***
— Какого хера ты смеёшься? — устало спрашивает Арсений, помогая Антону выйти из машины. Парень, повиснув на его плече, начал вдруг тихо посмеиваться, уткнувшись ему в шею разбитым носом. За то время, что они ехали, ему стало чуть легче, и пришло осознание того, что он, мать вашу, навалял самому Макару — этому шкафу! Антон на поставленный вопрос не отвечает, сдавленно охает только, делая шаг, и накрывает рукой саднящие рёбра. — Дурак, — добавляет Попов, открывая перед ним дверь подъезда. Энтузиазма Шаста, обоснованного тем, что он был нереально крут, когда пару раз ударил Макара, хватает ровно до двери в квартиру. Арсений и так почти весь путь протащил его на себе, а сейчас парень и вовсе растёкся по полу, осев на него. — Это додуматься только — забить стрелку в школе!.. — злится Арсений, под подмышки поднимая лёгкую тушку и усаживая на мягкий пуф в коридоре. Антон усмехается тихонько и устало откидывается спиной назад, упираясь лопатками в стену. — У тебя хоть ничего не сломано? — не очень-то своевременно уточняет брюнет, садясь на колено перед подростком и принимаясь распускать шнуровку на кроссовках. — По ощущениям — всё, — поморщился пацан, с трудом отрывая затылок от стены, чтоб посмотреть в голубые глаза Арсения. Сердечко от его заботы забилось чаще, и парень почувствовал странное желание запустить руку в его тёмные пушистые волосы, но тут же решил, что это плохая идея. — Давай конкретнее, — заглянув в зелёные глаза, произнёс он, параллельно обхватив рукой тонкую щиколотку. Потянув на себя кроссовок, он освободил первую ногу от обуви, затем вторую. — Рёбра, руки, затылок и животик, — перечислил, прислушиваясь к ощущениям своего тела. — Можно я в школу завтра не пойду? — внезапно для самого себя и тем более для учителя, на полном серьёзе, попросил разрешения у него, как будто Арсений его родитель или родственник. — Конечно, не пойдёшь, — заторможено отозвался старший. — Тош, по голове сильно прилетело? — уточнил, выгнув бровь. Антон обиженно фыркнул: «Сам дурак!». — Так, ладно, иди сюда, — он попытался поставить подростка ровно, но его ноги разъезжались, как у новорожденного Бэмби, а рукой он хватался за всё подряд, чтоб удержать равновесие, но в основном — за Арсения. — Понятно, — закатил глаза Попов и, не теряя больше времени, поднял тощее тельце на руки. Антон стыдливо уткнулся лицом в его плечо. Мужчина, проигнорировав диван в зале, проходит в свою спальню и осторожно опускает Шаста на мягкую кровать. — Тебе здесь будет комфортнее, — со знанием дела заверяет старший, отвечая на немой вопрос. — Теперь раздевайся, — Шаст уставился на Арсения, не моргая. — Давай-давай, надо посмотреть, что с тобой, — юноша вздыхает, снова ощущая себя виноватым за то, что его избили, и со стоном опускает дрожащие руки на края кофты, чтоб стянуть её. Пальцы перебиты, на них к вечеру проступят синяки, кое-где кровь — то ли его, то ли Макара, и силы в них совсем нет, едва ли получается их полноценно сгибать и разгибать. Арсений, мягко обхватив ладони, опускает их обратно на одеяло, поверх которого лежит школьник, и сам принимается медленно и бережно стягивать верхнюю одежду. — Тш-ш, немного осталось, — успокаивающе шепчет на ухо, когда дыхание подростка учащается и он едва не хнычет, когда ему приходится поднять руки и сесть на кровати. Каждое движение отдаётся болью. Антон думает, что Арсений бывает на удивление заботлив. Антон думает, что он любит его успокаивающий шёпот и нежные касания. Антон думает, что он боец, что теперь его не будут считать трусом. Антон тихонько всхлипывает, когда ткань кофты проезжает по открытой ссадине, розовеющей сбоку на впалом животе. — Зачем ты в это влез, а, малой? Сейчас не болело бы ничего, прими бы ты благоразумное решение. В конце концов, мог бы сказать мне, и никакой стрелки не было бы, — Шаст шмыгнул разбитым носом, медленно повернулся набок и сжался в комочек, крепко жмуря глаза, чтоб из них, не дай Бог, не покатились слёзы. Раны саднили слишком остро. Ему тяжело даётся переносить боль, а нотации Арсения ничуть не помогали в данной ситуации. — Принесу обезболку и воду, — решил старший, осмотрев подростка, и отошёл на пару минут за поиском перечисленного. Антон, тяжело пыхтя, как рассерженный ёжик, приподнимается, упираясь локтем в подушку, быстро проглатывает белую таблетку в сладкой оболочке прямо из рук Арсения, немного задев влажными губами кончики его пальцев. Мужчина подносит стакан к его рту, ждёт, пока младший сделает пару быстрых глотков, и убирает его в сторону, на прикроватную тумбочку. — Саша приедет вечером, осмотрит тебя. Если станет очень плохо — не молчи, поедем в больницу, — предельно серьёзным голосом произносит учитель, помогая парню перевернуться обратно на спину, чтоб обработать все ранки. Шаст сдавленно хнычет и тяжело дышит, отчего его грудная клетка часто вздымается. Парень всё ещё без верхней одежды, и бледная кожа начала покрываться мурашками от холода. Пальцы Арсения пробежали по его рёбрам, едва ощутимо щекоча, пока он с сосредоточенным видом проверял, не сломана ли ни одна из костей. — Не нужно никому меня осматривать, — тон у Антона вышел почему-то обиженным, хотя у парня вроде и нет причин обижаться на кого-либо, кроме себя, дурашки такого. — Нужно, — подняв взгляд на мгновение, оторвавшись от изучения тощего тельца, заверяет его брюнет, глядя в зелёные прищуренные глаза. Его тёплые и сухие руки приятно ощущались на коже, согревали и ласково поглаживали, давили почти не больно, когда он прощупывал перебитые руки мальчишки. — Арс, там больно, — прошипел девятиклассник, сдавленно простонав, когда пальцы Арса сошлись на особенно болезненном участке — между указательным и средним пальцами, где пролёг болезненный след от ботинка, которым с силой ударил Макар. Кожа чудом не содралась, но опухла и покраснела. — Извини. Надеюсь, обошлось без переломов, было бы жалко такие музыкальные пальцы, — Антон заржал в голос с этой фразы, а Арсений, явно добиваясь именно такой реакции, поднял на него взгляд, рассматривая улыбку на припухших от укусов губах. — Из меня музыкант как из тебя танцор, — выдавил в ответ юноша. Попов, смочив заранее принесённую вату в перекиси, стал аккуратными движениями оттирать запёкшуюся под разбитым носом кровь с красивого личика парня. Антон сосредоточенно наблюдал за его действиями и морщился от неприятных ощущений, когда вата касалась особенно чувствительных зон около крыльев носа. — Я, кстати, три года танцами занимался в детстве, — Антон улыбнулся, представляя себе танцующего Арсения. Было забавно и мило. — Так что ты мог бы стать вполне сносным музыкантом, исходя из этой логики, — Шаст усмехнулся и отвёл взгляд. — Может, и стал бы, родись в другой семье, — голос звучал тише и грустнее, чем раньше. Попов промолчал на эту фразу, не найдя нужных слов. Антон был прав. — Что теперь будет? — нарушил тишину девятиклассник. — В школе всё равно узнают, кто был на стрелке. Свои же и сдадут. Как думаешь, меня поставят на учёт? — Арсений категорично качнул головой. — Мы всё уладим, — произнёс он уверенно. — Думаю, из этой ситуации найдётся выход, если немного подумать. — Было бы хорошо. Ладно я, а Димке на учёт нельзя, — Арсений по-доброму усмехнулся. Избитый мальчишка лежит перед ним, едва шевеля конечностями, ему грозит постановка на учёт в полиции, а он волнуется лишь за друга, которому досталось вдвое меньше. — Разберёмся, — и этому голосу Антону хотелось верить. — Хочешь чего-нибудь? — спросил мужчина, закончив с обработкой и помогая младшему натянуть футболку обратно, чтоб не смущать его лишний раз. — Нет… хотя… какао, если не сложно. Сладкое. Две… нет, лучше три ложки сахара, — Арсений, растянув губы в умилённой улыбке, тихо рассмеялся, не сдержавшись при виде смутившегося от своей же просьбы Антона. — Ух ты, вот таким ты бываешь?.. — вопрос повисает в воздухе без ответа. — Конечно, сейчас сделаю, — легко похлопав его по коленке, заверил учитель и поднялся с края кровати. — Отдыхай, — бросил он, обернувшись через плечо в дверном проёме. Попов задумчиво помешивает молоко в сотейнике и смотрит перед собой, не особо обращая внимание на то, что пришло время добавлять какао-порошок. Он думает о мальчике, который остался лежать в его постели. О его красивой улыбке, тихом голосе, которым тот озвучил просьбу, о перебитых пальцах и его ссадинах на рёбрах и животе. Арсений думает, что Шастун не заслужил того, что с ним происходит. Арсений думает, что он многое бы отдал, чтоб вернуться в тот день, когда испортил его жизнь своим необдуманным поступком. Арсений думает, что Антону бы уехать из этого города поскорее и начать нормальную жизнь. Арсений добавляет какао-порошок и три ложки сахара. — Держи, — он аккуратно опускает в протянутые ладошки парня тёплую чашку и помогает приподняться. — Спасибо, — искренне произносит Шаст, отведя взгляд вниз, рассматривая свои руки и фиолетовую пузатую кружку. — Поспишь? Тебе бы сил набраться, совсем бледный, — вздыхает Арсений, с сожалением осматривая мальчишку и чувствуя свою ответственность за его состояние. — Да как-то не хочется, — подумав, покачал головой Шаст. Как назло, именно сегодня он выспался. — Как хочешь, но с кровати я тебе встать не дам, — предупредил Попов, щуря свои голубые глаза и следя за тем, как щёки парня розовеют от горячего пара какао. Сладкое немного отрезвляет его, даёт заряд бодрости. Антон тихонько шипит, когда напиток обжигает ранки на губах, но пьёт. — А пописать? — задаётся вопросом, который первым приходит в голову. Арсений тихо смеётся и качает головой, мол, Шастун, ну какой же ты Шастун. — Ну только если пописать, — согласно кивает головой, всё ещё не переставая усмехаться. — Уговорил, — ответил со смущённой улыбкой подросток. Весь он — съёжившийся от боли, обиженный и сломленный — стал вдруг нежным и чувственным, сидя на мягкой кровати в тёплой комнате и сёрбая вкусное какао, приготовленное с любовью. Арсений его таким раньше не знал. Мальчику всего-то нужно было немного внимания, заботы и сочувствия, чтоб стать лучшей версией себя. И улыбка у него красивая, и голос милый, тихий и как будто немного заспанный, когда он говорит после долгого молчания. Глаза у парня светло-зелёные, как будто в эпоксидной смоле застыло отражение летней травы под палящим солнцем. И брови у него трогательно вздымаются наверх, когда он удивлён или испуган, а ресницы дрожат, когда он злится. Попов раньше ошибочно думал, что мальчик таким никогда не был. А на деле Антон таким был всегда, пока не стал взрослее. И вовсе он не грубый, не злой. Он — это сгусток защитной реакции на реалии жизни, в которые погружен многие годы. И Арсению кажется, что медленно, шаг за шагом, он открывает для себя настоящего Антона Шастуна. Арсений смотрит на разбитые губы, которые опухли и наверняка очень болезненно саднили, на застывшую на них сладкую плёнку от напитка и ловит себя на мысли, что хочет эти губы поцеловать. Арсений ловит на себе ответный отрезвляющий взгляд и отмирает. — Почитать тебе вслух?.. — спрашивает он немного растерянно, испугавшись, что Антон прочитал его мысли — на лице же всё наверняка написано было. — Да? — удивлённо отвечает Шастун, подрастерявшись от такого внезапного предложения. Попов кивает, встаёт и берёт с края стола томик в простом зелёном переплёте. Арсений целый час читает ему вслух Булгакова, пока Антон, убаюканный его размеренным голосом, не засыпает, поджав ноги к животу и обняв руками подушку. Во сне он дрожит, и мужчина укрывает его тёплым одеялом. Саша, уставший после смены в больнице, пьёт с Арсением кофе на балконе, пока Антон, разбуженный его приходом, а точнее звонком в дверь, приходит в себя после долгого дневного сна. — Вечно ему достаётся, — поджимает губы Саша, делая затяжку сигаретой, а следом глоток кофе. — Да, он магнит для неприятностей, — невесело хмыкнул Арсений, оборачиваясь через плечо на стеклянную дверь — не вышел ли Антон, не ждёт ли уже их?.. Не хотелось надолго оставлять его одного. — И… как складывается ваше общение? — неловко интересуется парень, бросая сигарету в пепельницу и перебирая в руках белую чашку. — Лучше, — пожимает плечами брюнет. — Надеюсь, он будет счастлив рядом с тобой, — подытожил Саша, вздохнув. — Хотел бы я сказать, что без тебя плохо, но знаю, как ты не любишь все эти разговоры о прошлом, — Арсений ответил таким взглядом, что сразу стало ясно — он действительно не рад, что врач произнёс это вслух. — Но я по твоим объятиям всё равно скучаю пиздец, — добавляет он и быстро уходит в квартиру, чтоб не нарваться на пару ласковых от бывшего. Попов все эти сопли размазывать не любил никогда. — Ну давай, показывай свой боевой раскрас, — сменив тон на весёлый, с порога произносит Саша, проходя в комнату Арсения, где на кровати сидит Антон, ощущая себя неловко под двумя внимательными взглядами. Спустя недолгое время парень заключает, что серьёзных последствий не обнаружил, но всё равно настоятельно рекомендует постельный режим и отдых. — Если я в школу не приду без причины, то точно поймут, что я на той стрелке был, — хмуро резюмирует Антон. — И парней одних оставлять не хочу, им достанется… — А если пойдёшь, то, блять, не догадаются, — закатывает глаза Арсений. — По тебе же прямо не видно, — рыкнул он недовольно. — Блин, — вздохнул Шаст, соглашаясь с аргументом. — Саш, сможешь ему справку нарисовать, что он болеет? — врач задумчиво смотрит на школьника. — По закону только на десять дней могу, потом надо больничный оформлять, а он, как я понял, добровольно на это не пойдёт… — Антон утвердительно качнул головой, Арсений вздохнул, скрестив руки на груди. — Но раны за это время подзатянутся, я думаю, и история замнётся, скорее всего. — Осталось только убедить учителей, что тебя там быть не могло и вообще ты просто болеешь, — заключил Попов.***
— Павел Алексеевич, не понимаю, о чём вы. Я лично видел, как Шастун покинул школу сразу после завершения уроков, да и выглядел он неважно — бледный, уставший, я ещё на уроке внимание обратил, — врать директору было на удивление просто. Арсений и бровью не повёл, говоря это всё. Благо, ученики и «А», и «Б», принимавшие участие в стрелке, оказались благоразумны и не стали сдавать друг друга, хотя по боевому раскрасу многих вычислили сразу, а те, кто оказался смышлёнее — остались дома. — И всё же удивительное совпадение, что он заболел именно сегодня. Я звонил его маме, она даже не в курсе, а на просьбу прийти в школу для выяснения обстоятельств никак не отреагировала, уже в который раз… — Арсений стиснул зубы. — Надеюсь, у Шастуна будет официальная справка из больницы, иначе, если он просто прогуливает, у меня будут основания предположить, что он всё же участвовал в драке, — Арсений едва удержался от того, чтоб довольно хмыкнуть. Потому что справка у Шастуна уж точно будет. — А что там с Макаровым? Видел его с утра, весь в синяках, — «Мой мальчик постарался», — проскочила донельзя довольная мысль в голове. — Будет поставлен на учёт, он там был без сомнений. Он, кстати, и утверждает, что Шастун тоже был там, но его слова не сходятся с вашими, а доверять учителю я склонен больше, чем хулигану, — Арсений кивнул головой. — Не в первый раз Макаров пытается испортить кому-то жизнь. Проблемный ученик, — перевести тему получилось идеально. Павел Алексеевич согласно покивал головой, поворчал на девятиклассников и покинул учительскую.***
— Что-то ты неважно выглядишь, — причитает Арсений, осматривая худой силуэт посреди смятых простыней. Антон плохо спал ночью, поскольку выспался накануне днём. Он лениво валялся в своём гнёздышке хаоса и пожаловался, что ему жарко. Попов прошедшей ночью спал на диване. — Мне просто жарко, — фыркнул Антон, не соглашаясь с этой претензией. Брюнет молча подсел рядом и накрыл рукой его лоб. Щёки у мальчишки были розовые, одет он был в лёгкую светлую пижаму, а кожа была горячей. — Не просто жарко, у тебя температура. Антош, ну как ты умудряешься?.. — Шастун проворчал в ответ что-то невнятное. Попов принёс градусник, заставил измерить температуру, послушал недовольное сопение подростка на протяжении пяти минут, а затем принёс разбавленный порошок от простуды, который должен был снизить температуру. Тело Антона с трудом восстанавливалось, и, конечно, такая нагрузка на неокрепший организм ослабляла здоровье. — Это побочный эффект от твоей дурости, — со всей серьёзностью заявил Арсений. Антон смешливо фыркнул, его эта фраза повеселила. — Я буду спать с тобой сегодня, мне не нравится твоё состояние, — вот тут Шастуну уже перестало быть смешно. — Мне не нужна нянька, я уже взрослый, — Арсений смерил его таким взглядом, что школьнику захотелось заткнуться сейчас же. — Тебе может стать плохо ночью, а я смогу на это вовремя отреагировать. И даже не бухти, — Антон закатил глаза, но в душе ему стало тепло. Он хотел спать рядом с Арсением. Он любил Арсения. Он чувствовал себя придурком. Учитель спит на другой половинке кровати и никак не нарушает личное пространство подростка. Антон не спит, он смотрит на закрытые веки, губы, уголок скул мужчины и не может заставить себя отвернуться. В полумраке спальни он вытягивает вперёд руку и кончиками пальцев несмело касается открытых ключиц брюнета. Его кожа тёплая, она почти обжигает подушечки пальцев. Антон, осмелев, накрывает её всей ладонью. Арсений во сне реагирует на касание, слегка меняет своё положение и неожиданно накрывает тонкую кисть мальчишки своей рукой. — Хочешь, чтоб я обнял тебя? — хрипло спрашивает он, сонно приоткрыв глаза. Антон почти что готов вслух запищать от ужаса и стыда. Он выхватывает ладошку из слабой хватки, прижимает к груди и отворачивается к учителю спиной, с ужасом ощущая ускорившееся сердцебиение, когда накрывает руками грудную клетку. Он боится, что Попов тоже его слышит. — Нет, — отвечает он, закусив уголок подушки. Божечки, какой дурак, просто пиздец. На утро Арсений не помнит этой ситуации, он уже был в полусне. Антон помнит её прекрасно.***
— Антон, — Арсений, вернувшись вечером домой, настойчиво зовёт подростка с порога. — Антон! — Шастун высовывает голову из кухни. — Что? — спрашивает он, высовываясь в коридор полностью. Арсений взволнован, и он быстрым шагом подходит к мальчишке. Парень отшатывается на шаг назад неосознанно, побоявшись такого напора. — Да что, блин, такое? — не выдержал он. — Я только что узнал, когда поднимался наверх… Весь подъезд гудит, — Шастун всё ещё не понимает, случилось что-то хорошее или плохое, потому что по лицу Арсения угадать просто невозможно. — Слава, он… — Антон рефлекторно стискивает зубы. Единственная новость, которую он хочет узнать о Славе — это когда он наконец сдохнет, а остальное его не слишком волнует. — Он мёртв, — Шастун неосознанно приоткрывает рот, потрясённый этими словами. Да ладно, блять, вот настолько мысли материальны?.. Антон подаётся вперёд и попадает в тёплые объятия Арсения. Ему ни капли не совестно, что он рад этому известию. — Он заслуживал этого, — шепчет Попов над ушком, ласково гладя по спине и волосам. — Он больше не причинит тебе вреда, — Антону хочется плакать от облегчения. — Как это произошло? — спрашивает пацан, вздёрнув голову. Их лица оказываются так близко, что в других обстоятельствах это было бы даже неловко. Арсений смотрит на него сверху вниз. — Не поверишь, но этот мудак поскользнулся на бутылке, которую сам же и выпил, и разбил башку о бордюр, сразу насмерть, — и эта ирония судьбы заслуживает высшей оценки по мнению подростка. — Эта смерть ему к лицу, — хмуро произносит юноша, и его взгляд полон холодного безразличия. Антон не спит всю ночь. Прокручивает в голове по сотому кругу, что Славы больше нет, что он мёртв и это навсегда, и это вызывает бурю чувств внутри. Арсений обеспокоенно спрашивает, в порядке ли он, когда просыпается посреди ночи, чтоб выпить воды, и заодно проверяет подростка, а Антон смотрит на него из темноты и даже не сразу замечает, погрузившись глубоко в свои мысли. Мужчина снова спит отдельно, ведь температура у мальчишки спала и его восстановление шло своим чередом. Шастун в деталях представляет себе, как это произошло. Вот он, громоздкий и мерзкий, уже пьяный и весь серый, ведь тело давно изуродовано последствиями такого образа жизни, делает неловкий шаг назад, пытаясь, видимо, поймать равновесие, и натыкается стопой на пустую бутылку, вот она с характерным звоном катится вперёд под его весом, и наконец он громко падает на асфальт, а затылком ударяется о бетонный бордюр. И снова, снова, снова в голове эта картинка. И в какой-то момент на губах мелькает полная удовлетворения усмешка. Он заслуживал именно такой смерти. Антон с удивлением думает о том, что, кажется, его жизнь налаживается. Антон думает, что можно снова выходить на улицу и не бояться, что Слава найдёт его. Антон думает, что его мерзкие руки больше никогда не коснутся мамы. Антон думает, что он действительно может уехать отсюда, из этого серого прогнившего города, и от облегчения на закрытых глазах проступают слёзы. Он так рад мысли, что сможет оставить этот груз за плечами. Ему всего шестнадцать, он просто хочет жить.***
Антон, идущий с заброшки, где они собрались с парнями впервые после стрелки и обсудили все последние слухи, просто радуется, что ни Серегу, ни Димку не поставили на учёт, хотя разбирательства всё ещё идут полным ходом, но, кажется, директор начинает терять интерес к этой драке, ведь на носу проверка из района, и он куда больше обеспокоен, в порядке ли вся документация и готова ли их школа с достоинством пройти эту проверку. Когда парни уходят, он поднимается на крышу, окидывает долгим взглядом раскинувшийся внизу вид. Это становится «его» местом, Антону нравится находиться здесь, наверху. Город как на ладони, свежий ветер и никого рядом. Он смотрит на покосившиеся дома в округе и думает о том, что обязательно доучится и уедет, и не вернётся больше никогда. И хочет оставить плохие воспоминания в прошлой жизни, закопать их в этом районе и не возвращаться к этой могиле никогда. Хочет оставить эту жизнь здесь и не вспоминать о ней. Антон вынимает из кармана полный коробок с сигаретами, ещё запечатанный в плёнку, и прячет под неровно лежащую плиту у края крыши. Он чувствует, что впереди ждут нелёгкие месяцы учебы в школе, и он наверняка вернётся сюда ещё не раз в поисках успокоения, так пускай они всегда будут под рукой, когда понадобятся. Парень, недолго постояв у края, уходит домой. И, погруженный в свои мысли, он не сразу замечает её. Мама, одетая во всё чёрное, вероятно, возвращалась с похорон этого ублюдка. Она даже в чистой чёрной юбке в пол и вязаном кардигане выглядит как-то небрежно. Сухие дрожащие руки сжимали чёрные перчатки. Волосы были наспех собраны в какой-то странный то ли распавшийся пучок, то ли хвост. Осунувшееся лицо с морщинами как будто состарилось на десяток лет за прошедшее время с момента, когда она оказалась в больнице с ножевым ранением. Удивительная собачья преданность к отбросу общества вызывала у Антона то ли жалость, то ли брезгливость. Мама заметила его, уже стоя около подъезда их дома, когда курила дешёвые «Родопи», которыми провоняли её пальцы. Антон поджимает губы. Внутри него какой-то отчаянный порыв подойти, обнять, отвести её в квартиру и поговорить по душам, но мама смотрит на него зло, как на врага, и отводит глаза, как будто это он — грязный, пропахший дешёвой «Беленькой» и тяжёлым табачным смогом. Она докуривает и молча уходит, не сказав ни слова. Антон как никогда ясно осознаёт, что у него больше никого не осталось, кроме Арсения. И никому он больше нахер не нужен.***
— Думаешь об этом, да? О его смерти, — Антон вздрагивает от голоса Попова и согласно кивает головой, возвращаясь к своей чашке чая, которую гипнотизирует на кухне взглядом уже долгое время. — Знаешь, что на этот счёт сказал бы Булгаков? — Антон тихонько усмехается — в этом весь Арсений. Учитель русской литературы. — Что? — всё-таки любопытство берёт верх. — «…Человек смертен, но это было бы ещё полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чём фокус». Это цитата из его «Мастера и Маргариты», и она как никогда уместна сейчас, — Антон одобрительно хмыкает. — Человек смертен… — задумчиво вторит он. А потом накрывает какое-то неудержимое желание прочитать всего «Мастера и Маргариту» от начала до конца. В голове слишком много своих мыслей, и ужасно хочется послушать каких-нибудь чужих. Он слишком устал быть наедине с собой. Антон хватает томик Булгакова и жадно вчитывается в каждую строку. Он читает весь вечер напролёт, всю ночь и, чем дольше делает это, тем больше расслабляется. Эмоции, штормящие внутри океаном, угасают, а размышления в голове теперь связаны только с сюжетом книги. Шастун так взволнован событиями последних дней, что сон ушёл на второй план. Он как будто приходит обратно в себя, когда за окном уже рассветает. «Наутро он просыпается молчаливым, но совершенно спокойным и здоровым. Его исколотая память затихает, и до следующего полнолуния профессора не потревожит никто. Ни безносый убийца Гестаса, ни жестокий пятый прокуратор Иудеи всадник Понтийский Пилат…». Последние строки прочитаны. Антон трёт красные от чтения всю ночь напролёт глаза и удивляется самому себе. Раньше таких порывов он за собой не наблюдал. И вырубается Шастун почти мгновенно, как касается головой подушки, и спит так крепко, что даже утром Арсению не удаётся поднять его к завтраку.***
Антон резко садится в кровати и загнанно дышит. Он весь взмокший от пота, волосы налипли на лоб, футболка прилипла к телу. Сердце бешено колотится в грудной клетке. Кажется, он даже вскрикнул. Шасту давно не снились кошмары, он совсем отвык от этого чувства страха и дезориентации, когда тебя застаёт столь резкий подъём посреди ночи. По комнате разливается мраморно-синий цвет от луны, и пацан откидывается обратно на подушку, рассматривая потолок. Он всё ещё тяжело дышит. Ему снился кошмар, в котором он видел Славу. А парень уж было размечтался, что больше никогда не увидит эту рожу. Снова этот ублюдок шёл на него с ножом, снова угрожал, а когда замахнулся и ударил, то парень резко проснулся. Сон был реалистичным и оттого таким пугающим. Антон прокрадывается на кухню, стараясь по пути не разбудить мирно спящего учителя, набирает себе воды и жадно пьёт. Затем выходит на балкон, курит и возвращается обратно на кухню. Снова шумит, пока достаёт чашку, пытается тихонько заварить себе какао, но в гулкой тишине слышится каждый шорох, и, забив на это дело, Антон пытается всё же вернуться в спальню и просто попытаться уснуть, а вдруг получится. — Ты такой тихий, — слышит он сонный, но уже полный сарказма голос. Замерев на месте, мальчишка тихо ругается себе под нос и оборачивается через плечо на приподнявшегося с дивана мужчину. — Прости, пожалуйста, — стыдливо извиняется Антон. Он искренне не хотел мешать сну учителя. — Кошмар приснился? — угадывает Арсений. — Да, вроде того, — отвечает парень, неловко сжимая одной рукой запястье другой. — Я могу лечь с тобой, если ты боишься сейчас спать один, — Антон показательно громко фыркает. — Ещё чего, я не ребёнок, ничего я не боюсь, — Арсений падает обратно на подушку, зевая. — Как хочешь. Но, если что, зови. Антон уходит в спальню и закрывает дверь, а затем припадает к ней спиной. Антон думает, что, может, и стоило бы согласиться, но слишком стыдно. Антон думает, что, наверное, Арсений бы его даже обнимал ночью. Антон осуждает себя. Он всё-таки большой мальчик! Антон пытается уснуть. Перед глазами отрывки из сна. Он накрывается одеялом с головой, как будто это спасёт, как будто так не будет страшно. Но это не помогает. Едва ли он начинает проваливаться в дрёму, как жуткое лицо всплывает в подсознании. Слава нанёс слишком много морального и физического ущерба, чтоб так быстро выкинуть его из мыслей. Шаста бросает в дрожь и всего потряхивает. Он даже неосознанно всхлипывает и тут же затыкает себе рот руками. Он сделал это неосознанно, само вырвалось из груди. Дверь открывается. Антон вздрагивает. Арсений молча заходит в спальню, бросает свою подушку на соседнюю часть кровати и залезает под одеяло, а его теплые руки притягивают дрожащее тело к себе. — Упрямый, — говорит он негромко, опуская русую макушку на свою грудь. Шастун облегчённо зажмуривает глаза и сильнее обнимает мужчину поперёк живота рукой. — Спасибо, — шепчет он с искренней благодарностью. Антон засыпает, убаюканный размеренным дыханием учителя и мягкими поглаживаниями по лопаткам. А ближе к рассвету он снова просыпается от кошмара. И на этот раз его щёки мокрые от слёз, он бледен и испытывает настоящий ужас. Во сне он видел мёртвого Арсения, который истекал кровью в его объятиях, а он не мог сделать ни-че-го. И это бессилие вымотало его во сне, будто он всю ночь разгружал вагоны. Антон откидывает одеяло с себя по пояс, тянется к лицу брюнета, кладёт ладошку на его скулу, ведёт по ней дрожащими пальцами и заплаканными глазами смотрит на его закрытые веки. Он дышит, и он живой, а очередной кошмар наяву был лишь сном, но он должен был в этом убедиться. Крошечная капелька влаги срывается с глаз, падает на губы учителя, и тот, нахмурившись во сне, открыл свои голубые глаза. Шаст дёрнулся. — Ты чего? — сонно, но уже взволнованно спрашивает Попов. Антон свою руку с его лица так и не убрал. — Снова кошмар? — спрашивает он, думая, что ему показалось. Шастун стыдливо тянется рукой к лицу, чтоб стереть влагу, но Арсений перехватывает его ладонь, которую тот наконец убрал с его скулы, в воздухе и внезапно подносит к губам, оставляя легкий поцелуй-касание. Антона всего передёргивает от этого нежного жеста. — Всё хорошо, я рядом, — шепчет он хрипло, глядя снизу вверх на нависающего над ним подростка. И снова целует, теперь чуть ниже, у основания запястья. От этой успокаивающей заботы всё внутри сбивается в ком. Подросток подаётся лицом вперёд, всё ещё не осознавая, что решился на этот шаг, и Арсений, поняв, чего тот хочет, немного раньше, чем сам Антон, приподнимается, отрывает голову от подушки и касается приоткрытых мальчишеских губ своими. Он кладёт руку на его тонкую талию, а вторую заводит за ушко, поглаживает чувствительную кожу подушечкой большого пальца. Арсений мягко переворачивает Шаста на спину, нависает сверху и целует мягко, с нежностью, с любовью, ласково поддевает то нижнюю, то верхнюю губу, не пытается сделать поцелуй жёстким или властным. Его рука оглаживает впалый живот и тазовые косточки, а другая гладит по волосам. И Антон неумолимо тает от этой нежности. Антон никогда не чувствовал такой ласки и трепета по отношению к себе. Антон даже не осознаёт до конца, что Арсений реально целует его.