Альтернативная история

Сейчас А он знал, что этим кончится. Вот положа руку на сердце, знал, что сам начнет распускать руки. Потому что с Викой рядом и в замкнутом пространстве у него не было ни единого шанса устоять. Правда, Соколовский надеялся, что раз у самого мозги совсем размякли, то хоть свойственное Родионовой благоразумие не даст ей совершить ошибку. Просто для него это было как обещание, которое не имел права давать. Поэтому – нельзя. И если это могло его как-то оправдать, держался он до последнего. Тогда, с Лерой, можно было остановиться. Было незачем. Так ему казалось тогда. Акт милосердия и сочувствия к ней, ну, как он сам себя убедил потом. И акт саморазрушения по отношению к самому себе. Это хотя бы уже честнее. А вот в этот самый момент его не остановил бы никто и ничто. Да что там, случись конец света, Соколовский бы не обратил внимания. Все дело в том, что тело давно жило своей отдельной жизнью, не подчиняясь ему. Телу все было нипочем, даже теперь. Простреленное плечо и нехилая потеря крови, абсурдные, но от этого не менее тяжкие обвинения в двух убийствах, Игнатьев и его шакалы… Другому бы хватило. Но единственное, что волновало Соколовского вот прямо сейчас – это затащить в койку Родионову. Удивительно было то, что он вообще способен сейчас думать об этом и чего-то там еще хотеть. Не чего-то там. Родионову. И он бы нагло соврал, если б сказал, что никогда не представлял себе как могло быть с ней. Только вот давил любую мысль на корню. Иначе он не отвечал за самоконтроль. Но был Сон. Сну было плевать на весь самоконтроль Соколовского. Сон был с Родионовой. Просто мама больше не приходила, с того самого дня когда не стало отца и не стало его прошлой жизни. Игорю не нужно было глубоко копаться в себе, чтобы знать абсолютно точно - он просто не выдержал бы. Взгляда ее глаз, переполненных слезами, сожалением и бесконечной материнской любовью. Первую ночь в заключении он помнил как в тумане. Во вторую – едва не отправился на тот свет. В этот раз он решил не возвращаться, достало. Вика решила за него. И раз за разом она приходила во Сне. Сначала - с присущим ей упорством удерживая в этом мире и тем самым не давая отправиться в мир иной, позже - уже спасая от намечающегося помешательства. Попутно исполняя все самые грязные фантазии, какие он мог только … Ладно, Соколовский, проехали. Подсознание хитрая штука - создало свой лимб, из которого не хотелось уходить. Он подсел. Нет, Игорь, конечно, осознавал во Сне, что спит и что просыпается он тоже во Сне, только когда подсознание волновало такие мелочи? Оно лепило свою реальность, из обрывков настоящих и фальшивых воспоминаний вперемежку с теми самыми фантазиями и так долго подавляемыми желаниями. Реальность, какую хотелось ему. А после той ночи, когда она объявилась на пороге его квартиры, такая настоящая, осязаемая, он больше не мог довольствоваться суррогатом. И лимб перестал существовать. Бороться с собой стало труднее. Он ведь и хотел и не хотел, чтобы Вика жила своей жизнью. Увидеть ее с кем-нибудь, чтобы наконец-то сказать себе – все, это конец. Но стоило лишь представить ее с другим, как было уже неизвестно, чего ему хотелось больше – вытворить чего-нибудь в духе стрельбы в офисе Игнатьева и черт с ним с инстинктом самосохранения, только уже наверняка, или пойти и накостылять этому другому. И сразу после освобождения он не собирался искать с ней встреч и уж тем более пытаться заслужить ее прощение. Чем большей сволочью Родионова будет его считать, тем больше веских причин будет у нее держаться от него подальше. Но даже сама мысль что Вика думает о нем плохо, нет, думает именно так как он и заслуживает, причиняла буквально физическую боль. Тактика не сработала. Она пришла сама. Потом он почти убедил себя, что ею не движет ничего кроме заботы и беспокойства. Так было легче. Когда Вика меняла повязку, Игорь отрицательно замотал головой, отказываясь от обезболивающего. Он и так провалялся в отключке последние двое суток. Не хватало еще ощущать себя как зомби в последующие, пока Родионова рядом. И правильно сделал. Сейчас он хотел чувствовать все. Слишком много одежды на ней, заело молнию на джинсах, и слишком дрожали руки. Боялся облажаться, как в первый раз. Удивительно что не облажался, потому как выдержки не оставалось совсем. Ее ласки, поначалу робкие, становились смелее и раскрепощеннее, будоража кровь, а румянец на щеках лишал последних остатков разума. С ним в жизни никогда не происходило и близко похожего. Не просто секс, а с женщиной которую боготворишь, но такой земной и реальной. Каким-то шестым чувством он всегда знал что за ее сдержанным фасадом скрывался обуздываемый ураган, и сейчас он был в самом его эпицентре. "Ты был чертовски прав, Соколовский." Мимолетная, удовлетворенная ухмылка сменилась стоном как только ее горячее дыхание спустилось к паху. Вика могла из него веревки вить и он совершенно этого не скрывал. Между ними больше не будет недомолвок. Ну, почти не будет. От Вики пахло весной. В ее волосах запуталось солнце, и он благоговейно пропускал сквозь пальцы золотистые волны, думая, что это много для него одного. Он понятия не имел, чем заслужил эту женщину в своих прошлых жизнях. Потому что в нынешней ничем особенным он не отличился. Только безумцы или идиоты добровольно отказываются от внезапно свалившегося им на голову рая. Со стороны он мог казаться и тем и другим. На самом деле его мозги вернулись на место. Но у них еще оставались этот день и эта ночь.