Не стреляйте в жёлтых зайчиков

      Лесли сидит на заднем сиденье, плотно завернувшись в плед. Плед тёмно-синий, будто нарисованное в мультфильме ночное небо, и по нему пляшут, словно звёзды, смешные жёлтые зайчики. Лесли восемь лет, и у него уже не дрожат руки, когда он держит в них пистолет. Он знает, как правильно дышать, если собираешься сделать прицельный выстрел. Он попадает в четыре жестяные банки из десяти, но дядя Джерри им гордится. Дядя Джерри говорит, что это отличный результат для новичка. «Ещё пара месяцев тренировок, и ты будешь выбивать все десять. У тебя талант, парень», – сказал он сегодня утром.       Они тренируются в лесной глуши. Раньше у них был ещё сырой и вонючий подвал в полицейском участке, где до эпидемии работал дядя Джерри. Лесли нравился участок. Он любил жалюзи на заколоченных окнах (они были слишком уютны, чтобы их убирать!), сидеть за офисными столами, рассматривая именные таблички. Ещё любил зал для бокса и не переживал, что блестящие красные перчатки слишком крупные для его тоненьких детских рук. Мама перешила для него на перчатках застёжки, и Лесли смог их надевать. Ему, впрочем, больше нравилось стрелять, потому что всего через пару месяцев тренировок он сможет выбивать десять из десяти банок. А чтобы груша тряслась и качалась, как от мощных ударов дяди Джерри, Лесли понадобится ещё несколько лет. Лесли уверен, что, когда ему исполнится шестнадцать, как его старшему брату Сэму, его удар будет гораздо сильнее, чем у него.       Ведь когда Сэму было восемь, он не знал, что ему нужно будет научиться стрелять, а ещё постоянно физически упражняться, чтобы стать быстрым и сильным. Когда Сэму было восемь, умерших людей чинно хоронили на кладбищах, и их трупы разлагались в земле. Сэм ходил в школу, смущённо опускал взгляд на красивые руки мисс Мэйбл, учителя математики, только чтобы не смотреть в её бездонные карие глаза, слишком весёлые и ещё более красивые, чем её руки.       Лесли же пришлось прятать лицо на животе у мамы, когда дядя Джерри сказал, что мисс Мэйбл они с собой в участок не возьмут. Потом раздался выстрел, а Лесли всё-таки повернулся и в щёлочку между мамиными пальцами увидел, как дядя Джерри поднимал неподвижную мисс Мэйбл на руки и куда-то уносил. В её длинных чёрных волосах запуталась шелуха из прошлогодней травы и листьев. Волосы качались пышной, мощной волной, и заворожённый Лесли смотрел на них, пока дядя Джерри не развернулся в профиль, поворачивая за участок. Тогда Лесли увидел лицо мисс Мэйбл. Он не мог его хорошенько разглядеть через мамины пальцы, да и скоро оно скрылось за зданием вместе с дядей Джерри, но глаза её Лесли помнит до сих пор.       Всё такие же огромные, в обрамлении пушистых чёрных ресниц. Только больше не карие и весёлые, а побелевшие и стеклянные. Наверное, мисс Мэйбл слишком сильно испугалась смерти, когда та заглянула ей в лицо за миг до её последнего вздоха. Так и хотелось обнять её за пояс, к животу прижаться, и чтобы она гладила Лесли по волосам своими красивыми руками, протягивала бумажную салфетку и говорила: «Ну-ну, юный мистер Гиллеспи, чего это вы расклеились, выше нос!»       Лесли уже знает, не сомневается, что люди, с которыми он когда-то общался, только тогда люди, когда не едят других. У мисс Мэйбл были такие же волшебные волосы, которые совсем не испортились от запутавшихся в них листьев, но вот сама она уже была бледной, с обвалившимися кусками кожи на прежде красивых руках, а ещё она больше не разговаривала. Её рот открывался не для смеха или одобрительного комментария. А только чтобы диким, животным хрипом требовать пищи.       – Дядя Джерри? – зовёт Лесли, всё ещё кутаясь в плед. Только подаётся чуть вперёд, чтобы с водительского сиденья его было лучше слышно. – Гроза будет.       – Да.       Они обмениваются взглядами через зеркало заднего вида. Лесли прижимает колени ближе к груди и прячет подбородок в пледе. Дядя Джерри хмуро глядит на небо, потом возвращается к дорожной карте.       Сержант Джеральд Гиллеспи совсем ещё молод. Высокий статный мужчина двадцати восьми лет отроду. Привлекательная внешность: брюнет, лёгкая щетина, которая очень ему идёт, атлетическое телосложение, серо-голубые глаза с необычным островком карего в правом. У него всё ещё при себе чёрная форма SWAT: она нравится Лесли, но его мама говорит, что форма мешает дяде Джерри признать, что мир изменился.       Багажник кроссовера, в котором сейчас сидят Лесли и его дядя, визуально разделён на две части. В одной части хранятся оружие и боеприпасы, а в другой – продукты питания. Карен, мама Лесли, всё аккуратно упаковала в коробки, сумки, пакеты и даже пакеты в пакетах. У них есть ещё небольшой запас воды и бензина, и поэтому в багажнике очень тесно. И придвигаться ближе к дяде для лучшей слышимости тоже было необязательно, ведь на заднем сиденье так же тесно. Его сдвинули, чтобы освободить пространство позади.       В машине выжившие Гиллеспи обычно проводили не много времени. В багажнике находился их «стратегический запас», как выразилась мама, а дядя её не поправил. Зато Сэм возмутился. Сэм проворчал, что, если им придётся срочно ехать, то им с Лесли сзади будет неудобно. Он спорил и упирался, пока Карен не сказала, что сама сядет назад. Дядя Джерри же никого из них не поправил и на этот раз. Только потом он вышел на улицу вслед за Сэмом, и по возвращении Сэм извинился перед мамой, а потом ходил насупленным до самой ночи. Таким же угрюмым и неразговорчивым он и уснул.       – Дядя Джерри? – снова зовёт Лесли, на этот раз переползая на переднее сиденье.       Плед волочится за ним и застревает в вещах, так что дядя Джерри отвлекается от карты и сам вытягивает плед. Он не торопит племянника, а тот не торопится сам, словно уже три раза передумал задавать свой вопрос и на ходу пытается придумать другой.       Небо на глазах затягивается тучами. Вокруг спокойный и тихий лес, пустая трасса. Впереди поворот направо, на грунтовую дорогу. Никакого обозначения у этого поворота нет. Он всего лишь ведёт в лес, и там нет никаких национальных парков, охотничьих угодий, гостиницы в кантри-стиле или чего-то такого, что требовало бы себя обозначить. Этот поворот словно говорит: «Я очень скучный, дальше нет ничего интересного, проезжайте мимо».       Лесли совершенно не понимал, почему дядя и мама выбрали для встречи именно это место. Он бы ни за что его не запомнил и не нашёл. А когда он несколько часов назад вежливо высказал свои сомнения дяде Джерри, тот лишь усмехнулся той самой своей улыбкой, от которой Сара и Джессика, школьные подруги Сэма, становились пунцовыми. Лесли понятия не имел, что они обнаруживали в этой улыбке такого, что она заставляла их краснеть. Потому что он находил в ней только чарующий намёк на интересную историю.       История за ней и правда последовала. Про лесной домик в глуши, тот, в котором дядя и мама проводили уйму времени в детстве, пока были живы их дедушка с бабушкой. Лесли удивился, почему тогда после побега из Портленда они не поселились здесь. Дядя Джерри сказал, что к домику не подъехать на машине, а без доступа к ней сейчас слишком проблемно.       Лесли, наконец удобно устроившемуся на переднем сиденье, очень хочется снова озвучить для дяди вот такой простой вопрос. Но он всё же собирается с мыслями, и даже подбородок в пледе не пряча, поворачивается к мужчине и задаёт другой вопрос, мучительный и слишком важный:       – А почему мы не пошли с ними? Мама и Сэм... Ты лучше стреляешь. Я уже тоже неплох. Покруче Сэма! Ты всегда говорил, что разделяться нельзя. Что только тебе можно выйти одному. Почему тогда?..       Сержант Джеральд Гиллеспи больше не гипнотизирует взглядом дорожную карту и не смеет отвернуться от Лесли. На миг мальчику кажется, что на его лице промелькнула тень, но вот дядя уже снова хитро щурится, а потом усмехается. Не той самой улыбкой. Более сдержанной, тяжёлой. Та улыбка простая, весёлая. А эта горчит. Но Лесли восемь лет, он попадает в четыре жестяные банки из десяти, знает, как выбить колено ходячему, а в улыбках разбирается всё ещё плохо, как самый обычный мальчишка его возраста.       – Может, они захотели посекретничать? Не переживай, малыш. Я был там утром, – голос у дяди ровный. Мисс Мэйбл, отчитывая одноклассника Лесли за списанную контрольную, упомянула, что врунишек видно по глазам. Они слишком часто моргают или вообще отводят взгляд. Но дядя Джерри смотрит только на него, на Лесли, и моргает не чаще обычного. – Там безопасно. Стрелять не придётся.       – Они соберут ягоды и вернутся?       Он уже это спрашивал. Дважды. В первый раз дядя Джерри сказал: «Возможно, только если не захотят съесть их без нас!» А потом они стали шутливо вспоминать, как Сэм прятал под подушкой шоколадные батончики, и разговор ушёл в другую сторону. Во второй раз Лесли спросил тихо и между делом, и дядя Джерри его не расслышал, попросив закрыть глаза и ткнуть в любое место на карте. Его палец попал на Гренландию, и они стали говорить о снегах, а потом о северных оленях.       А теперь Лесли не хочет ни о спрятанных батончиках, ни об оленях. Они с дядей Джерри смотрят друг другу в глаза, будто играют в гляделки, и сказать сейчас о чём-то постороннем будет абсолютно неуместно.       – Тш-ш, – у дяди Джерри всё-таки получается, и он прикладывает палец к губам. А когда Лесли собирается было возмутиться, накрывает ему рот ладонью и заставляет обернуться к трассе.       На противоположной стороне по обочине бредёт, волоча вывихнутую ногу, мужчина. На посеревшей голове у него почти нет волос, и болтающиеся клочья кожи на черепе заменяют ему причёску. Лесли уверен, что дядя Джерри заметил его и раньше, но сказать решил только сейчас. Лесли давно уже не боится, когда видит ходячих вдалеке. Он знает, что они не вертят головами по сторонам, если не слышат резких звуков. Лесли понимает, что тон их с дядей разговора не громкий, и их голоса утонут за окнами, а значит, ходячий просто побредёт себе дальше.       Дядя Джерри тоже понимает, что Лесли уже не тот испуганный мальчишка, что был раньше. Когда он говорит, что гордится им, он совсем не лукавит. Возможно, поэтому, когда они с племянником видят только спину ходячего впереди, а вокруг всё так же тихо, дядя Джерри тяжело вздыхает и откидывается на спинку сиденья. Он как будто зол.       – Я уже взрослый, ты же знаешь, – бормочет Лесли, и вот теперь-то пугается.       Вздыхающий дядя Джерри, тянущий с ответом, – вот это страшно. Его дядя не боится преступников и мародёров, не боится змей и пауков, не боится ходячих, не боится даже когда ему дулом пистолета в лоб и страшными угрозами в лицо. Что же такого страшного в том, чтобы сказать ему, Лесли, правду?       – Они... – хочет озвучить одну или две страшные догадки мальчик и давится словами. Те застревают в горле, Лесли силится, пытается, а слова всё упрямятся, не выходят наружу, остаются внутри.       Дядя Джерри поворачивается к нему. Между бровей у него две хмурые, напряжённые морщинки. Кажется, что сейчас он скажет. Скажет наконец то ужасное, что скрывает от Лесли, но дядя Джерри только долго и тяжело на него смотрит, а потом молча отворачивается. Под таким прожигающим взглядом Лесли забывает, что ему было холодно.       – Ну скажи. Скажи! Ты не можешь молчать, – Лесли захлёбывается словами, которые больше не тонут, а наоборот уже рвутся из него прочь страшным потоком, – не можешь, не можешь мне не сказать!       Он толкает его в плечо со всей силы, но дядя даже не шелохнётся. Только ловит его руку, когда та наконец обессиленно падает, будто злость для ударов кончилась вместе со словами. У Лесли краснеют щёки, он кусает губы, пытаясь обуздать разрушительные эмоции, но они рвутся наружу ещё сильнее, когда мальчик понимает, как крепко дядя держит его руку. От слёз щиплет глаза, и Лесли ничего уже не видит.       Бах. Это дядя со злостью ударил по торпеде. С-с-с. Это воздух тяжело выходит из его рта. Лесли спешно утирает рукавом глаза, возвращая картинке чёткость. Тёмная весенняя гроза полностью завладевает небом.       – Они вернутся? – осторожно повторяет Лесли свой страшный вопрос.       – Ты уже взрослый, Лесли? – хрипло спрашивает Джеральд в ответ.       Вопрос ставит мальчика в тупик. Он взрослый? Он сам так сказал. А ещё он всегда считал, что, если выбирать между мамой, братом и дядей, то дядя Джерри общается с ним на равных гораздо чаще остальных. Сэм вот всегда ведёт себя с ним, как с маленьким, и это даже несмотря на то, что Лесли лучше стреляет! А мамы всегда слишком мамы.       – Да? – отвечает Лесли так неуверенно, что ответ его звучит как вопрос. Джеральд игнорирует интонацию, засчитывая содержание.       – Тогда ты должен подождать, как взрослый, Лесли, – голос дяди звучит тише обычного, но говорит он всё так же ровно и чётко, как и всегда. Как все полицейские. Джерри подносит к племяннику своё запястье так, чтобы тот мог видеть часы. – Время...       – А-а... что время?..       – Сейчас не время для этого вопроса, Лесли. Как и оба раза до этого.       В окна начинает накрапывать дождь. Становится темнее, и на лице у дяди танцует всё больше теней. Лесли восемь лет, он попадает в четыре жестяные банки из десяти, знает, как выбить колено ходячему, но всё ещё плохо разбирается в тенях на лице и не догадывается, что там сочувствие и горечь. Он знает только, что в этом мире с новыми правилами доверяет дяде даже больше, чем маме. Эта мысль обычно немного пугает его, когда забирается в голову, но это чистая правда. А поэтому правила этой жуткой игры Лесли принимает.       – А когда будет время? – осторожно спрашивает он.       – В семь. Спросишь меня в семь.       – И ты скажешь мне? Обещаешь?       – Да.       Дядя Джерри смотрит на поворот, вглядывается в лесные глубины, за которыми скрывается дорога. Где-то там в глуши крепко сколоченный деревянный домик. В нём всего две комнаты, зато на участке есть два больших сарая, баня и сад. Цветы дедушка не шибко-то любил, но зато любил бабушку, а потому ухаживал за ними после её кончины до собственной. Они умерли в хорошее время. Даже в страшном сне, наверное, вообразить не могли, во что скоро превратится этот мир.       Они, конечно, хотели бы, чтобы дети, внуки и правнуки приходили в их лесной домик, пользовались всем, что тут есть, жили, сколько нужно, жарили шашлыки, собирались дружной семейной компанией. Хотели бы, чтобы в их лесном домике им было весело и хорошо, чтобы они чувствовали связь с природой и предками, чтобы протирали старую смешную фотографию дедушки и бабушки и ни в коем случае не плакали.       Дети, внуки и правнуки и правда приезжали, только нечасто. Не слишком уж им нужен был домик в глуши, когда суетливая городская жизнь крепко держала их за руки. Чаще других здесь бывали Джеральд и Карен. Брат и сестра в повседневной жизни встречались редко, сводя общение к мессенджерам. И всё же, когда биологический отец Лесли бросил Карен, узнав о её беременности, они с Джерри договорились о встрече и, не уточнив место, приехали именно сюда. Сюда же они приехали, когда при исполнении погиб лучший друг Джеральда. Когда младший Гиллеспи развёлся с женой, они с Карен тоже были здесь.       А теперь Джерри сидел в машине у обочины с Лесли и не мог пойти в домик вместе с сестрой. То есть, вообще-то мог. Просто выйти из машины и отправиться в лес. Только вот Карен истребовала с него это ужасное обещание, за которое он сейчас бесконечно злился и на себя, и на неё. Джерри обещал сестре, что позволит ей сделать всё самой, а ещё – самой рассказать об этом Лесли.       Будто это как-то поможет уберечь детскую психику. Будто ни он, ни Сэм не имеют права попрощаться. Будто все они теперь навеки застрахованы от укусов, больше никогда не столкнутся в ближнем бою с группой ходячих и вообще проснутся завтра в старом дивном мире.       Лесли принял правила игры от Джерри, потому что доверяет ему. А Джерри принял правила игры от Карен, потому что не поверил, что спустя почти полдня она так и не вернётся. Джеральд отнёс туда горячего, как печка, Сэма, пока Лесли спал, и выкопал могилу. Младший брат не знал об укусе. Джеральд хотел сказать ему правду. Если бы в лицо матери, которая вот-вот потеряет ребёнка, можно было кричать, Джерри бы кричал, требуя всё рассказать Лесли. Только в лицо матерям так не делают, поэтому Джерри просто поверил ей, когда Карен пообещала, что обо всём поговорит с младшим сама. А уж с тем, что мёртвого брата с дыркой в голове Лесли видеть не нужно, Джеральд нехотя согласился.       Это был тёмный мир, и он работал по тёмным законам. Джерри был уверен, что ребёнок в таких реалиях должен знать наглядно, что делают с умершими. Это было так же ясно, как то, что Лесли должен научиться стрелять. Но Джерри уважал сестру и не стал добивать её, идя наперекор её материнскому решению.       А часы шли. Шли так настойчиво и неумолимо, что Джерри знал, чувствовал на уровне инстинктов: Сэм давно уже умер. Карен давно уже должна была его похоронить. Джерри давно уже должен был потерять идеализм, особенно после того, как копал могилу ещё живому племяннику. После того, как не сберёг его. Да. Да, конечно, он не мог предвидеть всё и отвечать за всех троих, и уж тем более это трудно сделать, когда ходячих на тебя выманивают какие-то ублюдки, любезно закрывая на замок высокую калитку и отрезая короткий путь к спасению, к дороге. И конечно, Карен должна была перелезть первой, чтобы отстреливать ходячих на той стороне, а потом Сэм должен был помочь перелезть Лесли. И конечно, Джерри не мог знать, что, перелезая через калитку, Сэм упадет, и наваливающиеся грудой ходячие окажутся слишком близко.       Или мог? Или он всё это, мать его, мог?       – Можно посмотреть на часы?       Джерри снимает их с запястья и протягивает Лесли.       – Ещё полчаса, – заключает мальчик чуть дрожащим голосом. Больше не плачет, просто ждёт.       Небо грохочет. Джерри вглядывается в тёмную лесную глубину, надеясь, что вот-вот в ней сверкнёт красный дождевик. В той стороне нет ходячих. Одиночки вроде того, что брёл час назад по дороге, не представляют угрозы для Карен. Дом обнесён забором, и Карен не потеряет ни бдительность, ни сноровку. Но что-то упрямо подсказывает, что она не сидит под дождём у могилы и не напивается дедушкиным виски в спальне.       Она обманула его. Обманула их обоих.