Альтернативная история

Сейчас … И он ушел, незаметно и безболезненно. Могила – все, что осталось от Игоря Соколовского, успевшего дохренищу всего в свои двадцать девять. Кое-кто подтвердит. Привет, пап… Старый засалено-вонючий матрас, брошенный прямо на цементный пол. Байрамов может и с приветом, но не настолько, чтобы заботиться о комфорте мертвецов. Обступающие стены каменной клетки метра два на полтора, до которых легко достать рукой, не утруждая себя лишними движениями. Соколовский утруждается и тут же об этом жалеет. С облегчением убеждается, что снова поторопился умирать. Темнота. Вика. Тонкая шерсть и безупречный покрой депутатского костюма на нелепом контрасте с колченогим стулом и облезлым столом в просторном пустом помещении, похожем на склад. Лицо Игнатьева землисто-серого цвета. Он слушает, не прерывая и не поднимая глаз. Жалкая, сгорбленная тень того кем был. Не оправится, думает Соколовский и продолжает рассказывать, скупо и не вдаваясь в подробности. Уверяет себя, что милосердие – совсем не то, что им движет. И уж точно он не проходится по профессионализму Байрамова. Не помогает. Тот и так дает волю своим садистским наклонностям и Игорь с опозданием осознает, что Игнатьеву и в голову не придет остановить помощника, что ему до мира живых? Темнота. Вика. Мост весь в ржавчине. Ржавчина? Кровь. Крови много и она повсюду. На металле, снегу, его руках, и Соколовский до жути боится узнать чья она. Темнота. Вика. Родионова - константа, снова и снова выдергивающая Соколовского из замкнутого круга кошмаров и беспамятства. Оставаться в сознании представляется важным, для чего – он все никак не вспомнит, но в любом случае неосуществимым. У него жар, обезвоживание и наверняка сотрясение мозга. И Соколовский уже верит, что нормально функционирующие мозги - недосягаемая роскошь. Люди, места, события причудливо путаются, наслаиваются друг на друга, искажаются, и он понятия не имеет, что реально, а что - нет. И не было ли на самом деле спасение Вики очередным витком его бреда. Прямой и самый короткий путь чтобы съехать с катушек? Это он и есть. … Отпустили внезапно и без объяснений. Удар ногой по двери разбудил бы и глухого, ее приоткрыли и с помощью фонарика убедились, что Соколовский зашевелился, потом швырнули что-то в темноту, приказав надеть. Что-то было мешком, плотным на ощупь и пыльным, но Соколовский предпочел не спорить. Вот бы еще понять, что это значило. С мешком на голове он ничего не видел, если при нем и разговаривали то только жестами, и сколько их было, он понятия не имел. Спросил про Игнатьева и получил в ответ дуло пистолета приставленное под горло и вкрадчивое «Хочешь поговорить?». Поговорить почему-то расхотелось. Куда-то приволокли, куда-то оказалось машиной, скорее всего внедорожником. Остатки мозгов сигналили, что если бы от него хотели избавиться, то сделали бы это и там, не напрягаясь, прямо на складе. Правда, Игорь при всем желании не стал бы полагаться на свою голову сейчас. Но была апатия и больше ничего. И он забил. Ехали полчаса или больше. Потом остановились и без слов, грубо вытолкнули из машины. Больно приземлился на асфальт, звук мотора отъезжающего авто – и Соколовский свободен. Сорвал мешок и осмотрелся. Он понятия не имел, где находится – на какой-то окраине, застроенной похожими одна на другую панельными коробками. Место не самое оживленное. Прихрамывая, заковылял по тротуару. Мороз пронизывал до костей, но это было даже хорошо, помогало держаться на ногах. Позвонить. Только вот редкие прохожие шарахались и ускоряли шаг, едва он пытался приблизиться и заговорить. Сжалилась продавщица из кофейной будки, к которой он подошел, уже ни на что особо не надеясь. Дала свой мобильный и участливо предложила вызвать скорую. Он попросил воды. Первое что сделал, это проверил время и дату на узком экране треснутого кнопочного динозавра - он уже ни в чем не был уверен. Выходило, Соколовского продержали сутки, и это кардинально расходилось с его собственным представлением о времени – по ощущениям прошло уже как минимум втрое больше. - Андрей Васильевич.. .. это Соколовский… Как Вика? Да я в порядке, Родионова как?... Где?... Скоро буду… Нет, сам. Привалился к стене, накапливая силы. Сделал пару жадных глотков из бутылки, еще и еще. Все получилось. Единственное что важно. Теперь. Вернул телефон, поблагодарил и еще раз отказался от помощи. Выбросил пустую бутылку в урну. Потом остановил лениво проезжающее мимо такси. Было семь двадцать утра. Он увидел ее издалека, на крыльце отделения. Окутанную желтоватой дымкой еще горящих фонарей, такую хрупкую и почти нереальную, что кажется, моргнешь – и исчезнет. Не исчезла. Хотел скорее, но пока неуклюже выбирался из такси, она уже бежала к нему. Успел поймать к себе в объятия. Заметить какой же изможденный у нее вид. Прозрачная кожа, лишь подчеркивающая темные круги под глазами. Искусанные губы. И щеки мокрые от слез. Сутки, целые сутки, Соколовский, она не знала, жив ты или мертв. Припал к ее губам, прося прощения и за это тоже. Начав целомудренно и осторожно, привыкая к тому, что она не мираж, но сорвался, не давая теперь выдохнуть ни себе ни ей. И плевать что видят. - Любишь, значит? – Наконец смогла выговорить она, задыхаясь. - Так любишь, что скорее дашь себя прикончить, чем доверишься мне до конца? Полоснув как бритвой неприкрытой болью. В смятении, не в состоянии сказать хоть что-то, просто прижал к себе еще крепче. Рваные удары ее сердца отзывались такими же в его собственном. А вышедшие вслед за некстати застрявшим у выхода, чтобы завязать шнурки, Кравцовым Пряников и двое молоденьких дежурных могли изумленно наблюдать, как железная капитан Виктория Родионова плачет, обнимает и покрывает пылкими поцелуями лицо своего бывшего подчиненного, никого совершенно не стесняясь. Пряников смущенно кашлянул, давая знать, что они не одни, еще раз, громче. Никакого эффекта. Махнул рукой. - Насмотрелись? А служить кто будет? – Строго прикрикнул на дежурных, больше для порядка чем по делу - чтобы не расслаблялись. А сам еще помедлил, совсем чуть-чуть, задержавшись взглядом на Родионовой и Соколовском, и улыбнувшись себе под нос, направился в здание. Знобило Вику уже меньше, но все равно запахнул ее куртку сильнее, закрыл собой от холода. - Никогда…. никогда… слышишь? … не делай так больше! Он накосячил так много и везде, что сходу бы не взялся угадать, о чем она. Но момент для выяснений был не самый неподходящий, поэтому ничего не оставалось, как пообещать: - Не буду, Вик, ну все, все, – успокаивал, касаясь негнущимися пальцами ее волос, целуя в недоверчивую улыбку, рядом… Нужно было оторваться от нее. Возвращаться в ненавистную реальность. - Вик…подожди… Игнатьев… и Кирсанов… я должен… Заминка. И что-то не так. - Нет, Игорь… Не должен, все закончилось. Они мертвы. Оба. – И пока он оправлялся от потрясения, она бережно, почти невесомо проводила пальцами вдоль запекшихся кровью ссадин на его лице. – Но все - потом. Тебе нужно в больницу. - Не нужно, - возразил он, и это было самонадеянно даже для него. - Ты хоть видел себя? Нет, конечно, иначе бы не спорил. - Зачем? Мне вполне хватает смотреть на тебя. – Переча только из чистого упрямства. – Вик, пойдем внутрь, замерзнешь. Руки с ее талии так и не убрал, но Вика и не возражала. Ее взгляд таил обещание, от которого вскипала кровь, и это стоило того чтобы согласиться на все что она скажет.