***
flashback Приют живет своей жизнью. Входная дверь открывается и закрывается, впуская и выпуская людей, но того, кто нужен, все нет и нет. Намджун не находит себе места. В первый раз они так серьезно разругались. Просто в последнее время столько всего навалилось… Да еще и Сокджин со своей подготовкой к предстоящим экзаменам стал приходить все реже, вот он и сорвался. Сказал, что если не может выделить на него времени, то пусть валит на все четыре стороны и больше никогда не приходит. И Сокджин ушел. Прямо в жуткий ливень, без зонта, просто сорвался и вылетел за дверь. Джун, чуть поостыв, хотел выскочить следом, но у него не было такой свободы передвижения, как у Джина, и его, конечно-же, никто не выпустил. (- Цаца, ну чего ты носом шморгаешь, еще же ничего не случилось. - Я уже прям жопой чувствую, что грядет пиздец.) Прошло уже три дня, а Сокджин так и не вернулся. Намджун не может припомнить ни одного дня в своей жизни, когда ему было так плохо, так стыдно и так гадко на душе. Неужели Джин поверил его необдуманным словам и решил, что и правда ему не нужен? Да быть такого не может! Но дни сливаются в одну бесконечную серую полосу, и вот уже догорает закат седьмого дня, а Джина все нет. Нам напряженно вслушивается в каждый стук шагов за дверью, в гул голосов, пытается разглядеть в толпе знакомые широкие плечи, поймать блеск родных глаз, но все бесполезно. Джин ушел от него, он сам его выгнал, сам от него отказался. Глупое сердце не хочет верить, что это конец, но реальность говорит сама за себя. Теперь он остался один. Как и зачем теперь ему жить? Без Джина невыносимо, внутри больно и пусто, и это такое дикое ощущение, что решение заменить душевную боль физической приходит спонтанно и неосознанно, и в этот раз он намеренно нарывается на побои и неприятности. Боль в разбитых губах и содранных костяшках не умаляет боли в груди, и лишь немного отвлекает. Но этого мало. Поэтому он специально лезет во все темные закоулки, куда обычно местное быдло затаскивает своих жертв для изощренных издевательств и запугивания. Нормальные люди обходят эти места стороной, опасаясь попасть под горячую руку, но Намджуну сейчас как раз это и надо. Просто перекрыть эту ноющую боль в груди и отключиться на больничной койке. Просто забыться и хотя-бы ненадолго перестать думать о том, что сам все разрушил. Наказать себя по полной. Потому что только чертов урод мог обидеть Джина, который и так был вымотан в последнее время, но все равно находил время, чтобы прийти к нему. А он в благодарность бросил ему в лицо эти свои нелепые обвинения и выгнал его под ливень. Он собственными руками все разрушил. Он заслуживает наказания. (- Аааааа 😭 Я же говорила, что будет пиздец! - Мдауш. Подай и Шуге салфетку. - Я не плачу. Просто я пацифист и нежно люблю нашего Джуна. Цаца, потискай меня срочно. И давай уже сюда свою блядскую салфетку!) За дверью в подвал слышна какая-то возня, сдавленное хихиканье, хриплое сбитое дыхание, задушенный плач и стоны. Там уже кого-то наказывают, и Нам, кажется вовремя. Ударом ноги он открывает дверь, толкнув в спину того, кто за ней стоял. В полутемном помещении человек семь, на полу лежит какой-то худой парнишка со спущенными штанами, а сверху на него навалился здоровый лось Джухон, и зажимая ему рот одной рукой, делает размашистые фрикции, настолько увлекшись, что даже не оборачивается на вошедшего. Вся боль, скопившаяся у Намджуна в груди, трансформируется в ярость. Пользуясь внезапностью своего появления, он подлетает к пыхтящему на парнишке Джухону и со всей дури бьет его ногой в бок, пытаясь ступней задеть живот. Тот с криком боли отлетает в сторону и валится на спину. Краем глаза Намджун замечает, как парнишка, освободившись от веса громилы пытается отползти, а стоящие до этого истуканами фигуры приходят в движение. В первый раз в жизни Нам действительно хочет причинить кому-то реальную боль, а еще лучше, что-нибудь ему сломать, исколошматить в кровавое мясо, живого места не оставить! А еще больше, чтобы в кровавое мясо превратили его. В первый раз он бьет в полную силу, слыша сдавленные всхлипы и болезненные стоны. До того, как подоспела слегка запоздавшая помощь, он успевает разбить Джухону лицо, ободрав себе костяшки об его зубы, сломать ему нос и нанести несколько сильных ударов в живот. А дальше Намджун принимает свое наказание молча и не сопротивляясь, с каждым новым ударом мысленно требуя еще, потому что этого недостаточно. Он заслужил большего. Он заслужил сдохнуть. Джун безвольно обвисает на держащих его под мышки руках и не понимает, почему они остановились. Чья-то рука приподнимает его голову за подбородок, чуть сдавливая нижнюю челюсть, заставляя открыть глаза. - Думаешь, что если ты трахаешь сынка директора, то тебе все дозволено? – вкрадчиво шипит Джинхо, нервно слизывая капли крови со своей разбитой губы. – Пора опустить тебя на грешную землю, Намджун. Ты давно был занозой в заднице, но сегодня ты перешел все границы. Ты ведь понимаешь, что теперь мне нечего терять. Ты в любом случае меня сдашь, так что я отплачу тебе авансом. Парни, снимайте с него штаны. Не переживайте, всем достанется. Бомгю, разожми ему челюсти. И не вздумай кусаться, сука, иначе мы директорского сынка тоже по кругу пустим. Усёк? Вот и молодец, послушный мальчик… (- Блять, полдня коту под хвост! Шуга, Цаца, ну сколько можно выть? - Чонгук, ты бессердечная тварь! Мой бедный Джунни!!! Куда подевался Сокджин?!!!)***
Джин уже вторую неделю изводится, не имея возможности вырваться в приют. Двустороннее воспаление легких – это вам не шутки, но желание увидеть Намджуна перевешивает здравый смысл. Он полторы недели его не видел и не имел возможности сообщить о себе, поскольку отец был занят переводом на новое место и в приюте почти не появлялся. Когда Джин решил идти домой пешком под холодным ливнем, чтобы немного остыть, вероятность такого исхода ему в голову не приходила. Если первую неделю ему было настолько плохо, что он большую часть времени спал под действием лекарств и просыпался только когда ему делали укол, меняли капельницу или пытались накормить, то теперь, когда ему стало получше, а кашель уже не рвал грудную клетку в клочья, он не оставлял попыток сбежать из больницы. Намджун такой максималист, он уже скорее всего надумал себе невесть что, подумал, что Джин его бросил там одного. Как будто Джин сможет когда-нибудь его бросить. Как будто Джин без него вообще дышать может. (- Вот скажи, Цаца, зачем ты вообще в авторы подалась со своей злоебучей тонкой душевной организацией? Мы теперь до вечера будем тут сидеть, пока ты соплю гоняешь? Шуга, блять, прекращай голосить и вытирать хвостом сопли. Соберитесь, наконец! - Ну Гукки, я вам с Тэхёном устрою флэшбэки... Чурбанище...) Внутри грызет какое-то непонятное предчувствие беды. Сокджин никак не может его объяснить. Он всегда волнуется за Джуна, потому как тот мастер влипать в неприятности. Но в этот раз это что-то другое. Джин мечется по палате, не зная, как унять это чувство внутри, вытягивающее из него всю душу. Его ни в какую не хотят выпускать из больницы. Даже на время, даже домой, даже просто подышать свежим воздухом. Нельзя. Состояние нестабильное. Как им объяснить, что его жар вызван неутихающим пожаром беспокойства внутри? От этого и слабость во всем теле, и голова раскалывается, и кашель этот дурацкий… Ему нужно увидеть Намджуна, тогда ему точно полегчает. Он хочет попросить отца привезти Джуна к нему в больницу, но тот настолько занят, что бросает в трубку лишь короткое «Сын, я занят» и сбрасывает вызов. Джин тоскливо смотрит в окно, за которым не переставая льет затяжной декабрьский дождь. Унылый серый день медленно перетекает в грязно-серые сумерки, низкое небо давит своей тяжестью. От щемящего чувства внутри хочется выть. Нет, хочется выпрыгнуть в окно и бежать, не разбирая дороги, пока не увидит его, пока не обнимет, пока не прижмет к себе… К черту всё! В ординаторской персонал, весело переговариваясь, пьет чай. Джин тихонько проскальзывает в раздевалку и шарит по карманам пальто в поисках кошелька. Никогда в жизни Джин не опускался до воровства, но отчаянные времена требуют отчаянных мер. Он все вернет, как только удостоверится, что с Намджуном все в порядке. Он судорожно всхлипывает, обнаруживая в одном из карманов бумажник и телефон, не глядя хватает еще влажное пальто с вешалки и бежит в свою палату. Хорошо, что первый этаж. При приземлении он поскальзывается в чуть подмерзшей луже и слегка подворачивает ногу, но некогда заморачиваться на такие мелочи. Слегка прихрамывая и вжимая голову в плечи, пытаясь избежать попадания холодных капель за шиворот, он мчится к выходу. Таксист подозрительно смотрит на его босые ноги в больничных тапочках, но оставляет свое мнение при себе и молча довозит его до дверей приюта. Джин сует ему в руку банкноту, и не дожидаясь сдачи выскакивает из машины. Входная дверь ожидаемо закрыта, и Джин, подняв воротник пальто, бежит к окнам больничного крыла. На стук в окно высовывается незнакомое лицо и удивленно таращится на него испуганными глазами. Джин нетерпеливо призывает его открыть, наконец, окно и впустить его. Почему Намджун до сих пор не показался? Джина обдает удушающей волной и он прямо физически чувствует, как поднимается температура тела. Парень за окном наконец узнает Сокджина и открывает окно. В теле какая-то неприятная слабость, в мышцах совсем нет силы, чтобы элементарно подтянуться, уцепившись за подоконник. Почему Намджун ему не поможет? Почему его до сих пор здесь нет? Помогает тощий побитый парень, подавая руку и помогая подтянуться, уцепившись за воротник пальто. Джин шарит взглядом по палате, натыкается глазами на разворошенную постель в углу у окошка, но она пуста. Парень прикрывает окно и таращит на него испуганные глаза. (- На, держи. - Что это? - Наволочка. Одень на голову, чтобы рожей своей распухшей не светить. - Чонгук, у тебя щеки мокрые и нос подозрительно покраснел. - Да блять жеж! Так и знал! Я ведь держался изо всех сил... Это все ты виновата. Где салфетки? Коробка пустая... Давай наволочку обратно! Шуга, иди я тебя потискаю...) - Ты ведь Сокджин, сын нашего бывшего директора Кима? – голос парня тихий, словно шелест, и вид очень перепуганный. Джин понимает, что выглядит не очень, за полторы недели он сильно осунулся и похудел, даже элементарно расчесаться ему в голову не пришло, да и ледяной дождь явно не добавил шарма, но не желает тратить время на объяснения. - Где Намджун? - Намджун? – зачем-то переспрашивает парень и оглядывается на койку у окна. – О… он опять ушел в душевую. - Опять? – недоуменно уточняет Джин – Что значит «опять»? - Уже четвертый раз за последние несколько часов – парень прячет глаза и начинает тихонько всхлипывать, поднимая в Джине волны липкой паники – Джин, прости, это все из-за меня. Я не хотел. А он… я даже не знаю, как он там оказался… - Его опять избили? – Джин пытается успокоиться, уговаривая себя, что это же не в первый раз, что все не так и страшно. – Все так плохо? - Джин, нас не только избили... они нас… и меня, и его… - парень трудно сглотнул - Медсестре мы не сказали. Я не хочу, а Нам теперь просто молчит все время - парень прячет лицо в руках, тихонько вздрагивая плечами - Он как будто сломался. Он там уже минут сорок, и все никак не возвращается. Он всю кожу на себе разодрал мочалкой. Мне так страшно. Ты только отцу ничего не говори, ладно? Он все равно уже ничего не исправит, только хуже сделает. – парень тихонько плачет, а у Джина внезапно холодеет все внутри. Он срывается с места и бежит в сторону душевой, чувствуя удушающий страх, шепчущий, что он опоздал. Эта картина до сих пор преследует Сокджина в кошмарах. Желтоватая ванна с побитой эмалью, наполненная алой жидкостью, окровавленный осколок зеркала на полу и мертвенно бледный Намджун с откинутой на бортик головой. Дальнейшие свои действия он помнит какими-то урывками. В ушах звенят отголоски чьего-то крика, бежевые рукава чужого пальто ныряют в воду, моментально впитывая алый, белая грудь в ссадинах и гематомах, голова безвольно запрокидывается назад, рука с немедленно набухающей бордовой продольной полосой. Нет-нет-нет, прошу тебя… дыши, Намджун! Господи, что же делать? От ужаса и жара все мысли проносятся в голове со скоростью света, но он никак не может ухватить ни одну из них. Нужно слить воду, чтобы кровь в ране свернулась и вытащить его, наконец! Да как же нащупать под водой чертову пробку?! В голове крутится, что при попытке суицида самоубийц-неудачников отправляют в психушку. Но ведь его Намджун совсем не такой! Ему нельзя в психушку! Боже, да о чем он думает! Хоть бы он был жив! (-АААААААААА!!! 😭😭😭 - Цаца, мне и так тяжело, и если вы втроем не перестанете выть, то мы с Джуном вас самих в этой ванне утопим!) Сил совершенно нет, руки слабые, словно разваренные макароны, он изо всех сил тянет тело на себя, но ничего не выходит. Тогда он хватает его под мышками, чуть подтягивает наверх, насколько хватает сил, прижимает к себе и просто падает назад, увлекая за собой безвольное тело. Боль в копчике и затылке ослепляет на несколько секунд, но главное, что он чувствует на себе тяжесть чужого тела, значит, у него получилось! Головная боль пытается побить все свои предыдущие рекорды, и не обращать на нее внимание становится все труднее. В груди все клокочет и приходится отвернуться, чтобы откашляться, теряя драгоценное время. Лицо Намджуна упирается ему в грудь. Джин обхватывает тяжелую голову руками и чуть приподнимает, заглядывая в лицо. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста… умоляю тебя, только будь жив! Длинные ресницы чуть подрагивают, пытаясь приоткрыть глаза, дыхание настолько тихое, что его почти не слышно. Но он жив! Джин чувствует подступающую истерику и бьет себя по щеке, приводя в чувство. Потом. Все это потом. Нужно зажать рану. Что это на полу? Футболка? Подойдет. Джин осторожно перекатывает лежащее на нем тело на пол и пытается подняться. Черт, пол под ногами шатается, как во время сильного шторма, ноги не держат, поэтому передвигаться приходится на четвереньках, оскальзываясь на мокром полу. От слабости перед глазами мельтешат черные мошки, руки дрожат, а пальцы совершенно не слушаются. Сознание ускользает и приходится снова вяло шлепнуть себя ладонью по щеке. Ему нельзя сейчас отключаться, пожалуйста, ему нужно еще немного времени. Собирая остатки сил, чтобы подняться и позвать на помощь, Джин гладит пальцем бледную щеку, видя как чуть приподнимаются веки, как бездонные карие глаза смотрят на него, как легонько шевелятся губы… – Ангел… Что ты делаешь в моем аду? Джин не понимает, смеется он или плачет, но на это уходят последние силы и он чувствует, как с каждой секундой сознание все больше ускользает от него. - Кто здесь? Что случилось? Кто кричал? Эй! - Сюда, они здесь! Это кто вообще? - Голый – это Джун, а этот, в пальто… да это Сокджин, сын бывшего директора. Вызывайте скорую! Джин, ты меня слышишь? Что случилось? - Он упал… и порезался об стекло. Помогите ему… Просто неудачно упал… - с трудом откашлявшись хрипит Сокджин, но голос его совершенно не слушается и срывается на шелестящий шепот - Не надо в психушку… не надо... не надо... (- Цаца? - Цаца в отключке. И Котик мой тоже. Ну ни на секунду вас нельзя оставить. - Чимин, ты где был? - К Тэхе ходил за подавителями. У меня скоро... Да неважно. Давай я пока все запишу, а Цаца очнется и подправит. Лады? - Лады.) Следующие несколько дней прошли для Джина в лихорадке и забытье. Распахивая глаза от очередного кошмара, он видел перед собой обеспокоенное любимое лицо, сжимал крепче чужую ладонь и снова проваливался в темноту. Казалось, только эта ладонь в его руке позволяла ему забыться и уснуть, потому что как только она пропадала, он тут же беспокойно ворочался, распахивал глаза и пытался сесть. Сильные руки бережно укладывали его обратно на подушку, губы шептали, что все в порядке, что ему нужно отдыхать, поцелуй-бабочка невесомо касался лба или щеки, а широкая ладонь занимала свое законное место в его руке. Так и выжили. end of flashback Хосок стоит у окна, спиной к нему, о чем-то задумавшись. Намджун подходит, ждет когда он повернется, обхватывает руками за плечи и прижимает к себе. Хосок молча утыкается носом в его грудь и дышит так глубоко, словно не может надышаться. Словно дышит полной грудью в последний раз. Расслабляется в его объятиях, но так и не обнимает в ответ. - Хосок, ты больше не один. Я всегда буду рядом, обещаю. – широкие ладони неуклюже гладят растрепанные волосы. – Я тебе обещаю. - У тебя ведь есть Сокджин. – не желая отстраняться от давно позабытой ласки, парень бубнит ему в грудь. – Зачем я тебе? Кто я для тебя? Что тебе от меня нужно, Намджун? - Я просто хочу отдать долг Вселенной, а взамен получить младшего брата, о котором всегда мечтал. Будешь моим донсеном, Хосок? Парень какое-то время молчит, потом тонкие руки обхватывают Намджуна за талию и судорожно прижимают к себе. - Можно, я буду звать тебя «хён»? - Можно. А можно просто Нам или Джун. И кажется, я нашел решение твоей проблемы с Бомгю. Скоро сюда придут Чонгук и Тэхён... да стой ты! - Просто скажи честно, тебе зачем-то нужен именно мертвый донсен?***
- Шо там Цаца? - Спят с Шугой в обнимку. По-моему хорошая глава получилась. Публикуй.