Альтернативная история

Сейчас Максим Тимошин обвел взглядом кабинет, все пять лет бывший молчаливым свидетелем его подъема, так словно видел его впервые. Все дела сданы, кроме одного - Алисы Бергер. Само собой, уголовное преследование было прекращено, в связи со смертью подозреваемого. Отсутствовала одна подпись - Соколовского. Ирония судьбы и простая формальность, как и два месяца назад – подписать пару бумаг, а все обвинения с него уже сняты. Дело могли отдать кому угодно, но оставили за Тимошиным, доводить до конца, и ему ничего не оставалось как доводить, в авральном режиме и под пристальным контролем начальства. Как будто покойнику не все равно реабилитируют его или нет, стискивая зубы, оптимистично корпел над бумагами Тимошин. Надежд старшего помощника прокурора чертов мажор не оправдал, объявившись живой, пусть и изрядно потрепанный. У прокуратуры все было готово уже к концу следующего дня, но пришлось ждать, когда тот выйдет из больницы. Доказательства виновности Кирсанова передала капитан Родионова. Вечером, когда операция по поискам Соколовского набрала обороты. Тогда-то он ее и увидел. По телефону, робея и краснея как подросток, и изо всех сих пытаясь вести себя нейтрально, предложил за ней заехать. «Ну пожалуйста, пожалуйста, согласись!» В ответ на внутреннюю мольбу получил только безразличное: «Не нужно, мне по пути». Легко догадаться откуда, если Управление ФСБ - в трех кварталах, а сопровождал ее фсбшник, столбом застывший у двери кабинета следователя, всем своим видом говоря - правила игры изменились. Тогда же, рядом с ней, замирая, Тимошин думал что чуть было не похерил все. И что так бы и пялился на нее целую вечность. А еще о том что разбить в пух и прах те самые улики, собранные Соколовским и принесенные на блюдечке Родионовой не составит труда. Когда это успел, кувыркаясь с ней в постели, пока остальные сбились с ног, пытаясь напасть на его след? Смешно. Тимошину было как угодно только не смешно. Особенно от недвусмысленных картинок медового месяца Соколовского и Родионовой, некстати подсовываемых ему его фантазией. Право, уж лучше бы тот оказался пидорасом. Факты подтвердились, все до единого. Жизнь старшего помощника прокурора стала предметом чьей-то злой шутки, не иначе. Приказ уже подписан. С завтрашнего дня он – в свободном полете или свободном падении, это еще предстоит узнать. Руководство умыло руки, отдав на растерзание Службе собственной безопасности его, Тимошина. Рыбьи глаза смотрели брезгливо-бездушно, как на незнакомца. За все время Тимошин так и не стал своим. Здесь и своих-то нет – все готовы перегрызть друг другу глотки. И он был готов. Поэтому двуличие начальства, еще совсем недавно одобрившего каждое его действие, а теперь усердно делающего вид, что впервые обо всем этом слышит, его совсем не удивляло. Тут проколов не прощают. Единственным проколом старшего помощника прокурора было поставить не на того. - По хорошему, не мешало бы принести Соколовскому публичные извинения. – Начальство это делать, естественно, не собиралось. – Ваша самодеятельность вышла далеко за рамки служебных полномочий, ну да это не мне решать. И кстати, что у вас там с этим Соколовским? Очень похоже на личную неприязнь. Можете не рассчитывать, Тимошин скорее съест свое удостоверение и Уголовно-процессуальный кодекс РФ в придачу, чем извинится. Он уже и не надеялся вернуться. Но не сказать, что Тимошину было все равно. Исчезнувшие улики в деле Лапиной не его «заслуга», но в остальном-то он по уши. А когда проверка коснется всей его работы, внутренним расследованием уже не отделаться. Еще одну жертву, Козырева, ушли быстро и окончательно. Самое короткое и бесславное нахождение в должности в истории Управления ФСБ и не только его, и без всяких надежд на возвращение. Но то, что кому-то было хуже, Тимошина совсем не грело. И тем не менее, Соколовский не очень-то и злопамятен, надо это признать - на его месте Тимошин поступил бы куда жестче. В последний раз сделал себе кофе. В кабинете не хватало кислорода, и он открыл окно. Морозный воздух ворвался в помещение, принося с собой хоть какое-то подобие облегчения. Расслабил галстук и расстегнул две верхних пуговицы на рубашке. Горячая чашка приятно согревала ладони. Из задумчивости вывел рев мотора старого раздолбанного BMW, шумно подъехавшего к прокуратуре и затормозившего прямо под его окнами. Тимошин насмешливо подумал дать бесплатный совет водителю – сменить манеру езды, на менее самоуверенную и более подходящую по статусу этой развалюхе. Но лицо вытянулось, едва рассмотрел кто был за рулем. Игорь мать его Соколовский. Которому, в отличие от некоторых, нет необходимости самоутверждаться за счет крутой тачки. И приходить вовремя, видимо, тоже – опоздал на двадцать минут. Родионова. Она была с ним. У Тимошина пересохло в горле. Из машины вышли оба, и Тимошин внутренне весь подобрался. Соколовский был в светлой рубашке, держа левую руку на перевязи, как в первый допрос потерпевшим после пальбы у наркодилера. Дежавю. Тимошин вдруг отчаянно пожалел, что долбанный наркоман тогда промазал. И что охранники Игнатьева могли бы быть и пометче. В этого Соколовского стреляли с такой завидной регулярностью, что обычным операм и не снилось, и все равно никак не пристрелят окончательно. Соколовский обошел капот, шагнул к ней и… тут Тимошин показался жалким даже самому себе, продолжая наблюдать, втихаря, как эти двое целуются, прижимаясь друг к другу, переплетая пальцы, и все это выглядит не напоказ, а так будто им действительно жизненно необходимо касаться друг друга каждые гребаные пару минут. С третьего этажа Тимошин расслышал его неохотное «я быстро» и Соколовский направился к ступенькам, а она осталась у машины с влюбленной улыбкой глядя вслед. Тимошин никогда раньше не видел, чтобы она улыбалась. Все это время он занимался самообманом, говоря себе, из снобизма, что сам не хочет с ней связываться, ему хотелось девушек высокого полета, какие всегда были у мажора Соколовского. А теперь пора было посмотреть правде в лицо - сам не осознавая, он втрескался без памяти в капитана полиции Родионову, и у него с самого начала не было шансов. Стук в дверь, короткий и энергичный. Соколовский вошел, и Тимошин непроизвольно сжал ладони в кулаки, ногти больно впились в кожу. Он впервые ненавидел, до такой степени что держать себя в руках было почти невыполнимой задачей. Правая кисть у Соколовского была перебинтована, ручку он держал с трудом и подпись вышла корявой. Скользнув по Тимошину рассеянным взглядом, лаконично уточнил «Это все?» и получив утвердительный ответ, не глядя вышел. Мыслями Соколовский был не здесь, и, черт побери, Тимошин его понимал. Не зная зачем, он вернулся к своему наблюдательному пункту у окна. Мазохист хренов потому что, других объяснений не было. Подойдя к машине, Соколовский открыл было дверцу, но помедлил, посмотрел на Родионову, повернул голову в сторону окон кабинета Тимошина и захлопнув дверцу, бегом рванул назад. Забыл что-то? Тимошин недоуменно огляделся вокруг и ожидаемо ничего не обнаружил. В этот раз дверь кабинета распахнулась грубо и со всей силы, еле удержавшись на петлях. От Соколовского несло агрессией. И направлена она была на него, Максима Тимошина. - Это был ты. – Наступая на него, швырнул в лицо непонятное обвинение Соколовский. Тимошин растерянно моргнул. - Что, не понял? – Плохое предчувствие тонкой струйкой пота стекало по спине. - Это. Ты. Сказал. Игнатьеву. Про. Родинову. - Отчеканил тот. Похолодели руки. Откуда, черт побери?.... Байрамов сдал? Или посмертный сюрприз от депутата? На мажора ему всегда было начхать. Но Родионова – совсем другое дело. Да он уже миллион раз успел пожалеть, только вот это ничего не меняло… Максим Тимошин был куда выше, здоровее и крепче и трижды в неделю ходил в спортзал (нужно же как-то устранять последствия сидячего образа жизни), но преимущество ничего ему не дало. Где-то глубоко внутри Тимошин знал, что не будет драться, лишь попытается уклониться от удара. И это ему почти удалось. Первый – дезориентировал. Второй – обрушился молотом, Соколовский вложил в него всю силу и ярость. Показав на что способен когда не скованы руки. Падая, Тимошин стукнулся о шкаф плечом, потом затылком, и какие-то мгновения находился в нокауте. - Вставай. – Губы Соколовского сложились в одну жесткую линию, взгляд говорил «убью». И Тимошин с радостью вернул бы ему любезность, успев пересмотреть свое, весьма опрометчивое, решение не драться, только теперь даже подняться не мог самостоятельно. Тыльной стороной ладони попытался вытереть кровь. Блядь. У него сломан нос. Но странное дело, кулак Соколовского оказал весьма благотворное действие на мыслительный процесс. Его осенило – то не был, не мог быть Соколовский. Он не из тех, кто бьет исподтишка. А Тимошин сам виноват, просчитался, тактик хренов. Да и судя по всему, никто его не сдавал, умник сам догадался. Тысяча маленьких острых молоточков застучала по мозгу. Тимошин поморщился. Это были не молоточки, а каблуки капитана Родионовой. Она прибежала сюда, запыхавшаяся и раскрасневшаяся… Протестующее вскрикнула и Соколовский на миг стушевался. - Игорь, что здесь?... Тот пыхтел как паровоз. И молчал. - Это был он? Она задала простой вопрос и Тимошин понял что это конец всему. - Вик, иди в машину. – Глухо ответил Соколовский. – Прошу тебя. – Тембр голоса сменился на мягкий, упрашивающий, такой не свойственный тому Соколовскому которого он знал. Отличная идея. Между «побуду-ка я боксерской грушей Соколовского» и «Родионова теперь знает какой я подонок» Тимошин однозначно выбирал первое. Родионова и не думала слушаться. - Это был он. – Утвердительно сказала она. И прежде чем его раздавило, Тимошин удивился тому как эти двое, говоря одно и умалчивая другое, ухитряются настолько хорошо понимать друг друга. Взглянула на него лишь мельком - и он не выдержал и опустил глаза, - потом снова на Соколовского, с беспокойством, страхом. Боясь, блядь, за него. Да тут если и бояться, то уж точно не за ее бешеного дружка. Как раз он-то справлялся неплохо, угрюмо думал Тимошин, трогая свою онемевшую челюсть. - Игорь, смотри на меня! Казалось, он ее и не слышит. - Игорь, прошу тебя! Смотря в глаза, Родионова взяла его за руку. На бинтах быстро проступали красные пятна, она всего лишь держала его забинтованную ладонь в своих ладонях, успокаивающе проводя большими пальцами вдоль запястья, и это было самое интимное проявление чувств, какое Тимошин только видел. Секунда, две, три… Соколовский еще колебался, но вулкан уже был потушен. Бросил тяжелый взгляд на Тимошина и вышел первым. Она - следом, не оглянувшись. Эта доля секунды еще долго будет преследовать его даже в снах. ...Соколовский выпускает в него целую обойму, бросает пистолет рядом, и Родионова нетерпеливо смотрит, не на Тимошина в агонии, а на часы. "Игорь, мы опаздываем, у нас столик в "Дораде" на семь"... ..."Закончишь - не забудь выключить свет, а я спать", она уходит, небрежно запахивая легкое кимоно с экзотическими птицами и зевая, пока Соколовский продолжает педантично ломать ему фаланги пальцев, одного за другим, и Тимошин только мычит от боли, не в состоянии пошевелиться"... Тимошин откинулся на спину, закрыл глаза. Вставать пока не хотелось. Как и жить.