, похожий на водолазный комбинезон, Реборн отчего-то казался Тсуне чужим, будто прибыл из какого-нибудь другого, параллельного мира. Безусловно, это все еще был Реборн – улыбчивый наглый младенец, его репетитор и по совместительству мафиози, но было нечто такое в его маленьких черных глазах, отчего у Тсуны кровь стыла в жилах. Реборн смотрел так, будто разом потерял все, чего никогда не имел, и искорки пламени в его взгляде заставляли Тсуну снова сжиматься в отчаянном страхе. Что бы ни произошло в этом времени, все это его не касалось, думал Тсуна, разглядывая Ацуко-сан, Реборна и Ямамото, он должен был просто вернуться и окончательно отказаться от своего статуса Десятого босса Вонголы.       – Почему? – глупо переспросил Тсуна вместо того, чтобы послушно молчать.       Гокудера-кун толкнул его локтем, зашептал на ухо, что Тсуна наверняка не просто так очнулся в гробу, и в груди у него сжалось нечто густое и терпкое. Ацуко-сан глянула на него быстро, мазнула взглядом как будто задумчиво, и Тсуна вздрогнул всем телом. В ее взгляде было то же, что и у Реборна из прошлого, застывшее багровой пеленой прямо под веками, и Тсуна готов был поклясться, что пелена эта как-то связана с ним. Совершенно невовремя он вспомнил, что обещал ее защищать, и стыд густой волной мазнул по щекам, будто это он, а не взрослый Савада Тсунаеши, разом оказался виноват во всех ее бедах.       – Временная глава, – поправила Ацуко, и Тсуна, в голове у которого крутилось слишком много вопросов, вздрогнул от ее колючего взгляда.       Она смотрела на него слишком часто, точно пыталась кое-что отыскать, и Тсуне отчего-то казалось, что взгляд ее с каждым разом становился все отрешеннее. На пальцах у Ацуко-сан было много разных колец, перетянутых цепями, и только одно из них, сверкающее на безымянном пальце маленьким камушком, оставалось нетронутым. Тсуна думал, что оно похоже на обручальное, почти такое же, как носила мама, и никак не мог понять, чья Ацуко-сан жена. Вариантов, впрочем, было не так уж и много, но Тсуна не желал принимать ни один из них, продолжая теряться в бесполезных догадках.       Взвившаяся в воздух сирена заставила его вздрогнуть, вынырнуть из тупых мыслей и задрать голову вверх, будто так Тсуна мог увидеть проблему. Ацуко-сан, точно на плечи ей разом упал целый мир, протяжно вздохнула, и Ямамото, растерявший улыбчивость еще на первой фразе Реборна, похлопал ее по плечу. Было между ними нечто такое свистяще личное, едва не интимное, отчего у Тсуны засосало под ложечкой.       На вспыхнувшем экране показались фигуры паренька и нескольких девушек, и Тсуна с трудом узнал в них Ламбо, И-пин, Кеко-чан и Хару. Все четверо были старше на десять лет и сильно отличались от прежних себя, и отчего-то Тсуне снова стало то ли стыдно, то ли противно. Он был лишним в этом мире будущего, где его собственная жизнь завершилась в гробу среди белых цветов, а все, кого он однажды пообещал защищать, оказались в опасности. Будущий Гокудера-кун велел ему убить рыжего парня на фотографии, потому что именно из-за него их мир рухнул, но Тсуна не мог представить себя палачом. Он бы непременно струсил в последний момент, даже окажись ситуация критической, и тогда в будущем все равно ничего бы не изменилось. Тсуне хотелось зажмуриться, отсчитать пять минут и вернуться обратно на вечеринку в честь их победы над Варией, а затем рассказать все-все Ацуко-сан из его времени и послушать какой-нибудь умный совет. Вот только пять минут уже давно вышли, над головами ребят на экранах вспыхнуло алое пламя, и Тсуна дернулся, инстинктивно касаясь перчаток в кармане.       – Ламбо привел девочек, – Ацуко-сан хмыкнула, пристально глядя в экран. – Надеюсь, он наткнулся на них случайно, а не привел хвост. Я схожу за ними.       Тсуна не сразу понял, что под «ними» Ацуко-сан имела в виду двоих головорезов, мелькнувших и исчезнувших в клубах алого пламени, а не испуганных, прижавшихся друг к другу Кеко и Хару. В ушах у него звенело от накатившего страха, Тсуна не мог оторвать глаз от пошедшего рябью экрана, который, казалось, полностью заволокло густым серым дымом. Звука не было, но Тсуне все равно почудился взрыв, от которого колени его окончательно подкосились.       – Нет, – Ямамото остановил сунувшую что-то в карман Ацуко-сан, ухватив за плечо, – в твоем положении глупо ввязываться в драку. Что, если с тобой или ребенком что-то случится? У нас нет оборудования, чтобы…       – Ацуко-сан беременна? – в голове у Тсуны сделалось оглушительно пусто, так что рот его, кажется, открывался сам по себе.       На экране снова взорвалась красная вспышка, и тот погас, пойдя серой рябью. Тсуну будто старым пыльным мешком по голове ударили, все мысли напрочь испарились, оставив после себя звенящую пустоту. У Ацуко-сан в животе был ребенок, а еще были загадочный муж и обручальное кольцо на пальце, и Тсуна никак не мог сложить эти факты друг с другом. Потому что он должен был защищать Ацуко-сан, и в этом, кажется, провалился.       – Но это же опасно! – Гокудера-кун вспыхнул, будто его излюбленный динамит. – Почему твой муж позволяет тебе так рисковать?!       Ацуко-сан перевела взгляд с Тсуны на Гокудеру-куна, и едва заметная улыбка окончательно исчезла с ее лица. На мгновение Тсуне стало страшно, будто перед ним предстал разозленный Хибари-сан, и он сглотнул, не решаясь одернуть товарища. Потому что Ацуко-сан была разочарована, а не зла, и глаза ее, кажется, вспыхнули ярким фиолетовым пламенем.       – Он умер.       Время словно замерло на мгновение, вздрогнуло и бросилось наутек. Тсуна услышал, как клацнули зубы Гокудеры-куна, закрывшего рот, покачал головой Ямамото, а Реборн буркнул себе под нос «идиоты». Стыд захлестнул его с головой, окрасил щеки в горячий алый, и Тсуна сжал в кулаки руки, обозвав себя из этого времени непроходимым тупицей. Голос Ацуко-сан прозвучал звонко, словно бой церковного колокола или хлесткий удар по щеке, и Тсуне на мгновение показалось, что ее ответ предназначался ему одному.

***

      Новость о перемещении в будущее девочки восприняли довольно спокойно, неугомонная Хару даже воскликнула, что так и знала, что никакой Цуки на самом деле не существует. Они вместе с Такеши, Ламбо и И-пин переместились прямо во время вылазки по их собственному спасению и, едва оказавшись на базе, принялись наводить порядок, развлекая мальчишек. Ацуко была уверена, что случившееся шокировало девочек гораздо сильнее, чем каждая из них показывала, но самой ей было совершенно не до того. Она закрылась в кабинете, изучая принесенные Лал Мирч сведения, и пыталась определиться с дальнейшей стратегией.       Руки Ацуко мелко подрагивали, глупая ревнивая злость клубилась в груди злосчастным туманом, и буквы никак не хотели складываться в слова. Тсунаеши на десять лет младше был щуплым подростком, едва достающим макушкой до ее подбородка, всего боялся и задавал ненужные вопросы, и Ацуко никак не могла отделаться от мысли, что он обречен. Потому что, если уж его взрослая версия не справилась, Тсунаеши-подросток наверняка умрет в первой же драке. Ацуко протяжно вздохнула, откидываясь на спинку жесткого стула, вытянула вперед ноги и зарылась пальцами в волосы. В голову лезли ненужные, злые мысли, и она никак не могла заставить себя действовать трезво. Кроме того, Такеши зачем-то брякнул о ее положении, и теперь все ребята косились на нее, как на золотую статую божества. Из знакомых ей людей остались только Лал Мирч и Джанини, вот только первая тоже погрязла в ядовитой оглушающей ненависти, а второй постоянно занимался своими делами, не отвлекаясь на разговоры.       Поговорить оказалось решительно не с кем, и Ацуко, снова вздохнув, положила руки на стол и опустила на них тяжелую голову. Она, пожалуй, взвалила на себя слишком много, изо всех сил старалась все контролировать и постепенно ломалась под тяжестью неподъемных небес. Руководства Службой Внешней Разведки и остатками истребленной семьи Бовино ей хватало с лихвой, а теперь Реборн назвал ее боссом Вонголы, и Ацуко вдруг почудилось, что она падает. Злые слезы подступали к горлу, липли к ресницам и текли по щекам, а у Ацуко оказалось недостаточно власти над собственным телом, чтобы их успокоить. Может, ей стоило забрать к себе Ламбо, но тот был слишком уж проницательным и мог легко ее раскусить. Раскусить то, какой беспомощной и слабой Ацуко себя чувствовала, оставив умирающего Тсунаеши в лесу.       Ничего могло не сработать. Младшая версия Тсунаеши переместилась во времени, но нынешний он мог испариться вовсе, умереть в машине Ирие Шоичи или взаправду оказаться в прошлом и там умереть от кровопотери. В конце концов, Бьякуран все еще побеждал, и Ацуко никак не могла отделаться от мысли, что стоило поддаться ему, когда была такая возможность. Ацуко оказалась не готова вынести столько смертей, следующих одна за другой, и оттого с нетерпением ждала своей очереди, чтобы разом избавиться от всяких забот.       – Ты ведешь себя странно, – Лал Мирч ухватила ее за руку, – неужто так не терпится увидеться с ним?       Они столкнулись посреди коридора, ведущего в сторону кухни, из которой доносились приглушенные голоса. Пахло приятно, девочки наверняка приготовили что-нибудь вкусное, но есть Ацуко не хотелось. Скорее, Ацуко хотела сбежать, вырваться из хватки цепких мозолистых пальцев и вовсе не видеть пробирающий до костей взгляд. С Лал Мирч они никогда особо не ладили, не сошедшись во мнениях касательно заслуг Савады Емицу, и оттого теперь, когда они оказались в одинаковой ситуации, Ацуко не хотела ее понимать. Лал Мирч мазнула по ней снисходительным взглядом, от которого в животе у Ацуко закололо, и она вывернула руку, подходя совсем близко.       – А ты всерьез решила, что в одиночку справишься с Бьякураном? – Ацуко вздернула подбородок. – Собираешься умереть следом за Колонелло?       Лал Мирч была выше нее сантиметров на пять, так что Ацуко приходилось задирать голову, чтобы смотреть ей в глаза, но это нисколько ее не смущало. Когда-то в прошлом, примерно на втором курсе старшей школы, Ацуко комплексовала из-за роста, потому что внезапно оказалась самой низкой девочкой в классе, но потом удивительным образом Тсунаеши выветрил из нее эту дурь. У них даже была серия фотографий, на которой можно было проследить рост Тсунаеши: на первой он совсем немного ниже Ацуко, затем одного с ней роста, а к концу старшей школы – выше на добрых полголовы. Нынешнему Тсунаеши Ацуко макушкой доставала чуть выше плеча, и такой расклад ей скорее нравился, чем по-старому злил.       Тсунаеши сильно изменился за десять лет. Прежде, во время их путешествий во времени, Ацуко не придавала этому значения, отчего-то воспринимала его таким же взрослым, уверившимся в собственной силе человеком. Но Тсунаеши из прошлого оставался всего лишь подростком, маленьким, испуганным и слабым, и Ацуко никак не могла понять, почему возлагала на него такие надежды. План, который они разрабатывали вчетвером, пришел в действие, закрутились шестеренки, и теперь практически не осталось того, на что она могла повлиять. Ацуко отдала собственную судьбу в руки подростков, будто раскрошила в ладони мир, как ореховую скорлупу, и горечь клекотала у нее в горле, расправляла птичьи крылья и будто готовилась унести ее в наполненное едким розовым дымом небытие. Подростки Тсунаеши, Хаято и Такеши торчали в настоящем времени всего день, но Ацуко все отчетливее казалось, что ничего не сработает. А еще душу ее грызла ревность и зависть, словно она подсматривала за плотную ширму и видела там решительно другой мир. В десятилетнем прошлом не было никакой войны, Бьякурана и Тринисетте, и оттого дети эти продолжали радостно улыбаться, едва ли осознавая, в каком дерьме оказались по чужой прихоти.       – Цуко-семпай? – Кеко осторожно окликнула ее у самого входа на кухню, и Лал Мирч, мрачно усмехнувшись, скрылась за дверью одна.       Честно говоря, разговаривать с девочками из прошлого не хотелось, где-то в глубине души Ацуко испытывала стыд за то, что позволила втянуть их. Из-за спины Кеко выглядывала смущенная Хару, они держались за руки, и Ацуко на мгновение захотелось провалиться сквозь землю, утягивая их за собой. Из кухни послышались голоса, грянул смех Такеши, и Ацуко едва не схватилась за ручку в нелепой попытке сбежать. С Кеко и Хару, признаться, они не общались довольно давно, словно их миры разделились, оказались отделены друг от друга толстой стеной, и теперь Ацуко пачкала их в крови и саже, помогая ухватиться за протянутую сверху петлю.       – Цуко-семпа-ай! – протянула Хару надломленным шепотом. – Хару очень-очень нужна твоя помощь!       Лицо ее выглядело бледным, ладони мелко подрагивали, а сама Хару отчего-то сильно сутулилась, будто собиралась сложиться вдвое. Она воровато оглянулась, точно сбегающая с места преступления воровка, потянула Кеко за руку и махнула пальцами, шустро скрываясь в одной из комнат. Ацуко последовала за ними, тоже зачем-то оглянувшись на дверь в кухню, за которой продолжали слышаться смех и громкие переговоры. В комнатке же ее встретили полутьма и забивающаяся в нос густая серая пыль, и Ацуко чихнула, пытаясь руками растолкать спертый воздух. На базе было много таких полупустых неиспользуемых помещений, тупиковых коридоров и запутанных лестниц, единственное предназначение которых заключалось в запутывании врага. Никто не питал ложных надежд о том, что база останется незамеченной, и оттого в ней, все еще недостроенной, незавершенной картонной коробке, таились ловушки, обманки и полные сокровищ старые сундуки, в которых можно было найти как золото, так и смерть.       В полумраке лицо Хару выглядело совсем белым. Она сжимала тонкие губы, хмурилась и цеплялась за Кеко с такой силой, что, казалось, вот-вот готова заплакать. Ацуко выдохнула, совершенно не желая связываться с подростковыми проблемами, повела плечами и стыдливо склонила голову набок, одергивая себя. Эти девочки оказались в ужасном будущем и из-за нее в том числе, так что Ацуко обязана была сделать все возможное, чтобы их успокоить. Впрочем, теперь времени у нее было достаточно, потому что шестерни ходили с глухим скрежетом, раскручивая механизм, и от нее больше решительно ничего не зависело.       – Цуко-семпай, у тебя есть, – Хару запнулась, прикусила губу и сморгнула подступившие слезы, – средства личной гигиены?       На последних словах голос ее надломился, и Хару всхлипнула, а Кеко, обернувшись от Ацуко, принялась гладить ее по плечу. Должно быть, начавшиеся внезапно месячные окончательно пошатнули ее самообладание, и теперь Хару, выдернутая из привычной жизни безжалостным резком рывком, совсем растерялась. Ацуко словно по голове ударили, она вздрогнула, поспешно отвернулась и махнула рукой, приказывая следовать за собой. Все эти девчоночьи слезы она прошла давным-давно, пережевала и выплюнула, оставляя внутри себя только натянутую до звона струну. У Ацуко не было возможности плакать, когда она узнала, кто ее покойный отец, не было времени оплакивать убитую мать и не было желания вновь ощущать себя слабой. Ацуко прошла через многое, чтобы остаться в своем уме, так что нисколько не смущалась перешагивать через головы.       В ее собственной комнате тоже было темно, только ярко светили зелеными цифрами электронные часы. Ацуко щелкнула переключателем, включая свет, запустила девочек внутрь и захлопнула дверь, отсекая посторонние взгляды. Впрочем, сейчас все собрались за обедом и наверняка обсуждали планы дальнейших действий, так что можно было не переживать о лишних ушах. Во время перемещений в прошлое Ацуко жадно осматривалась, сравнивая обстановку с собственным временем, впитывала детали, но едва ли обращала внимание на знакомых людей. Кеко и Хару в ее времени не были важными, представлялись скорее старинными подругами, связь с которым сохранялась поскольку-постольку, и оттого, наверное, с такой силой накатывала ностальгия. Ацуко невольно вспомнила их с Хару первую встречу, когда девчонка едва не призналась ей в любви прямо на школьном дворе, и губы ее толкнула улыбка. С Кеко у нее никогда не было особенно дружественных отношений, они оставалась простыми знакомыми, ни больше, ни меньше, но Ацуко готова была поклясться, что именно взгляд этой девочки сейчас больно впивался ей между лопаток.       – Это все, что осталось, – Ацуко выложила на стол несколько разных прокладок, некогда запрятанных по самым необычным местам, – надо бы сходить в город и приобрести для вас все необходимое.       Раньше Ацуко об этом как-то не подумала, потому что у нее было и без того слишком много проблем, но девочки были гораздо прихотливее мальчиков. Того, что она нашла, ей самой едва ли хватило бы на один день, а больше искать было решительно негде. База все еще была не достроена, оставалось множество пустых помещений, и для немногочисленных обитателей этого казалось достаточно. Вот только собиралось здесь все больше и больше подростков, неприспособленных к полупоходной-полуосадной жизни, и даже сама Ацуко не представляла, как она маленькая могла отреагировать на это безобразие. Впрочем, Кея наверняка заберет ее к себе, а уж там-то, в его маленьком птичьем гнездышке, можно было найти не то что удобство – самую настоящую традиционную роскошь.       – Но Тсуна-кун сказал, что выходить наружу опасно, – пискнула Кеко, пока Хару принялась разглядывать «подаяние».       – Вам – да, – Ацуко покачала головой, выдвинула ящик стола и вытащила оттуда блистер с таблетками, – пока ничего не знаете об этом мире, вы находитесь в постоянной опасности.       Глаза Кеко ярко сверкнули, будто она хотела что-то сказать, но Хару выкрикнула первой, всплеснула руками, так что на пол посыпались яркие разноцветные конвертики.       – Тогда расскажи нам! – Хару шлепнула ладонями по столу, так что покачнулась стоящая на самом краю фоторамка. – Тсуна-сан твердит и твердит об опасности, говорит, что здесь много людей, стреляющих тем страшным огнем, и нам надо сидеть внутри! Но я не понимаю, как мир десять лет спустя мог стать таким страшным!       В уголках глаз Хару заблестели искорки слез, и Ацуко протяжно вздохнула. Четырнадцатилетние Хару и Кеко не были в зоне ее ответственности, Ацуко сняла с себя все полномочия, и оттого теперь в груди у нее копилось удушливое раздражение. Ее ведь тоже втянули во все это против воли, утащили в водоворот крови и смерти просто по праву рождения, так что Ацуко оставалось только мечтать о сладком неведении. Ее сгубило, пожалуй, ее собственное любопытство, но и без него не оставалось ни единого шанса пройти мимо старых семейных секретов.       – За вас отвечает Тсунаеши, ему и рассказывать, – Ацуко махнула рукой, будто прогоняла летающую прямо перед глазами мелкую мушку. – Это обезболивающее. В лазарете оно тоже есть, но там все строго отслеживают.       На этом разговор должен был завершиться, будто поставлена оказалась жирная точка, но отчего-то повисла неприятная липкая пауза. Кеко, про которую Ацуко напрочь забыла, отвлекшись на вспылившую Хару, держала в руках фоторамку, разглядывала фотографию и улыбалась так, будто победила в конкурсе красоты не меньше мирового масштаба. Лицо Хару покрылось густым некрасивым румянцем, она ухватила подругу за рукав водолазки, а затем, вздрогнув, заглянула ей через плечо.       Это была фотография со свадьбы, самая дурацкая, которую Ацуко смогла отыскать. На ней Тсунаеши, заляпанный тортом, жмурился по-кошачьи, а Ацуко согнулась от хохота и хваталась за его пиджак, прикрывая лицо съехавшей набок фатой. Снимал вроде бы Луссурия, тортом запустил разревевшийся Ламбо, и где-то рядом громогласно хохотал Занзас, которого подобное завершение скучного мероприятия более чем устраивало.       – Цуко-семпай…       Лицо Хару пошло пятнами и стало похожим на мухомор, а затем сделалось почти пурпурным, и оттого вдруг почудилось, что она вот-вот задохнется. Кеко же снова сверкнула глазами, поставила рамку на место и, присев на корточки, быстро-быстро собрала разбросанные вещи в охапку.       – Цуко-семпай, – зачем-то она поклонилась, ухватила мотающую головой Хару за локоть и дернула к выходу, – обещаю, что ничего никому не скажу.       Дверь за ними захлопнулась, и Ацуко выдохнула, наконец позволив себе рассмеяться. Смех ее отразился от гулких бетонно-металлических стен, только кое-где обшитых панелями, зазвенел и упал под ноги, покатившись по полу стеклянными шариками. Кеко поставила фотографию так, чтобы она смотрела точно на Ацуко, и тяжелый протяжный вздох вырвался из ее горла. Сейчас Ацуко отвечала слишком за многое, но больше, пожалуй, ни на что не могла повлиять, так что пришло время расслабиться. Все либо решится, либо окончательно рухнет, и в обоих случаях ей будет уже решительно все равно. Лал Мирч оказалась права, Ацуко не терпелось встретиться с Тсунаеши, прижаться к его груди и позволить себе разрыдаться, потому что небеса оказались для нее слишком тяжелыми. Вот только дверь, словно эти самые небеса не желали ей ни капельки отдыха, отворилась с размаху, со стуком врезаясь в противоположную стену.       – Почему-то я даже не удивляюсь, – Ацуко выдохнула, потерев переносицу, и опустилась в кресло, подтягивая к себе фотографию.       Так, чтобы юный Тсунаеши, застывший на пороге с Реборном на плече, ничего не заметил, будто от этого могло хоть что-нибудь поменяться. Так, чтобы точно увидел спрыгнувший на стол Реборн, развернувшийся таким образом, будто это он здесь стоял во главе. Так, чтобы сама Ацуко, скосив глаза в сторону, могла мазнуть взглядом по смеющемуся лицу, которого ей сейчас до одури не хватало.       – Прости меня, Ацуко-сан! – Тсунаеши, не сделав и шага внутрь, согнулся в церемониальном поклоне, прижав руки к туловищу.       За десять лет Тсунаеши сильно вырос, хоть Ацуко и не всегда обращала на это внимание. Дело было не только в росте, у взрослого Тсунаеши оказались совсем другие манеры, и отчего-то теперь его юная версия вызывала у Ацуко неприятные чувства. Словно бы некто залез ей под кожу, выковырял сердце и бросил его под ноги, позволяя прохожим наступать на него, втаптывая в тягучую грязь. Этот Тсунаеши, разумеется, не мог бы быть ее еще не родившимся сыном, но и воспринимать его, как того взрослого, способного на все мужчину, Ацуко не могла. Интересно, думала Ацуко, какие чувства испытывала мама, встречаясь с ней взрослой, и могло ли это ощущение несправедливой подмены заставить ее сбежать?       – Это не твоя вина, – Ацуко вскинула раскрытую ладонь, обрывая раскрывшего рот Тсунаеши, – и не твоя проблема. Я пойму, если ты сейчас убежишь. Бьякуран – страшный человек, и я не могу заставлять тебя сражаться против него.       – Но я…       – У тебя всего один шанс. Беги так далеко, как не можешь вообразить, потому что иначе я все свалю на тебя, вцеплюсь обеими руками и заставлю умереть за меня.       Голос Ацуко звучал жестко, бился о стены и отскакивал резиновыми мячиками, ударяя ее саму по затылку. Тсунаеши смотрел на нее с фотографии, жмурился насмешливо, и губы его искривлялись в лукавой усмешке, а Ацуко не могла оторвать от них взгляд. Тишина зазвенела, точно тронутая огрубевшими пальцами струна, и лопнула, осыпаясь под ноги осколками старого зеркала.       – Я пообещал защищать Ацуко-сан, – Тсунаеши все еще не сделал и шага в кабинет, так и застыл на пороге, отделенный полоской яркого белого света, – от имени себя будущего я прошу прощения за то, что не смог это сделать.       Он потянулся вперед, пересекая разрыв, только чтобы ухватить ручку и мягко затворить дверь, оставляя Ацуко наедине с разбушевавшимися чувствами. Шаги его, едва слышные, слишком мягкие и прерывистые для подобного тона, послышались на мгновение и исчезли в запутанных коридорах, а Ацуко так и смотрела на фотографию. С нее Тсунаеши, облаченный во фрак, перепачканный тортом, улыбался и жмурился, сверкая сощуренными глазами. С нее Тсунаеши смотрел на Ацуко едва укоризненно, ласково и уверенно, точно приказывал довериться этому мальчику, и она обещала себе сделать все, чтобы этот их чертов самоубийственный план оказался успешным.       Перед глазами поплыло, и, стоило только моргнуть, горячие слезы потекли по щекам. Ацуко всхлипнула, откинулась на спинку кресла и накрыла лицо ладонями. Она плакала некрасиво, содрогалась в рыданиях, ругала себя, взрослого и юного Тсунаеши и молилась, чтобы все они непременно остались в живых.