Автор
— Моя милая Луна… Амбар рухнула на колени прямиком на сырую после продолжительных дождей землю, не смея сдерживать накатывающую истерику, выливающуюся в горючие слёзы. Никто не смог поверить в смерть девушки, которая старательно радовалась жизни и уверенно шла к своей цели, преодолевая все препятствия. «Почему именно Луна? Зачем её так зверски убили? А главное: кому выгодна её смерть? Кому это нужно?» — эти вопросы настигали всех из бывшей команды «J&R». Даже в минуты, когда это нужно меньше всего, об этом размышлял каждый. Неизвестность пугала. И даже сейчас, в окружении раскидистых деревьев и других холодных надгробий, Смит задавалась этими вопросами, приникнув к памятнику и громко крича: — Почему с тобой так поступили? Кто это сделал? Кто? КТО ЭТОТ МОНСТР? — Дорогая… — Симон неуверенно шагнул в сторону невесты; его ладонь нашла место на плече сломленной Амбар, — нам всем сейчас слишком плохо, — блондинка накинулась на шею мексиканца, крепко сжимая, и не оставляя своих рыданий. — Почему это случилось с ней, Симон? Парень зажмурился, отяжелено вздыхая. Он не знал: что стоит сказать, чтобы развеять налетевшую тоску. Сначала не заладился разговор с протестующим Маттео, а теперь он, кажется, и не подозревал о том, что делать в ситуации со Смит. Его сердце рвалось на части, а здравый смысл постепенно покидал, оставляя лишь панику. «Ты ничего не можешь сделать! Ты просто жалок!» — противно выплёвывало подсознание, — «Жалок! Жалок! Жалок!» «Никто ничего не может сделать!» — вступали остатки рассудка, — «Сейчас все слишком подавлены, чтобы делать что-либо». Всё это сводило Альвареса с ума, заставляло жмуриться и усилием воли выкидывать всё из головы и сердца. Товарищи и любимая переполнены переживаниями, каждый ведёт внутреннюю борьбу, поэтому делиться своим состоянием нецелесообразно и бесполезно. Если Смит переживала стресс и смерть Валенте со слезами на глазах, то он будто оставался непоколебим. Со стороны казалось, что его вовсе не волнует произошедшее, но нет. Симон был обеспокоен. Ещё бы! Дело складывалось совершенно неважно. Когда любая мелочь способна нарушить шаткое равновесие — волей-неволей чувствуешь себя, как на иголках! Хоть и без того парень был «на иголках». С девушкой, с которой он был знаком столько лет так расправились, Амбар не находила себе места, роняя слёзы сутки напролёт, Маттео постепенно выживал из ума, а смотреть на страдания близких людей было самой страшной пыткой! Но всё же Альварес решается заговорить: — Амбар… Я понимаю, как тебе больно. И мне больно. И всем больно… А из-за одного обстоятельства, из-за неизвестности, касательно убийцы, мы ощущаем… тревогу? Страх? В глубине сердца мы все боимся стать следующими жертвами, ведь убийца до сих пор безнаказанно шагает по земле. Мы все не хотим повторить судьбу Луны, но… — Да какого чёрта, Симон? Какого чёрта? — фыркнула она со всем возможным презрением, — почему этот мерзавец ещё не найден? Почему всё это так… так. так… — Несправедливо? — Незаслуженно. Но я справлюсь. Кажется, прозвучало не слишком-то убедительно. Потому, когда Амбар после продолжительного молчания снова всхлипнула, Симон прижал её обмякшее тело ближе к своему. Парень ведал, что обязан дать поддержку своей невесте, полагал, что стоит отдать всего себя возлюбленной в столь нелёгкий период. Но Альварес прекрасно понимал, что сам был готов броситься в объятия первого встречного, или заторопиться зарыться в подушках и одеялах (так, чтобы его не увидели) и отдаться рыданиям. Луна. Луна Валенте. В прошлом его лучшая подруга и первая любовь. Девушка, подарившая вдохновение и укравшая сердце, с недавних пор погребена. Симон, даже после трехгодичной разлуки, и подумать не мог, что в скором времени по нему стукнет осознание: он больше никогда не увидит её. Не увидит ту дивную улыбку и чистые глаза. Воспоминание. У него остались только они, песни и старые фотоснимки. Знакомство, работа в «Foodger Wheels», горькое прощание, перелёт в Буэнос-Айрес, первая встреча после разлуки, их первые соревнования, взлёты и падения, — всё пронеслось перед его глазами, будто он сам приготовлялся принять свою кончину. Затянувшееся молчание, прерывавшееся плачем Смит, давило на уши мексиканца так сильно, что он прочищает горло и вопреки ненужности каких-либо слов или ободряющих речей начинает: — Нам потребуется время. Много времени. Но я знаю: мы сможем справиться с этим вместе, да? Блондинка утирает нос рукавом объемного свитера, подаренного Симоном (пусть Буэнос-Айрес и радовал играющем между облаков солнцем, оно совсем не грело), а после поднимается с колен, стараясь ничем не выдать вновь накатывающие слёзы. Одному Богу известны истинные мотивы и стремления девушки. — Думаю, что никакое время не залечит эту рану. Отпечаток на сердце останется со мной на всю отведённую мне жизнь, Симон. «Должно быть, я выгляжу, как полная дура! — нервно говорит она себе, — Симон, наверное, думает, что я выживаю из ума… Но это ведь правда. Ведь правда? Я не справлюсь с этим. Воспоминания о Луне навсегда стали частью меня, а о её смерти я забуду лишь на том свете» Но к собственному удивлению, через несколько секунд Амбар ощутила холодные ладони любимого на щеках, а после прикосновение горячих губ. «Неужели он не осудит меня?» «Она оказалась под влиянием стресса. Я нужен ей больше, чем самому себе. И она нужна мне». «Что бы я делала, не будь в моей жизни Симона? Поддалась бы унынию и канула в пучину отчаяния?» «Я бы, скорее, свихнулся, если бы не Амбар…» Девушка потёрлась кончиком носа о шею Альвареса и отпряла от парня, стесняясь поднять взгляд на любимого. Смит покрутила кольцо на пальце (его преподнёс Симон во время просьбы — стать его навеки; стать единым целым, одной семьёй) и попыталась отбросить все те дурные мысли, что так невовремя лезли в голову, норовя соскочить с языка. — Симон, как думаешь… что будет с Маттео? Этот вопрос стал неожиданным даже для самой блондинки. Судьба её давнего друга естественно волновала аргентинку, но она не думала, что осмелиться заговорить об этом вслух, да ещё и со своим женихом. — Любимая, — Симон болезненно поморщился, вспоминая то, как его друг выглядил накануне, и стеснительно покашлял, — я не знаю, имеют ли мои слова силу, и имею ли я право выражаться столь открыто, откровенно и утверждающе, но меня никак не оставляют мысли о том, что Маттео… Маттео… он, возможно, всё ещё имеет определённую привязанность к Луне. — В каком это смысле? Утерев чернеющие из-за туши дорожки, оставленные слезами, девушка сжала челюсть и сглотнула ком, вставший в горле. — Не кажется ли тебе, что Бальсано слишком болезненно отреагировал на весть о кончине Луны? Мы все, несомненно, опечалены, но… чтобы кто-то из нас был настолько сломлен, понимаешь? Не думаешь о затерявшихся в глубине сердца чувствах Маттео? Не думаешь, что он всё ещё влюблён в Луну? — Ах! Кажется, прошло слишком много времени, чтобы думать о таком, — молвила Смит с несравненной долей удивления, — но ты можешь выйти победителем из этой словесной «схватки». Я тоже заметила это странное поведение Маттео. Диалог пары был беспардонно прерван звенящим телефоном в кармане Амбар. Недоумённо взглянув вначале на номер, а после и на Симона, девушка заторопилась поднять трубку: — Да. — Сеньорита Смит? — Она собственно персоны. Вы чего-то желали? — Я советую Вам присесть, если Вы стоите. — Что стряслось? — раздражённо выпалила Амбар. — В гробу лежит не Луна Валенте. Это не её тело. Ваша сестра не погибла./The End/