- Чон Хосок, 16 лет, рост метр семьдесят пять-семьдесят шесть, худощавое телосложение. Я не знаю, настоящее ли это имя, но вполне вероятно… Да, посмотри, может кто-то его ищет? Если будут новости, сразу звони… Да, спасибо, ты нам очень поможешь. Как себя чувствует госпожа Сонхва? Давление больше не беспокоит? Если нужно будет, то...
Хосок тихонько возвращается в комнату и бесшумно прикрывает за собой дверь, так, чтобы Сокджин не услышал.
Они его обманули. Намджун его обманул. Он сказал, что Хосок здесь в безопасности, чтобы он лечился, хорошо питался и ни о чем не беспокоился. Сказал, что друг, что не позволит никому его обидеть, а сам собирается сдать в приют. Хосоку нельзя обратно в приют. Не после того, что случилось. Снова накатывает чувство безысходности. Хосок закрывает лицо руками и сползает по стенке на пол, болезненно ойкая от столкновения бедной многострадальной задницы с твердым покрытием. Куда ни беги – везде тупик. Если от судьбы не убежать, то стоит ли тогда пытаться? Намджун хочет поскорее от него избавиться, на улице он умрет от голода или какой-нибудь заразы, а в приюте не проживет и пары дней. Зато у него есть выбор, как именно умереть. Не то, чтобы он безоговорочно поверил в бескорыстные помыслы Намджуна, но все-же надеялся, что у него есть чуть больше, чем одна спокойная ночь на то, чтобы немного отдохнуть и перевести дух.
И вот снова. Беги, Хосок, беги. Только вот куда? ( - Антонио, уйди. Потом будешь тискать его, сколько хочешь. Чонгук, держи его. - Легко сказать - держи! Как я его?...)
Дверь тихонько приоткрывается и Хосок немедленно подскакивает с пола, готовясь к худшему.
- Уже проснулся? – Сокджин уже не выглядит хмурым, скорее грустным, и улыбка у него получается совсем не веселая – Как ты себя чувствуешь?
/
Ужасно, я чувствую себя ужасно, Джин! Я не знаю, что мне делать и куда мне бежать! Мне больно и страшно, но ты ведь не об этом спрашиваешь. Тогда о чем?/ (- Антонио, блядь! Уйди из кадра!!!)
Хосок непонимающе смотрит на Джина, пытаясь понять, что тот от него хочет. Надо сказать, что у него все хорошо? Не вопрос, он скажет.
- Все хорошо. – яркая улыбка должна придать словам правдивости.
-Эм… я понял. – Джин тихонько вздыхает, заходит внутрь и прикрывает за собой дверь, пока Хосок, напрягшись, пятится к кровати. – Держи – Хосок шарахается было от протянутого градусника, но вовремя спохватывается и осторожно забирает его из протянутой руки. Джин ободряюще усмехается – Нужно померять температуру, я боюсь, как бы не было воспаления. Боль, зуд, кровянистые выделения есть?
Хосок лишь пожимает плечами и сует градусник под мышку. Боль с ним практически постоянно, меняются только локации, поэтому он перестал обращать на нее внимание. Ну, разве что совсем невмоготу, тогда, конечно, замечал. По сравнению со вчерашним днем, ему практически хорошо.
- Понятно – опять вздыхает Сокджин – Меряй температуру, а я схожу за лекарствами. Нужно осмотреть тебя и нанести мазь.
- А где
Тошенька (Хосок?!) Намджун? – вырывается у Хосока, хотя он сам не понимает, зачем ему это знать. Просто рядом с Намджуном ему спокойнее. Возможно, Намджуну он бы мог рассказать, почему ему нельзя в приют. Намджун бы понял и отпустил его. Почему-то он уверен, что Сокджин не поймет.
- У Намджуна сейчас занятия, он вернется после трех. Уже соскучился? – беззлобно хмыкает Джин.
- Намджун хороший – шепчет Хосок, теребя пальцами шнурок на шортах.
- Намджун хороший – тихо соглашается Сокджин, кивая сам себе – Намджун самый лучший. Держи хорошо градусник, сейчас я тебя осмотрю, обработаю мазью, и пойдем завтракать – Джин выходит за дверь, и из коридора доносится – Как ты относишься к блинчикам?
- Эм… как к еде – удивляется парень. Даже если они резиновые и безвкусные – это все равно еда, и жалом водить он не собирается. Тем более, что ему пора сматывать удочки и неизвестно, когда еще теперь придется поесть.
- Что ж, вижу, что я имею дело с гурманом, и угодить тебе будет непросто – Джин возвращается с шелестящим аптечным пакетом и выкладывает на стол его содержимое: какие-то баночки-скляночки, мази, перчатки.
Перчатки.
От вчерашних воспоминаний становится стыдно. Было очень больно, он дергался, вырывался и не давал Джину прикоснуться к себе. Он никак не мог взять себя в руки, инстинкты велели бежать от того, кто делает больно, даже если он хочет помочь. Намджуну пришлось усадить его себе на колени и прижать к себе, фиксируя разведенные ноги, пока Джин осматривал его, промывал и обрабатывал мазью внутри. Кажется, он орал, выл, и даже укусил Намджуна, который сам чуть не плакал и убеждал его, что все будет хорошо, надо лишь немного потерпеть. А Сокджин и бровью не повел. Что сказать, очевидно Сокджину он сразу не понравился. (- Антонио, я тебя сейчас свяжу, серьезно!)
- Но это особый рецепт – продолжал болтать Сокджин, открывая одну из бутылочек и натягивая перчатки – он еще никого не оставил равнодушным. Эти блинчики, можно сказать, моя фишка. Так что я надеюсь на положительную рецензию от столь тонкого ценителя. – Джин повернулся к нему и протянул руку – Давай градусник.
Хосок молча протянул ему прибор, внутренне сжимаясь страха. Намджуна нет, и ему предстоит пережить все заново в одиночку.
- Отлично, температуры нет – ободряюще улыбнулся Джин, стряхивая градусник – Снимай шорты, забирайся на кровать и становись на четвереньки. Не переживай, сегодня уже не должно быть так больно. Я просто посмотрю, нет ли крови. Потом придется совсем немного потерпеть, пока я буду вводить мазь, может быть немного больно, но лучше потерпеть сейчас, чем всю жизнь расплачиваться потом, правда? Давай, ты уже большой мальчик.
Большой мальчик дрожит, как осиновый лист. Каждый раз после обещания, что «будет не больно», ему хотелось заползти в ближайшую канаву и там тихонечко сдохнуть. И Намджуна, как назло, нет рядом. Господи, дался ему этот Намджун! Ему бежать отсюда надо, а он тут задницу свою подставляет. Хосок тянет за веревочку и шорты вместе с трусами тут же падают к его ногам. Благо, футболка достает почти до середины бедра и еще некоторое время сохраняет зыбкую иллюзию защищенности. (- Выйди, блять, за дверь! Да не будет его никто убивать и насиловать! Давай, выметайся!)
Нужно просто не думать о том, что сейчас происходит с ним, как-то отвлечься. Хосок зажимает в зубах футболку, чтобы постараться не кричать и изо всех сил думает о Тюльке. Щеночке, который привязался к нему пару недель назад и таскался за ним целый день. На нем еще не было настоящей шерсти, только мягонький щенячий пух-подшерсток, и от него невыносимо разило рыбой, за что он и получил от Хосока свое прозвище. Еще у него были забавные коротенькие лапки, он падал на спину и болтал ими в воздухе, демонстрируя свое голое пузо. Жаль, что Хосок не мог оставить его себе, потому что мы в ответе за тех, кого... (- Хося, ты сам на этот фик подписался, ну! Ты же актер, талантище! Давай, покажи им всем!)
Чувствуя осторожные мягкие касания чужих рук на ягодицах, Хосок уже никак не может сосредоточиться на мыслях о Тюльке, собирая в кулак всю волю, чтобы не заорать.
- Крови нет. Хорошо. Небольшое воспаление еще есть, но уже намного лучше – голос Джина звучит тихо и бесстрастно, и Хосок весь превращается в оголенный нерв. Хуже боли может быть только ожидание боли. Скорее бы уже все закончилось. – Сейчас может быть немножечко больно и неприятно, но придется потерпеть, дружочек. Я постараюсь аккуратно. Готов? – Хосок согласно мычит и покрепче сжимает в зубах ткань футболки. Сокджин еще к нему не прикоснулся, а фантомная боль уже впивается в него острыми когтями, вынуждая напрячься до дрожи – Хосок, так не пойдет – говорит Джин – Расслабься, иначе сделаешь себе только больнее.
Хосок честно пытается, но от этого мышцы каменеют еще больше.
- Я не могу. Я правда, очень стараюсь, но не могу. Не получается. – он уже почти плачет. Какая Джину разница, больно ему или нет! Пусть уже закончит поскорее, пока у Хо истерика не началась. (- Дать тебе немного зелья Королевы? - Нннне надо, я справлюсь. Я же актер и талантище... - Вот это мой мальчик!)
- Это Намджун попросил испечь для тебя блинчики – вдруг говорит Сокджин, присаживаясь на край кровати – Разбудил меня ни свет ни заря. Готовь, говорит, Джин, свои фирменные блинчики. И варенье, говорит, самое лучшее достань. Я блинчики испек, а варенье пока не открывал. Не знаю, какое больше любишь. Намджун сказал, тебе клубничное должно понравиться, но у меня такое офигенное из ежевики есть – закачаешься! Так что, откроем ежевичное?
- Я никогда не пробовал. – Хосок попытался себе представить непонятное варенье. Что еще за ягода такая? Но варенье – это же по-любому сладкое, а сладкое невкусным не бывает, так что – Хорошо, пусть будет… аааай! – в заднице неприятно и больновато потянуло, когда мягкий силиконовый наконечник вошел внутрь, но через несколько секунд боль пропала, когда охлаждающая мазь с анестетиком начала действовать.
- Вот видишь, все не так и страшно – Хосок почувствовал, как наконечник выскользнул из него, а затем сокджинов палец легкими круговыми движениями распределил мазь по небольшим, но болючим разрывам возле входа. Чон чувствует такое абсурдно-огромное облегчение, что начинает горько смеяться, а на глазах выступают слезы. Ну что еще за дурацкая реакция? Ведь больно почти не было, радоваться надо, а он разревелся, как маленький. Тоже мне, большой мальчик...
- Все, уже все позади, больно уже не будет – Сокджин заботливо помогает ему натянуть обратно трусы и шорты, отмечая, насколько они ему велики – Организм у тебя молодой, выносливый, скоро все заживет, так что ты даже и не вспомнишь об этом. Пойдем, там, наверное, блинчики уже совсем остыли. Намджун сказал, ты любишь зеленый чай? И откроем варенье. Ежевика, она темно-фиолетового цвета, так что варенье из нее темное, почти черное. Но ты не пугайся. Можешь даже не смотреть, просто попробуй. Я тебе гарантирую, что вкус – пальчики оближешь! Но если тебе не понравится, мы всегда можем открыть клубничное или абрикосовое. Еще есть сливовое, малиновое…
В этот момент Хосок почти влюблен в Сокджина. (- Намджун, держи дверь. - А если он ее выбьет? - Эмммм...Будем решать проблемы по мере поступления)
***
Они открывают ежевичное. И клубничное. И абрикосовое, на всякий случай. Блинчики просто тают во рту, и Хосок на время напрочь забывает о всех своих проблемах и неприятностях. Ежевичное варенье – это вообще что-то из области фантастики, что-то с планеты розовых фей и единорогов. Джин смотрит на своего гостя, довольно улыбаясь, и подкладывает добавки. Хосок очень хочет сказать ему, что это самые вкусные блинчики в его жизни, но рот волшебным образом все время оказывается занят новой порцией. И чай очень вкусный, а главное – сладкий. И Сокджин так тепло на него смотрит, подперев щеку кулаком и мягко улыбаясь. Сейчас Хосок почти счастлив. Вот если бы еще рядом уплетал вкусные блинчики Намджун…
От телефонного звонка вздрагивают оба.
- Это Намджун? – вскидывается Хосок, роняя кусок изо рта и виновато подбирая его со стола.
- Нет, Хо, это не Намджун – Сокджин выглядит немного виновато и обеспокоенно. – Ты кушай, а я отойду на минутку. Мне нужно поговорить.
Хосоку кусок больше в горло не лезет, даже уже прожеванное с трудом удается проглотить. Если это то, о чем он думает… Он тихонько идет за Сокджином, следуя за тихим голосом.
- … Сирота?... Сбежал? Когда?... Полгода назад?! Почему его не искали?!... Да как же они, блядь, его искали, если ребенок полгода живет на улице?! Сука, да как же так можно?! Прости, я не кричу на тебя. Извини. Я просто в растерянности. Ты бы его видел, Юнги… Что с ним сделали… Нет, это Намджун его нашел. Да, он сейчас у нас. Нет, не надо пока никуда сообщать… Зачем?! Юнги, зачем ты им позвонил?! Черт! Намджун просил пока никуда не сообщать, он не хочет отдавать его в приют. Я бы сам отцу позвонил… Блядь, Намджун мне этого не простит! Ладно, это уже не твои проблемы, спасибо тебе, Юнги. Давай, на связи.
Джин некоторое время стоит посреди комнаты, сжимая и разжимая кулаки, пытаясь успокоиться и принять решение, что ему теперь делать. Позвонить Намджуну и рассказать, что он всего лишь хотел как лучше, а получилось как всегда? Но он и правда хотел помочь. Если этот парнишка сбежал от родителей навстречу приключениям, то у Намджуна могли быть серьезные неприятности.
Сирота… Каково это, когда в целом мире у тебя никого нет, никому нет до тебя дела, жив ты или мертв, некому защитить, выслушать, обнять и пожалеть? Даже взрослому человеку тяжело такое вынести, а ребенку? Каково было этому парнишке полгода скитаться по улицам? Каково было тогда его Намджуну? Отчего так невыносимо стыдно перед ними за то, что у тебя все это было? Нужно поговорить с Хосоком, объяснить, чтобы он не боялся, что они не бросят его.
- Хосок, у меня не очень хорошие новости, но тебе не следует волноваться. Понимаешь, я просто хотел помочь… Хосок?
Ты где?
***
- Бля, кажется, он таки в окно вылез.
- Цаца, Антонио сейчас дверь вынесет. Что делать?
