Оставшиеся до аукциона полторы недели проходят для Пака, как в тумане. Он спит, пьет, иногда ест, иногда за ним приезжает Чонгук и отвозит на общий сбор в клубе. Все, что Чимин понимает из плана, это то, что его роль – поучаствовать в аукционе на правах раба. Он – просто предлог, чтобы остальные участники операции могли попасть на это мероприятие. Былого запала у Чимина – как не бывало. Душевный раздрай погасил в нем всю тягу к приключениям.
Вначале было счастье. Фиг его знает, чем вызванное, но безбрежное, искреннее и чистое. Пак проснулся с пробелом в памяти, но с явным ощущением, что с этого момента его жизнь изменится в самую лучшую сторону. Когда угрюмый Юнги, хромая, сбежал, Пак ждал его, как радостный щенок под дверью, намереваясь дурашливо напрыгнуть и повиснуть на нем, когда тот вернется.
Тот так и не вернулся, а у Чимина было много времени на подумать. Когда долго и на эмоциях думаешь всякое, то в голову иногда приходят грустные и мудрые мысли. Вчера между ними явно что-то произошло. Что-то значимое, что изменило отношение Юнги к Паку. И Юнги теперь не хочет его видеть. Неужели Чимин его как-то обидел? В это слабо верилось, потому что Пак по жизни существо безобидное, а кроме того, он и сам уже понял, что Шуга ему нравится. А специально обидеть того, к кому неровно дышит, Пак не смог бы в принципе. Еще эти синяки и россыпь засосов вызывали множество вопросов. Задница не болела, не ныла, значит секса к них не было. Мысли о том, что Шуга позволил бы себя трахнуть – просто абсурд, так что давайте не будем об этом. Чимин оттянул воротник футболки и посмотрел на наливающиеся фиолетовым пятна на груди.
Картинка, где Юнги до боли сжимает его бока пальцами, всасывая опухшими красными губами кожу рядом с соском, вспыхивает в мозгу так ярко и натурально, что Чимин испуганно таращит глаза в пространство перед собой. (- Цаца, это у меня такие вьетнамские флэшбэки? - Типа да. - Классно. Как кадры из старых диафильмов, только ярче. Мне нравится. - Я бы на твоем месте так не радовалась, это чутка... эм... нездорово, как бы.)
Ну и что это было?
На фотосессии Шуга смотрит на него, как на чужого человека. Вернее, вовсе не смотрит. А еще он почти незаметно прихрамывает. Неужели все было так плохо? Что же он успел натворить? Пак ругает и корит себя, даже не зная, за что. Непонятные флэшбэки, то и дело возникающие в голове, поражают своим абсурдом. Разве Шуга, лежащий на спине с широко разведенными ногами, раскрасневшийся и возбужденный – не абсурд? Так почему в памяти Чимина остались такие мелочи, как запах и мягкость его волос, больно впившиеся в его бедра тонкие пальцы, чавкающие звуки, солоноватый вкус гладкой кожи? (- Цаца, а можно это как-то на флешку мне сбросить, я бы смотрел и смотрел на повторе! - Чимин, мне это все не нравится, не к добру это...).
Странно, но саму фотосессию Пак тоже не помнит, хотя Шуга мельком показывал ему стрёмные фото, где они втроем, в перекошенных портупеях и трусах, особенно Хосок… Значит, была все-таки.
Утром Чимин проснулся в номере один, опять счастливый, как дурак, с пустыми яйцами, новыми засосами, синяками и дурацкой лыбой через все лицо. В животе неконтролируемо разрастается непонятное и необоснованное счастье, похожее на тучу порхающих ярких бабочек.
Юнги появился лишь на следующий день. Принес кофе и еду, сослался на важные дела и снова ушел. Чимин молча смотрел, как за ним закрывается дверь и чувствовал, как в животе дохнут расплодившиеся было бабочки. Это немного больновато, знаете? Они, как бы, и умирать-то не хотят, цепляются лапками, бьют крыльями, пытаясь взлететь, но дверь за Юнги закрывается, и они падают мертвыми. (- Цаца.. что-то мне нехорошо. Плакать хочется... - Чима, держись, мой хороший, ща все выясним).
Наверное, им нужно поговорить. Пак проигрывает в голове возможные варианты разговора, подбирает веские фразы и аргументы. Все складывается довольно неплохо. Очень ладный разговор получается. Но, когда Шуга снова появляется, спрашивая, почему Пак ничего не ел, он неожиданно для себя задает вопрос, которого не было в списке.
- Я тебе нужен, Юнги?
- Что, прости? Чимин, боюсь, ты все неправильно понял – ненатурально смеется Шуга, и Чимин неожиданно начинает мерзнуть. Он даже оглядывается на окно, может сквозняк? – Это был просто эксперимент. Ты ведь сам согласился, помнишь? – Чимин медленно кивает, глядя в пол и зябко поводя плечами. Что ж так холодно-то?
- И как эксперимент? Удался? Ты ведь мне так ничего и не сказал – и голос у него как-то нехорошо хрипит, может, заболел, вот его и морозит?
- Ну… да, в целом. Спасибо тебе. Все хорошо. А почему ты спрашиваешь? Слушай, что-то ты неважно выглядишь, у тебя что-то болит? – Юнги и правда грызет беспокойство. И совесть. Совесть, сука, грызет намного сильнее. Зубастая попалась. По-хорошему, надо бы все Чимину объяснить… Но как, если он и сам ничего понять не может.
- Болит… - вздыхает Чимин. – Знаешь, я, кажется, с ума схожу. У меня в голове постоянно какие-то непонятные картинки, словно воспоминания, будто бы мы с тобой… - Пак все не решается озвучить свои видения - Будто ты и я.. и ты был такой… - Пак трудно сглатывает, давя ненужные сейчас эмоции. - Я думал, ты мне объяснишь – тяжелый вздох, за которым неожиданно наваливается безразличие - Ты и объяснил. Эксперимент, да. Я понял. – Пак плетется к кровати и забирается под одеяло. – Ты иди, у тебя много дел, я понимаю. – он закрывает глаза и накрывается одеялом с головой. Ему надо поспать. Он поспит и все пройдет.
- Чимин, мне и правда нужно бежать. Ты поешь, хорошо? Я скоро освобожусь и сразу вернусь. Мы поговорим об этом, я обещаю. Чимин?
- М?
- Поешь, слышишь?
В ответ тишина. Совесть полосует Юнги острыми когтями, загоняя их под ребра и сжимая сердце. Он обязательно вернется, потому что уже сейчас чувствует, что начинает задыхаться от тупой ноющей боли в грудине. (- Ну ты, Шуга, и скотина. Не ожидала от тебя. - Цаца, не обзывайся. Пиши там себе молча.)
Дверь снова хлопает, но в животе умирать уже некому. Какой же ты глупый, Чимин. Помчался навстречу приключениям, как восторженный дурак. Клонирование людей, похищение, наркотики, работорговля, секретные агенты. Что дальше по плану? Отпилишь себе ногу и подашься юнгой на пиратскую шхуну? Бесполезное ты существо, Пак Чимин. Даже в предстоящем мероприятии тебе отведена роль пушечного мяса. В случае провала никто и не вспомнит о задроте-коротышке, и поедет Пак Чимин навстречу приключениям, как всегда и мечтал. И найдут потом его растерзанное тело расфасованным в мусорные пакеты в ближайшем лесочке. Если вообще найдут. Вспомнит ли о нем Шуга?
С Шугой вот вообще непонятно что вышло. И обижаться на него, по сути, не за что. Он ему в вечной любви не клялся, суповой набор в виде руки и сердца не предлагал, звезды с неба не обещал, так откуда у Пака взялось чувство, что его предали? Ведь даже сам Чимин понимает, что это глупо. Просто Юнги нужно было протестировать какой-то новый состав коктейля, чтобы определиться с пропорциями, как он сам сказал. И Пак ведь так по-дурацки ему поверил. Сам предложил свою помощь, потому что ему показалось, что под маской Снежной Королевы скрывается очень необычный и особенный человек, раненный, не понятый, загнавший себя в жесткие рамки, прячущийся за холодностью Королевы, как за щитом. И Чимин захотел стать ближе, захотел этого человека себе. Вот так вот просто. Вот такой он слабоумный и отважный. А этому человеку он вовсе и не нужен. Возможно, этого человека Чимин придумал, и его попросту не существует. Да, скорее всего, так и есть. Ха-ха. У тебя, дорогуша, просто черный пояс по выдаванию желаемого за действительное.
Но откуда же все эти картинки, эти несуществующие воспоминания, такие яркие, со всеми запахами, звуками, ощущениями? Неужели воображение Пака вышло за границы реальности, а если точнее – он просто кукухой поехал? Или это какая-то побочка от коктейля Юнги?
Мин Юнги…
Скоро все закончится, и их дороги разойдутся. Юнги получит новое задание, а Чимин, если, конечно, не отправится проверять свое очко на прочность, вернется домой, к опостылевшему маршруту дом-работа-дом, с перспективой одинокой старости в окружении лабораторных мышей. Тоскливыми зимними вечерами он будет рассказывать им об этом своем приключении, выдумывая все новые и новые детали и подробности, приукрашивая, выставляя себя героем. Он не расскажет им только об эксперименте Мин Юнги, потому что это больно. Но он будет помнить. Потому что эти ненастоящие воспоминания в его голове ярче, чем вся его жизнь. Ему хочется остаться в них навсегда.
Чимину снятся бархатные лисьи глаза, разметавшиеся по подушке длинные светлые пряди, жадные поцелуи. Здесь Чимин не боится открыто говорить, что любит, и чувствует, что его любят в ответ. Можно ему больше никогда не просыпаться? (- Чимин-и, держись. Мы все разрулим, правда. Чимин? Чимин!).
***
- Чимин, просыпайся! Нам нужно срочно ехать в клуб. Давай же, соня, у нас времени в обрез – Юнги тормошит свернувшегося калачиком Пака.
- Зачем? – голос звучит так, как будто он и не спал вовсе, а просто молча лежал. – Я и так уже понял, что мне нужно делать. Мне нет нужды присутствовать на обсуждении плана.
- В клуб едет куратор, он хочет посмотреть на вас прямо сейчас. Вставай, Чимин, времени и правда нет. Быстро одевайся, обсудим все в машине.
В машине они молчат. Пак полностью отдает себе отчет в том, что он сходит с ума, и вовсе незачем тянуть с собой на дно кого-то еще. Мин Юнги в его ненастоящих воспоминаниях, и Мин Юнги, нервно стучащий пальцами по рулю и обеспокоенно поглядывающий на него – это два совершенно разных человека. И у Пака хватает остатков разрушающегося разума, чтобы понять это. Перспектива оказаться в палате с мягкими стенами очень угнетает, но если он окончательно слетит с катушек и уйдет в свой мир грез навсегда, то какая, в принципе, разница, где будет в это время находиться бесполезное тело? Чимин видит, как нервничает Юнги, как не решается начать разговор, но не делает никаких шагов навстречу. Юнги это не касается, он же не виноват, что у Пака шарики за ролики заехали, и поехавшая кукуха, почувствовав свободу, больше не желает возвращаться в домик. (- Сука! Да что происходит?! Как до этого дошло, а?).
Юнги ждет его в машине на парковке клуба и пытается понять, что происходит с ним и с Паком. Эмоции очень мешают. Если раньше ему могла помешать лишь злость, то теперь спектр намного расширился, удивляя разнообразием. Пак словно потух, и Юнги явственно ощущал свою вину. Чувство вины – не самый приятный сюрприз в новой палитре эмоций, а в купе с совестью – вообще пиздец.
Ну нет у них никакого будущего, неужели это не понятно?! Как вы себе это представляете? Шуга в розовом фартучке с рюшами готовит по утрам для Пака блинчики, а потом они гуляют в парке, держась за ручки? Сюсюканье и зажимания в кинотеатре, звонки на работу, ревность и истерики, обвинения в стиле «я похудел на пять кило, и все из-за тебя, хуйло»? А потом жаркий примирительный секс? (- Шуга, вот ты дурак, или да?).
То, что их секс с Паком вышел на новый уровень, тоже совсем не помогало. Тогда на фотосессии Юнги так раздраконил Чимина, что тот на самом деле уверовал, что «просто зверь». И этот зверь так раздолбал Шуге зад, что утром он еле сполз с кровати и весь день боялся показываться Паку на глаза. Хех, Невероятный Пак, да. Шуга удивленно потрогал улыбку на своем лице. Что же с тобой происходит, невероятный Пак? После коктейля Юнги Пак определенно не может ничего помнить, так что же его так грызет? Видеть потухшего Чимина, как минимум – странно, как максимум – очень больно. Когда Чимин требовал ответов, Юнги был не готов. А теперь, когда он готов к разговору, Чимин больше не хочет ничего знать и не задает вопросов. Он не злится на него, не истерит, просто ушел в себя и не возвращается.
Юнги принимает решение взять ситуацию в свои руки и расставить все точки над «и», но видит, как на выходе из клуба Чонгук обнимает за плечи сжавшегося в комочек Чимина, а тот смотрит перед собой страшными пустыми глазами. Шуга вылетает навстречу, даже не закрыв дверцу, прижимает к себе безвольно обвисшего Пака, вопросительно смотрит на Чонгука.
От полученной информации хочется взять в руки биту и крошить все, без разбору, машины на парковке, чтобы хоть как-то выплеснуть злость. Идиотский Пак, ты ведь сам в это влез! Ты хотел приключений? Получай! Как тебя теперь из панциря твоего выколупать? Как защитить? Как уберечь? Хотел бы Шуга легко подхватить парня на руки и отнести в машину, но в реальности ему такие подвиги явно не под силу. Поэтому он просто ведет Пака, придерживая рукой за талию, и усаживает его на пассажирское сидение. Тот сидит безвольной куклой, слепо глядя перед собой. Надо что-то сделать, но Шуга понятия не имеет, что. Наверное, нужно вернуться в номер, и попытаться достучаться до него, чего бы это не стоило.
Юнги достает Чимина из душа насильно, вырывая из онемевших пальцев мочалку, аккуратно промакивая полотенцем расцарапанную до крови кожу. Тот сопротивляется, говорит, что еще чувствует грязь, что ее надо оттереть, но у него никак не получается. Шуга усаживает Пака за стол и ставит перед ним тарелку с доставленной едой и чашку с кофе.
- Чимин, ты не обязан этого делать, знаешь? Я скажу, что ты заболел, ребята поймут. Мы справимся.
- Нет – вдруг вскидывается Пак – Я должен довести дело до конца. Возможно, это последняя стоящая вещь, которую я сделаю в этой жизни. Не отнимай у меня этого. Я сильный, Шуга. Я смогу.
- Чимин, ты сам на себя не похож. Давай поговорим. Расскажи мне, что с тобой происходит, поделись со мной. Я же вижу, что тебе плохо – Юнги взял Пака на руку и легонько сжал ее. – Я волнуюсь за тебя, правда.
Серьезный Юнги, волнующийся о ком-то, вот сюрприз-то!
- Шуга, все, что я могу сказать тебе, так это то, что я определенно не в порядке, и, скорее всего, уже никогда не буду. Но это мои проблемы, не твои – Чимин аккуратно забрал свою ладонь из рук Мина. – Но я пока еще могу взять себя в руки и закончить то, что начал. Я хочу этого, понимаешь? Не беспокойся обо мне, я сыграю свою роль так хорошо, как смогу, мне уже нечего терять.
- Что значит – нечего? – Юнги совершенно сбит с толку. Пак говорит, как больной со смертельным диагнозом. Что еще за бред? Тут же всплыло в памяти, что он практически перестал есть, много спал в последнее время, осунулся и похудел – Пак, ты болен? Это что-то серьезное?
- Не думаю, что это смертельно – усмехнулся Чимин краешком губ – Так что не переживай. Я справлюсь со своей ролью. Я просто оказался не готов, вот и расклеился. Подумаешь, облапали и засунули в задницу грязный палец, от этого еще никто не умер. – Юнги передернуло от веселого равнодушия в голосе Пака. - Теперь я знаю, чего мне ожидать, и я уверен, что справлюсь. Мне уже намного лучше. Смотри, я даже проголодался – Чимин цепляет вилкой еду с тарелки и показушно жует, всем своим видом показывая, как ему вкусно. - Ты иди, а я доем и немного посплю, устал что-то. Демонстративный широкий зевок во весь рот, искусственная улыбка, исчезающие во рту огромные куски почти не пережеванной толком еды. Театр одного актера.
Кажется, ты опоздал со своими признаниями, Юнги.
Створки раковины захлопнулись, Чимин окончательно ушел в себя.
***
- Так, пацаны, что происходит?! Мы с Чонгуком в шоке! Никто и подумать не мог, что у вас все так плохо...
- А что я должен был делать, Тэхён? Она сказала, что это будет последняя глава! А я, знаешь, на готов пока с рэбитом расставаться, мне тут нравится.
- Ах ты ж сволочь хитрожопая! Ты в курсе, что Цаца сейчас на кухне над борщом рыдает, опять пересолит и будет пиздюлей от семьи получать? Шуга, ну блядь... Сердца у вас нет.
- Есть у нас сердце. Мы все пофиксим. Кто ж знал, что Цаца так близко к сердцу все воспримет...
- Да уж постарайтесь. Хотя, я думаю, что Цаца вам сама закат солнца вручную устроит.
