Дорога Наугад

— Я обращаюсь ко всем выжившим жителям Ниндзяго. Ллойд облизал обветренные губы, закусил, кожа треснула, в рот потекло солёное. В славные годы продвижения команды ниндзя Даретом он почти избавился от пагубной привычки грызть себя, но теперь… Теперь-теперь. Только и остаётся, что грызть, больше ничего с собой не сделаешь. Допрыгался, много лет как допрыгался. Да и вообще, в мести самому себе за глупость он чувствовал некое удовлетворение. Бил себя по лицу за плохие мысли — и становилось чуть легче. Он не боженька ПМК и не мастер Гармадон, он плох и относится к себе соответственно. Ллойд достал засаленный листок с речью, всё как обычно. Камера смотрела прямо на него, равнодушно обозревая морщины, шрамы и жалкое выражение лица. Не старели бы – многие были бы живы... Ллойд сделался какой-то рыхлый и дырчатый. Говорят, мастера медленно стареют, но бывший великий лидер в этом сомневался. На вид он сейчас больше напоминал рассыпающийся мешок с трухой, чем благородно стареющего мастера. — Я прошу вас. Прежде чем вы начнёте возмущаться при виде моей морды… Послушайте. Слушали бы – были бы живы. Слушать надо было ещё тогда, когда всё только началось, и не его, а ему. Ллойд, ты сам гнал про то, что ниндзя не сдаются. Ну так вставай! Про «всех выживших» Ллойд врал, вообще-то он обращался только к своим друзьям, которых видел живыми, пусть и не совсем здоровыми. Ния тогда прострелила ему ногу, было славно. На остальных Ллойду было, в общем-то, давно плевать. — Устройство миров ни для кого не является секретом. Но то, что знаем мы, к сожалению, было неверно. Вы будете правы, не доверяя мне на слово, но вы можете проверить. Доказательств множество — от древней техники и истории до современных необычных происшествий. События, казавшиеся нам бессвязными, на самом деле части единой картины. Вышло пафосно, в духе передачи про теории заговора. Не поверят, но по-другому выдумать не получалось. Про бессвязные события он приврал, у него не было ни единого примера. Но от великого коричневого ниндзя Дарета Ллойд прочно усвоил хорошую фразу: дай людям простор для фантазии — и они придумают всё сами. Дайте им легенду — и они создадут на её основе себе целый выдуманный мир. Вот и тут сами найдут доказательства, можно не стараться. Или придумают опровержения? — Они зовут себя Искателями, и весь наш мир с самого начала был подчинён им. Сейчас на фоне должна заиграть глубокомысленная и трагичная музыка. Или должны ворваться крутые чуваки в чёрных костюмах с бронёй, в шлемах и с бластерами, сбить камеру выстрелом и прижать Ллойда к полу, давя тяжёлым спецназовским ботинком за разглашение информации. Но музыка не играла — только шумели машины и хлюпали от ветра шторы. Где-то за кубиками домов плескалось море и верещали чайки. Май. Чёрные ребята с оружием тоже не ворвались. Умели бы бегать – многие были бы живы. — Счастливого Дня Ушедших, город! Микрофон держится плохо, зря он доверил крепить его гримёру. Незаметно, но хлипко. Утром он случайно прихватил из гаража Джея изоленту — должен был передать Ние, которая тусовалась наверху, — но лента так и осталась заткнутой за пояс и весело свисала полосатым языком. Гримёр строил страшные рожи из-за кулис, изоленту он упустил. Ллойду хотелось швырнуть в него этой штукой. Несмотря ни на что, ему было легко и весело. Так всегда, когда тебя едва не убивают. Так всегда, когда тебя касается потустороннее, и все убегают вытягивать Коула из Храма, а тебя оставляют развлекать народ и делать вид, что всё отлично. Он, Ллойд, прекрасный шут и весельчак, его рожа, поданная с гримом, хорошо продаётся — во всяком случае, лучше, чем образы его друзей. В Джее не устраивает фигура, в Коуле — лицо висельника, Зейн слишком серьёзен, Кай слишком плакатен и не хочет признавать, что переигрывает, у Нии такой вид, будто она презирает всех и вся. У Ллойда добрая, душевная улыбка застенчивого героя из народа, светлые волосы (намёк на добро!) и священное зелёное кимоно. Большего, как оказалось, людям не нужно. Ллойду хотелось их всех исплевать ядом, но они не видели. Приветствие должно быть эффектным, чтобы люди расслабились и не искали глазами других ниндзя. Начинаем световое шоу. Блестяшки-светяшки — фигня, концентрация и моральные силы нужны не для них, а для того, чтобы вот этот световой дракон не кружил над площадью под восторженные визги, а прожигал плоть врагов. И воняло палёным мясом. Ллойд достаточно силён для того, чтобы дракон осыпался на людей раскалённым дождём. Зелёный свет прожигает дыры, выедает кислотой всё, чего касается, ядовитыми брызгами изрешечивает всех и вся. Главное — не думать об этом сейчас. Иначе жар и шипение, кислотные реки, ядовитая боль в запястьях и глазах. Люди завопят истошно и побегут от стихийного чудовища, тая под зелёным дождём, как сахарные фигурки. Раскалённый ядовитый ком лежит внутри, он не даёт есть и спать. Только жжёт глаза Ллойда, выедая дыры и заполняя зеленью. Народ от этого в восторге — они видят, что глаза светятся, и радуются, как малые дети. Ллойду больно. Его собственные глаза карие, цвет в высшей степени непримечательный, видимо, стихия имеет право красить их по-своему. Жаль только, что жжёт. Он улыбается, двумя дырами вместо глаз освещая людей. Он чувствует себя пустышкой, которую дают народу, чтобы он не волновался. И он ей будет, да, это лучшее, на что он способен. Пока его не сожжёт изнутри кипяточный ком, он сделает всё, чтобы казалось, что яда в нём нет. Не то чтобы он о них заботится, не то чтобы он заботится вообще о ком-то. Просто нужно быть сильным, как учил отец. Сильным-не-для-кого-и-не-для-чего, как решил сам Ллойд. Это довольно бессмысленно и отнимает душевную энергию, ведь её затраты не восполняются ни ответной силой и поддержкой, ни даже удовлетворением от того, какой ты крутой. Просто быть. У Ллойда много свободной энергии и много свободных чувств, а желания и стремления съёжились и издохли, и теперь он мог безболезненно ставить опыты над собой, проверяя, сколько он протянет. В первый раз он решил, что не хочет жить, когда Чен давил его гравитацией — тогда глаза лезли из орбит, а органы словно пытались покинуть свои законные места. На принципы и товарищей было абсолютно плевать, всё это было выдавлено ещё раньше. Чётко обозначился только он, Ллойд, которого давили, как тюбик зубной пасты, и давление, от которого было не спрятаться. Когда отпустило, Ллойд покаялся и подумал, что мысли перед смертью должны быть не такие, а благородные. Когда эта смерть подобралась к нему раз в десятый, он решил, что хрен с ними, с благородными мыслями. Они лучше никому не сделают. Эта крыса не видела перед смертью ничего хорошего, то, что было в яме, отпечатались у неё в глазу, кажется, так. Но о чём думала крыса, никто никогда не узнает — может, она размышляла о благородном и светлом, а то и молилась своему пронырливому крысиному богу, а может, ужасно проклинала всех своих более счастливых сородичей. А им что? Они живы. А она валяется под кустом, и в глазах у неё отпечаталась яма и синяя трава, похожая на волосы. А по-настоящему он понял, что не хочет жить, как-то постепенно, в геройской повседневности, и это было страшно. Лучше бы уж он что-то осознал, когда очередной злодей втаптывал бы его голову сапогом в пыль. Но в такие моменты Ллойду хотелось только оторвать эту ногу и избить злодея ею же, а ещё он вспоминал, что в супермаркете «Сорок четыре дороги» акция на его любимое печенье. И да, он забыл полить цветочек у себя в комнате. Пыль смачивалась кровью и скатывалась в комочки, прочно прилипая к лицу, дышать постепенно становилось нечем. Но потом злодея сбивал с ног кто-то из его друзей или союзников, и с беднягой расправлялись. Ллойд поднимался, потирал придавленный сапогом затылок — один раз даже вмятина осталась и не сходила полмесяца — теперь он мог оторвать гаду ногу, попинать, исплевать. Но уже не хотелось. Бешенство уходило вместе с удушьем. Бешенство уходило, а на смену ему не приходило ничего — ни чувство спокойствия за друзей, ни любвовь к кому-то, ни радость победы. Ничего. Ллойд вяло-механически чистил оружие и не хотел жить. Нет, умирать тоже особо не желал, так как смысла и пользы в этом не видел. В существовании прок был — военная сила острова, героический идеал для молодого поколения, кажется, его именем даже назвали школу. Но самому Ллойду в этом потоке уцепиться было не за что, ему ничего не было нужно. Недавно его очень красиво сфотографировали. Сверкающая улыбка — паста, паста, зубная паста, волшебная какая-то, сдирает зубы до белого нутра — и сверкающие глаза, зелёные-зелёные, волосы красиво лежат, поза крутая, под кимоно проступает мощь натренированного ниндзи. Ллойд посмотрел и не узнал себя, чел на фото был крутой, но совершенно на него не похожий. Реальную внешность Ллойда фото ни разу не отобразили — да у них и не было такой задачи. Видимо, Ллойд просто некрасивый. Уши у него торчат, глаза коричневые, цвета… кваса, пусть лучше кваса. По лицу пятна веснушек, слишком по-простецки. Такая рожа портит плакат. Джей чем-то похож, но он не главный герой, ему простительно, да и глаза у него благородные, серо-синие. Человеку с такими глазами можно доверять. А вот себе бы Ллойд не доверился. Все говорят, что у него депрессия после ухода отца. Пусть. На самом деле он отца не жалеет, и вообще никого не жалеет, но не видит смысла об этом говорить. Это может напугать, а это подорвёт доверие в команде и эффективность работы. Пусть думают, что хотят. У Ллойда внутри пусто, он примет любую теорию, чувства в нём возникают только по чужой просьбе. Он улыбается для спасённого от бандитов мальчика, искренне улыбается, тепло, как может. Мальчику это нужно. Маме, нет, Ллойд всё равно называет её про себя по имени — Мисако — ей ничего не нужно, поэтому Ллойд не проявляет эмоций. Она тоже уже давно не притворяется. Ллойд не понимает, зачем нужно было это наигранное «А поцеловать мамочку на прощание?» Может, чтобы не вызывать беспокойство со стороны команды. А сейчас он в депрессии. Ты уязвим, Ллойд. Очень уязвим для призраков. Съеденное кислотой сознание не выстоит перед ними, поэтому будь в толпе и безопасности. Тебе же будет лучше. Мы спасём Коула, даже не сомневайся. Ну когда мы не выбирались? Когда это мы не выбирались из передряги, Ллойд? Мастер энергии хотел видеть этот проклятый Храм, позволивший себе зажрать его друга. Видеть Храм, жечь его, поливать кислотой, чтобы в крыше и стенах образовывались дыры. Чтобы проклятый дом обвалился и растаял. За что Ллойда лишают такой радости? Дом будет кричать и жалобно скрипеть всеми ставнями, поднывать разбитыми стёклами и провалившимся крыльцом. Ллойд собственноручно сожжёт каждую дощечку, так что детали великого Храма распадутся в светящийся прах навсегда и безвозвратно. Дом будет биться и пытаться улизнуть, но Ллойд держит крепко — он умеет, о, он ещё как умеет. Ты же хочешь побеждать, Ллойд? Учись убивать их. Или ты их, или они тебя. Храм будет кричать. Он злой, но он живой. Ллойд живо представлял этот вопль последней злобы и отчаяния, знал, как духи будут прятаться на чердаке, не имея возможности выйти из здания и спастись от пожара, выжигающего и призраков, и саму реальность. Мастер энергии видел цепи, сковавшие Янга, его учеников и Храм. Как цепи у собак. Ученики и Янг погибнут вместе с Храмом, как брошенные на привязи во время пожара животные. Их сожрёт зелёная кислота. По кусочку, они будут отбиваться до последнего, они гордые. Но сожрёт. А Коул будет свободен. Потому что Ллойд умеет держать до последнего, не отступать и не бояться. Это условие победы — придётся каждый раз через кого-то перешагивать. Тюрьма — не выход, опыт Альянса это отлично показал. Призраки гордые, Проклятый Мир их не остановит. Ллойд это отлично знает, лучше, чем хотел бы. Между рёбер дыра… — Ллойд!!! Не с материнским беспокойством. Строго и даже обвиняюще, вот так. Некоторые фанатки — и те были к нему участливее, чем мать. И он был ей за это благодарен. Слишком далеко. Откуда-то с площади со смешной сценой и смешной толпой, так далеко от Храма и убийственного пожара, далеко от тюрем и дыры в груди. Крик повторился, и Ллойд нехотя вернулся. Гримёр уже не строил зверские лица из-за кулис — кулис не было, всё поглотил зелёный пожар. О нет, это не огонь — это нечто гораздо хуже, сила, превращающая ткань, дерево и плоть в какую-то другую энергию без шанса на возвращение в прежнем порядке. Пожар был везде, горели глаза Ллойда, он становился абсолютно слеп. Ему казалось, что гибнет всё, на что он обращает свой взор, — словно накопленный яд хлестал наружу почему-то через глаза. Через зелёную смерть, каким-то чудом не сгорая, ломилась его мать. Ллойд бы сказал, что профессионально ломилась, обходя наиболее опасные участки. Ллойд приветливо помахал ей рукой, потом колени у него подогнулись. В голову ударила нестерпимая жара, но зубы застучали от внезапного озноба. Секунды на две жить расхотелось совершенно. Тело перестало слушаться и, игнорируя все «ниндзя не сдаются», обвалилось вниз. Мама приподняла его, прохладными пальцами прикоснулась к вискам. Ллойд закрыл глаза, чтобы не сжечь её, но пожар-кошмар продолжался и под плотно сжатыми веками. — Не думай об этом, — шептала Мисако, сильнее сжимая его голову. Не думай. Релакс. Как учил Ву. Решай судоку. Разгадывай кроссворды. Медитируй. Релакс. Коул себя успокаивал странно и жёстко — зажимал руками рот и нос, не давая себе дышать. Пока не успокаивался, не разрешал себе делать вдох. Но работало на ура. Коул… — Они его не вытащат, — Ллойд с удивлением отметил, что зубы у него с трудом разжимаются. — Храм скорее сгорит, чем отдаст его душу. Это потому, что Коул сильный. Я знаю. Молодец, Ллойд, ты испортил сцену, Дарет потом будет истошно орать. Дорогие украшения и сорванные номера… Но хуже всего — пятно на репутации. Кислотно-зелёное. И если после вселения Морро девушки-фанатки Ллойду на шею вешались, не обращая внимания на то, что Ллойд побыл «плохишом» — народу охота острых ощущений, рейтинги мастера энергии только выросли, — то разрушение сцены выглядит после этого мелко и не особо загадочно. И рейтинги упадут, однако. Ну и фиг с ними. Сцена, по мнению Ллойда, была врагом пострашнее Морро. Тот всего-то убить хотел, а эта мозги жрёт. Да и какая разница, если Храм Коула не отпустит. — Коул не выберется?.. — жалобно повторил Ллойд, надеясь, что что-нибудь всё-таки изменилось за эти доли секунд. Случилось чудо, снизошёл Первый Мастер и разогнал мрак, вывел мастера земли за руку оттуда. И все радуются, и всем хорошо. А мама не стала врать. — Оттуда не возвращаются. И пожар потух. Ллойд полепетал что-то ещё и сбился. Говорить ему больше не хотелось, ему всё равно не поверят. Камера смотрела на него всё с тем же безразличием. Рассказать ей о том, почему ему тяжело, бывший ниндзя — ныне просто злой старикан — так и не смог. Подошёл, остановил запись, не сохранил. Как и много раз до этого. Раньше те-кто-следят отбирали у него камеру, чтобы он, не дай боги, не выдал историю с Искателями жителям разрушенного мира. А потом поняли, что его и останавливать не надо, он и сам прекрасно справляется. Как всегда. Теперь-то ему геройствовать не для кого. Не сдался бы – был бы жив.